Читать книгу: «Это всё я», страница 4

* * *

– И что теперь? – спрашиваю робко, когда мы останавливаемся, как только оказываемся на улице.

Я вижу, как Тай собирается с силами. Он закрывает глаза и глубоко дышит тем самым дыханием, призванным загасить эмоции и вернуть трезвость мыслям. Мне уже не нужно отмечать глубину и ритм вдохов и выдохов. Я распознаю его интуитивно после того, как всю жизнь провела бок о бок с мракоборцами и сама училась всем их боевым трюкам.

– Продолжаем работать, – выдержав паузу, отвечает Тай.

– Ты не хотел нянчиться со мной. Прости, что…

– Приказы не обсуждаются, – прерывает он несостоявшуюся сентиментальную речь, в которой я собиралась заняться очередным актом самоуничижения.

Но всё самоуничижение остаётся вместе с другими чувствами, ждать, когда мы уже окажемся тет-а-тет. Я только надеюсь, что меня не переполнит одной лишь каплей тревоги или вины, что я доживу до этого тет-а-тет.

– Итак, – начинает вслух размышлять мой конвоир, убедившись, что я не отстаю, – у меня на руках все материалы твоего дела. Завтра проведём допрос по тому времени, что вы с Патриком скрывались. Сейчас я займусь защитой на случай приступа, потом пообедаем. А там посмотрим, может, будет не слишком поздно и для первой части допроса.

Я оглядываюсь украдкой и радуюсь, что штаб подчиняется строгому расписанию. Нам почти никто не встречается. Пока я остаюсь тайным гостем и надеюсь оставаться таковым до камеры. А там пусть хоть заплюют. Я встану поближе к прутьям, обещаю. Пока вдыхаю как можно глубже влажный прохладный воздух, от чего немного кружится голова и иголочки бегут по кончикам пальцев.

– После допроса определимся с дальнейшим планом, – продолжает Риска, а я понимаю, что он делает это для себя, а я лишь невольный слушатель. – Может, к тому времени маршалы определятся со схемой работы по твоему делу. Сейчас у меня есть минимум для изоляции новых порталов, но…

Я мёрзну, а слова Риски тонут в панике. И в этой панике я всё больше ненавижу себя за то, что в своих переживания не поймала проклятое эхо. Дрожь в мышцах, горчица в носу, металл на языке. Надо придумать стоп-слово. Потому что только одно я способна вставить в бесконечную болтовню мракоборца:

– Чёрт…

И провалиться в забвение.

Глава 4. Сочувствую твоей тьме

Душный серый воздух полон ленивых хлопьев пепла. Они кружат и оседают на голых плечах. Хочется сжаться. Тонкая белая сорочка на лямках почти не спасает от стыда наготы. Она запылена пеплом и пропитана вонью. Гарь и густой дым оседают в носоглотке. Стараюсь не дышать. Конечно, совсем не вдыхать не получается, а голова уже кружится.

Я знаю, где я. Знаю, но не помню. Не помню ничего и в то же время помню всё. Но память ускользает. Впрочем, какая разница? Мне не нужно помнить, сначала нужно выбраться. Выбраться раньше, чем схватят. Робко шагаю и зажимаю рот, чтобы не издать ни звука. Под слоем пепла стекло, но я не могу кричать, нельзя привлекать внимание. Я должна быть невидима, неслышима. Я должна не существовать в этом бесконечном кругу пепла и стекла.

Я снова оттачиваю способность наступать так, чтобы почти не раниться. Всего шаг нужен, чтобы понять, где я, дальше ноги ступают безошибочно, мышечная память работает безотказно. Каждый раз опускаю и поднимаю ступню как можно тише, но всё равно не убираю от сжатых губ рук, продолжаю держать их, чтобы не проронить ни одного случайного звука. Меня легко выследить по кровавым следам.

Мысль быть настигнутой пугает, и я оглядываюсь. Будто изрытую пустошь покрывают бесчисленные рванные холмы пепла. Даже пепел, толстым слоем покрывший осколки, в этом проклятом месте не может лечь пухлыми сугробами. Внутренности сворачивает, меня тошнит желчью. Снова и снова, пока не остаются болезненные спазмы. Запах жжённого бьёт в нос, пытаюсь унять сжимающийся желудок. Колени, на которые я рухнула, режет, но сейчас не до них. Боль от порезов не такая сильная, как мерзкие спазмы.

Это то, что из раза в раз я не могу контролировать. Я злюсь на спазмы и то, как снова режет колени, на которые я не собиралась падать. Я хотела выстоять, как бы не выворачивало, но у тела другие планы. Оно придерживается своего сценария.

Далёкий хруст стекла, приглушённый слоем пепла заставляет дрогнуть. Сегодня я позволила себе застрять в слабости дольше обычного, потому что оглянувшись вижу укутанную в чёрный фигуру ближе, чем раньше. Паника подступает вместе с новыми спазмами, в груди и глазах жжёт. Теперь меня душит ещё и страх. Больше нет времени рассчитывать силу шага. Молю тело выдержать и пытаюсь идти быстрее, постоянно оглядываюсь на фигуру в чёрном, которая явно знает о стекле только по хрусту под массивными подошвами, а не чувствует его голыми стопами.

Я уже не контролирую вдохи. Пепел оседает внутри лёгких. Мне мерзко, я кашляю. Снова и снова накатывает тошнота, а я с благоговейным облечением наконец-то понимаю, что тошнить больше нечем. Только тошнит меня не от того, что я вдыхаю плотный воздух ада. Тошнит меня от того, что я знаю, что это за пепел, которым сейчас дышу полной грудью, который становится частью меня.

Я знаю, что ещё пару шагов и будет благословенная гора. Благословенная тем, что я смогу набрать скорость и выиграть спасительные сантиметры между мной и фигурой. Крупные осколки здесь позволяют делать шаги увереннее. Я снова оглядываюсь и почти задыхаюсь. Грудь режет, будто один из осколков я проглотила, слёзы застилают глаза, злость охватывает. Злость за то, что сейчас я плачу от страха и создаю себе ещё одну помеху: я с трудом вижу дорогу за дымкой слёз. Хотя что я надеюсь увидеть? Я могу только чувствовать горящим от боли телом впивающиеся рванные края осколков под ногами.

Расстояние между мной и фигурой в чёрном становится ощутимо меньше. Волна боли накрывает уже физически, давит на макушку, плечи и спину. Или кажется? Или это всё страх? Я будто перекатывающийся ком бесконечного страдания преодолеваю холм. Перекатываюсь через его пик, не в силах оторвать взгляд от преследователя. Когда фигура оказывается вне зоны видимости по ту сторону возвышения, смотрю вперёд и содрогаюсь новыми спазмами тошноты.

Передо мной полыхает бледный костёр. Он расстилается по пустоши, лижет её языками пламени. Он щедро выплёвывает хлопья пепла, поедая человека внутри, которым я дышу. По которому я ступаю.

Я покачиваюсь, но не могу позволить себе упасть. Не могу позволить провалиться в рыдания, вырваться крику, что застревает в груди пульсирующим комом пепла. И снова хруст. С трудом отвоёванное пространство превратилось в считанные шаги. Незнакомец, укутанный в чёрное так, что осталась только тонкая полоса для глаз, приближается. Меня бьёт колкая дрожь. Виски пронзает, я вдыхаю спасительный запах мокрой пыли и исчезаю.

* * *

Интересно, в невесомости я чувствовала бы себя именно так? Я как подвешенная, но нет ни единой нити, что держала бы на весу. Или я не чувствую? Или с закрытыми глазами только кажется, что парю? Я помню суровый холод камеры, помню вечные приглушённые звуки подвала. Всегда что-то вмешивалось, где бы я не приходила в себя после приступа.

А приступ был.

Я знаю, что снова провалилась, знаю, что проклятье опять настигло. Знаю, что меня ждёт очередная серия с мерзкими тварями. Но я не чувствую ничего, кроме тянущей дыры внутри. И не слышу. Даже тишина ровная и мягкая. Впервые тишина – это только тишина, а не отсутствие звука.

Может, всё было кошмаром и я, наконец-то, просыпаюсь? Или умерла? И не будет больше никаких новых серий документального кино. Но внутри именно так, как после любого приступа. Я отчётливо различаю тошноту и мигрень, чтобы быть мёртвой.

Я медленно вдыхаю, чтобы тошнота так и осталась всего лишь чувством. Воздух, он… Никакой. Ни холодный, ни тёплый. Без запаха. От этого открытия становится не по себе. Я открываю глаза и задыхаюсь в немом крике. Стараюсь отодвинуться подальше от десятка склизких бесформенных грязно-коричневых тел не больше собачьих, но в туманной невесомости тело движется по странным законам, а крик, что не перестаёт извергаться из меня, так и не звучит. Беспомощно, с огромным трудом пытаюсь двигаться в плотном пространстве, не в силах предугадать, куда качнёт меня.

Ужас снова впивается в мышцы и внутренности миллионом игл, когда чьи-то руки с силой овивают живот с плечами и после рывка назад я чувствую себя в чьей-то хватке. На меня рушится мой крик, обрётший себя, и промозглый ветер.

– Успокойся, – властно произносит прямо в ухо мужской голос, обжигая дыханием.

Чувствую спиной сильное тело, ощущаю успокаивающий влажный запах воды и стихаю до рыданий. Когда и они успокаиваются, медленно поднимаю голову и вижу как в шаре тумана плавают те самые твари.

– Я… была… – всхлипывая спрашиваю, но не могу закончить.

Хватка сильных рук медленно ослабевает. Оседаю на холодный асфальт, а рядом опускается на корточки Тай.

– У тебя случился приступ, я раскинул эфир. Единственное, что удалось быстро сделать. Хорошо, что помогло. Не знаю, почему раньше до этого не додумались.

Он говорит слишком ровно, как будто мы сидим в кафе после очередного задания. Как будто разговаривает не с той, которую пришлось в эту сферу засунуть, потому что она опять выпустила в мир смертельных демонов. Лучше бы я сдохла.

– Идти сможешь? – спрашивает Тай, а я обнаруживаю, что с трудом дышу, стоя на коленях и упёршись ладонями в шершавый асфальт.

Хочется сказать «да». Хочется встать и поковылять в свою темницу. Только вместо этого приходится со стыдом признать дрожащим голосом:

– Не могу.

Я не способна даже пошевелиться. Мужчина бесцеремонно подхватывает меня. Каждое касание причиняет боль ослабшему телу, но хотя бы стоны я могу сдержать. Нужно только покрепче стиснуть зубы и зажмуриться.

Когда открываю глаза уже на его руках, движущегося не к тюрьме, замечаю, что мы в темноте ночи. В жёлтом свете фонарей его лицо будто выточено из камня. В воде блики золота. Может, когда-нибудь я снова смогу стоять здесь и любоваться, как рябит мелкими волнами свет. В бессилии роняю голову на грудь Тая и в отголосках тошноты и головной боли теряю сознание.

* * *

Голова раскалывается. Глаза открываются сами, но тут же складываются в щёлки. Слишком ярко. Вдыхаю настолько глубоко, насколько могу, и чувствую, что это всё тот же речной воздух, к которому я успела привыкнуть. Он холодный, подвижный, но мне тепло под массивным одеялом.

Вокруг всё сливается в своей белизне. Сначала кажется, что я в стерильно белой комнате, в которой нет ровным счётом ничего. Потом краем глаза ловлю черноту. Отчего-то вздрагиваю, а залёжанную шею пронзает боль, когда инстинктивно поворачиваюсь.

– Тай, – выдыхаю облегчённо, но голос не слушается, получается только шевельнуть губами и обнаружить, что безумно хочется воды.

Тай реагирует на едва уловимый звук, который издаёт постельное бельё. Смотри безразлично и молча выходит. Меня клюёт тревога. Не хочу оставаться одна. Не сейчас. Хорошо, что все чувства притуплены. Я точно под успокоительными, только они дают такую блаженную нечувствительность.

Наверно, проходит от силы минута, когда Тай возвращается с девушкой в простеньких джинсах и серой блузке. В синих глазах её доброта, лицо усыпано очаровывающими веснушками, каштановые волосы рассыпаются, когда она склоняется надо мной.

«Серый ей не идёт», – лениво возникает в голове. Глаза закрываются сами, думаю, что опять усну, но они тут же открываются. Я больше ничем не управляю.

– Я вколола тебе успокоительных, чтобы ты выспалась, – обволакивает её голос. – Какое-то время будет сонливость. Как себя чувствуешь? Хочешь пить?

Она внимательно смотрит мне в глаза, а я нахожу силы лишь едва заметно кивнуть. Девушка мягко подхватывает мою голову и приподнимает, заботливо подносит стакан воды с трубочкой. Вода кажется самым вкусным, что я когда-либо пробовала, только горло с трудом проталкивает её. Всего два глотка – больше сделать не могу, но это спасает мой голос.

– Где я?

Наконец, меня слышно.

– В медицинском отсеке. Натан принёс тебя вечером, – она кидает вопросительный взгляд в сторону. – Уже завтра всё будет хорошо, и ты сможешь вернуться к себе. Принести обед?

От мысли о еде снова подступает тошнота, и я отрицательно качаю головой. Девушка улыбается напоследок и уходит, тронув перед этим моё плечо. Я теряюсь в ощущении тепла и заботы. Сейчас я не в силах сопротивляться им и покорно принимаю.

– Почему я не в?.. – голос мой обрывается, я не в силах задать вопрос, итак ясный, как я считаю, но, кажется, понятен он только мне, потому что слышу:

– Не где?

Незаметно улыбаюсь, потому что в голосе Тая ясно читаю заспанность.

– Не в тюрьме.

– Почему ты должна быть в тюрьме? – слышу тень удивления, но тут же решаю, что показалось.

– Потому что это правильно, – с трудом подбираю слова.

Тай молчит, и я поворачиваюсь к нему. Он сидит на диванчике неподалёку, закинув ноги на журнальный столик и сложив руки на груди. Здесь всё действительно белоснежное, а он, чёрное пятно, заспан, не расчёсан, в одежде, что точно не снималась пару дней. Тай внимательно на меня смотрит, но я не понимаю, думает он над ответом или просто считает дурой.

– Ты же не пленница, – наконец, отвечает он безэмоционально. – Считай, что ты вернулась из отпуска и у тебя новый напарник. Просто нельзя одной уходить из штаба. И передвигаться по штабу одной тоже нельзя.

Непонимающе смотрю. Он шутит? Играет со мной? Что это, издевательство? Мы заточили тебя просто так на год, потом ты сбежала и вернулась, а теперь будь как дома?! Отворачиваюсь, потому что истерзанное сознание пропускает слёзы. Я не замечаю, когда начинаю плакать. Глупо бояться показать слабость тому, в чьих руках недавно рыдала и билась словно выжившая из ума. Но одно дело лить слёзы после того, как очнулась среди кучи уродливых демонов, а другое – расчувствоваться посреди разговора.

– Что происходит во время приступа? Я имею в виду, где в этот момент ты, если портал открываешь не ты?

Если бы искреннее любопытство не сделало голос Тая тем дружелюбным голосом всегда открытого и улыбчивого Риски, я бы разозлилась. Этот вопрос был в списке прочих, что раз за разом задавали мне, пытаясь докопаться до сути проклятья, считая, что я вру.

Незаметно (надеюсь) утираю слёзы и с неожиданно огромным трудом сажусь. Даже одеяло будто весит тонну. Риска лениво встаёт и подходит. Он поправляет подушки, чтобы я могла откинуться на них. Благодарно и одновременно виновато улыбаюсь, но он уже отворачивается и возвращается на свой диванчик.

– Есть только дрожь, горчичный запах и металлический привкус. Потом провал, я теряю сознание. А потом просыпаюсь с тошнотой и головной болью. Даже не сразу открываю глаза, но просто знаю, что это случилось. А между… между ничего не помню, – впервые честно признаюсь я, до этого всегда твердившая «ничего» в ответ на этот болезненный вопрос. Ведь я не знаю, что происходит со мной и есть ли я в момент, когда моё тело отвоёвывает что-то злое, что убивает его руками.

– Но ведь что-то не может просто тебя стереть, – задумчиво отвечает Тай, закинув руки за голову. – Иначе тебя просто не стало бы, а твоё тело навсегда досталось бы тому, что в нём оказывается.

Он смотрит в потолок, но мыслями не здесь. Он просчитывает варианты. А я… я же никогда не думала, где я, когда это происходит! Всегда искала ответ на вопрос, почему нечто моими руками впускает тварей. Всегда мучилась тем, почему это именно я. Всё, к чему приводили бесконечные поиски: магическая психиатрия, но никаких расстройств у меня нет. И тогда дорожка возвращала к тому, что я заключила контракт. Продала за что-то душу, а взамен ад обязал меня служить ему, открывая порталы. Но я не продавала ни душу, ни часть её, не заключала контракта.

– Я не… не заключала контракт, – внутри нарастает потребность оправдаться. – Я же всю жизнь в пограничном отряде, я столько видела, я бы ни за что не стала заключать контракт. Не представляю, что могло случиться, чтобы я сделала это.

Обхватываю колени и до боли сжимаю в пальцах одеяло. Замечаю тонкую серебряную цепочку с маленькими камушками и как будто на каплю невыносимого одиночества становится меньше. Я не решаюсь смотреть на Тая. Если бы дело было только в физической боли! Внутри меня всё живое, уязвимое, внутри всё рвётся и ничего с этим не сделать. Я благодарна, что хотя бы он не пытается задеть это «живое» и без того нарывающее, но при этом хочу, чтобы его снова и снова задевали, чтобы снова и снова мне делали невыносимо, чтобы опять и опять я могла расплатиться за то, что творю. Но даже если мне в позвоночник воткнут и провернут нож, я не смогу в достаточной мере искупить вину. Даже если это будет десяток ножей.

– Посмотрим, что сможем сделать, – настолько спокойно, что даже небрежно звучит Тай. – Во всяком случае, пока эфир работает и показывает, когда ты приходишь в себя.

Я глубоко вдыхаю. Так вот почему он стал так добр! Эфир обездвиживает только тьму. То, что я очнулась в белёсом тумане, оправдало меня в глазах Тая. Он поверил, что это не я. Хоть кто-то поверил. Только что это решает? Готова ли я видеть в глазах других жалость вместо отвращения?

– Но это не доказывает, что ты действительно не заключала контракт.

И вот тот самый нож, что впивается в мой позвоночник, а я тут же отворачиваюсь. Невыносимая боль выбивает из глаз поток слёз. Слышу как открывается дверь и жмурюсь, унимая воду, которой вытекло из меня, наверно, литры только за последние пару суток. Я в проигрышной позиции. Дверь прямо передо мной, но чему я безупречно научилась за жизнь с мракоборцами, так это поворачивать и склонять голову так, что чёрные кудри надёжно закрывают лицо. Я медленно-медленно вдыхаю, считая до четырёх, задерживаю дыхание на тот же счёт и так же на раз, два, три, четыре выдыхаю. Боевой трюк, что спасает любую ситуацию. Если бы не кружилась голова.

– Добрый день, Рита, – слышу совсем молодой голос и чувствую себя абсолютно беззащитно. – Натан, можешь сходить пообедать, я буду на связи.

Слышу, как Натан молча выходит. Хочется молить небеса, чтобы он вернулся поскорее, ведь мне предстоит остаться в обществе того, под чьим голубым взглядом я становлюсь… сквозной?

– Натан здесь почти сутки, – объясняет Вадим скорее чтобы заполнить пустоту. – Я пришёл побыть с тобой, пока он немного отдохнёт.

Украдкой вытираю следы слёз и заставляю себя повернуться. Появление гостя (хотя гость тут я) ввело в ступор, но хотя бы глаза мои сухи. Стараюсь улыбнуться, но только обмякаю на подушках. Закручивает вихрем, я жмурюсь.

– Голова? – участливо спрашивает Вадим.

Что-то в его голосе вызывает доверие. А что-то внутри меня тут же пропускает мерзкое: «Ты не имеешь права перечить». Еле заметно киваю, боясь усилить атакующее головокружение. И вздрагиваю. Воздушные потоки, что успокаивающе гладили кожу, вдруг скользят внутрь, сквозь черепную коробку и теряются в центре мозга. Распахиваю глаза и не дышу. А если снова приступ?..

– Необычное ощущение, правда? – с мягким смехом говорит парень, а я вздрагиваю, в панике забывшая, что здесь не одна.

Медленно поворачиваюсь и встречаюсь со спокойным голубым взглядом. Меня не пронзает молния, не сносит его сила и… не кружится голова! Осторожно трогаю ладонями виски, словно боясь спугнуть остановившуюся реальность.

– Это вы сделали? – спрашиваю едва слышимо.

Вадим кивает.

– Предлагаю на ты. Не настолько же я стар.

Из его уст это звучит иронично. Невольно улыбаюсь.

– Ты снова открыла портал, – напрямую говорит он, серьёзно глядя в окно. – Хорошо, Натан был готов, но за парочкой демонов мы побегали.