Читать книгу: «Дерлямбовый путь Аристарха Майозубова», страница 4
– Очень может быть, – озадачено ответил поэт, удивившись насколько точно девушка описала его нынешнее состояние. Впрочем, скорее всего, он зацепился за слово потеряшка.
– Значит, я угадала? Вы даже написали по этому поводу несколько строк:
Заблудившись в пространствах
Вселенских чертогов,
Глядя прямо в глаза самого Сатаны,
Постараюсь молчать, в мире из монологов
Только Вечность, Надежда и чувство вины…
– Вероятно, это не лучшие мои стихи, – почему-то застеснялся Майозубов, понимая, что сейчас, больше всего на свете, ему нужен разговор с этой потрясающе привлекательной девушкой.
– Но вы же сами говорили, что не бывает ни лучших ни худших стихов, а есть только путь поэзии.
– Думаю, что так и есть – существует только путь поэзии, по крайней мере для меня точно, – утвердительно кивнул Аристарх и спросил: «А почему вы так и не представились»?
– Меня зовут Эвелина Шиманская…
– Эвелина? Странное имя. Оно настоящее? – непонятно почему вырвалось из уст поэта.
– Да, настоящее…
– Звучит как псевдоним проститутки, – забыв о вежливости и такте, неуместно произнёс Аристарх.
– Но меня так назвали в честь бабушки…
– Твою бабушку звали Эвелина? – смутившись, от осознания собственной бестактности, переспросил поэт.
– Нет, её звали Анна…
– Совсем ничего не понимаю и даже кажется, что схожу с ума…
– Не сходите, так получилось, что моя бабушка реально была валютной проституткой и одновременно работала на КГБ, Эвелина, как вы выразились – её псевдоним. Тут всё нормально, как есть и ничего с этим не поделать, просто история семьи. Маму она родила довольно рано, сразу после школы, а когда той исполнилось одиннадцать лет, неожиданно исчезла и с тех пор мы о ней ничего не слышали. Впрочем, есть и продолжение той истории, – словно бы сдав сложный экзамен, выдохнула Шиманская, неожиданно замолчав.
– Эвелина, пожалуйста, продолжайте свою историю, я сильно заинтригован, – в восхищении глядя на новую знакомую, попросил Аристарх.
– Хорошо. Буквально через день после моего рождения, к маме подошёл неизвестный и сказал, что бабушка жива и немного рассказал о её непростой судьбе. Он не стал говорить, где та сейчас, но попросил моё фото. В общем, поэтому и Эвелина.
– Удивительная история, – сочувственно вздохнул Аристарх и ещё раз с интересом посмотрел на новую знакомую. Ему понравилось, что та не обиделась на непреднамеренное хамство и была удивительно откровенна. Искренняя открытость собеседницы сделала поэта чуть неуверенным, он что-то долго мямлил, но в итоге, собравшись с силами, пригласил девушку в гости, а та, как ни странно, согласилась.
Они неторопливо шли по набережной, привлекая удивлённые взгляды прохожих. Восхитительная Эвелина волшебным образом отвлекла от неожиданных проблем и вопросов, однако вездесущие мелочи, типа диковинной плитки под ногами, новых зданий и чуть футуристичных машин, понемногу возвращали к осознанию резко изменившейся реальности. Непонятного накопилось так много, что получать ответы уже не хотелось, шло вынужденное привыкание, перемешанное с некоторым удивлением и апатией.
– Может быть перейдём на ты? – неожиданно спросил спутницу Аристарх.
– Давай, – улыбнувшись согласилась та.
– Тогда скажи какой сейчас год?
– Две тысячи двадцатый.
– Двадцатый? – чуть слышно переспросил Майозубов, будто бы не расслышал сказанного.
– А число?
– Двадцатое июня, – смеясь ответила девушка. И тут поэту стало по-настоящему страшно. Ещё вчера, в начале двухтысячного, он пил с ушлым Бориской, а сегодня вот это безобразие – практически двадцать лет жизни улетели в тартарары.
Открыв дверь квартиры, Аристарх немного успокоился, ведь, как не крути, а всё-таки, дома. Собственные стены – что-то надёжное, даже несмотря на неузнаваемую из-за ремонта обстановку. С одной стороны, изменилось абсолютно всё, причём дизайн характеризовался лишь одним словом – шикарно. С другой, сердце учащённо застучало от ощущения чего-то до боли знакомого. Впрочем, определять благостный источник успокоения пока не хотелось, так как внимание прагматично переключилось на поиск зеркала. Ведь, если судить по дате, названной Эвелиной, он не видел себя около двадцати лет, то есть, ему сейчас сорок два и, естественно, волновало то, как реально выглядишь.
Майозубов был уверен, что художники изящного слова долго не живут, а сорок два года – запредельный возраст. Сами посудите, Пушкин прожил тридцать семь лет, Есенин тридцать, а Лермонтов только двадцать шесть. И вообще, у великих поэтов лишь два приличных повода для смерти – пуля или эректильная дисфункция. Как говорится, что раньше прилетит.
Майозубов улыбнулся ироничным мыслям и опасливо подошёл к зеркалу. Знаете ли, увидеть себя через двадцать лет – это, как войти в холодную воду. Тут две стратегии, либо сразу нырять, либо попытаться потихоньку привыкать и идти маленькими шажками, Аристарх, конечно, нырнул. Как и следовало ожидать, привычного себя, из нулевых, поэт не увидел. Остальное характеризовалось довольно абстрактной фразой: вполне себе ничего, а больше всего обрадовало, что он по-прежнему стройный, мускулистый и не лысый. Остальное не так сильно подверглось влиянию времени, чтобы к этому не привыкнуть.
– У меня прекрасный кофе, Эвелина, – неожиданно вспомнив о гостье, вежливо произнёс Аристарх. Но ответа не услышал, а когда обернулся к девушке, увидел, что та, раскрыв рот, смотрит перед собой.
– Что-то случилось? – чуть настойчивее, обратился к Эвелине поэт.
– Я знала, что он жив, – ошарашено произнесла гостья.
– Кто жив?
– Он, – заговорщицки прошептала Шиманская и ткнула пальцем перед собой. Аристарх подошёл поближе и посмотрел на кого та показывает. В проёме двери, чуть сгорбившись, стоял Ельцин и, в привычной манере бывшего гаранта, криво улыбался.
– Ты что, его тоже видишь? – поразился поэт.
– В смысле, тоже? – сильно удивилась Эвелина.
– Знаешь, кто-то подбирает на улице собак, кто-то кошек, а ко мне прибилось это мерзкое привидение. Зовут его банально, Бориска – довольно наглое животное, кстати.
– Так он привидение и ненастоящий президент?
– В том-то и дело, настоящего я бы сразу выпер, а этот гад шастает, когда заблагорассудится. Говорю же, привидение он, и очень странно, что ты его видишь…
– Почему странно?
– Я думал, что данное счастье – только моё, личное удовольствие. Такой, понимаешь, небольшой, присущий некоторым великим лирикам, бзик… У поэтов же «крыша» частенько подтекает… Особенно у гениев… Потом Бориска ещё и пьёт, как не в себя…
– Если мы его видим оба, значит, это точно не сумасшествие, – выдала поток логики сильно озадаченная Шиманская и тут же спросила: А давно ли он у тебя живёт?
– С миллениума… Я тогда впервые попробовал водку, а потом в моей жизни появился Бориска. Была даже мысль назвать его Дерилием. Но какой же он к чёрту Дерилий? Голимый Бориска…
– Думаю, что дело не в водке, Аристарх.
– Это, кстати, меня сильнее всего и печалит.
– Ладно, а как ты смирился с тем, что видишь привидение? Мне, например, сейчас очень не по себе и даже немного страшно.
– Не бойся, он почти безобидный и, собственно, мне Бориска по барабану, а если бы этот персонаж не пил столько водки, было бы, вообще, абсолютно всё равно.
– Бухающее привидение – это что-то новое, широко улыбнулась Эвелина, сильно обрадовавшись безобидности Бориски.
– Для тебя, может, и новое, но я других не видел, – рассмеялся Аристарх, его порадовало, что появилась возможность обсудить вездесущего Бориску.
– Смотрю, ты уже освоился и даже девок в квартиру таскать начал, – неожиданно наехал Ельцин.
– Смотри-ка ты, заговорил, – вздрогнув о неожиданности, обалдело прошептала Шиманская.
– Он не только пьющий, но и много говорящий, – с видом эксперта, иронично произнёс Майозубов, нахально уставившись на Бориску.
– Странно, но мне казалось, Аристарх, что у тебя ко мне масса вопросов накопиться должно, – не обращая никакого внимания на шутливые речи молодых людей, выдал Бориска.
– В этом ты прав – вопросов куча… Представляешь, даже не знаю с чего начать.
– А я подожду, – как-то уж слишком благодушно прорычал Борис Николаевич и растворился в воздухе.
– Ничего себе, реально привидение, – удивлённо выдохнула Эвелина, отметив это неожиданное исчезновение.
– Он всегда так исчезает, но поставь на стол водку, тут же появится. В общем, приставучий призрак и заправский алкаш.
– А у тебя к нему какие вопросы, Аристарх?
– Это, пожалуй, очень долгая история, – пробормотал Майозубов и задумался над тем, что происходит. По идее, странностей не становилось меньше, даже наоборот. Реальность, в которой он проснулся, понемногу становилась привычной и, как ни удивительно, объяснимой, ведь, если задуматься, то мозг, при определённых сбоях, может «забыть» огромный массив информации, а значит, все «чудеса» объясняются лишь этим фактом. Вполне возможно, что из-за какой-нибудь травмы или, например, болезни, он помнит только юного себя, того наивного молодого человека из первых дней миллениума, а раз так, то всё, что кажется непонятным, лишь следствие этой абсолютно разумной причины. С другой стороны, сегодня, Бориску видел не только он, но и гостья, так что объяснить присутствие Ельцина алкогольным отравлением уже невозможно. Или же, ситуация ещё хуже – всё не настоящее.
– Шиманская, ты реальная? – испугавшись своих выводов, обратился он к девушке.
– Конечно же, реальная, можешь меня потрогать.
– Это не доказательство, Бориску я тоже могу потрогать. Ведь, если мой мозг болен, он будет обманываться в каждой ситуации, достраивая ту действительность, которая ему кажется комфортной.
– Но я же тоже вижу Бориску, – привела новый аргумент девушка.
– Вот это и пугает… Его гнусную морду я стал видеть после того, как выпил водку на Новый год и, видимо, немного поехал крышей.
– Как же с тобой трудно, Аристарх, налей-ка мне лучше кофе… Поэт посчитал эту идею прекрасной, так как питие ароматного напитка могло отвлечь от путанных, полусумасшедших дум. Более того, доставляло удовольствие что-то готовить. Он не помнил в себе этого качества, но сейчас получал приятные эмоции от бесхитростной кухонной суеты. Эвелина захотела именно чёрный кофе. «Чёрный кофе полезен для печени», – почему-то подумал Майозубов и еле слышно чертыхнулся от этой никчёмной мысли.
Через несколько минут на столе стояли две небольших кофейных чашки с горяченным, свежеприготовленным напитком. Яркий аромат охватил кухню, наполняя приятным предвкушением и расслабляющей негой.
– Хочешь крутой фокус? – неожиданно спросила Эвелина.
– Ну давай, – согласился поэт.
– Тогда нужна твоя помощь. Ты же поможешь?
– Конечно, – улыбнулся чуть заинтригованный Аристарх, ему реально захотелось немного развеяться.
– Ты должен взять в правую руку предмет и сказать, что это.
– Это солонка.
– Уверен?
– Абсолютно.
– Подними руку с солонкой вверх и держи. Теперь бери любую вещь в левую руку.
– Держу салфетки.
– Ты в этом уверен, Аристарх?
– Не издевайся, конечно, уверен.
– А теперь скажи, что в моих руках?
– Без сомнений, тетрадь для стихов.
– Можешь удержать её зубами?
– Да, давай удержу.
– А теперь сильно вытяни обе руки вверх и встань на цыпочки, расслабляющим голосом произнесла Эвелина и дождавшись, когда Аристарх исполнит её просьбу, тут же плеснула обжигающий кофе поэту на живот. Тот резко дёрнулся от боли, и быстро положив солонку и салфетки на стол, стал в бешенстве стряхивать напиток. Потом, всё-таки, взял себя в руки, вынул тетрадку из рта и, аккуратно положив её на стол, довольно сердито обратился к гостье: «Ну и в чём фокус»?
– Давай сначала вспомним, что у тебя было в руках и зубах, – улыбаясь, сказала Эвелина.
– В руках солонка, салфетки, а в зубах тетрадка.
– Ты уверен?
– Абсолютно уверен и лучше говори в чём прикол, а то я реально злюсь.
– Ты стоял на цыпочках и не шевелил ногами?
– О, Боже, да!
– То есть, облить тебя кофе могла только я? Ведь твои руки держали другие предметы, даже твой рот кусал тетрадку и какие бы слухи не ходили о твоей мужской силе, манипуляция с чашкой кофе совершенно невозможна.
– Да!
– Так значит, я абсолютно реальна и вовсе не плод твоего воображения, – строго произнесла Эвелина и пододвинула к себе вторую чашку кофе.
– Да, Ши, получается, что так, сам себя я облить ну никак не мог, – задумчиво ответил Аристарх и, на всякий случай, отошёл в сторону.
– Не дёргайся, больше поливать тебя кофе не буду, этот просто хочется выпить, – весело рассмеялась гостья.
– И при всём при этом, ты видела Бориску?
– Да, я видела твоё комнатное привидение, и оно тоже, очевидно, своеобразная реальность, ведь настоящий Ельцин давно помер.
– Вот, гад, сдох… И давно?
– Если не ошибаюсь, году так в две тысяче седьмом.
– А пятнистый тоже сдох?
– Это кто?
– Горбачёв.
– Нет, этот пока жив ещё, даже иногда что-то вякает, но всем пофиг. Одного не могу понять, неужели ты ничего не помнишь?
– Всё гораздо хуже, Эвелина, так получается, что я об этом ничего не знаю… Аристарх грустно смотрел на Шиманскую, осознав, что кроме неё, он ни в ком не найдёт ни поддержки, ни понимания.
– Я вот подумала, после призрака Бориски меня ничто не удивит, но, похоже, не права. Давай уж, рассказывай всё, как есть.
– Да тут и скрывать нечего, последнее, что помню о себе – это, как уснул в двухтысячном, после возлияний с Бориской. Пили отличный коньяк, кстати… Теперь мне сорок два, и я совсем ничего не понимаю в происходящем.
– Это действительно очень стрёмно. Знаешь, если бы не Ельцин, странным образом растворившийся в воздухе, я бы подумала, что ты полностью сдвинутый или плохо шутишь.
– Быть сдвинутым не так уж и плохо для гения, – резко прервал разглагольствования Эвелины, Аристарх.
– Ну не знаю, не знаю, санитаров бы я тебе точно вызвала, – рассмеялась Шиманская.
– Впрочем, происходящее сейчас даже для меня перебор, ничего не понимаю, – честно признался Майозубов.
– Аристарх, может, дело в последствиях коронавируса?
– А что такое коронавирус?
– Что, ты даже не в курсе этого?
– Не в курсе, конечно же, зато отлично помню, как Ельцин сказал: «Я устал, я ухожу».
– Тогда, Аристарх, мне многое тебе придётся рассказать…
– Это хорошо, но, если можешь, расскажи сначала обо мне… Я о себе, вообще, ничего не знаю. Хотя, судя по тому, что ты моя поклонница, личность я тут весьма популярная.
– Да, ты очень популярен несмотря на то, что стихи нынче не особо в чести. Однако, тебе удаётся с помощью поэзии и влюблять, и бесить. Например, знаменитые частушки, которые ты посвятил Собчак, их многие не поленились выучить наизусть:
Говорят, что у Собчак
Бриллиантовый стульчак,
Тешит гордую «звезду»,
Но царапает пи…ду …
– Даже не знаю, кто эта Собчак…
– Да ты что, Аристарх, она скандально известный персонаж с пошлым бэкграундом! К тому же, на мой взгляд, частушка звучит крайне забавно.
– Но, если всё так, как ты говоришь, её же не должны особо любить. Почему она популярна?
– Сейчас ты популярен не потому, что тебя любят, а потому, что в телеке показывают или в интернете продвигают.
– Странно, а, например, таланты иметь?
– Это совсем не обязательно, но говорят, что она неплохой журналист-интервьюер и в этом плане, возможно, даже положительный персонаж.
– А тогда почему я на неё сорвался?
– Скорее всего из-за её политических взглядов…
– Эвелина, не помнишь, я был трезвый тогда или под алкоголем?
– Ты был абсолютно трезвый…
– Значит, она из этих, из разрушителей, из либералов…
– Кстати, а кто нынче президент?
– Путин.
– Ну хоть тут-то всё в порядке… Впрочем, мне, конечно, Примаков всегда нравился.
– Примаков не так давно умер… Где-то лет пять назад.
– Это печально, я на него тогда очень надеялся. Правда в данной ситуации – это не столь важно, для меня сейчас всё куда хуже, я нахожусь в теле сорокадвухлетнего мужчины, понимая, что мне на двадцать лет меньше – дикость какая-то. Пойду-ка поищу водку, вдруг Бориска нарисуется и разъяснит, что к чему.
Водка нашлась довольно быстро, крепким напиткам ушлые дизайнеры квартиры отвели целый шкаф изысканной итальянской кухни, где те находились в изобилии. Аристарх сильно порадовался такой удобной опции из «новой» жизни, хотя и не понимал, есть ли у него потребность пить алкоголь. Памятуя о том, что Бориска любит именно холодную водку, поэт сунул бутылку в морозилку и стал думать, что всё происходящее совершенно не случайно. Ну сами посудите, с кем из нормальных людей может такое случится? И ладно был бы честным психом, то, как пел великий Высоцкий, можно просто «уколоться и забыться». Тут же всё куда сложнее, такое не вылечишь, а главное, надо что-то делать, ведь жить, не зная о себе совсем ничего – штука сомнительная, хотя, с другой стороны, и весьма любопытная – всегда узнаешь о себе что-то новое. Аристарх вздохнул, оценив всю сложность ситуации, и экспериментируя со слогом, записал в тетрадке следующие строки:
По волнам алкогольного драйва,
Нас мотает дыхание Бахуса,
Ты летишь, как хоккейная шайба,
Кроша ад социального статуса,
Бьётся сердце, рождая бессмысленность
Вьются мысли на кошек похожие,
А за бортом сей скудной реальности,
Серой массой плетутся прохожие…
Положив ручку на стол, Аристарх отметил, что несмотря на несколько постаревший организм, нет особых различий с собой из двухтысячных – внутри тела жилось так же уютно и надёжно. Потрясающая Эвелина сидела напротив, глядя на него широко раскрытыми глазами удивлённой и восхищённой девушки, что творилось в её голове поэт не понимал, так же, как и не давал отчёта о происходящем в собственной, изменившееся пространство почему-то стало совсем привычным и больше не печалило. Но главное, всё казалось правильным и естественным, ведь он творил, так же, как и раньше, а вдохновение по-прежнему кружило, увлекая в свои чарующие вселенные, крепко сшитые из иллюзорных метаний и восторгов.
– Ничего не поменялось, я тот же самый, – чуть патетично произнёс окрылённый поэт.
– А как же мир вокруг тебя? – улыбнувшись, спросила гостья.
– Мой мир во мне, а остальное – всего лишь сцена и декорации, – немного высокопарно, резюмировал ситуацию Майозубов. Впрочем, вернувшаяся уверенность не давала ответы на произошедшее с ним, ведь он, всего лишь, сделал самое сложное и одновременно простое – принял новую реальность и себя в ней. В общем, надо будет дождаться Бориску и спросить, тот уж точно в курсе, а дальше будет видно.
Глава шестая. Откровения Бориски.
Если бы Аристарх, после того как проснулся, подумал о том, что где-то в квартире должен находиться компьютер, то уже давно читал новости и поражался изменениям, произошедшим за последние двадцать лет. Но эта очевидная вещь, как-то вот не соизволила прийти в голову, а наступившее утро настолько дезориентировало, что он даже ни разу не посмотрел в зеркало, что, впрочем, наверное, и к лучшему. Отрезвляющая прогулка по беспечной набережной «Москва-реки» позволила немного развеяться, не впасть в состояние эмоционального ступора и даже в целом принять неожиданно свалившуюся действительность, что, поверьте, весьма непросто.
Однако, эту действительность хотелось не только принять, но и осознать. Аристарх с благодарностью смотрел на Эвелину, ведь она единственный человек, который может его понять и даже что-то объяснить о той реальности, куда занесла судьба. Майозубов наблюдал, как та читает недоступную ни для кого тетрадку с неготовыми стихами и совсем не злился. Туда поэт записывал всё, что приходило в голову, а потом дорабатывал казавшееся стоящим, поэтому, с его точки зрения, в таком действии девушки присутствовала некоторая бестактность, которую, впрочем, он позволял и даже любовался, уютно облокотившейся на спинку стула, Эвелиной. Только сейчас полностью удалось разглядеть насколько та прекрасна.
И правда, Шиманская выделялась из общей массы Муз, так как в ней присутствовала не только привлекательность сексуальной женщины, но и совместный «секрет», в виде инфернального алкаша Бориски, отчего очарованный гений испытал совершенно новое, не свойственное его природе чувство и даже проигнорировал привычный порыв затащить восхитительную гостью в кровать.
Когда сталкиваешься с чем-то абсолютно новым, хочется откатить ситуацию назад, туда, где всё привычно и спокойно, и, хотя жизнь поэта – добровольный отказ от пресловутой зоны комфорта, Аристарх грустил по теперь уже далёкому двухтысячному году, оставаясь тем же милым, энергичным мальчиком, сотканным из амбиций, тестостерона и ни на чём не основанной уверенности. Однако то, что происходило в данный момент, так же не могло не радовать, ведь он стал состоявшимся поэтом, о чём в тайне всегда и грезил, правда, в этой благостной ситуации не хватало самого главного – пути к цели. Он помнил точку «А» и видел точку «Б», а самое ценное – расстояние между ними, полностью отсутствовало. Отчего стало невероятно обидно, ведь, получалось, что у него отобрали себя: прожитые дни, творческие раздумья, яркие краски переживаний и, если ничего не изменится, всё придётся начинать с начала. Того начала, которое зафиксировало его юное сознание в так бурно наступивший миллениум.
– Может, стоит приманить Бориску? – обратился он к Эвелине.
– Почему бы и нет, – улыбнулась девушка, с неохотой оторвавшись от тетрадки со стихами.
– Тогда достаю из морозилки водку…
– Аристарх, прости, но я совсем не пью, тем более, водку.
– Это ты Бориске потом расскажешь…
– А без этого никак?
– Если честно, я не знаю, у меня, если не считать последнюю встречу, по-другому никогда не было, – задумчиво ответил поэт и поставил замороженную бутылку на стол, после чего, поддавшись патриотическому порыву, достал три гранёных стакана – «привет из СССР» и не начатую банку красной икры.
– Шиманская, а кто я сейчас?
– Ты известный поэт и тусовщик, тебя читают, цитируют, любят и ненавидят, ты на гребне волны хайпа и популярен почти, как Бузова и даже поговаривают, что у вас был роман.
– Не знаю, кто такая Бузова…
– Как же с тобой тяжко, никак не привыкну к тому, что ты не знаешь самых простых и очевидных вещей, – усмехнувшись произнесла Эвелина и показала фото Бузовой с экрана смартфона.
– С этой у меня вряд ли что-то было, она слишком несчастная и совсем не в моём вкусе, – выдавил из себя Аристарх и с удивлением стал рассматривать смартфон, ведь в нулевых таких штуковин ещё не было.
– И с Собчак ничего не было? – живо поинтересовалась Шиманская, демонстрируя фото Ксении.
– С этой, в принципе, могло что-то быть, эта дама хоть и некрасивая, но харизматичная. С другой стороны, она тот тип барышень, с которыми хочется не секса, а выпить, чтобы потом слушать их пьяные бабские разглагольствования. Секс, при определенных условиях, конечно, тоже возможен, но тут надо оценить объект вживую. Впрочем, она такая же несчастная, как и Бузова, в ней так же чувствуется какая-то боль и большая обида на окружающий мир.
– Аристарх, ты совсем не любишь несчастных женщин?
– Эвелина, для меня женщины – всего лишь Музы, а Музы не могут быть нечастными, их удел – вдохновлять. Эти странные девушки совсем не вдохновляют, они пустые, как жизнерадостная семья из рекламы, в благополучие которой никто не верит и очень похожи на нечто придуманное, на мультики, например.
– А ты когда-нибудь любил?
– Это вряд ли, поэты – певцы страсти, а любовь скорее проза…
– Неужели тебе так нравится жить?
– Послушай, ты сейчас видишь тело человека, которому сорок два года, а тому мне, который сидит в этом теле и с тобой разговаривает, на двадцать лет меньше. И я, в свои реально ощущаемые двадцать два, отлично понимаю, кем являюсь и для чего создан, поэтому не хочу ничего менять. У меня нет противоречий с этим миром, я с ним в полной гармонии и хочу быть только тем, кто есть. В общем, нет желания менять совершенное.
– Лихо ты про совершенное… А как же саморазвитие и прочее?
– Так развиваться можно бесконечно, но лишь, как поэт.
– Какие у вас запутанные философские диспуты, да ещё и на трезвую голову – не порядок! – вмешался в разговор, невесть откуда появившийся, Бориска.
– Ух ты, уже припёрся! Ну правильно, где водка, там и Бориска, к гадалке не ходи. Что настоящий Ельцин, что его привидение – алкаши, на которых пробы ставить негде.
– Ну, Аристарх, выпить – святое, что тут поделать… Хотя я, например, в отличии от уже почившего забулдыги Президента, страной никогда не управлял, если память мне не изменяет.
– Так и Борис Николаевич никогда ей не управлял, так что, Бориска, и тут разницы между вами нет.
– Ну это только по твоим словам между нами разницы нет. Вот, например, от Ельцина только Ельцин-центр в Екатеринбурге торчит и земельный участок на Новодевичьем с гниющим трупом внутри, а я вот, такой красивый, сижу с вами, и мы все сейчас культурно наберёмся, между прочим, под красную икру, кстати.
– Шиманская говорит, что совсем не пьёт, так что в этом ты ошибаешься.
– Думаю, что всё-таки пьёт, если, конечно, у неё есть ко мне вопросы, – уверенно сказал Бориска аккуратно зашёл за спину Эвелины и ущипнул чуть ниже талии.
– Как понимаю, это тот самый знаменитый «заход сзади» от Бориса Николаевича, только в твоём исполнении? – улыбаясь, уточнил Аристарх.
– Ну нельзя же совсем без Ельцинской классики, как никак в его личине обретаюсь.
– Тогда, может, откатишь ситуацию назад и скажешь: я устал – я ухожу?
– Нет, назад ничего не проворачивается, дорогуша: ты в моменте!
– Тогда хоть объясни, что, вообще, со мной происходит?
– Ты, как поэт, должен понимать, что происходит. Но так как ты очень тупой поэт, то ничего не понимаешь и безвольно плывешь по течению, как экскримент.
– Да, Бориска, спасибо, так стало намного яснее, пожалуй, возьму и уберу водку обратно.
– А что сразу уберу? Я, например, тебе подарок давеча обещал, ты его и получил.
– Подарок, скажу прямо, так себе… На двадцать лет постарел…
– Ну тут можно поспорить, многие, например бы, хотели такое пережить и увидеть своё будущее. Впрочем, не это подарок.
– Так можно всё вернуть обратно или нет?
– Обратно ничего не вернуть, ты уже тут и с тобой произошла куча событий. Да ведь ты и сам, небось, не жаждешь что-то отменять.
– Мне кажется, наоборот, хочу, аж трясёт.
– Это только сейчас так кажется, а потом будешь совсем другое требовать. Устану бегать по твоим бесконечным хотелкам…
– Ошибаешься, Бориска…
– Да брось… Я никогда не ошибаюсь.
После самоуверенных слов Бориски повисла ленивая тишина, а чуть успокоившийся Аристарх щедро разлил водку, после чего все безмолвно выпили, включая трезвенницу Эвелину. Девушка подумала и решила, что лучше воспользоваться полезным советом привидения, иначе новая нормальность, несомненно, доконает и опять же, бесконечное девичье любопытство и обещанные ответы на вопросы.
– Жизнь человека – муторная дорога в сторону кладбища… Но для некоторых, особенных воплощённых, ещё и долгий путь к себе, – подняв палец вверх, торжественно выдал Бориска, нахально потребовав долива водки.
– Пока не расскажешь всё, что нам надо знать, водки не будет, – сыронизировал слегка ошалевший Майозубов.
– Аристарх, скажи честно – это шантаж?
– Да, Бориска, шантаж, даже не сомневайся…
– Ну раз всё так строго, подчинюсь шантажу, люблю, понимаешь, эти изощрённые либеральные подходы – шантажи, да санкции. Надеюсь, ты уже допился до либерала или надо ещё немного добавить?
– Хватит юлить, Бориска, говори по делу!
– Не слышу чарующего бульканья!
– Ладно, будет тебе бульканье, – миролюбиво произнёс Майозубов и плеснул привидению требуемое.
– Вы особенные воплощённые и, соответственно, у вас свой путь, поэтому начнём с главного… У человека в жизни всего два важных вопроса: кто я и для чего живу? Ты, Аристарх, знаешь ответ на первый вопрос, отлично понимая, кем являешься, ведь ты полностью принял жизнь поэта, как форму существования. Но ответа на второй вопрос у тебя нет и это очень плохо для тебя.
– А что скажешь про Эвелину?
– С чего ты взял, что тебе надо всё о ней знать, это не твоё собачье дело и её личные вопросы. Ведь, я прав, Шиманская?
– Да, Бориска, ты прав, – с некоторым облегчением произнесла Эвелина и извиняющимся взглядом посмотрела на Аристарха.
– Вот видишь, Аристарх, какие нынче бабы коварные, ещё пару часов назад она говорила, что твоя поклонница, а сейчас пытается умыкнуть твое собственное привидение, то есть, меня, хотя я и большой красавчик, конечно.
– Ты в первую очередь алкаш! Сопьется она с тобой и всё.
– А с тобой, Аристаша, сотрётся… Ха-ха…
– Очень смешно, Бориска, ты прямо клоун.
– Опа, алкаш и клоун, всё сочетается. Более того, я тебе нужен, а не ты мне.
– Да ладно, Бориска, если бы это было так, то ты бы никогда не появился и я бы сам тебя искал.
– Вот сейчас обижусь и исчезну!
– А как же водка?
– А меня Шиманская спаивать будет. Ведь так, милочка?
– Бориска, прекрати это говорить, – надула губы Эвелина.
– Вот они женщины, сплошь предательство и обман, а я так надеялся получить ещё и твою водку, – с деланной грустью произнёс Бориска, затем показно выпил и стал смеяться. Как ни странно, вместе с этим смехом ушли и все противоречия, которые саккумулировал этот едва начатый и очень непростой разговор.
Эвелина переживала незнакомые, весьма удивительные чувства, поэтому позволила себе ещё один глоток спиртного. Она понимала, что Бориска – что-то очень непонятное и странное, то, с чем она никогда не сталкивалась и ещё, её всё больше и больше очаровывал Аристарх. Девушке всегда нравился растиражированный образ поэта-бунтаря, который шустро распространял интернет, но такой Майозубов представлялся нереально далёкой и почти ненастоящей историей, а сейчас, искренне поражаясь происходящему, она разговаривает с популярным поэтом и весьма общительным привидением, толком не понимая, кто из них более необычен, инфернальная сущность или гениальный Майозубов.
Шиманская знала, что про гения русской словесности ходит множество разных невероятных историй, от откровенно скабрезных, до весьма романтичных и даже поучительных. Эвелина, вспоминая всё, что писал о поэте интернет, несколько растерялась, ведь на фоне рассказов «настоящих» свидетелей событий, в которых присутствовал уникальный Майозубов, бледнел даже невообразимый Бориска. Девушка глубоко задумалась, на автомате выпила и задала, как ей после показалось, самый глупый вопрос в своей жизни: «Говорят, Аристарх, что лет шесть назад ты трахнул жену американского посла, потом его самого, а на закуску нервную кудряшку Лёню Гозмана, который не вовремя зашёл в кабинет. Скажи честно, всё это правда»?
– Окститесь барышня, я не по послам и не по ослам, я по женщинам, точнее по Музам.
– Значит про жену посла – правда?
– Про жену посла ничего не помню, как, кстати, и про остальное, – задумчиво ответил Майозубов, а перед его мысленным взором проплыло некрасивое лицо стареющей черноволосой фурии. Она показалась столь непривлекательной, что поэт подумал, что, скорее всего, что-то могло и быть, хотя бы приколу для. Но тогда вырисовывался вопрос, что же стало триггером: пьяная либеральная жалость или же кондовый, непробиваемый патриотизм? Размышляя об этом, Аристарх, к своему величайшему изумлению, что-то вспомнил. Воспоминание всплыло лёгким облаком и подарило некую ясность.
