Читать книгу: «Это всё я», страница 6

Глава 6. Идеальные подстройки

Меня трясёт. Сжимаю кулаки и челюсть, чтобы хоть немного приручить злость. А она накатывает волна за волной и пугает до чёртиков. Я забыла, как это, быть злой. Я даже не знаю, на кого злюсь. На себя за то, что контроль в очередной раз утрачен, на Андрея, что напоил какой-то дрянью, или Тая, так и не вмешавшегося, хоть и знавшего, что происходит?

Впрочем, хоть что-то этот нелепый допрос сделал определённым. Я по-прежнему одна. Нет никого, кто верил бы в мою невиновность. Единственный, кто честно был рядом и пытался помочь, упорхнул на самолёте. Да лучше бы я была виновна! Тогда хотя бы понимала причинно-следственные связи. Сейчас ничего не складывается в целостную картину, как ни крути обломки прошлой жизни, как ни пытайся соединить ускользнувшую жизнь с проваливающейся реальностью. Или лишнее звено тут я? Может, убери меня – и всё сойдётся?

А пока только и остаётся, что отбивать атаку за атакой и с каждым разом видеть в этом всё меньше смысла. Может, уже сдаться и признаться во всём, в чём они хотят?

– Направо, – раздаётся за спиной.

Тай не решился обогнать, когда я вылетала из комнаты допросов. Крепче стискиваю челюсть. Пойло ещё действует, а я из всех возможных и невозможных сил сдерживаюсь, чтобы не сглупить. Чтобы потом не жалеть ещё и обо всём том, что хочется сказать.

– Здесь, – отрубает Тай.

Резко останавливаюсь, терзая манжеты рубашки и тяжело дыша. Я не заметила, как пролетела по тёмной улице и оказалась в спальном корпусе, как взлетела на третий (третий?) этаж и в блёклом белом свете бессознательно преодолела бесконечные коридоры с одинаковыми дверьми. У одной из них Тай меня и затормозил. Тело напрягается от того, как близко он оказывается, а рядом щёлкает замок.

– Сюда, – он пропускает меня, услужливо придерживая дверь, и тут же закрывает, конечно же, войдя следом.

Да, расскажите, насколько я свободна в своих изъявлениях. Хоть в душ смогу пойти без надсмотрщика?

Стараюсь отвлечься от стучащих внутри черепной коробки мыслей. Перевожу весь фокус на то, что вижу, но восстанавливаю типичную для личных комнат пограничного отряда картину почти по памяти. В скромном помещении односпальная кровать, застеленная чёрным покрывалом, под окном узкий стол с задвинутым вплотную стулом. В дальнем углу небольшой шкаф и кресло. А в кресле – моя сумка, собранная сколько-то далёких дней назад в ожидании конвоя. Бессилие охватывает, когда при виде скудной спальни из глубин сознания вспыхивает «Я хочу жить!» и тут же затухает в вязкой злости, как будто жизнь в эту самую секунду отбирают, а мне никак её не защитить.

– Твоя комната.

Сдержано киваю. Поэтому я купила дом. Даже в заточении места было больше. Скидываю ботинки и ложусь на застеленную кровать как есть, в одежде. Смотрю невидяще в потолок. Внутри клокочет, замечаю, как ходят желваки против воли. Сжимаю один кулак на груди, другой – на животе. Так крепко, как могу. Иногда разжимаю и сжимаю с новой силой.

Слышу, как сумка бесцеремонно перемещается из кресла на стол, а Тай устраивается на освободившемся месте. После единственного вздоха мужчины рушится тишина, которую хочется разорвать. Хочется кричать, биться, колотить стену. Я помню, как больно встречается кулак со стеной и жажду этой боли.

Злость продолжает раскатываться по телу волна за волной. Комнату освещает только свет фонарей с улицы, а по потолку пробегают тени. Я бы остановила мир, остановила воздух, свет, само время! Я не знаю, как жить эту жизнь. Мне тошно.

Тихонько хлопает дверь, два голоса неразборчивым шёпотом обмениваются несколькими фразами и надо мной нависает тёмная фигура. Перевожу взгляд с потолка на лицо Андрея, в тени ставшее серым и угловатым. Он смотрит со спокойной серьёзностью.

– Выпей. Это нейтрализует зелье.

Он протягивает прозрачный стакан, на треть заполненный мутной водой, оказавшейся противно сладкой.

– Сменю через четыре часа, – кидает он Таю и покидает комнату.

Мышцы становятся ватными, непреодолимо клонит в сон. Сворачиваюсь калачиком, не замечая, как завернулась в покрывало, и засыпаю.

* * *

Бескрайность космоса пронизывает шероховатой чернотой. Проникаю в каждый осколок звезды. Я в сиянии всех солнц и безграничности бархата. Больше не болит. Теперь я наполняю каждую крупицу боли и растворяю её до света. Обволакиваю космос, космос же пронизывает в ответ. Нет границ, я без кожи.

Перерождаюсь в черноту, уже совсем другую. Что-то рвётся, будто ожоги покрывают кожу. Оказываюсь на жёстком квадрате табурета, впиваюсь в его края до ломоты, что раскатывается по мышцам и оседает страхом и беспомощностью в грудине. Жмурюсь, что есть сил, и смыкаюсь до собственных границ. Плотная темнота очерчивает мой силуэт, обозначает всё, что не я. Издалека новорождённой кожи касается смех, об неё стучится грохот, царапает вскрик. По-прежнему жмурюсь, мышцы скручивает спазмами, ощущения на пределе.

Я есть слух. Хочу бежать, но могу лишь быть комом на табурете в непроницаемой тьме.

Напряжение достигает пика, страх разъедает кожу и выворачивает внутренние органы. Сил больше нет. Я падаю и расправляю каждый атом в полёте. И я плыву. Вода обволакивает, шуршит голубизной, утешает, растворяет каждое волокно мышцы, а затем и кости слой за слоем. Я становлюсь водой и слышу… пение. Свет и грусть, вдохновенное прощание. То прощаются со мной, я знаю. Эта песнь всецело для меня. Я убаюкиваюсь и умираю. Частички жизни и тепла, что излучало тело, оседают на лепестках цветов, что кидают в воду те, что пришли проститься. Они улыбаются и благодарность пропитывает всю уже несуществующую меня.

Вода смыкается, становится тесной комнаткой с холодными бетонными стенами. Они давят, рот зажимает рука, грубо и властно, как все те, что остались уродливыми шрамами в моей жизни. Не могу ни дышать, ни кричать. Могу лишь сдаться и обмякнуть, позволяя меня душить. Я могу лишь теряться в призрачном сладковато-травянистом запахе цитрусов.

Хочу истошно кричать, молить о помощи, но не могу. Не имею права. Я выбираю покориться, выбираю сдаться и не смотреть. Сердце рвёт на тонкие полосы. Хочу поставить жизни условия. Я променяла бы покой на что угодно, если бы высшие силы услышали!

Это как заноза в самой сердцевине: она воспалена, она нарывает.

«Да что вам стоит? Что вам стоило бы помочь?» – хочу кричать, должна кричать, но всё больше обмякаю в горячей хватке рук на шее.

«Разве вы не видите, что я творю?»

Глаза мои распахиваются сами, когда крепкие руки соскальзывают с ломящей шеи. Задыхаюсь от рыданий в который раз, падаю на колени, вою зверем. Я бы молилась. Молилась. Но вдруг нет никого, кто мог бы меня услышать?

В этом откровении растворяюсь и снова превращаюсь в бескрайний космос. Тотальное спокойствие вторгается в плоть и разносит на песчинки, меня настигает истинность всего. Только это не долгожданный покой, о котором я молю. Это бессилие. Я вычерпана, опустошена. Я ничто.

* * *

Я просыпаюсь в монотонности бессилия. Как всегда не открываю глаза, ловя самые тонкие ощущения сна, в котором, кажется, случились все ответы. Чем напоил меня Андрей? Я чувствовала себя так лишь раз. В пятнадцать лет я увлекалась не теми видами медиумизма, что положено изучать для службы в пограничном отряде. И если Луке для его связи с тонким миром нужен был алкоголь, то я для освоения тех слоёв астрала применяла кое-что серьёзнее.

Совсем рядом два тихих голоса. Узнаю сначала Тая, потом Андрея.

– Эфир подействовал, когда она превратилась, и перестал действовать, когда очнулась.

По тону Тая и лёгкому раздражению в вопросе Андрея следом понимаю, что не успела к началу разговора.

– Как начался приступ?

– Без предвестников. Ну, она говорит, что чувствует вкус металла и горчичный запах, но я только увидел, как ей стало плохо. Потом она стала демоном. Это было похоже на вселение, но она точно никого не призывала. Я заметил бы ритуал призыва.

Я бы дрогнула, но онемевшее тело ещё не проснулось.

– У проклятий всегда есть предвестники. Они же существуют как наказание.

– Знаю.

Мужчины замолкают. Уже хочу открыть глаза, но снова слышу Андрея и в который раз благословляю привычку просыпаться незаметно.

– Так ты веришь, что она не в курсе, что к чему?

Повисает пауза. Тай кивает в знак согласия? Неопределённо пожимает плечами? Отрицательно качает головой? Одно знаю точно: Андрей получает какой-то ответ, потому что задаёт следующий вопрос:

– А что руны?

– Ничего внятного. Знаки молчат.

– Обычно они молчат на распутье, но тут его нет.

– Или когда недостаточно известно.

– Как им может быть что-то неизвестно?

Тай хмыкает. Разговор прекращается. Почему я никогда не спрашивала Патрика, что происходит, когда накрывает приступ? Впервые за всё время становится интересно, как и что во мне меняется. Камеры видеонаблюдения никогда не дают разглядеть. А если и была хоть какая-то внятная картинка, то мешало мучительное состояние, что рвало при каждом просмотре. А что если это правда вселение? Тогда кто проводит его? Энергия пульсирует внутри. Я давно забыла, что такое быть полной сил настолько, что невозможно удержать тело в постели.

Резко сажусь в кровати, голова ясная. Ко мне приковываются два взгляда. Я чувствую их. Один зелёный, другой серый. А ещё я впервые за долгое время чувствую, что плевать, сколько взглядов ко мне приковано. И ещё кое-что.

– Хочу прогуляться, – говорю, не обращая на мужчин никакого внимания, просто откровенничаю с собой вслух, но получаю непрошенного собеседника.

– А в душ не хочешь? – с насмешкой спрашивает Андрей.

Поворачиваю голову к нему и едва заметно улыбаюсь.

– Хочу. Кто будет наблюдать первым?

На лице Тая на доли секунды отражается растерянность, а Андрей заливается смехом.

– Тебе открыть воду или показать, как выдавливать шампунь? – голос Тая полон презрения.

– Ну мне же нельзя одной, – парирую спокойно.

– В душ и туалет можно.

Тай произносит это так, будто отвечает на самую огромную глупость, что слышал. Я же не чувствую себя глупой. Я чувствую себя… ровной? Не желая искать причин тому, что, наконец-то, вернулась в подобие нормы, встаю и подхватываю со стола сумку. Направляюсь прямо в ванную. Эту дверь вчера моя память не восстановила. Сразу направо от входа. В каждой комнате одинаково. Внутри душ, унитаз, шкафчик для средств гигиены и раковина. В пограничном отряде всё всегда лаконично. Только самое необходимое.

Скидываю форму и чувствую облегчение. Замираю в этом ощущении нагого тела на несколько мгновений и шагаю в душ. Тёплые струи блаженно сбегают по коже, немного щекотят. Усиливаю напор и делаю горячее, чтобы ощутить их силу. Мне хорошо.

Я понимаю, что это не моё базовое состояние. Не сейчас. Не знаю, сколько будет действовать то, чем напоил меня Андрей, и не хочу знать. Пусть боль, бессилие и стыд накроют уже в следующий миг с новой силой, пусть небо снова рухнет на меня с громовыми раскатами и вопьётся острыми краями молний в рёбра, пока я вырезаю в памяти каждую секунду ощущения себя и мира, в котором жила до этого ада. Мира, по которому даже тосковать считала себя недостойной.

Я снова я. Та я, что погребена под слоями эмоций толщиной в километры произошедшего за время с первого приступа. Не собираюсь жаловаться на желанное воссоединение. Собираюсь наслаждаться, пока могу это делать. Другого не дано. Возможно, стрельну рецептик у психомага. Или контакты того, кто сотворил сей чудесный эликсир, но позже.

Позже.

Я хотела жить. И сейчас я живу. Не знаю, какие силы услышали мою мольбу, но готова возложить им любую жертву.