Читать книгу: «Смирение», страница 7
– Знаешь, почему на западе нас русских и сербов, да народ православный не понимают и не любят?
– Это тут причём?
– Знаешь или не знаешь? – нахмурился Тадич.
– Насчёт сербов не знаю. Могут только за русских говорить. Для внешнего врага упрямые мы и непокорные, но при этом всегда пред своим барином преклонялись, да пред своим царём, хоть он нас кнутом и бил. А мы свой крест всё несли, да несли всему назло. Они этого не понимали и очень злились, что мы своему царю-тирану подчиняемся, будь то Иван Грозный или Сталин, а им нет. Наполеон не понимал – злился. Гитлер не понимал – злился. Вот и Америка сейчас как пить дать тоже злится!
– Вот, Сашка! – воскликнул Гаврила, – в корень зришь, только чуть-чуть между строк прочитай! Мы – народ славянский ведь упрямые! Нас бьют, на нашем горбу сидят, а мы всё крест свой несём и несём вопреки всему! Несём безропотно и даже немного обречённо. Потому что знаем, что по-другому никак! Или до конца, или всё пропало! От того наши лица даже перед ликом самых жестоких времён такие спокойные, да эмоций никаких. Это их и бесит.
– Ну, соглашусь, наверно. Но это как мне поможет любить себя?
– Нужно спрашивать не как поможет, а что нужно делать! Смириться со своей ношей, во-первых, а не пытаться её на чужие плечи свалить. Дальше всем назло крест свой нести, это во-вторых. Не искать у врагов пощады и не взывать к справедливости, это в-третьих, но стойко принимать каждый удар!
Саша фыркнул.
– Хорошо! Смирился с ношей, удар принял, полюбил себя… Что мне это даст?
– Полюбишь себя, поверишь в себя, а там русскому и море по колено! Ты вот почему в Россию не веришь, хотя русский? Потому что власть там не для русских, потому произвол сплошной, засилье нерусей и вырусей! А власть там почему такая держится? Потому что она своему народу говорит, что лучше, чем при них, не будет, а на заграницу даже смотреть не стоит, потому что в США ужас полный творится со всей этой повесточкой, и русскому то зло! А смотришь ты на свою ситуацию и понимаешь, что возразить им и нечего! Но в России к лучшему всё почему менялось? Ты вспомни! Брали всё лучшее у заграницы! Пётр Первый окно в Европу пробил после поездки в Европу, Екатерина II после переписок с французскими философами просвещением занималась и могущество имперское России дала, Александр II после Крымской войны, после столкновения с передовыми державами Англией и Францией реформы затеял, Ленин и Сталин после знакомства с трудами Маркса пытались у нас социализм строить, Ельцин с Горбачёвым демократию дали, а в первые два срока Путина русский народ так богато жил, как ещё никогда раньше! И всё это происходило почему? Потому что за границей было лучше, и русские к лучшему стремились. А теперь ориентиров нет! В лицемерии погряз запад, Сноудена хотели посадить, Ассанджа вон судят, а остальной мир в ущемлении права на свободу слова ешё обвиняют! Вот я и говорю: нет ориентиров больше! Нет! – Тадич пожал плечами.
– И что тогда?
– А то, что когда поверишь в себя и свои силы, понесёшь свой крест упрямо вопреки всем тем, кто пытается тут тебя отменить, то вдохновишь американцев на перемены. Они восстанут и установят у себя справедливую власть, где культуры отмены уже не будет. А русские на это посмотрят и захотят перемен к лучшему уже в России! Вот какая соль, Сашка!
Быков рассмеялся.
– Ой наивный ты, Гаврила! Ой наивный!
– Да неужели! А ты посмотри! – Тадич берёт свой телефон и даёт Александру, – ты посмотри, что про тебя пишут простые американцы!
– Ну и? – устало вздохнул Быков и нехотя посмотрел в телефон. Там он увидел, как местные соцсети буквально разрывались от слов поддержки в его адрес.
– Вот тебе! Смотри сколько тёплых слов! Смотри, сколько проклятий тем, кто тебя отменил! И после этого ты говоришь, что я наивный?! Да я просто верю в тебя больше, чем ты сам в себя! – махнул рукой, – давай выпьем! За тебя!
Чокнулись, выпили, закусили.
– А чего же ты сам не вдохновишь американцев на восстание? – спросил Быков, – сам же пострадал, да и народ твой тоже. Что тебе мешает?
Гаврила развёл руками.
– Ты человек большой, за тобой люди идут, за тобой репутация. А я что? Обыкновенный маленький человечек, да ещё и воевавший против тех, кого эти хреновы пиндосы своими бомбардировками якобы защищали. Они мне до скончания веков так и будут про Сребренницу напоминать и плевать на наши жертвы. А в тебе сила большая! Ты говорить умеешь, красноречием не обделён, за тобой люди готовы идти! А ещё за тобой страна большая и дух сильный! Посмеют тебя тронуть – сразу… Как там Киселёв говорил?
– В ядерный пепел.
– Точно! В ядерный пепел! Так что тут как ни закрути, всё очевидно. Так что давай выпьем за то, чтобы весь мир в труху русским ядерным потенциалом!
Быков рассмеялся.
– Бахнем!
Чокнулись, выпили, закусили.
– Ну что, Сашка… – спросил Тадич, – поверил в себя?
– Да какое там поверить… – отмахнулся Быков, – я чем больше в США живу, тем меньше в себя верю. Вечно какие-то сомнения, страхи… Когда только приехал, всё думал, как тут примут. Будут ли относиться плохо только потому что русский? Потом вся эта ЛГБТ и фем-движуха началась. Надеялся, что не заставят всё это дело одобрять. Дальше BLM. Переживал всё, а вдруг потребуют каяться или ботинки целовать? Позорно же… Недавно вот война разразилась. Боялся, заставят ли отречься от России. А теперь развод, и вообще не знаю, что делать и как быть. Вот и живу в постоянном страхе от того, что жить спокойно не дают. Как тут в себя верить?
– От России отречься? – поднял брови удивлённый Тадич, – а если бы заставили, отрёкся?
– Нет, конечно! – твёрдо отвечал Быков, – власть ругать за милую душу! Заслужила! А от России и русского народа ни за что и никогда не отрекусь! К стенке приставь, в ад отправь – всё равно не отрекусь! Выше других себя не ставлю, но стыдиться себя за то, кем родился, никогда не стану!
– Вот это молодец, Сашка! Вот за это уважаю! – восторженно воскликнул Гаврила и стукнул по столу, – у нас в Сербии знаешь как говорят? На небе Бог, а на земле Россия! Давай за Россию выпьем! Чтоб стояла вечность!
– За это выпить не грех! Но только давай и за Сербию сразу тоже выпьем! Чтобы тоже стояла вечность.
– Согласен! За Россию и Сербию! За братьев – славян!
Чокнулись, выпили, закусили.
– Эх, хороший ты мужик, Гаврила… – вздохнул Быков, – только ты один меня сейчас и понимаешь.
– Так на то мы и братья, Саш! Если не мы поддержим друг друга, то кто?
– Да я понимаю. Просто знаешь… – Быков задумался, – вот будь я президентом России в девяносто девятом, то без раздумий бы за Сербию заступился! Вот без раздумий!
– Ой, да пустое! – отмахнулся Тадич, – я всё понимаю. Что уж взять, если у вас время в стране было лихое?
– Просто прости, что не смогли сделать больше…
– Ты сможешь, Сашка! – Быков отвечать не стал, лишь только усмехнулся, а Гаврила продолжал, – силы в тебе столько… Ты сам даже не понимаешь, какие великие дела творить будешь! Так что можешь хоть тысячу раз в самого себя не верить. Зато верю я. Уверен, ещё дашь им всем просраться. Вот увидишь! И за каждого серба ещё отомстишь…
– Как ж отомщу? Я ж…
– Дурак ты Сашка! – воскликнул Тадич, – я ж объяснял… Ладно, скажу так. Поверишь себя – поднимешь Америку на восстание. Так?
– Так.
– Когда поднимешь, они её или снесут, построив государство лучше, или погрязнут в кровавой грызне и распадутся. Если построят, то у России вновь ориентир появится, и станет она лучше, сильнее, да не даст больше сербов в обиду, потому что сила за ней будет! А если загрызут друг друга, то пускай каждый пиндос в этой треклятой стране познает, каково было сербским детям под американскими бомбами!
– Но если Америка развалится, какой тогда у России будет ориентир?
– А там уже, Саша, будь что будет. Господь не оставит, коль он с русскими.
– И как мне поднять народ американский на восстание? Денег, чтобы сколотить революцию, как Ленин делал, у меня нет.
– А денег и не надо! – отвечал Тадич, – ты им правду скажи. Американцы – люди не глупые. Всё поймут.
– А ты думаешь, она им нужна? Правда эта…
– Ещё как нужна. Так что не переживай, главное. Всё у тебя получится.
– Ну раз так, то тогда давай ещё бахнем!
Чокнулись, выпили, закусили.
Глава 8
Пили Быков с Тадичем ещё долго, обсуждая житейское. Но первый был уже настолько усталый, что почти засыпал с рюмкой в руках. Гаврила заботливо уложил его спать.
Дрыхнул Быков под водочкой как младенец, и снилось ему детство. Почему именно оно? Есть мнение, что сны сами по себе являются отражением наших мыслей, переживаний, либо сокровенных желаний в голове за предыдущий день. А если так, то перед сном Саша более всего хотел только одного – вернуться в беззаботное детство, где никакой тебе ответственности, никаких проблем. Живи в своё удовольствие, гуляй целыми днями, а со всеми трудностями за тебя справляются родители, а не как сейчас, когда он был предоставлен на блюдечке для растерзания дикой толпе, желающей подать его голову Оксане в качестве главного блюда.
Ему снился затопленный водой карьер в летний полдень посреди карликового тундрового леса – тот самый, рядом с которым они любили проводить время с школьными друзьями, поджаривая на костре чёрный хлеб и копчёные сосиски с сыром внутри. Обильно приправляешь это кетчупом, запиваешь православной кока-колой, то бишь квасом, и наслаждаешься жизнью.
Увидев знакомые места, у Быкова душа запела, исполняя самые тёплые мотивы из тех детских и беззаботных лет, когда главной трудностью было разведение костра на сильном ветру. Довольный он улыбнулся и замычал в унисон, но так как петь не умел, со стороны это бы прозвучало как нечто бессвязное без единой правильной ноты. Правда, какая разница, если слушать всё равно некому?
«А правда… Где все?» – недоумевал Быков, оглядываясь. День был жаркий, народу здесь в такие редкие для заполярья моменты обычно должно быть немерено. Где народ?
Конечно, за отсутствием оных можно и голышом искупаться, но Саша бы не рискнул. Как-то в юности, ныряя здесь под воду, вытащил из воды лягушку, к которой присосалась пиявка. Так что вдруг ему ко всяким особо важным для мужчин местам прилипнет какая-нибудь живая гадость? Да и уже будучи взрослым он плавать здесь не сильно хотел. А то не дай Бог подцепит какую-нибудь заразу! Но вот потрогать, тёплая ли водичка… Почему бы и нет?
Быков приблизился к самой воде, нагнулся и окунул руку в воду. По температуре она была как парное молоко, так как из-за небольшого размера карьера быстро нагревалась.
Внезапно откуда-то из глубины наверх поднялись пузырьки. Они становились всё больше, пока из воды не вынырнула женская голова. Сначала Саша немного перепугался от неожиданности, но потом пригляделся и расплылся в довольной улыбке. Это была Оксана, и глядела она на него как-то странно: то ли соблазнительно, то ли хитро. А ещё улыбка кроткая и застенчивая, будто у девственницы – именно за неё Оксана Быкову в своё время и приглянулась. Вдруг она хихикнула и исчезла под водой, а над поверхностью промелькнул большущий рыбий хвост. Потом снова вынырнула, подмигнула и соблазнительно поманила к себе пальчиком.
Саша сначала улыбнулся. Хотел, было, уже скинуть с себя одежду и прыгнуть к ней, но в последний момент отказался от этой идеи по непонятной для себя причине. Оксана, заметив это, спросила:
– Ну чего ты боишься? Иди ко мне!
Эти её слова прозвучали столь зловеще, что Быков инстинктивно отошёл ещё дальше. Оксана тут же оскалилась, злобно зарычала, и в тот же момент из воды выскочили несколько огромных щупалец. Они тут же ухватили Сашу за ноги и потащили в воду.
– Нет! Нет! Оставь меня в покое! – кричал тот и пытался отбиться, но всё было тщетно, и его утащили в воду.
Там жуткие щупальца почему-то почти сразу отпустили Быкова. Он сразу же попытался вынырнуть, но ничего не вышло, словно водная гладь мигом заледенела, не позволяя вынырнуть. А потом к нему подплыла Оксана, выглядевшая как русалка. Она обняла Сашу и поцеловала, чем привела его в ужас. Он пытался сопротивляться, хотел вырваться, но ничего не выходило, притом, чем больше было попыток освободиться, тем отчётливее он чувствовал, что силы покидают его.
Не в силах более что-либо сделать, Быков сначала просто обречённо расслабился, а потом постарался в ответ ещё крепче обнять Оксану. И он сразу же почувствовал, что обретает силу. Уже русалка, почуяв неладно, пыталась вырваться, но чем дольше их губы сливались в страстном поцелуе, тем сильнее становился уже Саша. И когда он в достаточной степени окрепчал, то сразу же оттолкнул Оксану и резко поплыл вверх. Она ринулась за ним, но достать уже не смогла. Быков всё быстрее приближался к поверхности, свет всё ярче брезжил на поверхности. Ещё чуть-чуть, и вынырнула рука. Последний взмах ногами… И тут услышал голос Гаврилы:
– Проснись! Проснись, Сашка! Проснись! На нас напали!
Очнулся Быков уже в кровати на втором этаже дома Тадича. Тот нависал над ним, стоя с битой в одной руке и с палкой от швабры в другой.
– Что случилось?
– Те, кто хотят тебя отдать Оксане. Они пришли сюда.
– Как они узнали, что я здесь? – испуганно спросил Быков.
– Не знаю. Да и не до этого сейчас. Будем защищаться! Держи! – он подал Саше палку. Тот взял её, – бежим за мной!
Они рванули по лестнице вниз. Оказавшись уже на первом этаже, Быков услышал снаружи множество голосов что-то кричавших. Он не мог разобрать слов за исключением его фамилии, но точно был уверен в одном: бесноватые за стенами казались очень злыми, и Сашу искали не для того, чтобы взять автограф.
– Надо не дать им ворваться внутрь! Приготовься! – скомандовал Гаврила.
– Понял! – кивнул Быков и встал около одного из оконных проёмов. Через щели в заколоченных досках заглянул наружу. Там увидел огромное количество окруживших дом, вооружённых чем придётся людей: у кого палки, у кого ножи, а у кого и топоры с вилами. Помимо них некоторые носили с собой флаги США, только не обычные. На них вместо белых звёзд на синем фоне красовались золотые эмблемы богини Танит, а на вершине древка знамени солнечный диск и полумесяц. «Знакомые символы…» – подумал Быков, – «Но только вот где я их видел?»
Внезапно беснующиеся снаружи начали стучать по стенам, у кого было чем. Тупые или деревянные предметы создавали в стенах трещины, а острые множество дыр.
– Они так весь дом сейчас разворотят! – воскликнул Быков.
– О том и разговор! Давай, бей их! – скомандовал Тадич и тут же лупанул битой по просунувшейся руке. Вдохновившись примером серба, Саша ткнул в дыру в стене палкой, после чего оттуда раздался истошный крик:
– А-а!!! Мой глаз! Мой глаз!
Оттуда же послышался другой голос:
– Эти мрази выкололи Чарли глаз! Отомстим за него!!!
Попытки штурмовать дом стали ещё яростнее. Быкову и Тадичу приходилось перебегать с места на место, чтобы вовремя отбивать попытки ворваться внутрь. Схватка была столь жаркой, что Саша быстро сломал казавшуюся крепкой палку от швабры ровно пополам, но не растерялся: схватил обе половинки и начал лупить ими по противникам. А делать это он за годы хоккейной карьеры научился от души, оттого ещё сильнее начали звучать крики им покалеченных.
Но как бы ни старались Гаврила и Саша, численное превосходство брало вверх, а они сами вечно биться с тем же напряжением сил не могли. Вскоре дверь в дом была выбита, беснующаяся толпа ворвалась внутрь. Чтобы удобнее отбиваться, Быков схватил табурет с кухни и начал орудовать им, раскидывая щуплых очкариков, толстых женщин с крашеными волосами и орущих что-то непонятное на им только понятном акценте английского негров.
– Отступаем к лестнице наверх! – скомандовал Тадич.
Отход был медленным, так как приходилось контролировать тыл. Из комнат позади русского и серба уже выбегали прорвавшиеся внутрь, и приходилось огревать также их.
Медленно поднимаясь по лестнице, они попутно с трудом отбивались, а толпа всё наседала и наседала.
Гаврила крикнул Саше:
– Держи их! Я поищу, чем забаррикадировать дверь наверх.
Быкову больше ничего и не оставалось, кроме как лупить по каждому беснующемуся, каждый раз спуская с лестницы несколько человек, следом за которыми уже шли новые, и так, кажется, до бесконечности. В эти моменты он чувствовал себя спартанцем греческой фаланги, сражающимся с бесчисленными ордами персов при Фермопилах. И будто кричит ему царь Леонид сквозь тысячелетия: «держать строй!» И Быков держался, удваивая, утраивая усилия, но делать это становилось всё труднее, и на Сашино счастье Гаврила крикнул:
– Наверх! Быстро!
Быков спустил с лестницы очередных «счастливчиков» и мигом рванул к Гавриле. Там они закрыли дверь на второй этаж, которую Тадич тут же придавил тяжёлым, старым шкафом. Для верности подпирали его плечами, чтобы беснующиеся американцы не прорвались сразу. Теперь можно было отдышаться, что Саша с Гаврилом и делали, устало наваливаясь на шкаф. Услышав истеричные крики снизу с требованием выбить дверь, засмеялись.
– Красиво мы их, да? – улыбнулся Тадич.
– Они ещё нас долго не забудут… – отвечал радостный Быков.
– Ничего себе, какой весёлый! Не уж то поверил в себя?
Саша усмехнулся.
– Насчёт этого не знаю, то в чём точно уверен… – вздохнул, переводя дух, – со школы в таких мясных замесах не участвовал. Даже забыл, что это такое…
– То ли ещё будет на нашем веку! Главное не сдаваться и поддерживать друг друга! А ещё желательно мочить этих мразей чем-нибудь потяжелее, чтоб утихомирить.
– Согласен, – кивнул Быков, – поддержка – это главное. Спасибо тебе за то, что для меня делаешь и чем рискуешь, брат!
Саша и Гаврила пожали друг другу руки.
– Не за что, – отвечал серб, – для того братья и нужны. Не забывай это. И верь в себя!
Неожиданно в дверь ударили чем-то сильным и увесистым, следом прозвучал громкий треск слетевших дверных петель и дерева. Быков от неожиданности воскликнул:
– Зараза! Это они чем?
Тадич заглянул за шкаф:
– Скамейку с улицы притащили, уроды! Держим!
За первым последовал второй удар. Русский с сербом с трудом устояли, но было понятно, что и дверь, и шкаф ещё нескольких ударов не выдержат, а по итогу развалятся. Осознавая это, Тадич тяжело вздохнул.
– Саша! Саша! Сейчас внимательно послушай меня! Жизнь твоя важнее моей. Я верю, что ты ещё сможешь раскрыть себя и свой потенциал. Главное, не бойся и, ещё раз повторяю, верь в себя. И всё получится!
– Это ты к чему? – удивился Быков.
– Вдвоём мы тут сгинем, а у тебя одного есть шанс всю эту лицемерную погань развалить изнутри. В левой комнате от меня, – Тадич кивнул в сторону за плечом, – там находится комната на чердак. Можно незаметно для людей снаружи выбраться на улицу и по доскам перебраться к дереву во дворе, а там с веток спрыгнуть за забор. Главное, делай всё тихо и не шуми. Понял?
– Братан, ты как хочешь, но я тебя не брошу! Уже бросали в 99-ом… Сейчас не имею права!
– Имеешь, потому что я того хочу! Давай, Саша! Отомсти и за Россию, и за Югославию, и за Ирак, и за Ливию – за всех, до кого эти стервятники смогли добраться! Только сейчас выживи!
– Ты уверен?
– Да!
– Хорошо, как скажешь!
– Давай, с Богом! Береги себя, Саш!
– И ты, Гаврила…
Быков не стал тянуть и рванул к лестнице. Тадич остался удерживать дверь, насвистывая песню:
– Пантери, Пантери! Ви сте храбри момци! Наjхрабриjи наши српски добровольци!
Оказавшись на чердаке, Быков только услышал как дверь окончательно треснула. На втором этаже послышались истошные крики, вводившие в оцепенение. С трудом Саша сдержал эмоции и желание помочь сербу, а потом тихонько выполз на крышу. Прямо над ним бесновалась толпа тысяч людей, буквально сносивших дом Тадича. Быков тихонько, наблюдая за этой дикостью, по доскам прополз к дубу у жилища и спрятался в листве. Оттуда он наблюдал, как толпа выносила обессилевшего, избитого и окровавленного Гаврилу на руках.
«Боже!» – воскликнул про себя Саша от ужаса, вспоминая, как эти ублюдки расправились с Джиао, и осознавая, что Тадича ждёт не менее страшная участь.
Тот же лишь кричал:
– Будь вы все прокляты, пиндосовские отродья! Я вашим отцам глотки резал! Шлюхи! Твари! Саша, если ты меня слышишь, не сдавайся! Я не хочу умереть зазря!
Толпа понесла его куда-то вдаль, и практически сразу же территория вокруг дома Гаврилы опустела. Саша нехотя пролез по веткам, спрыгнул с дерева и проследовал за толпой, уносившей серба, стараясь иногда прятаться в кустах, чтобы не заметили.
Так они прошли несколько километров, пока не оказались в местном парке, где уже было отстроено лобное место напротив огромной: метров десять в высоту статуи Бафомета. Тадича уложили на толстый дубовый стол. Сатанинское изваяние американцы зажгли и начали танцевать вокруг него хороводы, да припевать:
– О, великая Танит! Молим тебя твои верные слуги! Пусть Третий Рим горит в огне! Пусть Третий Рим горит в огне! Да будет тебе предложена, дабы утолить твою жажду, человеческая жертва! А после будь милосердна, и сожги своим светом Третий Рим!
Саша прошмыгнул в какой-то овраг и увидел там сидящих и в ужасе наблюдающих за происходящим людей. Среди них индийцы, китайцы, бразильцы, арабы, персы, индейцы, мексиканцы, негры и другие.
– А вы кто такие? – спросил возмущённый Быков.
– А ты кто сам? – задал ему встречный вопрос один из негров.
– Я… – хотел, было, сказать Саша, кто он, как вдруг тут же вспомнил, что так опрометчиво себя сдавать не стоит. Но это было и не нужно.
– Да разве вы не узнаёте? – воскликнул индиец, – это же тот самый Быков, за которым все охотятся!
– А можно потише?! – прошипел Саша.
– А можно тебе заткнуться?! – прорычал бразилец.
– Ты как со мной разговариваешь?!
– Разговариваю так с тем, из-за кого весь Нью-Йорк на ушах стоит в поисках всех, кто не выступает против России! Они теперь всех нас убивают и режут!
– Сжигают и крушат нашу собственность! – добавил иранец.
– Выгоняют из города, якобы мы не заслуживаем благ цивилизации, если не поддакиваем западу! – сказал китаец.
– А ещё ищут тебя! – ткнул в Быкова пальцем араб, – считают, что ты символизируешь всё зло, что исходит от России.
– Собирательный образ зла!
– Квинтэссенция зла!
– Дарт Вейдер, мучающий Оксану… То есть принцессу Лею.
– На звезде смерти!
– Да! На звезде смерти!
– Что за бред вы все несёте?! – поморщился Быков.
– Во-первых, не мы! – отвечал китаец, – это американцы! Это они всё любят превращать в шоу и блокбастер! Во-вторых, они о тебе действительно так и говорят. Все новости этим забиты! Мол, есть такой Быков – он символизирует всё худшее, что есть в России и русских, а потому надо его заставить принять все требования Оксаны, тогда и он, и вся Россия будут посрамлены. А, в-третьих, действительно люди погибали. Вот, например, моя племянница Джиао, – сердце Быкова ёкнуло, – владела обычным, ничем не примечательным ресторанчиков китайской еды. Так убили её! Сожгли заживо вместо с заведением…
– Боже… – прошептал про себя Саша.
– И наши родственники пострадали!
– И наши тоже!
– А некоторых убили только потому, что думали, мол, Быков скрывается у них! Так моего отца зарезали, только потому что он в социальных сетях в поддержку России против Америки высказывался! – с огромной болью в душе выдавил из себя негр.
– И сколько уже таких погибло? – с гримасой ужаса на лице шёпотом спросил Быков.
– А кто их считает? – усмехнулся индиец.
– И вы… Вы вместо того, чтобы браться за оружие, сидите и трясётесь здесь от страха в надежде, что вас не тронут?! – возмутился Быков.
– А кто нас поведёт в бой? – спросил китаец, – кто нас вдохновит? Всем страшно, ведь это известно: Америка – гегемон. Идти против их слова самоубийственно.
– Мы бы и рады! – воскликнул араб, – но кто нас вдохновит?
– А вам что? Нужно вдохновение, чтобы бороться?!
– Нам не просто вдохновение нужно, а идея простая, чтобы за ней идти! – отвечал бразилец, – вот у американцев есть идея. Подчиняйтесь нам, а мы вам объедков со стола подкинем, которые вам будут равноценны золоту, и дозволим воплощать в жизнь самые извращённые, гедонистические фантазии. А что есть у вас?
– Правда! – твёрдо заявил Быков. В голову ему не пришло более ничего, кроме как бездумно повторить слова Данилы Багрова из фильма «Брат-2».
Все вокруг тихонько засмеялись.
– Правда – это, конечно, замечательно! – усмехнулся индиец, – но её в карман не положишь, на хлеб не намажешь. Разве ты не знал?
Услышав это, в голове у Быкова сразу зазвучали слова Тадича, что русские, если поверят в себя, то накормят весь мир, а каждый народ планеты нам потом спасибо скажет. «Вот бы дать им хлеба с маслом…» – подумал Быков: «Чтоб наелись вдоволь! Только вот откуда бы этой лишней булке появиться, если власть в России сейчас даже своим крохи не даёт?» И опять он поймал себя на мысли, что вдолбил ему Тадич. Нет у него веры в себя и неоткуда ей взяться…
И только он подумал про серба, как услышал его голос:
– Черти безбожные! Я вас всех в аду видел! Горели, горите сейчас и гореть вам вечно!!!
Быков выглянул из оврага и увидел, как к сербу поднимается палач – огромный жирдяй с запущенной гинекомастией и свисавшим чуть ли не до груди тройным подбородком в футболке с подписью: «За бургер и колу убью без разбора». В руках у него красовался толстый, продолговатый кусок арматуры.
– Вы думаете, что я вас боюсь?! – продолжал Тадич, – думаете, буду трястись от страха и умолять о пощаде?! Не дождётесь, пиндосы! Не дождётесь! Бог нам благоволит, Бог нас любит! Даст Бог и мир, и здравие! Жива Сербия, жива Сербия, живо православие! Жива Греция, жива Россия, живо православие!
Слова Тадича буквально душу выворачивали у Саши. Серб там готовился к смерти, пожертвовав собой, лишь бы Быков выжил и научился себя любить, ценить и уважать за то, каким родился, а он тут ничем не может помочь своему брату-славянину, так как против озверевшей от кровожадности толпы ему противопоставить было и нечего кроме самого себя, тогда как остальные сидевшие в том овраге скорее были готовы принимать правила нечестной и несправедливой игры, нежели пытаться общими усилиями противиться варварству озверевших от безнаказанности и собственной исключительности американцев. Как тут исполнить заветы Гаврилаа, если даже здесь чувствуешь себя беспомощным?
Вдвойне больно ему было от того, что он забыл свои корни, забыл, что крещён был в православии, забыл, кто ему настоящий брат, не отрекавшийся от него, от русского человека даже тогда, когда русский сам отрёкся от себя, дважды пережив развал собственной страны, утонувшей в нищете и крови. И всё, лишь бы здесь понравиться всем вокруг, стать своим здесь и бессмысленно доказывать, что по улицам Москвы не ходят ручные медведи с балалайками наперевес. Приехав в США, даже Рождество стал отмечать 25 декабря, а не 7 января, чтобы не казаться странным в глазах своих американских коллег. А сколько всего в принципе делал, лишь бы заслужить их уважение, доверие? Как сильно унижался и смеялся над самим собой за то, какой есть? И всё это было ради того, чтобы стать своим среди чужих, чтобы угодить им – вот этим нелюдям, собиравшимся сейчас казнить невинного человека только за то, что тот помог своему русскому брату и не отрёкся от него?! Да будь оно тогда всё проклято во всём этом лицемерном мире!
Тем временем к Тадичу подошёл некий фрик в чёрном балахоне, с фиолетовыми волосами и кучей пирсинга на тощей, наркоманской роже. Он начал зачитывать обвинение:
– Гаврила Тадич, ты обвиняешься в укрывании разыскиваемого за изнасилование Александра Быкова, в попытке на просторах интернета уличить Оксану Онуфриенко во лжи, также обвиняешься в ненависти ко всему противному своим консервативным убеждениям, в исповедании православной веры, в симпатиях к России и русским, в оправдании геноцида боснийцев, хорватов и косоваров и в ненависти ко всем славянам, кто сегодня стремится к дружбе с западом. Вину свою признаёшь?
Гаврила засмеялся:
– Каюсь только в одном…
– И в чём же?
– Что не могу тебе сейчас набить морду!
– Чудовище! Ты приговариваешься атлантическим судом к смерти через перелом конечностей, рёбер и раскалывание черепа. Приговор привести в исполнение немедленно!
Гаврила промолчал, встретив приговор с лёгкой и презрительной к своим мучителям ухмылкой на лице. Ему было что сказать, было, что ответить каждому из тех, кто собрался посмотреть на его казнь. Но когда обвинитель предложил ему сказать последнее слово, серб плюнул ему под ноги.
– Жалкий… – улыбнулся фрик, глядя на харчок, и отошёл, дав дорогу палачу. Когда он навис над Тадичем, тот улыбнулся своему убийце, всем своим видом показывая, что ни о какой пощаде молить не собирается.
– Ты не тяни давай! Быстрее начнём, быстрее закончим!
Этим Гаврила даже немного смутил своего мучителя, но тот вскоре засмеялся и писклявым голоском отвечал:
– Буду убивать не спеша, чтобы мучился дольше.
Толпа вокруг кричит:
– Убей! Убей! Убей!
Палач занёс биту и нанёс первый удар сербу по правой ноге. Тот взвыл от боли, кость треснула, а из образовавшегося разрыва плоти тоненькой струйкой потекла кровь. Толпа заверещала от радости, заливая парк обильными аплодисментами. Не каждый день в их стране показывают такое реалити-шоу, где насилие настоящее, а не показушное как в реслинге, потому и вести себя стали аки обезьяны в зоопарке, в мгновенье озверев от вида крови и предсмертных криков умирающей жертвы. Оставалось только догадываться, куда подевались все так горячо любимые, хранимые и оберегаемые западом права человека с их верой в закон, в гуманистические ценности, презумпцию невиновности, состязательность процесса и запрет на суд Линча. Видимо, так долго проживший со всеми благами цивилизации человек имеет свойство тосковать по временам, когда публичные казни были обыденным делом, когда нужно видеть страдания человека на смертном одре воочию и наслаждаться ими, ибо, вероятно, жить в мире, где не льётся кровь, попросту наскучивает…
– Господи, как же больно… – произнёс Тадич, мучительно извиваясь и тяжело дыша.
Палач не планировал давать жертве передышку. Второй удар пришёлся по левой ноге, но в этот раз мучитель не смог расколоть кость с первого раза, потому ударил вновь и ещё раз для верности.
– Твари!!! – завопил Тадич, – будь вы все прокляты!!!
Изо рта у него потекла кровь, так как, слишком крепко сжимая зубы, он откусил себе кончик языка. Отхаркнул всё прямо в жирную рожу палача. Тот, чувствуя запах крови, взбесился и в ярости начал лупить по левой руке. Тадич резко закричал, а потом потерял сознание.
– Не дайте ему отрубиться слишком рано! Он должен ещё помучиться! – закричал кто-то из толпы.
Фрик, зачитывавший приговор, тут же кивнул человеку из толпы. Тот взобрался на эшафот и что-то вколол Тадичу. Он тотчас же пришёл в себя.
