Читать книгу: «Дерлямбовый путь Аристарха Майозубова», страница 15

– Надо звонить Слободкину, пусть возвращается за этим потеряшкой, – ухмыльнулся Миша.

– Давай, попозже это сделаем.

– Почему, поэт?

– Да есть у меня к нему пара вопросов… Потом их задать не будет никакой возможности. Ну и, в конце концов, нужен кто-то третий, чтобы традиция выпивать на улице не потеряла своего истинно народного очарования.

– Аристарх, но я взял с собой только два пластиковых стаканчика… И опять же, третьим всегда был Бориска…

– Знаешь, Бориска – причина моего завтрашнего ухода, так что, ну его на фиг, я на него за это немного обижен… А насчёт стаканчиков не страшно, если в машине ничего не найдём, будет ему ёмкость, не стандартная, но будет, – уверенно парировал Майозубов, вспомнив про игрушечное ведёрко забытое в песочнице.

– Любезный Майкл, сейчас мы немного выпьем и душевно поговорим…

– Я не пью, – зло ответил тот.

– В России все пьют, особенно в компании хороших людей, и ты будешь, если, конечно, не хочешь ещё раз по зубам получить.

– Я американский гражданин, вы не должны так со мною обращаться…

– Знаешь, Майкл, заткнись про гражданство и лучше не зли меня… Надеюсь, ты понял?

– Ладно, я понял…

– Отлично… Стаканчик, куда коньяк налить, в машине есть?

– Есть картонный, с кофе, в держателе, возле коробки передач.

– Прекрасно, тогда праздник точно должен удаться.

Мимо машины прошла компания подростков, наслаждающаяся летом, пивом и друг другом, от ребят исходила энергия свежести, бодрости и лихого юного оптимизма, который зиждился на единственном осознаваемом ими ресурсе – свободном времени, в них кипела молодость, жизнерадостность и мало осознаваемое «всё впереди», которое и являлось тем самым единственным, что требовалось для безграничного сиюминутного счастья. Аристарх сейчас бы многим пожертвовал ради этого эфемерного «всё впереди», но его удивительная судьба строила свой особенный сценарий, в котором присутствовало только здесь и сейчас, и то, лишь в перспективе ближайших возможных двадцати четырёх часов.

– Господа, у меня есть прекраснейший тост: «За знакомство»! – широко улыбнувшись провозгласил Миша и разлил коньяк по стаканчикам.

– У меня руки связаны, так что я не смогу присоединиться, – не скрывая сарказма, пожаловался Майкл.

– Да не вопрос, – бодро отреагировал Фитоняш, развязал жалобщику руки, но тут же накинул наручник на левую руку пленника и мгновенно пристегнул к дверце машины.

– Ну что, коллеги, статус-кво полностью восстановлен. Отметим славное окончание сей скверной истории, – полушутливо произнёс Аристарх.

– Я за это пить отказываюсь, – зачем-то окрысился Майкл.

– Как это отказываешься? Ты же живой и даже не ранен, а пара зубов при нынешнем развитии стоматологии, вообще, ерунда, а ведь мог бы быть серьёзно покалеченным или даже убитым. Кстати, ежели чего, я точно умру в течение нескольких часов, так что могу и тебя прихватить с собой, так сказать, по блату. В общем, вот тебе хороший совет: лучше пей, вражина буржуйская и не разглагольствуй. Тем более ты – неучтёнка, про тебя все банально забыли.

– С чего ты взял, что умрёшь? – спросил, начавший размышлять о своей дальнейшей судьбе, пленник.

– Это долгая история, Майкл, впрочем, если к коньяку появится этот паразит Бориска, то я, по идее, смогу это объяснить, – горько усмехнулся Майозубов и залпом выпил налитое. Понимание того, что всё кончено стало странным коктейлем из множества самых разных чувств и мыслей, которые перемешались и растеклись по телу тяжёлой холодной оторопью. При этом поэт ощутил лёгкость, явственно осознав, что вплотную подошёл к древним воротам, на которых читалась сакраментальная надпись «Конец игры». Оставался последний шаг и уже, наверное, крайние стихи, которые он сочинил на ходу и задумчиво продекламировал присутствующим:

Последний шаг, последнее дыханье,

Молчание невысказанных слов

Секунд, бегущих вдаль очарованье

Что прошлое закроют на засов.

Приятно всё в простой картинке мира,

Где, встретившись, расстались ты и я,

Лишь злая вертихвостка ностальгия,

Овеет грустью краски бытия…

– Очень печальные стихи, Аристарх, надо ещё выпить, – вздохнув, произнёс Миша и плеснул коньяк в стаканчики.

– Вы русские депрессивные и очень жестокие, – безрадостно выпив налитое, внезапно заявил Майкл. Его слова прозвучали столь неожиданно и не к месту, что присутствующие удивлённо переглянулись и более не выдали никакой реакции. В пространстве образовалась неприятная тягучая пауза, которую, кашлянув, нарушил Миша.

– Что-то не то с коньяком, гость любезный? – не скрывая сарказма, вежливо переспросил он. Впрочем, этот выдержанно-вежливый и чуть сакраментальный вопрос остался без ответа, так как пристёгнутый к дверце машины гость, вдруг осознал, что тема, которую он совсем некстати, а главное непонятно почему, затронул, может выйти боком.

– Ну да, мы точно жестокие, – иронично согласился Аристарх. Поэтому у меня есть тост за одного прекрасного журналиста – Сеймура Херша, а точнее за его Пулитцеровскую премию, которую тому вручили за освещение бойни, осуществлённой бравыми американцами, в Сонгми, во Вьетнаме. Фитоняш, ты уж плесни нашему правдорубу побольше, чисто для памяти, пусть освежит…

– Ты и меня, кстати, на всякий случай, просвети, что там такого произошло? – видя, что ситуация принимает принципиальный оборот, попросил Миша.

– Да без проблем, расскажу… В целом, там произошёл акт исключительный американкой доброты и ничего более… Понимаешь, во вьетнамскую деревню пришли «воины света и добра» и убили около пятисот человек, включая грудных детей. И не просто убили, а сначала изнасиловали всех женщин начиная с двенадцати лет, после чего расчленили их тела на куски, а уже потом милостиво добили оставшихся.

– Ну тогда тост, «за невероятную доброту, гегемона»! – сдерживая гнев, резюмировал Миша и зло влил в себя коньяк.

– Зато всё это именно американский журналист предал гласности, – попытался оправдаться Майкл и высокомерно отвернулся от стаканчика с алкоголем.

– Не хочет пить и не надо, зато я, понимаешь, с удовольствием выпью, – раздался голос с характерными рыкающими нотками. Аристарх и Миша посмотрели на материализовавшегося рядом с Майклом Бориску и от неожиданности рассмеялись.

– Где пьют, там и вездесущий Бориска! И, кстати, отвечай, какого чёрта у меня сегодня последний день воплощения? – возмущённо произнёс Майозубов, резко потерявший всяческий интерес к вопросам, которые хотел задать высокомерному пленнику.

– Ну, может, потому, что ты лошара, а, может, и по каким-то другим, не менее важным причинам, – наслаждаясь выпитым, удовлетворённо пробормотало привидение.

– Пользы от тебя, как обычно ноль, – обиделся гений.

– Оценить пользу, понимаешь, не всегда возможно, особенно столь примитивным созданиям и, вообще, будешь дерзить – исчезну.

– Не исчезнешь, коньяк ещё в наличии…

– Ну да, аргумент веский, с этим, пожалуй, могу согласиться, поэтишко…

– А с кем это вы сейчас говорите? – спросил ничего не понимающий Майкл, наблюдая, как удерживающие его люди смотрят в одну точку пространства и с кем-то увлечённо общаются. Хотя, для полноты картины, слышал он пока только их голоса.

– А ты что, совсем не видишь и не слышишь Бориску? – внимательно взглянув на Майкла, спросил Аристарх.

– А вы разве видите и слышите?

– Ну, конечно же, вот рядом с тобой сидит Бориска и пьёт коньяк, от которого ты, дурак, добровольно отказался…

– Я ничего не вижу… А, понимаю, вы на до мною издеваетесь…

– Ну если вспомнить твою логику про жестоких, депрессивных русских, то тогда, конечно, всё сходится – издеваемся. Впрочем, мы реально воспринимаем Бориску, – совершенно серьёзно произнёс Майозубов, чем поставил Майкла в тупик, заставив последнего напрячь интеллект и начать искать логику в этой странной игре.

– Погоди, поэт, он так никогда не поверит в то, что ты ему говоришь, тут надо иначе подойти, – вмешался в разговор Миша. Пусть попробует взять и поднять Борискин стаканчик с коньяком…

– Это мой стаканчик и там мой коньяк, – обиделся пленник. День у него выдался тяжёлый и нервный, поэтому даже тренированная психика утомилась и стала сдавать, отчего в голосе появились эти глупые капризные нотки.

– Хорошо-хорошо, твой… Сейчас налью туда ещё немного коньяку, а ты попробуй его поднять и выпить, – вспомнив свой предыдущий опыт знакомства с Бориской, предложил Миша.

– И что это изменит?

– Сам увидишь, что…

– Ладно, попробую, только знай, как я это сделаю, ваше тупейшее издевательство станет очевидным…

– Ты много болтаешь, дорогой друг, а надо просто поднять стаканчик… Подними его и я отстегну наручники, если у тебя всё получится, конечно.

Как ни странно, но шутливый аргумент, про снятие наручников, положительно подействовал, и Майкл протянул руку, чтобы взять налитую выпивку. Дальше произошло то, чего никто не мог ожидать, стаканчик с коньяком стал убегать и как тот не старался, так и не смог его поймать. Затем стаканчик взлетел и вылил содержимое в пространство. Напиток лился и исчезал прямо в воздухе, а очумевший американец безумно моргал и тыкал пальцем перед собой.

– Ну как тебе Бориска? – рассмеялся очень довольный увиденным «цирком» Миша.

– Это что такое? – еле выдавил из себя Майкл.

– Всего лишь Бориска…

– А почему я его не вижу?

– Его мало кто видит, точнее почти никто не видит, особенно будучи трезвым. Чтобы его видеть надо много алкоголя.

– Он – привидение?

– В некотором роде…

– Теперь понятно, почему русские столько пьют! – пренебрежительно произнёс Майкл.

– А ещё у нас медведи на каждом углу на балалайках играют, только в этом дворе их штук пять, – иронично вклинился в беседу задетый столь унизительным заявлением Аристарх.

– Про медведей – это дурацкий стереотип, – с видом знатока всего русского, произнёс пристёгнутый к дверце.

– Ну наконец-то, хоть что-то ты стал понимать и, кстати, чтобы ты знал, Россия не входит даже в десятку самых пьющих стран, как бы обидно для нас это не звучало, – рассмеялся Майозубов, а Миша снова всем налил коньяк. Это действие вызвало странный блеск в глазах американца, и он вновь стал охотиться за стаканчиком, правда, ровно с тем же самый успехом. Сделав множество неудачных попыток, он сменил тактику и с трудом дотянувшись до бутылки, стал жадно пить из горла.

– Ты давай аккуратнее, не один тут, – строго сказал Фитоняш и справедливо отобрал напиток у пленника.

– Верни коньяк, я тоже хочу увидеть Бориску!

– Знаешь, любезный, магазины далеко, да и ты, прямо скажем, не добрый гость… Нам что останется? Да и Бориска на тебя обидится, ты вон, гад, со своим энтузиазмом практически всё вылакал.

– А бурбон Бориска пьёт?

– А что есть?

– Конечно, есть, в багажнике лежит, мы сегодня окончание операции обмыть хотели, по вашей, кстати, дурацкой русской традиции.

– Ну хоть что-то в вас, Майкл, человеческое осталось, слушай, поэт, ты ближе, сходи, проверь наличие.

Данная новость явно не осталась без внимания Бориски и стаканчик вновь взлетел в воздух, а ещё через пару минут Аристарх принёс из багажника две бутылки бурбона. Он чувствовал себя очень необычно, ему, вдруг, показалось, что математика с последним днём абсолютно неверна и что впереди ещё целая жизнь. Стресс уходящих суток полностью отпустил, наполнив сознание ничем не убиваемым оптимизмом.

– Да там целый ящик этого добра, – весело улыбнувшись, отметил он.

– А сколько надо выпить, чтобы увидеть Бориску? – неожиданно спросил Майкл.

– Сложно сказать сколько, я его сначала рассмотрел, в виде темного пятна в воздухе, а уж потом, как нечто похожее на человека. В целом, на всё про всё, ушло где-то четыреста миллилитров, – задумчиво ответил Миша.

– Но ты очень большой, – озабоченно произнёс американец.

– Ну да, где-то сто пятнадцать кило во мне…

– Мне чтобы столько выпить надо хорошенько закусить…

– Ну с этим всё просто идеально, закуски навалом, – бодро ответил Миша и суетливо покопавшись в карманах, вынул карамельку.

– Думаешь, хватит? – сыронизировал пленник.

– Думаю, что да, но учти – это на троих!

Аристарха смешило то, с какой настойчивостью Майкл пытается увидеть инфернального Бориску, учитывая несерьёзность, столь сомнительного, с точки зрения здравого рассудка, желания и серьёзность той организации, на которую работал импортный собутыльник. Майозубов всегда думал, что американцы прямолинейные, как рельсы, очень ограниченные и совсем не любопытные люди. Почему-то казалось, что тот будет до конца отрицать очевидное, ища подвох или какую-нибудь логику, объясняющую хитрый фокус с летающей емкостью для алкоголя. «Видимо стереотипы – свойство присущее всем», – подумал он, отчего даже немного потеплел к настойчивому гражданину США.

– Зачем ты так хочешь его увидеть? – спросил поэт.

– Я никогда с таким не встречался.

– Тебе разве не страшно?

– А почему мне должно быть страшно?

– Ну, если ты увидишь в Бориску, то убедишься, что существует жизнь за пределами тела, в котором ты находишься, а это другой и весьма не простой мир.

– Так именно этого я и хочу…

– А что если тебе придётся отвечать за те неблаговидные поступки, которыми наполнено твоё существование?

– Это моя работа, я это делаю для моей страны.

– Тут спора нет, но сами поступки от этого лучше не становятся. Вот вы похитили беременную девушку, напугали её маму, разве сие не плохие дела?

– Так было нужно, я выполнял то, что от меня требовалось…

– А зачем?

– Так нужно стране…

– А зачем?

– Америка – мировой лидер, она несёт добро в этот мир.

– Добро? Да брось! Вы же приносите только войны. Ты что и вправду дурак?

– У вас русских даже есть пословица: «Добро должно быть с кулаками», поэтому мы должны быть сильными.

– Ирак, Сирия, Югославия, тот же Вьетнам и куча других стран, где вы массово лили чужую кровь – вы для подобного должны быть сильными?

– Мы должны управлять всем миром, а это сопутствующие издержки…

– То есть, жизни людей – всего лишь сопутствующие издержки?

– Зато мы дали миру толерантность… Например, защищаем геев.

– Сие стоит жизни миллионов убитых вами?

– Это важно защищать.

– То есть, ты подверг опасности жизнь моей девушки и моего ребёнка, ради каких-то абстрактных мужеложцев?

– Но они тоже люди, они должны получать все свободы и, например, венчаться в церкви.

– Но в Библии написано, что мужеложство – страшный грех, Бог осуждает подобное непотребство.

– Но ведь именно Бог их создал такими, какие они есть, а ту сомнительную заповедь можно и вымарать из Библии, – Майклу показалось, что выдав столь красноречивый аргумент он окончательно выиграл спор, поэтому довольно потянулся и стал открывать бутылку с бурбоном. Он по-прежнему скептически воспринимал информацию про Бориску, но не верить своим глазам тоже не мог, поэтому, для чистоты эксперимента, решил, что выпьет необходимое количество алкоголя, чтобы закрыть эту тему раз и навсегда.

– Ты когда-нибудь был верующим? – выслушав доводы оппонента, спокойно спросил Майозубов.

– Мои родители верующие, они водили меня в церковь.

– Ну тогда, возможно, ты слышал, что Бог даёт некоторые грехи, ну или, если хочешь, недостатки, чтобы человек, осознав их, мог исправиться и через эту тяжелую духовную работу найти свой путь к Спасению.

– Мы не считаем подобные отношения недостатком, сейчас – это новое видение нормы.

– Получается, что вы отрицаете, что это грех?

– Да мы больше не считаем это грехом…

– Не означает ли это, что вы таким образом указываете Творцу, что греховно, а что нет?

– У нас светское государство, поэтому такие детали не так важны. Главное, чтобы соблюдались права и свободы человека.

– Допустим, вы светское государство, тогда зачем вы лезете в религию? Ведь таинство венчания – важный христианский обряд. Более того, отказываясь признавать мужеложство грехом, вы лишаете своих протеже возможности духовно расти, то есть, осознать свою греховность, покаяться и подняться над бренностью тела, а значит, лишаете их, говоря образным языком религии, царствия небесного.

– Мы великая страна, поэтому всё делаем правильно, – возмутился немного смущённый и запутавшийся Майкл.

– Таких аргументов совсем недостаточно, получается, что твои слова – всего лишь гордыня, Бог изгнал Люцифера в ад именно по этой причине и уж если использовать метафоры христианства, получится, что вы всей своей «великой» страной неуклонно летите в пекло. Так что, вы уже всё проиграли…

– Может, всё-таки выпьем, а то мы все как-то уж слишком углубились в дебри философий, – решил разрядить обстановку Фитоняш, увидев, как напрягся пристёгнутый к двери гость.

– Бориска, ты хочешь получить отдельную бутылку и пить из неё, – спросил Майозубов.

– Это, понимаешь, отличная идея, – придерживаясь ельцинских интонаций, довольно замотало головой привидение.

– А стаканчик вернёшь, нашему американскому гостю?

– Верну, пусть подавится!

– А он сможет тебя увидеть?

– Не знаю ещё, посмотрим… Он, кстати, даже больший говнюк чем ты, поэтишко…

Майкл налил полный стаканчик бурбона, ища в себе силы выпить напиток залпом, но трусливо медлил. С одной стороны, до боли в коленях хотелось узнать кто такой Бориска, с другой, разговор с Аристархом вызвал некоторое неприятное смятение. То ли искренняя религиозность родителей, то ли его собственное критическое начало, а может, и не особая уверенность в новых толерантных веяниях или же всё вместе, дали растущему сомнению огромный потенциал, отчего стало невероятно страшно. Страх сковал привычную решимость и вызвал кипучую ненависть к Аристарху. Переживаемое состояние породило странные, болезненные реакции и лишь неожиданно взлетевшая в воздух бутылка заставила собраться и найти силы продолжить безумный эксперимент.

Американец с трудом выпил налитое и ему даже показалось, что он видит нечто похожее на тёмное облачко состоящее из миллионов мелких летающих насекомых, а ещё через пару минут пришло понимание, что это не показалось, так как удивительное образование двигалось само по себе, а главное, двигало бутылку.

– Ты говорил, что впервые увидел Бориску, как тёмное пятно в пространстве? – обратился он к Мише.

– Да, примерно так…

– Мне кажется, что со мной происходит то же самое…

– Ну, значит, есть шанс, что ты его увидишь, – ответил чему-то обрадовавшийся собутыльник и подлил бурбона.

Майкл моментально употребил налитое, затем закрыл ладонью глаза, желая полностью собраться, а когда открыл, увидел криво улыбающегося Бориса Николаевича, который держал в руке бутылку и, вне всяких сомнений, был чрезвычайно доволен.

– Ты что, Ельцин? – с интонацией идиота спросил американец.

– А тебя это смущает? – ответило привидение.

– Ельцин же мёртв, я лично был на его могиле.

– Ну тогда всё должно сходиться, – широко улыбнулся инфернальный собеседник.

– Тогда получается, что всё, что говорил Аристарх – правда?

– В некотором смысле – да.

– И как же мне теперь с этим жить дальше?– едва не заплакал, сильно ошалевший Майкл.

– Живи, как жил…

– У меня это уже точно не получится…

–Ну, понимаешь, и плевать, – демонически расхохотался Бориска, чем ввёл того, в крайнюю степень душевного расстройства. Мысли пленённого агента переплелись со страхом, мистикой и безумием, по этой причине глаза стали бегать из стороны в сторону, словно ища в пространстве хоть какое-то объяснение происходящему. Впрочем, обескураженное сознание выдавало только одно – во всём виноват Аристарх! Внезапно всплывший в голове ответ превратился в навязчивую идею, которая тут же превратилась в ненависть. От этого стало так больно, что Майкл, увидев выпавший из кармана Майозубова гвоздь, поднял его и мгновенно воткнул в горло поэта.

Глава восемнадцатая. Эпилог.

Аристарх очнулся в квартире Нины Николаевны, которую та предусмотрительно переписала на него, проявив разумную заботу за три месяца до своей безвременной кончины. Снежинки искрились в свете уличного фонаря, в подъезде беззаботно смеялись люди, дурашливо ожидая светлое чудо Нового года, а на стене мерно тикали неубиваемые советские часы «Спутник». Майозубов будто бы очнулся от долгого безумного сна, хотя отлично помнил тот момент, когда блеснувший в руке Майкла гвоздь вонзился ему в горло. Поэт на всякий случай дотронулся до шеи, посмотрел в зеркало и увидел себя таким, каким начал своё удивительное приключение – всё так, как и было.

Гений отлично помнил этот чудный вечер, впрочем, неожиданное возвращение в обратно – туда, где всё началось, почему-то показалось естественным и даже закономерным, и он, вздохнув, отметил, что подобный поворот, не обычное возвращение в череде прыжков во времени, а некое изменившееся состояние порядка вещей.

Наступал двухтысячный год, сегодня сменялась эпоха, ленивые мысли имели форму спящих кошек, скучающий и чуть растерянный Аристарх грустно включил телевизор и стал смотреть поздравление мало им уважаемого президента-алкаша Ельцина, отчего, как и вся взбаламученная страна, запомнил единственную, ставшую впоследствии крылатой, фразу: «Я устал, я ухожу», а потом, в брызгах «советского» шампанского и лёгком недоумении масс, наступило первое января будоражащего умы миллениума. Молодой человек нехотя поплёлся на кухню, где его ждала соблазнительная курица-гриль и холодная водка, он хорошо знал, что должно произойти в дальнейшем, поэтому действия практически не отличались от первоначальных, поэт обречённо пил, в тайне надеясь, что снова увидит Бориску.

Приходилось заново привыкать к старой обстановке, тому самому себе и абсолютной неопределённости. «Повторятся ли события прошлого раза»? – нервно пульсировала тревожная мысль. Действия, в имеющемся здесь и сейчас, закономерно копировали те, что происходили в том «прошлом», время текло, как варенье из банки, а старые надежды разбивались о полученный опыт, становясь некой неосмысленной абстракцией, с которой так или иначе придётся жить. Вместе с тем, второй стакан алкоголя был беззастенчиво выпит, чувства знакомства с крепким напитком повторно пережиты, а возросшее ожидание нервировали воспоминания о том, что и как должно произойти.

Аристарх нетерпеливо ждал Бориску, так как только это помогло бы всё воспринять хоть сколько-нибудь осмысленно. Он нервничал, понимая, что правила игры изменились окончательно и бесповоротно, а чего ожидать, в сложившейся ситуации, оставалось загадкой. Третьи, несомненно, лишние двести грамм, как и в прошлый раз, потрясли юное сознание и обрадованный Майозубов удовлетворённо увидел, разъезжающиеся стены и задумчивого Ельцина гордо входящего на кухню. Борис Николаевич по-хозяйски сел напротив, пододвинул к себе остатки водки, после чего, начисто изменив прошлой либеральной концепции, просто и почти по-отечески, поинтересовался: «Как дела»?

– Да всё нормально, только очень странно, – ответил Аристарх и, внимательно вслушавшись в специфический тембр голоса первого президента России, осознал, что старого разговора уже точно не будет. Да, собственно, совсем и не хотелось освежать в памяти тот восторженный, немного идиотичный либеральный трёп, поэт ожидал хоть каких-то разъяснений. Бориска гордо сидел напротив и, с профессиональной наигранностью старой театральной звезды, уверенно держал паузу. Время медленно ползло, интрига становилась всё более значимой, а призрак молча пил и иронично улыбался уголками глаз.

– Ну так как, поведаешь мне, что будет дальше, – вздохнул окончательно запутавшийся Майозубов.

– Да ты, вроде, и сам знаешь, – почти издевательски усмехнулся Бориска.

– Я же вроде бы умер?

– Не похоже…

– А как же гвоздь?

– Гвозди мало чего меняют, особенно в твоём случае…

– А счётчик последнего дня?

– Счётчик уже обнулён.

– Но тогда почему я жив!

– Здесь жив, а там, возможно, и нет…

– Так, значит, я, всё-таки, мёртв?

– Как тебе только удалось сделать столь безумный вывод, – рассмеялся Бориска.

– Ну если я умер там, а после этого попал сюда, то получается, что я мёртв, по-моему – логично.

– Ничего – не логично! Ты сейчас находишься в свеженаступившем двухтысячном году, где всё и началось, кстати. Тут же, того момента, из которого ты прибыл, пока не существует, так что ты «живее всех живых».

– Но ты же мне сам сказал, что я умер в той машине…

– Во-первых, я сказал, возможно, а во-вторых, ты оттуда прибыл раньше того момента, который обычные люди называют смертью, а главное, никак не пойму, почему для тебя это так принципиально.

– Так важно ж такое знать…

– Ты, поэт, меня окончательно запутал, прицепился к какой-то ерунде, на мой взгляд совершенно бессмысленной, у тебя, в конце концов, должны быть более насущные вопросы.

– Ну больше этого вопроса меня волнует, пожалуй, всего лишь один: почему ты являешься в образе Ельцина?

– Во-первых, поэт, я люблю бухать – это моё, а Борис Николаевич – редкая пьянь. Во-вторых, он тебя подбешивает, что невероятно забавно само по себе. Ну и в-третьих, Борис Николаевич символ дна, ниже которого не стоит падать политику. Знаю, ты скажешь, что существует куда большее дно – Горбачёв, но пятнистое недоразумение, увы, не пьёт, посему существо он малопривлекательное и поэтому весьма отвратительное, особенно в части придуманного им «сухого закона», что само по себе вселенское зло и очень уж большой перебор. В нашем же деле перебор – штука опасная, так можно воплощённых и не в ту сторону направить…

– Лучше бы ты в образе Есенина был, тот тоже не дурак был выпить… Да и в остальном куда симпатичнее…

– Вот именно, поэтому я в виде Ельцина! Ты хулиганского поэта боготворить бы начал и превратился во сдвинутого фанатика и в итоге б точно сошёл с ума…

– А от Ельцина я что, не могу сойти с ума?

– Конечно, не можешь, ты же изначально считал эту высокопоставленную пьянчужку помутнением рассудка и своей поэтической фишечкой, чем, кажется, даже гордился… Или уже забыл?

– Да нет, точно не забыл.

– Вот видишь…

– И что же мне, Бориска, теперь делать дальше?

– Во, первый нормальный вопрос, хотя и тупой. Жить, конечно, поэт!

– Но я уже прожил эту жизнь и помню её почти до мелочей…

– Я бы сказал, что до последнего гвоздя помнишь, если, конечно, разные мелочи иметь в виду, – рассмеялся призрак.

– Ну да, получается, что так… Скажи лучше, как жить, если знаешь всё, что должно произойти?

– Не могу тебе ничего сказать, сам узнаешь – это такое, уж, извини, слишком личное, что ли… Однако, почему ты уверен, что помнишь, всё о своей жизни? Если разобраться, то тебе, как минимум, должно быть интересно, как ты проживёшь свою жизнь с Эвелиной и посмотреть на то, как будет расти твой ребёнок…

– Конечно, интересно, но даже ты не уверен, что я, после того случая с гвоздём, выжил…

– Тут, поэт, штука такая… Я сейчас про так называемую смерть в две тысяче двадцатом… В этом конкретном случае, жить или умереть – только твой выбор. Данное событие, в некотором смысле, то, что ты можешь изменить или, если уж совсем лень что-то менять, рискнуть повторить в точности, надеясь, что, всё-таки, выживешь…

– А я выживу после этого ранения?

– Знаешь, Аристарх, не скажу тебе про это, ты хотел интригу, она будет, вот и живи с этим.

– У меня к тебе есть ещё один важный вопрос, Бориска… Даже не знаю, с чего начать…

– Если не знаешь, с чего начать, говори о главном…

– Ты случайно не Сатана, Бориска?

– Ты случайно не Сатана? – ехидно переспросил призрак и залился гомерическим хохотом.

– А чего тут смешного? Я же не могу доверять «чистому злу» …

– Единственное зло в этом узком трёхмерном пространстве – воплощённые, ибо они не осознают, что творят, но как только душа становится самостоятельной, переставая нуждаться в теле этот важный вопрос снимается сразу. Пока тебе надо знать только одно, «Зло» – это служение телу и взращённой личности внутри него, а главный грех телесной сущности – гордыня.

–Что значит гордыня, Бориска?

– Гордыня – это выбор телесного или эгоистичного, при полном отрицании духовного.

– Тогда мне совершенно непонятно, почему ты мною столько занимаешься, ведь я почти всю жизнь выбирал телесное наслаждение – женщин, являясь искренним служителем тела, и где же во мне хоть капля духовности?

– Да ладно, Аристарх, не путай меня и себя, ты всё время выбирал свой гений и всю свою жизнь искренне служил ему, считая, что если откажешься от такого выбора, то предашь Творца… То есть, ты боялся предать Создателя! И тут дело совсем не в поэзии, ты один из тех, кто осознанно принял Бога и поэтому ценен…

– А как же мучительное исправление, котлы с кипящим маслом и черти?

– За это не переживай, будут и котлы и черти, воплощённые никогда не упустят возможность устроить войну, ещё нахлебаетесь…

После этих слов Бориски, Майозубов почувствовал себя настолько плохо, что почти бегом направился в туалет, чтобы реализовать рвотный позыв не пачкая комнату. В эти секунды всё перестало иметь значение и хотелось только одного – прийти в себя. В туалете Аристарха вывернуло и не один раз – э то настолько обессилило гения, что он там и уснул, нежно обняв керамическое тело холодного «белого друга».

Первого января величайший поэт наступившего тысячелетия вышел на улицу и направился в аптеку, где рассчитывал купить лекарство от похмелья, «Новый год» наступил, а вместе с ним пришло понимание того, что в ушедших девяностых осталось всё, что когда-то было дорого: остался спортивный зал, где он учился драться, Нина Николаевна – источник страсти, криминальный приятель и самое важное – вычурная идеология того времени. Полные надежд двухтысячные правда уже не манили азартной новизной, он знал про них почти всё, но лихие девяностые всё же будоражили сознание, оставив три шикарные вещи: молодость, удобную квартиру на Кутузовском и почти никогда непрекращающуюся эрекцию.

Улица мгновенно освежила и Майозубов вместо того, чтобы идти в аптеку, со знанием дела направился в Макдональдс. Во-первых, потому что чувствовал голод, а во-вторых, ничто так хорошо не оттягивает алкоголь, как эта неприхотливая «пластиковая» еда. Аристарх плотно поел в стенах популярного заведения, отчего чуть было не уснул за столиком, причём, его мозг справедливо отметил, что события повторяются вплоть до мелочей.

Как мы уже знаем, Москва не тот город, где тебя оставят в покое. Аристарха растормошила самоуверенная красавица Оля, она только что вышла с Киевского вокзала и уже тридцать минут считала себя коренной москвичкой. Оле недавно исполнилось двадцать два года, девушка имела весьма выдающуюся внешность самоуверенной красотки, средние вокальные данные, непомерные амбиции и болезненную потребность стать певицей. Собственно, именно это её и привело в столицу России. В Москве жил один известный продюсер, с которым эффектная девушка случайно познакомилась в Киеве на гастролях его популярной группы. Продюсер представился Константином, сводил в дорогой ресторан и нахально предложил близость. Она тогда не особо ломалась, а тот конкретно обещал, так что в итоге её приезд не стал неожиданным.