Читать книгу: «Это всё я», страница 3

Глава 3. Не я

Между вдохом и выдохом есть непроизвольная пауза. Сейчас, проснувшись, но не желая открывать глаз, я замечаю её впервые в жизни. В этой паузе, кажется, все ответы, всё, чего я так хочу. В ней спокойствие и умиротворение. В ней нет смысла, нет ничего значимого, но эта пауза – мой якорь, портал в другую жизнь, размеренную и ровную.

Я не могу открыть глаз и не понимаю, сколько лежу вот так, наблюдая за дыханием. Я боюсь, что окажусь не дома. Мысли отвлекаются от мерных вдохов и выдохов, фантазия рисует сначала изуродованные тела, оставшиеся после очередного приступа, что я безнадёжно проспала, а потом толстые прутья клетки. Тело не верит. Оно чувствует под собой ортопедический матрас и мягкое одеяло сверху, а меня окутывает запах сонного тепла.

Вскоре тело ощущает лёгкий прыжок совсем рядом и тихое, еле уловимое мурчание. Белка сворачивается тёплым вибрирующим комком на моём животе и, приняв знамение, что всё в порядке, что я точно дома в своей постели, я открываю глаза.

Мохнатый серовато-белый круг спасения ведёт ухом и подёргивает кончиком хвоста, когда я опускаю на него руку. Белка не любит прикосновений, но сейчас она голодна и готова терпеть, а я пользуюсь моментом. Следом за ощущением мягкой шёрстки под ладонью накатывает тоска. Белка! О ней заботился Патрик. Кто позаботится теперь, когда моей обителью снова станет штаб? Тяжело вздыхаю и приподнимаюсь на локтях. Изнеженное длинношёрстное животное мгновенно приходит в тонус и спрыгивает с кровати, замирая у двери.

«Идёшь?» – спрашивают выжидающие голубые кошачьи глаза.

– Иду, – сипло отвечаю последнему вестнику прошлой жизни, с которым не знаю, что делать.

Намеренно замедляю шаг, оглядывая бежевые в мелкий цветочек обои, делая вид, что я обычная и что через несколько часов мне просто как и раньше ехать на работу. Как будто не знаю, сколько продлится поездка. Как будто ещё вернусь в любимый дом, даривший ощущение нормальности девочке, что почти каждый день латала дыры низшего астрала, не давая опасным тварям проникать в её безмятежный мир.

Светлое и уютное пристанище ни разу не осквернило моё же тело, теперь эти дыры создающее. Небо будто каждый раздарило мне моё же пристанище. После каждого приступа я открывала глаза здесь, в безопасности. Каждый раз понимала, что очередной приступ окончен, а стены помогут пережить мучительную статистику моего отсутствия в истощённом теле. Только раньше всегда был ещё один неотъемлемый элемент, наполнявший теплом и присутствием этот дом: Патрик.

Отмахиваюсь от мыслей о Патрике. Я должна быть ему благодарна, но чувствую только предательскую потерю, поэтому выбираю не чувствовать ничего. Я хочу вычеркнуть его из головы и сердца. Хотя бы сделать вид, что его в них нет. Я переключаюсь на разглядывание светлой мебели и мягких кофейного цвета ковров, безмолвно прощаюсь с каждой вазочкой и статуэткой, пока иду на кухню за Белкой, надеющейся, что я вот-вот наберу скорость.

На кухне нетерпение кошки выражается в громком мяуканье. Она трётся о мои ноги так, что я чувствую силу маленького охотничьего тельца. Достаю куриную грудку и забрасываю под воду, чтобы разморозить. Запах мяса подкармливает Белкину настойчивость.

Когда кошка получает желаемое и впивается в хрупкие кости, я вздрагиваю от хруста. Тошнота подступает к горлу. Я пячусь от Белки, а тело скручивает. Пытаюсь выровнять дыхание, держась одной рукой за столешницу, другой за горло.

«Всего лишь кошка, всего лишь кости. Это было десятки раз», – уговариваю себя, не понимая, почему тело передёргивает от отвращения, расползающегося мурашками. Я спешу покинуть кухню, закручивая себя мыслями о скором отъезде. Нужно ли собрать вещи? Что именно взять? Решив, что смогу попросить привезти необходимое, останавливаюсь на минимальном наборе выходного дня (нижнее бельё, домашний комплект и несколько футболок). Ведь с домом и вещами ничего не случится. Они будут здесь. Правда?

Звонит смартфон, что пугает меня почти также, как хруст костей в пасти Белки. Кажется, моя нервная система совсем не справляется с этой жизнью. Я не знаю, как ей помочь, если обычный телефонный звонок вызывает новую волну колких мурашек, только уже внутри. А может, дело в том, что звук давно забыт мной, ведь смартфон молчал много месяцев на прикроватной тумбочке? Ну хоть у кого-то это было время покоя. Беру светящийся прямоугольник. Почему-то страшно отвечать на незнакомый номер. Я не хочу, но отвечаю.

– Ты готова? – без приветствий бросают на том конце, а я сквозь тревогу узнаю голос Риски.

– Тай. Да, я…

Хочу спросить, что взять с собой, что делать с кошкой, через сколько ждать конвой, но короткий сигнал уже оповещает о конце разговора. Риска сбрасывает вызов. Через двадцать минут я вздрагиваю от другого хорошо забытого звука: звонка в дверь.

– А сказала, что готова, – фыркает Тай, оглядев меня.

Только сейчас в полной мере осознаю свою беспомощность. Я стою перед ним в хлопковом домашнем белье. Шортики и маечка. Становится невыносимо стыдно, что я почти раздета, что разучилась о себе заботиться, ведь даже о том, что нужно переодеться, мне напоминал Патрик. И о том, чтобы поесть. Чтобы попить. Умыться. О многих мелочах, с которыми человек справляется на базовом уровне последние полгода мне напоминали, потому что мои инстинкты отказали.

– Пару минут, – мямлю под нос и бегу в спальню к шкафу.

Натягиваю джинсы, когда-то сидевшие как вторая кожа, а сейчас висящие на бёдрах. Сокрушаюсь о былой красоте, видя в зеркале мрачную, пристыженную девушку. Я ещё могла быть хороша собой, но слишком для этого измотана. Слишком много всего, куда нужны мои силы. Например, не умереть раньше времени.

Прячу себя в серую олимпийку до середины бедра с огромным капюшоном и натягиваю беговые кроссовки, в которых и правда когда-то бегала. Подхватываю спортивную сумку с собранными вещами, наскоро закидываю туда зубную щётку и резинки для волос, что случайно попадаются на глаза, и тороплюсь вернуться к моему конвоиру.

С гостиной я ещё не простилась. Замираю на середине комнаты, прямо напротив Риски. Он смотрит на меня в упор, я чувствую. Хочется ёжиться под пристальным взглядом, в чём себе не отказываю. Оглядываю потолок с точечными светильниками, комод, уставленный цветами в глиняных горшках, приглушённо-жёлтый диван с креслами вокруг журнального столика с книгами, которые я безумно любила в другой жизни.

В груди ноет. Когда-нибудь я вернусь к книгам, которыми уставлена маленькая комнатка рядом со спальней, служившая прошлым хозяевам гардеробом. Наверное, вернусь.

Я благодарна Риске, что он терпеливо ждёт, пока я закончу со своими причудами. Я опускаю голову и делаю глубокий вдох, как бы решаясь. Но нет, я ни на что не решаюсь. Я просто передоверяю свою жизнь. Она была в руках Патрика, теперь отправляется в руки пограничного отряда. Покорно шагаю вперёд и послушно отдаю сумку мужчине, протянувшему к ней руку.

– Белка, – спохватываюсь неожиданно. – Моя кошка!

– Я о ней позабочусь. Буду заезжать, пока не найду временных хозяев, – говорит Риска так, будто всё это может когда-то закончиться. – Тебе не будет жарко?

Отрицательно качаю головой. Наверно, я слишком вымотана и восприятие температуры сбито, но даже в июльской жаре по телу бежит дрожь. Губы мои трогает бледная улыбка. Рядом с входной дверью на тумбе под зеркалом пара десятков разномастных флаконов с духами. И их я тоже когда-то любила. Я помню, что таит в себе каждый, но не думаю, что могу дотронуться хоть до одного. Я запрещаю их себе так же, как и книги. Но рука сама тянется к тумбе и касается маленькой груды серебра с мутноватыми прозрачными неотшлифованными камнями, среди которых один когда-то был идеально гладкий и прозрачный, но сейчас весь в трещинах с отколотым краем. Я осторожно вытягиваю следом за этим камнем весь браслет.

– Подарок? – сухо спрашивает Риска, скорее чтобы напомнить о своём присутствии, нежели из любопытства.

– Я не помню, откуда он у меня.

Заворожено гляжу на браслет. От него слабо веет магией, когда-то наполнявшей камни.

– Это белый кварц, – констатирует Риска. – Похоже, был амулетом. Могу застегнуть.

Я киваю, мужчина же бесцеремонно подхватывает браслет, который через пару секунд смыкается на моём запястье.

* * *

Мы едем в угловатом сером джипе. Риска не торопится, а я будто впервые вижу хорошо изученную дорогу до дальней набережной, где ждёт моего возвращения штаб. Я комкаю край олимпийки, даже не замечая. Чувствую только, как сжимается внутри перед встречей с маршалом. Меня корёжит в ожидании очередных объяснений, что должна буду дать. Воспоминания о стальной выправке, полных железа и пренебрежения взгляде и голосе заставляют холодеть. Продумать бы будущую отповедь, но слова не складываются, неуклюже выпадая из нитей мыслей.

Я всегда избегала встреч с маршалом Соколовым. Самые пристрастные и гадкие допросы проводил он. Именно он из раза в раз задавал одни и те же вопросы, будто пытался подловить на лжи. Но я не лгала. Я бы жизнь отдала, чтобы не иметь этой «власти» над низшим астралом. А маршал мог говорить только на языке силы, причём самом жёстком его диалекте. Может, он сам хотел иметь такую власть? Что ж, я предложу ему подавиться ею, если услышу ещё хоть одно обвинение!

– Наверно, Белку можно забрать в штаб. Если хочешь, – заставил меня дрогнуть голос Риски.

Я проморгалась, возвращаясь на знакомую дорогу до штаба и разжимая до боли сжатые кулаки и намертво сомкнувшуюся челюсть.

– Нет, – бросаю, пристыженная своим же гневом, который оказался замечен, потому что вижу, как конвоир подмечает мельчайшие движения моих рук и мимики. – Лучше пусть Патрик заберёт.

– Он улетел домой. Кажется, в пять утра.

Риска говорит это так обыденно! Настолько, что хочется кричать. Только вместо крика я перестаю дышать и снова комкаю в руках край олимпийки. Очередную волну отчаяния перебивает хлынувшая тревога. Мы подъезжаем к высокому бетонному забору штаба. Я спешу отвернуться к окну, надеясь, что слёзы в глазах каким-то чудом исчезнут. Ну хотя бы не потекут неуправляемо по щекам. Я умоляю себя отсрочить момент слабости до уединения.

Пока автоматические ворота медленно открываются, я бездумно смотрю на серебрящуюся сквозь мелкую листву диких кустарников воду. Обида кусается в солнечном сплетении и бьёт колючим хвостом в груди. Я ненавижу эту злость на Патрика, пытаюсь оттолкнуть её, снова и снова не чувствовать.

«Он имеет право вернуться домой. Имеет право не тратить на меня время», – твержу заучено, пока мы едем по ровной площадке штаба. Я заставляю себя разглядывать итак до мельчайших оттенков и звуков знакомую обстановку. По правой стороне набережной тянутся всё те же серые лавочки, аккуратные кустарники и стальные ограждения. Слева по-прежнему сначала одномастные коробки одноэтажных спальных зданий, потом двухэтажный офисный корпус, у которого мы и останавливаемся. Дальше столовая, тренировочные помещения и тюрьма. Где-то там я оставила год жизни в душной уменьшающейся комнате. Становится тоскливо при воспоминаниях о давящих стенах, в которые я неизбежно возвращаюсь. У меня будет только одно условие, если мне даруют на него право: усиление защиты.

С силой заставив себя выйти из джипа, захлопываю дверь и замираю. Влажный прохладный воздух успокаивающе пробирается в лёгкие. Не помню, когда последний раз позволяла вдохнуть себе настолько глубоко. Я будто обретаю опору, на короткие секунды отдаюсь ощущению безопасности. Я возвращаю себе подобие устойчивости, всего лишь вдохнув хорошо знакомый запах воды и холода, позволив постоянному в своей переменчивости речному воздуху оказаться во мне. Я отдаюсь чувствам, и блаженство пропитывает моё тело хотя бы на короткие мгновенья. Когда к глазам подступают слёзы, усилием воли снова оказываюсь в крошащейся и зыбкой реальности. Измученное сознание, отпущенное в свободный поток, мгновенно попадает в ловушку своих эмоций. Мне приходится крепче сжать кулак контроля, чтобы выдержать всё, через что предстоит пройти.

Дав себе обещание, что позволю злости, ненависти и боли выплеснуться как только окажусь с ними наедине, я возвращаю уверенность в правильности происходящего. Отрываю глаза от бесконечного водного полотна и ловлю на себе пристальный взгляд Риски. Облокотившись о капот джипа, он нахохлено выжидает, когда во мне произойдёт всё, чему я отдалась. Вернувшаяся в реальность, я киваю, а он молча разворачивается ко входу в офисный корпус. Как хорошо, что не нужно говорить! Вот бы больше никогда не понадобилось. Хочется, чтобы меня отвели в камеру и заперли, минуя все расспросы. Но это было бы слишком великодушно. Вслед за Риской я иду через огромный серый коридор с панорамными окнами и кожаными диванами напрямую в кабинет маршала.

Я уже не пытаюсь развязать бесконечный тугой узел, в который собираются мои мышцы перед встречей с этим мужчиной. Риска же ведёт по широкой лестнице со стальными прямыми перилами. Мы идём не сворачивая по залитому ровным холодным светом коридору с множеством серых дверей в серых стенах и останавливаемся в конце у двери, которую от других раньше отличала табличка.

Я помню тонкие чёрные буквы «Маршал пограничного отряда Сергей Викторович Соколов». Сейчас о ней напоминают только четыре тонких почти незаметных отверстия в дереве. Риска коротко стучит и открывает дверь. Он держит ручку, по-солдатски вытянувшись в бесчувственную струну. Я робко шагаю внутрь, одёргивая рукава олимпийки, пряча в них руки. Я надела бы капюшон, чтобы спрятаться от трёх пар глаз, глядящих на меня из глубины, но сомневаюсь, что это уместно.

Когда-то один огромный маршальский стол превратился в два, как соперники на ринге стоящие друг против друга. Из-за одного на меня колко смотрят голубые глаза женщины со светлыми гладко зачёсанными назад короткими волосами. Ей больше тридцати, это точно. Но, возможно, строгое чёрное платье с воротником-стойкой добавляет лет. За серый с чёрным ободком взгляд, что благодушно взирает из-за другого стола, хочется ухватиться. В нём что-то знакомое, почти дружеское. Лука. В привычном чёрном одеянии, с привычно собранными в хвост седыми волосами с ровным пробором. Он такой же, каким я помню его. Почему-то эта мысль успокаивает.

А вот третий взгляд… Такой же голубой, с тем же разрезом, что у женщины – взгляд подростка, коротко кинутый поверх смартфона. Русоволосому парню лет шестнадцать, он пренебрежительно развалился в кресле поодаль, закинув одну ногу на подлокотник, а другую свесив к полу.

У меня так много вопросов! Но все они тонут во властном голосе женщины.

– Натан, подожди за дверью. Я позову.

Украдкой ловлю удивление на лице Тая, его быстрый кивок и молниеносно закрывшуюся дверь. Рядом со столами появляется стул. Я и те трое, которых не ожидала увидеть, образуем что-то вроде круга. Только я в этом кругу оказываюсь беззащитна. Я бы предпочла спрятаться за стол, как и женщина с Лукой, который, поставив стул и махнув на него рукой, как бы приглашает меня сесть и возвращается на своё законное место.

– Я Марта Мажулина, – начинает женщина и кивает на подростка, – это Вадим Младов. С Лукой ты работала. Мы новые маршалы.

Опешивши оглядываю троицу. Новые маршалы? Сразу столько?

– Да, за время, что тебя не было, кое-что изменилось, – мягко говорит Лука, отвечая на мой невысказанный вопрос. – Соколова отстранили, когда он поднял шумиху из-за твоего побега.

Судорожно вздыхаю. Я ненавидела Соколова, но не хотела становиться причиной отстранения. «И тут ты виновата», – шепчет предательский голосок внутри, разъедая что-то в груди. Подросток отвлекается от смартфона и смотрит на меня взглядом, от которого я сжимаюсь. Я чувствую, что насквозь проницаема, настолько уязвима, что вот-вот треснут кости. Я не ожидаю такой силы от почти ребёнка. С трудом отвожу взгляд и дышу как можно поверхностнее, стараясь не двигаться.

– Не знаю, как относиться к твоему возвращению, Маргарита, – холодно говорит Марта, просматривая какие-то бумаги. – Я изучила твоё досье и, думаю, бесполезно снова спрашивать о заключённом контракте, который ты отрицаешь. Поэтому хочу спросить кое-что о времени, что ты провела вне штаба.

Я сжимаюсь таким комом, что дышать становится совсем невозможно. Мне по-прежнему не верят. Чёрт! Я не заключала никаких контрактов! Я не хотела быть проводником тварей из низшего астрала! Проглотив все возмущения, фокусируюсь на голосе Марты и киваю. Не могу заставить голову подняться, не в силах оторвать глаз от напряжённо лежащих на коленях рук, но кожей чувствую их взгляды.

– Почему ты сбежала? – рушится первый вопрос, на который я должна заставить себя ответить.

– Потому что чуть не сбежала, – выдавливаю и чувствую себя тупым ничтожеством.

– Сбежала, потому что чуть не сбежала? – за холодностью в голосе женщины чувствуется насмешка.

– Полагаю, – спасает меня Лука, – Рита имеет в виду, что в приступ перед её побегом мы почти упустили существ, что просочились из низшего астрального мира.

Я благодарно киваю. Хочется сказать спасибо за то, как Лука обтекает мою причастность к порталу, через который твари попадают в физический мир. Потому что это была не я, а кто-то в моём теле. Но никакие слова не могут быть гарантом того, что хоть кто-то мне верит.

– Хорошо. – Марту удовлетворяет пояснение. – Как тебе удалось почти на полгода исчезнуть?

– Патрик наложил какие-то заклинания.

– А. Твой бойфренд Патрик, который сегодня улетел в Америку, – теперь тон Марты полон презрения. – Ты вернулась, потому что он тебя бросил?

Её прямота выбивает остатки воздуха из лёгких и образует вокруг меня вакуум. Лучше бы Соколов снова обвинял меня в том, что я захотела особой власти.

– Я не знала, что он отправляется домой, – признаюсь с болью. – Я узнала это от Тая только сегодня по дороге в штаб. Я думала, Патрик всего лишь переночует в отеле.

– Так зачем ты вернулась? – появляется в разговоре голос подростка.

Его вопрос звучит с долей любопытства и чего-то ещё, чему я не хочу давать название, потому что не достойна ничьего сочувствия. Потому что он не знает, что творится моими руками и сколько смертей записано на мой бессознательный счёт.

– Я поняла, что не справлюсь.

Реакцией на мой ответ служат смешок женщины и тяжёлый вздох Луки.

– Так чего ты хочешь от нас? – спрашивает Лука, коротко глянув на Марту.

– Защитите от меня людей. Пожалуйста.

Внутри всё сыпется мерзкой стеклянной крошкой. «Защитите мир от меня», – вот о чём я приехала молить. Хочется кричать: «Я больше не могу убивать. Я устала быть угрозой». Но не могу выдавить ни слова жуткого признания.

– Натан! – неожиданно громко, но уверенно бросает Марта в сторону двери.

Я слышу, как та открывается, чувствую, как совсем близко появляется Риска. Впервые думаю, что не знаю, как он пахнет, помню только сахарный запах вязких ирисок.

– Пока она твоя забота, – говорит безапелляционно Марта. – Ты хорошо знаешь её дело. Разберись сам, что нужно, чтобы она никому не навредила.

– Сколько мне заниматься этим?

Я слышу явное недовольство в его вопросе. Он не хотел себе такой участи, но разве я могу винить хоть кого-то в своём одиночестве? Я готова помочь собрать вещи любому, кто захочет меня покинуть, и глубоко сочувствовать каждому, кто вынужден быть рядом в моём проклятье.

– До дальнейших распоряжений, – бросает Марта нетерпеливо. – Всё. Дальше сам.

Поражённая, я медленно поднимаюсь. Разворачиваюсь и бреду на выход, ощущая, как рядом идёт Риска. Я не понимаю, что будет дальше, и это пугает больше, чем новый возможный приступ.