Читать книгу: «Смирение», страница 6
Джи взяла пульт и включила один из каналов. Там показывали новости:
«Ответственность за убийство военкора и блогера Владлена Татарского взяла на себя некая группировка «Роспартизан», которую курирует беглый депутат Олег Понамарёв. По крайней мере так утверждает он сам. А вот действительно ли исполнительница теракта Дарья Трепова входила в эту группировку, российскому следствию ещё предстоит разобраться. Но точно известно, что она в феврале 2022 года была активной участницей антивоенных протестов. Тем временем группировка РДК или Русский Добровольческий Корпус, организовавшая нападения на приграничные российские сёла в Брянской области вновь пыталась перейти границу, но по словам российских властей им удалось пресечь новую атаку.
И к другим новостям. Час назад интервью нашему телеканалу дал известный российский хоккеист Пётр Развозжаев – близкий друг подозреваемого в изнасиловании украинки Оксаны Онуфриенко другого знаменитого российского хоккеиста Александра Быкова. В нём он осуждает действия своего, как он сказал, бывшего друга, после чего заявил, что отрекается от него. Руководство клуба «Нью-Йорк Рейджерс» же, где играют оба хоккеиста, всё ещё отказывается от каких-либо комментариев по поводу изнасилования, но по нашим источникам внутри руководства все контракты с Быковым уже разорваны. Мы будем и дальше следить за развитием ситуации. Всего вам доброго!»
– Давай лучше выключим… – вздохнула Джи и тут же нажала на кнопку.
– Хорошо, что его интервью не показали. Не пристало слушать, как козлы блеют… – усмехнулся Быков.
– Держи лучше кофе!
– О! – улыбнулся ей Саша, – спасибо! – отпил глоточек, потом снова посмотрел на Джи, – вот что мне, оказывается, было нужно. Чашка горячего, ароматного кофе…
Потом китаянка поставила салат.
– Вот.
Быков съел кусочек и отвечал:
– Очень вкусно. Спасибо Джи. Давно я уже не припомню, чтобы для меня женщина готовила. Оксана сначала, конечно, пыталась чем-то меня кормить, но потом окончательно осознала, что она женщина, а не повариха. Да и, признаться, получалось у неё стряпать весьма паршиво. Я сначала возмущался, но потом смирился с тем, что она чёрта-с два мне хоть что-то теперь приготовит. С тех пор я себе еду варганил сам – и себе, и ей. Даже уже и забыл, что такое забота, благо ты напомнила. Так что с меня в знак благодарности как-нибудь шашлык.
– Шашлык? – удивлённо спросила она.
– Ага. Ты разве не знаешь, что это такое? – спросил Саша с набитым ртом.
– Нет.
– Мясо на углях. Очень вкусно. В Америке на заднем дворе барбекю делают, а у нас шашлык. Румяный такой, золотистый, да ещё с лучком, свежими огурчиками и помидорами… Вкуснятина!
– Я бы попробовала… – Джи усмехнулась, а потом вдруг пронзительно вгляделась в лицо Саши, приблизившись к нему так близко, насколько позволял стол между ними, – смотрю на тебя, и мне кажется, что я с тобой всю жизнь вместе бы прожила…
Быков немного призадумался. Он вспомнил, что когда только переехал в США и только начинал строить отношения с местными американками, к нему активно клеилась молодая девушка из Вьетнама, постоянно говорила, как хочет от него детей, да чтобы с таким же цветом глаз были, как у Быкова (у него голубые). Дама оказалась весьма назойливая и даже своими подкатами разрушила его первые и понятное дело недолгие отношения с певицей Ферджи, и ему пришлось довольно грубо её отшить. Правда, она не сдавалась, и даже когда тот женился на Оксане, продолжала клеиться к Быкову, пасти его возле стадиона после тренировок и чуть ли не самым наглым образом вмешиваться в их личную с Оксаной идиллию. Пришлось даже полицию вызывать однажды, лишь бы отстала. А она давай его тогда письмами заваливать, обещала принадлежать только ему, клялась в вечной любви. Отстала только года три назад. Скорее исчезла. Просто в один момент перестала Быкову досаждать, чему он был несказанно рад.
Пока он был не женат на Оксане, некоторые сокомандники, да и даже сам Развозжаев советовали ему той вьетнамке не отказывать, мол, азиатки в большинстве своём женщины верные, заботливые, любую дичь стерпят, когда остальные уже взвоют. Быков тогда ни с одним доводом не согласился, потому что назойливость той его совершенно отторгала.
Сейчас же смотрел на Джи и ловил себя на мысли, что всей этой ситуации с разводом могло бы и не произойти, выбери он тогда ту вьетнамку. Она в отличие от Оксаны наверняка не стала бы ругаться, если Быков запретит ей на всю ночь в клуб уходить, например, как запрещал жене. Да и нужен ли был ей этот клуб в принципе? Может она домашняя и ламповая, как и все остальные азиатки? Ну или по крайней мере как про них говорят…
Такой же сейчас представлялась Быкову Джи. То самое милое чудо, с которым в обнимку они будут проводить прохладные вечера, сидя перед тёплой печкой в лесном домике золотой осенью. Он обнимет её сзади, а она будет поить его своим вкусным кофе. И вместе их уже больше никакие грядущие метели не заметут. Но это в его представлении. В своих фантазиях Джи уже, наверно, в ногах валялась у Быкова, лишь бы он от неё никуда не ушёл. Вот настолько она была от него, казалось, без ума, столь сильно блистали от любви её глаза. Вот так сильно она была готова варить ему бульоны, стирать его пропотевшую после тренировок одежду, поддерживать чистоту и порядок в доме и не забывать, чья рука её кормит. Идеальная жена. Просто чудо.
Саша слишком долго ждать у моря погоды не стал. Проглотив салат, он нежно обнял Джи, поправив её волосы, а затем жадно поцеловал, будто делает это в последний раз. Как в советском кино – так страстно, как только было можно, за что потом Спилберг именно поцелуи из советских фильмов упоминал как отличительную особенность. Джи буквально утонула в Быкове, ноги её словно растаяли и не могли держать остальное тело. Пусть он и обнимал, но ей казалось, что она будто бы порхает в небе словно грациозный фламинго. Когда же он отпустил её, то Джи хотела продолжать, настолько сладким и вкусным, страстным и безумным оказался этот поцелуй.
– Александр, я люблю вас… – прошептала Джи и тут же испуганно вздрогнула, ужаснувшись собственным словам, ведь так негоже ей – воспитанной девушке так сходу клеить ласты, сколь сильно бы ни понравился мужик.
– Вот кого я ждал всю жизнь… – прошептал в ответ Быков, чем окончательно свёл с ума Джиао, – мне так жаль, что не встретил тебя раньше… Так жаль, что жил семь лет с женщиной, которая меня не любила…
– Она не заслуживала вас, Александр! Она бы никогда не полюбила так, как я…
– Теперь я тоже осознал, – успел произнести Быков, как вдруг неожиданно для себя снова постарался её поцеловать. Но сделать этого не успел.
На улице послышались крики:
– Это кто там?! Проверьте!
– Зараза… – успела произнести Джи и быстро выключила свет, – давай за прилавок!
Они с Быковым притаились в надежде, что беснующиеся на улице пройдут мимо. Сжались калачиком и обнялись. Перепуганная китаянка спросила:
– Может пронесёт?
– Было бы неплохо… – отвечал Саша.
Они прислушались к голосам снаружи.
– Вы видели? Там свет выключился!
– Ничего не видел.
– А я видел!
– Вы уверены?
– Да!
– Давайте проверим, что там.
Быков вздохнул и взглянул на расстроенную Джи, понимая, что она сейчас скажет.
– Я не хочу тебя выгонять, но… Этот ресторан… Это всё, что у меня есть. Я в него столько сил, труда вложила… И если сейчас они его…
Саша приложил пальцы к губам Джи.
– Я всё понимаю. Покажи, где чёрный вход.
Китаянка расплакалась.
– Прости, что я сейчас не могу сделать для тебя больше.
– Ты сделала для меня за последнее время столько, сколько я даже и не заслуживал. И я за это тебе очень благодарен.
Быков поцеловал Джиао.
– Я люблю тебя, – прошептала она.
– И я, – улыбнулся Саша, – идём?
– Сейчас… – китаянка достала из кассового аппарата всю наличку и отдала Быкову, – держи!
– Не стоит, Джи…
– У тебя банковскую карту заблокировали, так что ещё как стоит! Держи, говорю!
– Спасибо.
– Идём!
Джи провела Быкова к чёрному ходу и открыла дверь. Проверив, что снаружи никого, махнула Саше рукой.
– Всё чисто, можешь идти!
Быков ещё раз крепко обнял китаянку и поцеловал.
– Спасибо тебе, Джиао… Когда всё закончится, я тебя найду.
– И ты береги себя.
Быков последний раз улыбнулся Джи и рванул через забор в сторону кустов. Китаянка проводила его взглядом и вернулась в закусочную.
Далее он двигался перебежками от куста к кусту, лишь бы его не заметили. Так всё дальше и дальше. А когда расстояние между ним и ресторанчиком стало приличным, обернулся посмотреть в ту сторону ещё раз и чуть не вскрикнул от ужаса. Здание было объято пламенем, а вокруг него водили хоровод и пели какие-то странные и жуткие песни беснующиеся жители Нью-Йорка, искавшие Быкова. Оттуда доносились их крики:
– Сжечь всё! Убить всех! Найти Быкова и привести в цепях к своей жертве! Покажись нам, трус! Ты не скроешься от нас нигде!
А далее он услышал доносящийся из горящего здания жуткий и доводящий до дрожи истошный женский крик:
– Больно! Больно! Больно! А-а-а!!!
Быков сразу же узнал этот голос. В ярости схватился за сырую землю, а потом начал изо всех сил стучать по ней кулаками, слушая как крик умирающей в огне жертвы медленно ослабевает.
«Бедная Джи… Да что же вы творите, ублюдки?!» – подумал он, в бессильной злобе наблюдая за происходящим. Только сделать уже ничего не мог. Оставалось только вытереть проступившие слёзы, смириться со случившимся и раствориться в темноте.
Глава 7
Быков бежал прочь от озверевшего города и стонал в бессильной злобе, когда в памяти снова и снова всплывал горящий ресторанчик Джи и её истошные крики. Её сожгли заживо, просто так – ради забавы! Саши там даже не было в тот момент, да и заметить его тоже не могли: толпа была слишком далеко, потому что-то разглядеть они были не в состоянии.Так что они не могли знать, что она ему помогла. Или её вина состояла только в том, что Джи выключила свет на глазах у этих ублюдков? Что за варварство?! Что эти мрази себе позволяют?! Это же Америка – демократическая страна и оплот справедливости! Просто не может такого быть, чтобы здесь сейчас происходило подобное, столь лицемерное, абсурдное и грязное! Это какой-то сон! Какой-то ужас!
Правда, возмущаться Быкову пришлось недолго. Он вновь наткнулся на очередную группу беснующихся нью-йоркцев, потому вместо того, чтобы безмолвно ругаться, снова пришлось бежать, иногда оглядываясь назад, чтобы проверить, не настигают ли.
На такие группы Саша натыкался несколько раз, и это постоянное бегство в итоге его окончательно измотало. Он выбился из сил, еле передвигал ноги, с трудом держал равновесие. Был готов уже грохнуться в бессилии прямо на асфальт. Не прибавляло сил и сильнейшее желание спать. Казалось, ещё чуть-чуть, и ему конец, ведь следующей погони он не выдержит.
В надежде скрыться, Быков забрёл на окраину – в ту самую одноэтажную Америку, выглядевшую так прекрасно вроде бы в голливудском кино. Но конкретно район, где появился Саша, выглядел совсем захудалым, почти заброшенным. Редко в каком домике горел свет, а лужайка у входа была подстрижена. В основном жильё стояло если не разваливающимся, то уже почти готовым сложиться под собственным весом и напором времени. Притом удивительно, что в некоторых развалюхах ещё жили люди. Но таких было совсем мало. В большинстве своём жители покидали города, уезжая в провинцию.
Журналисты позже этот процесс назвали удивительной по своей сути обратной урбанизацией. Города, обязанные расти, потому что в них по определению жизнь и развитие, нынче выглядели жалкими в сравнении с тем, какими были ещё двадцать лет назад. Удивительная метаморфоза, но реальная. Причин у этого было две: улицы захлестнула волна преступности, а ещё проценты по кредитам с ипотекой росли – именно поэтому города понемногу начинали вымирать.
И если с кредитами всё ясно, то преступность скакнула по причине заигрывания американских политических элит с чернокожим электоратом, добившимся в 2020 году того, чтобы многие из мегаполисов сокращали штат полиции. Это официально было сделано для минимизации полицейского насилия и произвола. Неофициально сокращение силовиков фактически узаконило воровство и грабежи для чернокожих, лишь бы при задержании подобного контингента не произошло чего-то похожего на гибель Джорджа Флойда. И казалось бы, что могло пойти не так? А в результате сильнейший рост преступности с одной стороны и постепенные попытки обеспеченных людей выехать за пределы мегаполисов. Всё это и было причиной того, что и этот район теперь выглядел столь невзрачным – один из сотен по всей Америке.
И шёл сейчас Быков по улице, и обрушался, что когда он только приезжал, жить в США почти во всех отношениях было лучшей затеей. Сейчас же тут скорее легче было словить пулю от чёрных преступников или сыграть в игру «выруби белого», нежели просто спокойно пройти по улицам. Именно поэтому Саше не очень то и хотелось заходить в подобные районы, но выбора у него не было, потому и пошёл.
Пошёл, поражаясь тому, как сильно Америка изменилась буквально на глазах, и вместе с ней теперь по-другому выглядели и её витрины, мимо которой Быков и шёл, поражаясь этим переменам.
Размышлял он недолго, так как со стороны одного из домов послышался чей-то голос с характерным славянским акцентом. Саша обернулся и увидел совсем обветшалый дом с заколоченными окнами. Но одно из них было приоткрыто.
– Эй, Быков! Скорее беги сюда! Ко мне!
Александр удивлённо прищурился, чтобы лучше рассмотреть, кто его зовёт, и увидел чуть выглядывающего из окна мужчину с типично славянскими чертами лица.
– Ты кто? – спросил Быков.
– Свой.
– Таких у меня здесь почти не осталось. Так с чего мне тебе верить, что свой?
– С тем, что без передышки рано или поздно от этих собак убежать не сможешь. А у меня и поешь, и переночуешь. Так что решай, но недолго: времени мало.
В сложившейся ситуации Быкову совершенно не хотелось доверять свои жизнь и судьбу первому встречному, обещающему помощь. Но разве был у него выбор? Если им считать смерть, то технически да, но умирать Саша совсем не хотел. В итоге путь был только один – довериться незнакомцу, и будь что будет. Рассудив так, Быков тут же поймал себя на очевидной мысли: «И чего это я выкобениваюсь перед ним?»
– Хорошо! Отворяй тогда!
Незнакомец закрыл окно деревянными ставнями, а потом спустился вниз и открыл Саше калитку, и тот вошёл сначала на запущенный участок, а потом и в дом. Первое, что бросилось во внимание внутри, так это стойкий запах перегара. Мужик, обитавший здесь, явно хорошо сдружился с бутылкой. Сам по себе домик выглядел старым и ветхим – почти что как те самые из американских фильмов ужасов с наложенными на них проклятиями и прочей бесовщиной. Кажется, что ещё чуть-чуть, и в темноте обязательно появится какое-нибудь привидение. Внутри тускло светили лампочки, вероятно, подпитываемые генератором. Из-за непостоянного напряжения они светили то слабее, то ярче, но никогда не освещали дом так, чтобы внутреннее убранство можно было хорошо рассмотреть. Возможно, хозяину дома все блага цивилизации за неуплату коммуналки отключили уже давно, потому и приходилось так выкручиваться…
Кстати о самом хозяине. Пред Быковым предстал средних лет мужчина с немного проросшей промеж каштановых волос сединой в чуть испачканной жиром майке, спортивных штанах и в сандалиях, будто приехал из типичных районов России, где чаще всего обитали те самые гопники. Разве что только приплюснутой кепки на голове не хватало. Сам мужик был крепкого телосложения – широкоплеч и с объёмной бицухой, но обилие алкоголя и в особенности пива давало о себе знать: из-под майки вылезало массивное пивное пузо. Выглядел поддатым, потому весёлым, но в глазах читалась (если вглядываться, как говорится, между строк) невероятная усталость от жизни и уготовленных ею страданий в виде наглядной нищеты, алкоголизма и одиночества. При этом он умудрялся улыбаться, когда вроде бы ходить ему нужно было с самой что ни на есть хмурой рожей от такой дрянной жизни, которую за миловидной ухмылкой скрыть никак не получится.
– Спасибо за помощь! – Быков протянул руку, – я Саша.
– Знаю я тебя. Ты тот самый русский хоккеист за которым гоняется весь город. Меня зовут Гаврила Тадич. Я серб.
Он крепко пожал Быкову руку.
– О! Брат славянин! – улыбнулся Саша.
– Цени. У тебя братьев здесь не так много осталось.
– Главное, чтобы и те, что остались, не отвернулись.... – Быков вздохнул, – а то один был, да всплыл…
– Немудрено. Тонуть следом за тобой никому не хочется. Проходи на кухню.
Несмотря на то, что Гаврила явно был алкоголиком, в квартире его была относительная чистота: в прихожей, на тумбочках и шкафах не было пыли, в мусорном ведре никаких помоев, раковина не заставлена грязной посудой, из холодильника не несло тухлятиной за километр. Впрочем насчёт последнего сказать сложно, так как Тадич был не слишком богат, чтобы в его холодильнике не умерла мышка. А раз внутри почти ничего нет, то и портиться по существу, очевидно, и нечему. Да и чистота эта, по правде сказать, никак не могла скрыть нищету владельца дома. Быков стеснялся спросить, почему всё выглядит так убого, но серб его опередил.
– Если всё вокруг тебе кажется бедным, то не обессудь. Я после развода с женой чуть ли не без штанов остался, алиментов плачу две трети пенсии.
– Пенсии? – удивился Быков.
– Ну да. Я пол жизни воевал. Сначала в Югославской Армии, потом во Французском Иностранном Легионе. Про военное прошлое не спрашивай. Не люблю вспоминать.
– Эм… – Саша замялся, – хорошо… А насчёт дома, то, наоборот, мило и чисто очень. Уютно, – в конце постарался мило улыбнуться.
– Ну да. Стараюсь следить.
Тадич подошёл к холодильнику и достал жареную картошку с мясом.
– Есть будешь?
– Не, спасибо. Я недавно поел.
– Просто смотри сам. У меня кроме этого закуски никакой.
– Закуски? – смутился Быков.
– Ну да. А ты что, пить не будешь?
– Если только сок. Я всё-таки спортсмен. У меня сухой закон, принципиально всё.
Тадич усмехнулся.
– Хех! Не пьёт, а ещё русский…
«Охренеть…» – подумал Быков, но озвучивать не стал, чтобы не обидеть хозяина дома – вероятно, ещё одного на его памяти, убеждённого, что русские единственное, что умеют, так это пить.
– Как-то так… Да.
– Не огорчай меня. Выпей за компанию. Пивка будешь или водочки?
– Не знаю. Ни то, ни другое не привлекает.
– Короче, водку.
На самом деле Быков совершенно не хотел пить, но он в чужом доме гость, а хозяин на самом деле и не выглядит особо дружелюбным, потому спорить как-то, наверно, не стоит, а то выгонит ещё. К тому же Саша уже у Развозжаева на свой принципиальный сухой закон наплевал, пусть тогда толком ничего и не выпил. «Да и когда я ещё займусь спортом и буду играть?» – подумал Быков, махнул рукой и отвечал:
– Давай водку, – про себя сам же над собой посмеялся.
Серб открыл морозилку и достал оттуда бутылку, потом осмотрел полки в поисках рюмок. Обнаружив неимение оных, достал чайные кружки. Тем временем Саша обратил внимание на включённый телевизор, из динамика которого доносился еле слышимый звук. Там шёл какой-то репортаж про «Нью-Йорк Рейнджерс».
– Слушай, Гаврила, а можешь погромче сделать?
– Конечно.
«Теперь же руководство клуба выступило с официальным заявлением по поводу хоккеиста «Нью-Йорк Рейнджерс» Александра Быкова, изнасиловавшего свою уже бывшую жену Оксану Онуфриенко. По их словам, они отказываются от всяческого сотрудничества с российским хоккеистом и не будут помогать ему скрываться от правосудия…»
– Правосудие… – усмехнулся Быков, – у них теперь так называется поверить жертве на слово и не разбираться, права она или нет.
– Ну да. Забавно, – отвечал Гаврила, пока накрывал на стол.
– Я раньше даже и не думал, что это меня коснётся… – продолжал Быков, – мне когда друзья из Питера писали, мол, смотри, что у вас там творится, да как всех отменяют, я им отвечал, что с таким ворохом проблем внутри России только и следить из Барнаула, как там Америка всё сильнее загнивает, а потом смеялся. Сейчас хихикаю уже сам над собой, что так легкомысленно ко всей этой культуре отмены относился…
– Наивно верил в вечную любовь с Оксаной, потому думал, что с ней это тебя не коснётся? – улыбнулся Тадич, хитро прищурив глаза.
– Да не сказал бы… – пожал плечами Быков. Серб в ответ, пока разливал водку, засмеялся и пригрозил указательным пальцем:
– Ой не ври! Ой не ври, Сашка!
Тот ухмыльнулся.
– Ну да… Верил. И ошибся.
Гаврила поднял рюмку.
– Ну тогда выпьем за то, чтобы больше никогда не ошибаться!
– Давай!
Чокнулись, выпили, закусили. Быков сморщился.
– Ну как водочка? – спросил ухмыляющийся Тадич.
– Думаю, быстро опьянею.
– И хорошо. Спать будешь крепко.
– Надеюсь…
– Я, кстати, насчёт вечной любви сразу догадался! Знаешь, почему? – спросил Гаврила и не дожидаясь ответа сам отвечал, – потому что в своё время сам был уверен, что если жену любить, души в ней не чаять, да подарками одаривать, она никогда изменять не будет, никогда налево не уйдёт, никогда не предаст.
– Получается, тебя твоя тоже обвинила в изнасиловании?
– Ага. И дело до суда довела, отжав почти всё имущество в пользу детей. А ещё умудрилась меня за решётку отправить. В результате десять лет отсидел. Как вышел, остался и без любви, и без штанов…
– Ничего себе… – изумился Быков, – тогда давай выпьем за свободу!
– А давай!
Чокнулись, выпили, закусили.
– Несправедливо значит с нами жизнь обошлась… – подытожил Быков, с немного обречённым, унылым видом покивав головой.
– Ой… – отмахнулся Тадич, сморщившись, – а где сейчас есть в мире она – эта справедливость? Все кругом обманщики и лицемеры!
– Ну это тоже верно… – пожал плечами Саша, – даже смешно себя сейчас молодого вспоминать. Я когда в Америку приезжал, всем друзьям, что остались в России, её рекламировал, как обитель свободы! Так всем и говорил, что история с той же Шурыгиной здесь повториться не может, потому что есть состязательность процесса, потому что никогда не послушают только жертву, но дадут слово и подозреваемому. А, оказалось, тут всё даже хуже. Стало по крайней мере.
– Стало? – удивился Тадич.
– Ну да… – недоумевая, отвечал Быков.
– Да так было всегда, Саша! Никогда Америка не была хорошей! Когда эти черти Белград разбомбили, мы тоже всей Югославией репу чесали: почему военные преступления в тех войнах вершили все стороны, а в каменный век закатывали только нас – сербов? Вот тебе вся американская справедливость, демократичность и… Как ты это назвал? Состя…
– Состязательность процесса.
– Ну да! Вот тебе всё и оно! Наглядно! Я тебе вот что скажу, Саш: американцы и сами по себе никогда и не были святыми! Сочинили для себя удобный миф, разделив мир на хороших и плохих парней – то есть Америку, Европу и весь остальной мир, который превратили во фронтир, забитый одними кровожадными индейцами, и прыгают по нему с револьвером наготове, демократию везде насаждая, ковбои хреновы! Ведь разве не они бомбили Югославию в 1999 году, убив тысячи ни в чём не повинных сербов? Разве не они абсолютно без причины разбомбили Ирак, наврав про споры сибирской язвы в пробирке? Разве не они двадцать лет мучили Афганистан борьбой с терроризмом и насаждением их версии демократии, сбежав потом оттуда, поджимая хвост, и бросив на произвол судьбы всех, кто терпеть не мог талибов и был готов к демократическим переменам в стране на замену вот этому всему местному феодальному варварству, но получил потом только позор и смерть? Это не там ли до середины ХХ века негров за людей не считали? Это не там ли во времена сенатора Маккарти людей сажали за одно только подозрение в симпатии к коммунистам? Если и была Америка демократической, то только на заре своего существования. А после того как Вашингтон не позволил Конфедерации стать независимой перед Гражданской войной, свобода там только и таяла как кусок масла в прохладной комнате – нехотя так… И медленно. Но неотвратимо! Теперь же всё дерьмо, гнившее в фундаменте этой некогда действительно великой и определяющей историю мира страны, начало лезть наружу – детишки поняли, что их папы с мамами были сплошь козлами и мерзавцами. Вот вся эта культура отмены и разрослась!
– Может ты и прав… – пожал плечами Быков, – да даже не может, а точно. Я просто в детстве этой страной прямо восхищался. Небоскрёбы высокие, армия вроде такая крутая. А сколько там мультиков, фильмов, музыкантов! Комиксы те же! Все самые крутые супергерои из Америки, и добро творят только там! И домики в кино такие уютные… Потом, как повзрослел, стал замечать что чиновники и спецслужбы у нас воруют, а тем, кто против рот затыкают. Что люди в бедности живут, и ничего с этим у нас не меняется. Тут хочешь, не хочешь, но сразу в сторону заграницы посмотришь. Вот там у них жизнь, а не жалкое существование! Как осознаешь всё это, так про лицемерие запада как-то и не думаешь. А если и думаешь, то только в том плане, что сильный с позиции силы говорить имеет право, потому что сильный. Раз сильным стал, значит знает, как правильно жить, и других научит. Так ведь? Жизнь этому с детства учит, как получаешь впервые тумаков во дворе от старшиков. Вот и кажется всё это лицемерие в порядке вещей…
– Понимаю, – кивнул Тадич, – а знаешь почему всё так?
– Почему?
– Потому что вы русские в себя и свои силы верить перестали! Ты вот вспомни, как часто среди своих родных, знакомых слышал, что не жили богато, нечего и начинать? Наверняка часто. А никогда не думал, что за этими словами стоит? – серб ткнул в Сашу пальцем, – неуверенность в себе! Нежелание браться за дело, потому что всё равно провалится. Так говорят только те, кто в себя и в свои силы не верит. А знаешь, почему вы так про себя думаете?
– Почему?
– А что было в ХХ веке с вами? Три революции, три голода, репрессии, коллективизация, раскулачивание, расказачивание, две мировые войны и одна гражданская, две распавшихся великих страны, нищета и унижение, а погибло за всё это время – миллионы! И спрашиваешь себя, когда обо всём этом думаешь: как всё это так вышло, что мы так страдали?! Может, это в нас что-то не так? Может, другие нас жить по-человечески научат? Ну и как тут веру в себя не потерять…
– И чтобы всё у нас стало хорошо, нужно просто поверить в себя, да? – усмехнулся Быков.
– Да. Только и всего.
– Меня как-то Оксана на выступление Тони Роббинсона водила. Он такую же чушь впаривал. Мол, поверь в себя, и сразу всё у тебя будет…
Гаврила засмеялся.
– Вот видишь, Сашка? Русский ты, а веры в себя у тебя и нет! Жену потерял, друга потерял, из клуба прогнали, в Америке обвинили в преступлении, которого не совершал, и отменили, а в Россию возвращаться не хочется, потому что там власть не устраивает… – Тадич пожал плечами, – ни здесь русскому жизни нет, ни там. Что ж делать то?
– Это ты мне и скажи, раз такой умный! – буркнул Быков, – как жизнь свою устроить, если ни поесть, ни посрать?! Хочешь моё искреннее слово? Скажу! Без проблем скажу! Честно! По полочкам разложу! Задолбало всё! Задолбало! Покоя нам русским никакого! То вечно норовили нас захватить, теперь развалить хотят. А те, кто поменьше, и кому на страницах учебника истории повезло меньше, чем нам – завидуют и вечно реванша хотят. Понапридумывают себе обид кровных, в которых чаще всего даже не русские, а большевики были виноваты, но требуют с русских! Теперь ещё движуха пошла, что геям что-то должны, женщинам что-то должны, чёрным, жёлтым и сербурмалиновым с продрисью тоже что-то должны! Всем по жизни мы только и торчим! У нас мужик с советских времён чуть ли не бесправным существом стал, а теперь, как оказывается, ещё и должен снова! Наших мигранты и кавказцы на улицах убивают, потом их диаспоры отмазывают, а мы себя защитить даже не можем, потому что огнестрельного оружия власть в руки не даёт, за убийство нерусского могут ещё статью за экстремизм накинуть. А то как же можно их всех несчастных таджиков и чеченов трогать, когда они нас бьют? Мы что? Фашисты что ли? Видно потому защищаться и не имеем права, ведь не дай Бог нас самих нацистами назовут?! А то, что от рук этих самых нациков русских погибло больше всего, никого не волнует! Это не мы кого-то должны беречь! Это с нас пылинки сдувать должны! С нас!
Впрочем, а чего на власть пенять? У нас хоть когда-нибудь она для народа была?! При царе власть была для аристократов, при коммунистах для номенклатуры, при либералах для олигархов, а сейчас для силовиков и чинуш! Последних народ уже дико просто ненавидит. До того доходит, что мне! Мне друзья и родственники пишут, что ты, Сашечка, только не становись пожалуйста депутатом после того, как карьеру в НХЛ закончишь, а то нам ещё 451- вого лодыря в Госдуме не хватало! А сейчас ещё и война началась! Все всё требуют, чтобы или осудил, или поддержал. Варианта оставить меня в покое и дать доиграть до конца карьеры почему-то никто не завёз!
Они ж не понимают, что такое НХЛ! Если тебя пригласили сюда играть из России, значит ты уже своё имя золотыми буквами в историю хоккея вписал уже без титулов! Это оценка твоих способностей и достоинств в высшей степени! А теперь выбирай из двух стульев, и в обоих вариантах с вероятностью почти сто процентов катись из высшей лиги. Вот и думай, что выбрать… Если на один стул садишься, то ты предатель. Да и не выбрал бы я такого. Я не куколд, чтобы в попу целовать тех, кто орёт, мол, меня нужно на ножи и на гиляку только потому что русский! Я даже больше скажу, что часто всем другим повторяю: не ори хохол до визга, что москали не люди, никто никогда Путина с Крымом бы не поддержал! Большинство бы его просто не поняли! А если на другой стул сесть, то ты ужасный и кровожадный чёрт, которому нет прощения! Отменить и расстрелять без права помилования, наложить санкции, которые по власти вообще не ударили, запретить выдавать простым людям визы, чтобы они не смогли от Путина убежать, если его не поддерживают! Да что уж там! Мне первое время с началом войны охрану давали, а то иначе выйдешь на улицу – убьют только за то, что русский! – потом Быков развёл руками, – вот в такое время и живём! Все только спят и видят, как простому человеку в России петлю на шее посильнее затянуть. Власть – чтобы доить было легче, все остальные – даже если ещё не придумали, за что ненавидеть, то придумают. Мы ж русские… В нашу сторону ещё со времён Холодной войны плюнуть в порядке вещей было. А ты говоришь что-то там про веру в себя. И вот что остаётся делать? Как быть теперь?
– Поверить в себя для начала, Саша!
– Опять двадцать пять! Мне уже не в первый раз это говорят, только я вот не понимаю, к чему! Ты объясни уж, раз начал!
