Читать книгу: «Дерлямбовый путь Аристарха Майозубова», страница 13

– Да просто аллилуйя, какой догадливый, – тут же оживился Бориска.

– То есть, ты мне не кажешься и это не от коньяка?

– Нет, я тебе не кажусь, а вот видишь ты меня, как раз из-за коньяка, даже не сомневайся! Но абсолютное большинство меня и с коньком не видят.

После этих слов наступила тягуче долгая пауза, а шустрые сумерки незаметно сгустились, превратив сквер в чёрный зал кинотеатра, в котором показывали фильм про яркие огни высотного комплекса «Москва-сити». Иногда мимо лавочки прогуливались отдыхающие горожане, плотно погружённые в свои собственные миры, мечты и разговоры, даже не представляя, что рядом происходит нечто из ряда вон или, говоря простым языком, чудо. Миша с усилием осмысливал происходящее, а Аристарх, вдохновлённый красотой вечера, улетел в свой затейливый мир поэтических строк.

Огни домов – пыль павших звёзд,

Печальны помыслы и думы,

Конец игры, финал – погост

Прыжок разящей чёрной пумы

Грустя, вдыхаю земной мир

В привычном ритме наслажденья

В ночи играющий Сатир

На тонких струнах вдохновенья

Всему пора сказать: пока

Да с благодарностью проститься,

И здравствуй, тёмная река

Унылой вечности водица…

Мало оптимистичную поэзию прервал звонок телефона, Аристарх увидев, что звонит Эвелина, встал и отошёл в сторонку, чтобы спокойно пообщаться, а у Бориски и Миши состоялся увлекательный разговор.

– Что ты есть? – с лёгким наездом спросил Бориску, слегка оклемавшийся, от свалившейся на него информации, Миша.

– Ты это вряд ли уразумеешь… Тут, понимаешь, дело такое, скажем, неоднозначное, – взяв интонацию Ельцина, пробурчало привидение.

– А Аристарх о том, что ты есть знает? – уточнил «Олд-фитоняш».

– Мне кажется ему на это плевать, я для него существо не удивительное, он меня до сих пор практически за глюка держит и водкой попрекает.

– Поэты они такие, они в своём мире валандаются, а я бы, например, с удовольствием послушал, что ты такое.

– Ладно, только обещай мою водку не трогать, – усмехнулся Бориска.

– Не волнуйся, не пью я водку в принципе.

– Тогда слушай… Начнём с того, о чём ты точно знаешь, с тела. Самые примитивные воплощённые считают, что они – тело. Но тело тленно, а я, как видишь, прекрасно и без него чувствую. Поэтому тему с телом продолжать не буду, нет смысла. С этим понятно?

– Ну, вроде, как да.

– Добавлю, на всякий случай, мозг – тоже тело, а деятельность мозга – деятельность тела.

– Тоже принято.

– Следующее, что воплощённый принимает за себя – личность, более точное определение личности «представление о себе». «Представление о себе» – совокупность всех впечатлений, которые помогают человеку описать самого себя в пространстве и соответствовать той реальности, в которой воплощённый находится.

– То есть, Бориска, это то, что я считаю собой в своей голове?

– Да, точнее не скажешь, но отмечу, эта штука будет покрепче физического тела, потому что она не стареет, как физическое тело, отчего кажется вечной. Как понимаешь, иногда человека, точнее тело, проще убить, чем переубедить.

– Не могу не согласиться, – улыбнулся Миша.

– Но и эта часть тебя тоже не ты настоящий и штука в целом такая же тленная, как и физическое тело, но то, что остаётся после и есть ты настоящий. Понятно?

– Конечно, непонятно. Объясни, что остаётся?

– Вот это объяснить сложно, потому что тебе нечем это понимать, так как все представления, которыми ты живёшь соответствуют природе исключительно этого пространства, которое ты воспринимаешь совокупностью физического тела и «представления о себе».

– Знаешь, Бориска, если бы мне кто-нибудь подобное стал рассказывать, ну кроме тебя, конечно, я бы точно навалял по полной, ведь по твоей логике меня как бы и нет.

– Привидению не наваляешь, да и ты по-любому есть, и я, вот! Просто надо себя поискать, в этом, кстати, собственно, и состоит смысл земного воплощения человека.

– Найти себя во всём этом?

– Не совсем в этом… Надо подняться над собой, отделяя себя истинного от наносного, избавившись от диктата важности тела и «представления о себе».

– Такое, вообще, возможно?

– Конечно, возможно, другие же это как-то делают. В своё время такое состояние определили фразой «я есмь».

– Как я понимаю, перевод этого определения – я есть.

– Ты тут давай переводы не делай, а лучше следи за сутью, «я есть» ты можешь говорить про восприятие себя через тело, а «я есмь» говорят про восприятие себя через дух. Уж прости, кроме понятия «дух» другого определения у меня нет.

– Хорошо, и как достичь этого состояния?

– Через управление вниманием, внимание управляется волей, а воля – одно из проявлений тебя настоящего, кстати. Именно такая работа – первый шаг навстречу духу.

– Как всё сложно, да ещё и коньяк во мне плещется…

– Без коньяка ты бы совсем ничего не понял, – самодовольно ухмыльнулся Бориска.

– А ты случайно не проявление Сатаны? – как бы вдруг спросил Миша.

– Я – нет, а ты – да.

– Это ещё почему?

– Потому что, быть под влиянием Сатаны, означает жить под влиянием желаний тела. А у меня и тела-то нет в привычном тебе понимании.

– А что же тогда вера?

– Для таких, как ты, вера – уверенность в том, что есть существование за пределами физического тела и построенной в нём личности и это, пожалуй, всё, что тебе нужно знать на данный момент. Короче, наполни мне стакан и смени тему, тем более, вон Аристарх сюда тащится.

Миша покорно наполнил стакан и упёрся взглядом на реку, информации пришло слишком много, причём, очень и очень странной, и он завис, осмысливая сказанное Бориской. Услышанное казалось довольно простым, отчего стало как-то не по себе, так как сместились некоторые привычные акценты понимания порядка вещей, что преобразовывало существующую картину мира в нечто иное, куда более сложное.

– Поэт, скажи, а ты давно с этим Бориской познакомился? – спросил бывший следак.

– В первые минуты миллениума.

– То есть, ещё в двухтысячном?

– Да.

– И эта сущность сказала тебе, когда ты умрёшь?

– Почти…

– Что значит, это твоё почти?

– Я и сам вижу сколько мне осталось…

– Но, может, всё совсем не так, как говорит это нечто?

– Почему?

– Ну не знаю, мало ли, может, у него какой интерес в этом?

– Допустим, Миша, есть, а что это для меня меняет?

– А разве, поэт, ты не хочешь дольше жить?

– Да, собственно, нет…

– Почему?

– На мой взгляд жизнь она для чего-то. Мне, например, дано писать стихи, но кому это нужно? По большому счёту, никому и, если бы не некоторая скандальная медийность, я бы, вообще, оставался никем в этом смысле.

– Но ты же стихи в любом случае пишешь…

– Конечно, пишу, но не потому, что они сильно востребованы обществом, а потому, что не могу по-другому. Меня Создатель таким сотворил, вот я и живу, как поэт, причём благодарен Ему за это… Собственно, всё…

– А разве ты не хочешь знать, как всё устроено в мире?

– По большому счёту, нет. Например ты, когда смотришь телевизор, вряд ли интересуешься, как тот устроен, просто смотришь и всё. Я вот тоже, просто живу и радуюсь. Понимаешь, каждый играет в свои игры и если искренне принимает себя, то абсолютно счастлив, а попытки быть не тем, кем являешься, создают кучу ненужных проблем, что приносит лишь одни неприятности.

– Но ты же хочешь популярности?

– У меня есть некоторая популярность, чего в принципе на сегодня вполне достаточно… Потом, что такое популярность – зависимость от настроений публики… Пойми, истинный гений не должен зависеть от чужих настроений, он сам по себе. Он лидер…

– То есть, ты хочешь сказать, что абсолютно независим?

– Нет, Миша, не совсем, ведь вокруг великая страна и прекрасные люди её населяющие и даже если я не нужен стране, как поэт, я ей нужен, как гражданин. Моё сердце прежде всего с согражданами, ну и с остальным миром потом, конечно.

– Мне понятен твой патриотизм, Аристарх, но если смотреть глобально, чем жители одной страны отличаются от других, там же тоже есть патриоты.

– В принципе почти ничем, кроме одного маленького нюанса – у каждой нации своя Молитва к Создателю.

– И какая же Молитва в России, поэт?

– Очень простая, быть вместе и быть с Богом.

– А если немного расшифровать, то, что ты сказал?

– Важна общность и равенство всех наций, а также общее стремление к Высшему или к Идеальному, если тебе так больше нравится.

– Что-то похожее я уже слышал, поэт и, кажется, от Бориски. Он тоже говорил о Высшем, правда, внутри себя.

– Так к Богу можно прийти многими путями, как одному, так и вместе со всеми… Кому как проще.

– Вот послушал я тебя, Аристарх, и твоего Бориску, и мне вот, что кажется – лучше бы этого не слышать, и не знать.

– Человек противоречив, Миша, вот минуту назад, ты говорил, что тебе интересно, как всё устроено, а теперь, вдруг, хочешь сбежать от того, что узнал.

– Ну это, как раз просто объяснить, ведь до сегодняшнего вечера у меня всё шло стандартно – я до посинения тренировал «буратинок» и быстренько гасил кредиты за квартиры близнецов, а теперь, вот, это всё свалилось…

– Миша, новые знания ничего не меняют, ты по прежнему будешь делать, что делал и жить, как жил… Просто сейчас у тебя появился дополнительный смысл для игры в жизнь.

– Да, поэт, наверное, всё так, только пить я с тобой больше не буду, вот, прикинь, выкушал целую бутылку и абсолютно трезвый от всех этих разговоров, а голова завтра болеть будет в любом случае, – рассмеялся «Олд-фитоняш».

– Просто беда, – иронично произнёс Аристарх, пожал Мише руку и неторопливо пошёл в сторону дома. Ему не захотелось идти вдоль шумного Кутузовского проспекта, поэтому он спустился к набережной и удовлетворённо улавливая прохладу воды, наслаждался красотами обрушившихся на город беспардонных сумерек. Природа рождала поэзию, а Майозубов привычно творил:

Вечера блики, вечера стоны,

Полунамёки, полутона,

Люди, машины, дома и балконы,

Свет от витрин и бокалы вина.

Мир отдыхает в преддверии завтра:

Суетной траты жизненных сил,

Эго на сцене безумного театра,

Дарит всё то, чего ты не просил…

Эвелина не желала сидеть в квартире, бесконечно скучая по Аристарху, поэтому, немного поболтав с мамой, вызвала такси и поехала к дому поэта. Сев в машину, она перезвонила, чтобы предупредить, что едет и расслабленно откинулась на спинку сиденья. Её совсем не пугало, что отношения развиваются так быстро, что даже слово «стремительно» не успевает их догнать, она знала только одно – ей хорошо и пусть это будет длиться столько, сколько только может быть.

Миша остался в одиночестве, подспудно радуясь, такому исходу дел, ведь наконец-то появилось время собраться с мыслями. Он сильно погряз в суете своей повседневности, живя в общем-то простыми желаниями, направленными на благополучие своих отпрысков, счастливое будущее которых казалось самым важным на данном этапе жизни. Хотя, если отбросить очень хороший доход ультрамодного фитнес-инструктора, ему не слишком нравилось, чем он занимается. «Олд-фитоняш» часто скучал по работе следователя. Сумасшедшие события мгновенно пролетевшего вечера, включая занятные философствования привидения и Аристарха захватили мысли и, наверное, впервые в жизни он чувствовал себя растерянным. Мужчина сидел на лавочке, погружённый в осмысление услышанного и, как и все гуляющие по городу в это время суток, наслаждался приятной прохладой.

– Доброй ночи, – услышал он незнакомый голос.

– Здравствуйте, – дежурно поздоровался Миша. К нему подошёл мужчина лет сорока пяти и предъявив удостоверение работника спецслужбы на имя Слободкина Игоря Николаевича, предложил побеседовать.

– Вы хорошо знаете Аристарха Майозубова? – не тратя времени на реверансы, спросил Игорь Николаевич.

– Мы соседи, поэтому иногда пересекаемся.

– А с его девушкой знакомы?

– Нет, но он про неё что-то говорил.

– Мы с вами в некотором смысле коллеги, поэтому, думаю, будет логично если я вас кое о чём попрошу.

– Вы разве тоже фитнес-инструктор? – иронично усмехнулся Миша.

– Очень смешно, но я читал ваше личное дело и там вас характеризуют, как отличного, вдумчивого следака.

– Знаете, сколько воды утекло с тех пор…

– Так в нашей профессии бывших не бывает, – резонно парировал Слободкин.

– И что вы хотите?

– Небольшую помощь.

– Если вы читали моё дело, то должны понимать, что я ушёл со службы не очень красиво, это не то чтобы совсем уж большие обиды, но некоторые воспоминания, как-то не мотивируют идти вам навстречу.

– Понимаете, вопрос некоторым образом касается безопасности вашего приятеля Аристарха, а в ещё большей степени его новой девушки, не буду настаивать, но если вам захочется узнать подробности и помочь делу, можете мне позвонить. Возьмите мою визитку.

– Ладно, я подумаю, Игорь Николаевич.

– Желательно не долго, а то времени у нас мало, – произнёс Слободкин, встал с лавочки и растворился в темноте.

– Там у меня водка ещё осталась? – спросил невесть откуда появившийся Бориска.

– Нет, не осталась…

– Ну тогда пока, а то мне некогда, – произнесло привидение и мгновенно исчезло.

Что-то многовато на сегодня приключений, – проворчал под нос Миша, встал со скамейки и слегка покачиваясь, направился домой. День и вечер выдались столь насыщенными, что хотелось не думать об их содержании, а просто лечь и уснуть.

Глава шестнадцатая. Американские горки.

Пролетающие дни безжалостно переворачивали оставшиеся странички жизни, а беззаботное счастье наполняло их до края, однако ещё вчера, в вихре наслаждений мгновениями бытия, Аристарх увидел цифру семь и в этот момент явственно понял, что осталась всего лишь неделя. Страх ухода, как ни странно, по-прежнему отсутствовал, но настырная ностальгия вытаскивала из сознания чарующие куски воспоминаний настоящего, превращая сладостные картинки в болезненную тягучую грусть по уходящей натуре. Поэт так и не решился сказать Эвелине, что его пребывание на Земле стремительно заканчивается, он безусловно пытался, но слова каждый раз застревали в горле и влюблённый молодой человек грустно замолкал, видя, как счастлива девушка.

За окном самодовольно ликовало знойное московское лето, а занудный календарь предъявил миру третье июля и особенный, ничем неоправданный оптимизм. Город наслаждался теплом, кружил голову и внушал надежды, отчего рука водила карандашом по листу бумаги, даря вселенной очередные стихи:

Наслаждение мгновеньями,

Шелест сладостных секунд,

Споры логики с сомненьями,

Счастья вечного корунд.

Капли сока спелой ягоды,

Губ касанье, летний зной,

Очарованные праздники,

Учреждённые тобой,

Плакал, ждал, искал, надеялся,

Строил планы на краю,

Пропасть, ветра дуновение,

Один шаг и я в раю…

В какой-то момент осмысления происходящего Аристарх решил, что не расскажет Эвелине о своём печальном секрете, желая подарить девушке ещё несколько дней беззаботного спокойствия и счастья. Часы показывали оптимистичные одиннадцать утра, кофе наполнил энергией, а практичный рассудок создал план необходимых действий.

– Я на часик или два метнусь, кое-что утрясти, – задумчиво произнёс Майозубов, лежащей в кровати Эвелине и, быстро собравшись, выскочил на улицу, где его уже ждало такси. А ещё через десять минут, он сидел в маленьком ресторанчике в районе Арбата и смотрел в глаза Яне.

– Мне срочно нужно закрыть все мои дела, – спокойно произнёс понурый гений.

– В чём дело, Аристаша? – искренне удивилась Яна.

– Я скорее всего умру и, думаю, что даже раньше, чем через семь дней.

– Ты болен чем-то страшным?

– Нет, просто, видимо, пришло время.

– А если ты ошибаешься?

– Да брось, разве когда было, чтобы мои прогнозы не сбывались? Думаю, шансов на жизнь почти нет.

– Почти – это тоже немало… Впрочем, ладно, давай к делу, чего ты хочешь…

– Мне нужно правильно передать то, что останется после моей смерти.

– Ну если ты про завещание и тому подобное, у меня есть кого тебе посоветовать, тут нет ничего сложного.

– Мне надо, чтобы всё было сделано быстро и грамотно… Потом я хочу часть имущества, точнее квартиру, отдать не родственникам…

– У тебя появился кто-то больший, чем просто Муза? – грустно улыбнувшись, спросила Яна.

– В это трудно поверить, но всё обстоит именно так…

– Я ей завидую… И давно вы встречаетесь?

– Чуть меньше двух недель…

– Удивительное дело, даже не представляю, как в это поверить… Но конкретно по твоему вопросу всё решаемо… Получишь лучшего специалиста.

– Спасибо, я знал, что могу на тебя рассчитывать.

– Прекрати, это сущие пустяки, – вздохнув, ответила Яна, а из её глаз неожиданно брызнули слёзы – женщины любят всплакнуть, даже сильные. Ещё через двадцать минут они сидели у нотариуса, который, внимательно выслушав Майозубова, приступил к своим обязанностям.

– Ладно, Аристарх, у меня ещё полно дел, – попытавшись придать голосу побольше твёрдости, простилась сильно расстроенная Яна и торопливо зашагала прочь.

– Ещё раз спасибо, – благодарно ответил тот и проводил её взглядом. Поэт знал, что они вряд ли ещё увидятся и пытался запомнить Яну именно такой – уходящей вдаль.

«До дома пешком минут пятнадцать», – подумал поэт и неторопливо направился в сторону сталинской высотки величественно торчащей на другом берегу реки, ему вдруг вспомнилась Нина Николаевна, которая, видимо, переживала подобные же ощущения и ей, так же, как и ему, хотелось что-то сделать для человека, которого любишь. У Аристарха, помимо квартиры, оставалось очень много денег, но деньги им воспринимались только, как бумажки или сухие циферки на счёте, а в квартире, как ни крути, есть нечто большее – тепло, энергия и воспоминания. Майозубову показалось, что раз ему прекрасно тут жилось, то и Эвелина будет счастлива.

Миновав мост, поэт оказался рядом с гостиницей, которую по старой привычке называл «Украина». До дому оставалось около трёх минут неспешной прогулки, понятные переживания, связанные с решением юридических дел, полностью отпустили, но на их место пришло некое удивление, природу которого пока не получалось осмыслить. Впрочем, гений знал, что такие странные чувства не появляются просто так, поэтому сосредоточил все силы, для поиска вызвавших их причин, но вместо ответа на вопрос предсказуемо родились стихи:

Привычки – серые мышки,

Грызут повседневности сыр,

Роняя крошки – мыслишки

В угоду будней проныр,

Всё скучно и как по рельсам

Судьба шлёт банальный привет,

А на столе, возле рюмки,

Взведённый лежит пистолет…

Ответа так и не пришло, и уже свернув к дому, он заметил спортивную машину с огромной цифрой семь на капоте. Аристарх сначала не придал увиденному значения и привычно присел на скамейку, возле детской площадки, чтобы записать в блокнот свежий стих и лишь после этого снизошло неожиданное озарение. Во-первых, ему весь день не попадались цифры, а во-вторых, цифра семь стала первой, которую он сегодня увидел. Проблема состояла в том, что по сложившийся логике, её никак не должно быть, так как семёрка выпала днём раньше, и чтобы перепроверить самого себя, Майозубов пересчитал голубей, клюющих хлеб возле песочницы. Их оказалось ровно семь, отчего Аристарх оцепенел, ведь получилось, что счётчик вангующий последний день почему-то остановился, что мгновенно породило немного трусливый вопрос: так ли это? И сразу же разумный следующий: надолго ли?

Поражённый случившимся поэт поднялся со скамейки, желая пойти к подъезду, но остановился, отметив очередную странность – во дворе стояла большая машина с тонированными под ноль стёклами. Несмотря на то, что чужие иногда пользовались придомовой парковкой, это авто особенно резануло глаза, так как в машине явно кто-то сидел. После памятного нападения в сквере, Аристарх стал внимательнее относится к деталям. Так, на всякий случай… Впрочем, в этот раз, возбуждённое сознание выбрало приоритетом иное, куда больше волновала семёрка и призрачный шанс продолжить воплощение, поэтому, глубоко вздохнув, Аристарх продолжил путь домой. В тот же самый момент, у тонированной машины открылась дверца и из неё вышел невысокий, немного несуразный мужчина с широким задом и длинным носом.

– Вы не знаете Свету из десятой квартиры? – как бы невзначай спросил он.

– Я её муж, – едко ухмыльнувшись, задиристо ответил Майозубов, понимая, что вопрошающий явно что-то замышляет. Он, как бы «вспомнил», что в десятой квартире живёт только сильно пожилая Зоя Модестовна Клопп. Бабулька считалась местной достопримечательностью, хорошо известной всем жильцам дома, по причине восьми жирных мопсов и периодических расстройств рассудка, во время которых выходила во двор в халате на голое тело и предлагала секс за один миллион долларов. Спросивший индифферентно выслушал ответ Аристарха, как-то странно поёжился, словно бы ища, чтобы ещё спросить и, видимо, не найдя других поводов для начала разговора неуклюже ретировался. Когда Майозубов входил в подъезд большая машина всё ещё оставалась в пределах двора, а у поэта осталось устойчивое впечатление, что он уже где-то видел этого несуразного человека.

Впрочем, волновало иное, а именно, призрачный шанс на жизнь. Успев свыкнуться с информацией о приближающейся смерти, Аристарх, как ни странно, не испытал счастья от того, что ему дарован один, а возможно, даже несколько дополнительных дней. Радовало другое – то, что Эвелина столкнётся с неминуемой печалью немного позже.

Как ни странно, объективный факт присутствия инфернального Бориски говорил о некой вечности, а значит, выход из воплощения – просто возврат к истокам, той форме бытия, из которой он прыгнул в этот мир. Страх смерти тела ушёл, но его место заняла душевная боль, связанная с тем, что дальше всё будет другое, абсолютно непривычное – забытое, наполненное иными смыслами и задачами. Аристарх определил гложущее состояние, как тоску эго, осознающего, что ту форму, которую оно представляет, ждёт неминуемый распад. Ведь, в конце концов, человек более всего боится расстаться именно с этим никчёмным образованием, которое он, по каким-то странным соображениям, считает собой.

Когда загруженный размышлениями Аристарх вошёл в квартиру, Эвелина сидела на кухне и, излучая безмятежное счастье, пила чай. Её присутствие наполняло помещение особенным тёплым уютом и всепроникающей негой, отчего восхищённому поэту захотелось, естественно, исключительно из соображений гармонии, завести огромного кота. Вселенная торжественно плыла, создавая яркие нюансы и образы, подчёркивающие новые чувства, которые целиком захватывали гения, заставляя мечтать о невозможном. Всё скоро будет кончено, – вдруг завертелось в его голове, впрочем, робкая надежда на чудо ещё пульсировала и Майозубов решил, что, если будет хоть один шанс побыть на Земле подольше, он непременно им воспользуется, так как нахлынувшее волшебное состояние хотелось переживать и переживать.

– Ну что, переделал свои дела? – хитро улыбнулась Эвелина.

– Почти…

– А я скучала…

– Печально…

– Может, на море слетаем, Аристарх, сейчас тут такая жара…

– Попробуем, но дай мне дней десять, а то ещё есть некоторые заботы и паспорт дай, кстати, сфоткаю, чтобы билеты оформить. Майозубов очень обрадовался предложению о поездке, так как пока ещё не придумал способа поделикатней попросить паспортные данные для нотариуса.

– Хорошо, подожду, а главное, ты увидишь меня загорелой, я буду невероятной красоткой…

– Уверен, что это так, – немного печально произнёс поэт, подумав, что вероятнее всего, после его ухода, жизнь будет течь, как текла и мало что поменяется, если, вообще, хоть что-то будет иным. Неожиданно всплывшая ностальгия прокатилась на велосипеде воспоминаний, отчего Аристарх улетел в мир иллюзий и молчал, бесконечно помешивал ложкой свежеприготовленный кофе. Ему, как ни странно, нравилось это странное липкое и очень ленивое состояние, в котором он невероятно увяз, ведь именно оно, каким-то непонятным образом, заставляло чувствовать себя живым и даже на что-то надеяться, что, впрочем, никак не помешало переслать паспортные данные подруги нотариусу.

«У меня осталось всего семь дней надежд или же, всё-таки, больше»? – беззвучно прошептали губы, а рука привычно потянулась к тетрадке для новых стихов. Поэт вздохнул, нашёл пустую страницу и подумав пару минут, начал записывать всплывающие в сознании строки:

Мысли строит остывший кофе,

И пустые надежд дорожки

Намекают о катастрофе

Отгулявшей души-заброшки

Всё что прожито – сладкий пряник,

Суетливые дней страницы,

Вот и чахнет усталый странник,

В предвкушенье последней седмицы.

Данность – сон без желанья проснуться

Да и стоит ли торопиться,

Когда в неге восхода солнца,

Томно слушаешь щебет птицы…

Время сжалось, и каждая минута стала иметь свой особый смысл. Неожиданный бурный роман Эвелины сильно спутал карты агента Джека, так как та престала ночевать дома, а тот планировал, что ночью в квартиру родственников «старухи», без шума и пыли проникнут пара тройка специалистов из его ведомства и организуют нужную трансляцию в США. Умелые коллеги прекрасно поработали и продумали все детали: изготовили ключи дверному замку, а в самой квартире установили несколько скрытых камер, чтобы при проникновении не случилось никаких неожиданностей, оставалось только назначить удобную дату, а тут такая незадача. Джек занервничал, понимая, что необходимого контроля нет, но и отступать тоже уже никак не мог, поэтому решил немного пообождать с трансляцией, для коррекции плана, что, правда, могло несколько затянуть время.

Подстраивать планы под вечно меняющуюся реальность – навык хорошего управленца, Джек относился к лучшим, что не особо сейчас помогало, учитывая то, что «система» в целом потихоньку деградировала, а старая команда вымарывалась в угоду тем, кто считался более управляемым и максимально зависимым, не говоря уже о разных трансгендерах и прочем. Начальством больше всего ценилась лояльность, отчего приходилось хитрить, пытаясь выглядеть глупее, чем есть и постоянно молчать. И всё же, несмотря на все старания, двигали не его, а некомпетентных выскочек, ведь такими проще манипулировать. Поэтому проблемы «системы» стали личными проблемами, но, с другой стороны, такое положение дел давало ощущение особого драйва и, приятно щекочущего самолюбие, внутреннего накала. Джек, к его несчастью, был романтиком и подспудно хотел сломать сложившийся порядок вещей, он чем-то походил на благородного дон Кихота, а его амбиции утвердиться, напоминали борьбу известного героя Сервантеса с ветряными мельницами. Агент Джек нехотя скорректировал план операции, благодаря чему у Эвелины и Аристарха появилось несколько спокойных и беззаботных дней.

Часы летели, как падающая листва и вот снова утро, наполненное восхитительным сиянием светила. Поэт посмотрел в окно и испытал странное ощущение, которое охарактеризовал, как предчувствие. Такое с ним произошло впервые, так как предыдущие переживания о будущем были связаны с воспоминаниями своего присутствия в нём. Сейчас же всё воспринималось как лёгкое беспокойство о чём-то абстрактном, казалось, что он знает о неком событии, но былой уверенности в точности всплывающих в голове картин уже не проскальзывало. Гений видел всё очень смутно, словно бы смотрел через полупрозрачное стекло. «Нас ждут тектонические перемены», – тяжело выдохнув, негромко произнёс Майозубов, мурашки пробежали по телу поэта, а руки потянулись к тетрадке и карандашу. Хотелось творить, грустить и надеяться, что будущее будет милостиво. Простой, неожиданный и в чём-то глобальный вопрос: «Готовы ли мы к этому испытанию», оставался без ответа, а хотелось чего-то более конкретного, ведь грядущее касалось всех и каждого – всей страны.

Почему-то вспомнился сосед Витя Гор, учившийся в «Высшей школе экономики», тот фонтанировал циничной либеральной моралью, устремлённостью на Запад и видел своё будущее, как жизнь «идеального потребителя». Витя старательно излучал высокомерие, считая себя особенным, тем, кому позволено чуть больше, чем остальным. Учебное заведение намеренно и умело взращивало это тешащее самолюбие чувство, а получающая иностранные гранты профессура рисовала перспективу идеального мира, управляемого из пространства, расположенного между Канадой и Мексикой.

В картине мира Вити совсем не присутствовало Бога, он жаждал лишь одного – принадлежности к будущему «золотому миллиарду», искренне мечтая стать его составной частью. Поэт, вспомнив глупого самоуверенного соседа, с грустью подумав, как близко подобрался враг, понимая, что современный либерализм – скорее вид сатанизма, в основе которого культ поклонения телу и тотальное игнорирование духа. Как и советский коммунизм, либерализм отрицал Бога, а если нет Бога, в любой форме представлений индивидуума, то ничто не имеет смысла и, соответственно, нет счастья, которое полностью вымещается обновлённой либералами Троицей, суть которой: телесное удовольствие, одиночество и страх.

Чёрная поросль бьётся сквозь пашню,

Праздник несведущих жадных телес

Тут нет любви, тут чуть сахар послаще,

И восседающий царственно бес…

Невесёлые рифмованные размышления неожиданно прервал мобильный телефон. К своему удивлению, Майозубов увидел, что звонит Миша.

– Нам нужно срочно поговорить, – раздался в трубке, чуть беспокойный голос.

– И когда ты хочешь встретиться?

– Лучше всего, прямо сейчас.

– Но я не один.

– Кто бы сомневался, поэт, хочешь, приходи с Эвелиной, её это даже больше касается.

– Ладно, «фитоняш», придём через час в сквер у твоего дома.

– Договорились, жду… И прошу, не называй меня «фитоняш»…

Закончив разговор, Аристарх предложил Эвелине прогуляться и вновь вернулся к своим предчувствиям. Будущее, которое он вдруг увидел, предполагало борьбу странного и безрадостного либерального миропорядка, диктуемого телами, с теми, кто стремится к духовному развитию. Мир разделился на тех, кто противостоит поиску Бога, находя удовольствие в телесном восприятии и тех, кто ещё сохранил силы для духовного. Покрутив всплывшую в голове картинку, Майозубов испытал неприятное ощущение от рисуемых сознанием перспектив. С другой стороны, как скрыться от неизбежного? Осознав это, поэт облегчённо вздохнул, понимая, что вряд ли доживёт до пригрезившихся событий. «Впрочем, жаль», – чуть подумав, негромко произнёс гений. Аристарху показалось, что именно в такой борьбе он смог бы лучше реализоваться и творчески, и как гражданин, одновременно ища свою дорогу к Создателю. Тягостное размышление вызвало неожиданный интерес к жизни, ведь, в конце концов, жизнь – ничто иное, как занимательное приключение, где есть место всему, в том числе и борьбе за светлые идеалы. А идеалы – хороший повод сделать наполненным скучное трёхмерное существование. Думы родили стихи, которые Майозубов тут же отдал бумаге:

Азартный путь к своей звезде,

Успехи, взлёты, лёд сомненья

Восторгов сладкое вино,