Читать книгу: «Мотя», страница 3

9

– Как спалось? – приветствовала Мотя Коку, который уже дожидался в оговоренном месте, протирая платком очки.

– Нормально, – ответил Кока, – у меня шестиместный номер был. Кто-то храпел, но я устал, и сразу уснул.

– А у меня четырехместный. Одна девочка из Сибири страшилки рассказывала, про красную смерть. Красная подушка, красные шторы, еще что-то красное, скатерть, кажется…

– Секта бегунов? – спросил Кока.

– Ага. У нее родители из этой секты были, потом перековались.

– А ты чего? – хитро прищурился Кока.

– А я им про скелет Котошихина рассказала. Пока они переваривали, я и уснула, – улыбнулась Мотя.

– Ну что, какие планы на сегодня?

– Идем магнуситов искать. Вот только где их искать – не знаю. Что-нибудь придумаем?

– Придумаем, – сказал Кока.

Весь день они бродили по заснеженной Москве, иногда спускаясь погреться в метро, но так ничего и не нашли. Встречные прохожие шарахались от них, только заслышав слово «магнусит» или делали вид, что не понимают, о чем речь.

Мотя и Кока уже отчаялись, но к вечеру им вдруг повезло: Guten Tag, Jugendliche, – послышался сзади знакомый надтреснутый голос.

Мотя и Кока обернулись – перед ними стоял бывший ювелир Тиц, а за его спиной маячили два молодца в васильковых галифе, лиц которых было совершенно не разглядеть то ли от того, что за спиной у них было солнце, то ли потому, что от их голов исходило сияние – глаза у Моти сразу начинали слезиться, и она видела только силуэты, отчего Тиц, с его седыми буклями и внешностью Дроссельмейера из детской книжки, в компании с молодцами смотрелся совсем инфернально – не то судейский советник, выгуливающий своих големов-щелкунчиков, на лбу которых написано «не прикасайтесь к помазанным Моим», не то выживший и постаревший Каспар Хаузер в сопровождении охраны.

– Здравствуйте, дядя Вилли! – обрадовалась Мотя, – так вы теперь здесь, в Москве? у доктора Календарова?

– Григорий Семенович арестован, – сказал Тиц, – я теперь в Казахстане, сюда в командировку приехал. А вы? на экскурсии?

– Нет, – ответила Мотя, – дела у нас здесь.

И рассказала о детской Либерее, золотой пластине и пергаменте.

– Ага, – покивал Тиц, – ну пойдемте, присядем где-нибудь.

Он приглашающе протянул ладони вперед, указывая на кафе с вывеской «Отан».

В кафе было малолюдно, на небольшой сцене мужчина в даопао хриплым голосом читал стихи:

На глазах у детей

Съели коня

Злые татары

В шапках киргизских…

Ювелир и ребята расположились за столиком у окна, големы Тица – за соседним. Официант принес карту чаев, и Тиц заказал Japanese Sencha spider legs, на коробке которого была нарисована Людмила Сенчина в костюме спайдермена. Гайвань с чаем и маленькие пиалы принесли почти мгновенно, к чаю же подали удивительно вкусные казахстанские конфеты-трюфели в обертке цвета нацфлага, каждая конфета, как граната, была снабжена пластиковой чекой, пока не сорвешь – до конфеты не доберешься, и засахаренный имбирь.

Ювелир рассказал, что занимался в секретной лаборатории созданием деревянного магнита, но Календарова арестовали по обвинению в участии в антисоветской организации, и тогда работы по магниту передали в ведение Тимирязева.

– А когда Климент Аркадьевич стал борщевым телом, работы свернули, я остался не у дел, хотел уже домой возвращаться, – рассказывал Тиц.

– Каким-каким телом стал Тимирязев? – переспросила удивленная Мотя.

– Ах, да, вы же научный коммунизм не проходите, – замахал руками ювелир, – на втором съезде РСДРП, в 1903 году, партия раскололась на желтошапочных и красношапочных, или меньшевиков и большевиков.

– Ну, это мы знаем, – сказал Кока.

– Да-да, – продолжил Тиц, – лидер меньшевиков Мартов утверждал, что цель истинного социал-демократа – реализоваться в джалу, Тело Света, или, как его еще называют, радужное тело. А Ленин говорил, что настоящий эсдэк может реализоваться в любое тело, хоть в безоболочно-осколочное, хоть в говно собачье – простите, цитирую. Тогда и произошел раскол. Меньшевики, большая часть которых была из Бунда, постепенно отошли от дел и организовали на Дальнем Востоке Еврейскую автономную область, на флаге которой изображена радуга. А большевики, как менее щепетильные и более радикальные – победили. А Тимирязев стал телом борща. Да вы на памятнике ему сами можете прочитать – борщу и мыслителю. Вот так.

– Интересно. Так вы сейчас чем занимаетесь?

– Я со скуки сначала опять в ювелирку ударился, делал конструкции из напряженного золота. Кто-то мои изделия увидел, и мне предложили работу в космическом ведомстве, в казахстанском Степлаге. Там сейчас строится огромный космический дом, очень высокий – решено иметь свое постоянное советское космическое представительство, чтобы в космосе непрерывно находился наш человек, а то мало ли чего буржуи удумают. Социализм – это учёт и контроль.

– Но ведь… но ведь он должен быть ОЧЕНЬ высоким, этот дом? – сказала Мотя.

– Да, конечно! Сейчас дошли до высоты около 20 километров, преодолели линию Армстронга, – гордо сказал Тиц, – взяли разработки Татлина, Меркурова, мои идеи, строим. В следующую пятилетку планируем выйти к тройной точке воды. Проект называется «Объект Вайсс», в честь чешского товарища Яна Вайсса. На первом этаже – лаборатория Майрановского, Григория Моисеевича. Удивительный человек! Лечит всех сверхмалыми дозами иприта и заодно охраняет вход в здание. Отравляющий газ К-2 изобрел, от которого человек уменьшается и умирает через 15 минут. Да и вообще в Степлаге удивительные люди сидят! Чижевский, например, Александр Леонидович – хоть и враг, но какой мощный человечище!

– Здорово! – воскликнула Мотя, – и что, там живет уже кто-то? Ну, наверху?

– Была одна женщина-космонавт, – Тиц печально помакал кусочек имбиря в чай, – Людмила. Погибла. До десятого этажа на лифте, дальше пешком. Несколько дней шла. Передавала постоянно по рации перед самой гибелью: «мне жарко, мне жарко» – думали, это от мандрагоры, у нее такой эффект бывает. Мандрагору космонавтам дают, чтобы не страшно было, потому что она понятие о расстоянии полностью разрушает. А потом оказалось, что у нее проводка в скафандре замкнула. Перед смертью пыталась стекло в шлеме о перила разбить. Страшная смерть…

Помолчали. На сцене девушка в ципао пела «а молодо-ва дайнагона несли с пробитой головой…»

– А в командировку зачем? – Мотя понизила голос, – новые разработки? секретные?

– Да нет… – Тиц замялся, – видишь ли, сейчас в Степлаге Кенгирское восстание. И верховными товарищами решено заменить осужденных кем-нибудь другим. Я приехал в Ленинку, мне нужны книги по криптозоологии, у нас в лагере сидит Мария-Жанна Кофман, согласилась помочь в обмен на расконвоирование. Она крупный криптозоолог. В Ивдельлаге эксперимент по замене прошел удачно, теперь там марганец вместо людей менквы добывают, правда, пришлось девять человек, студентов Уральского политеха, в жертву принести. Но ведь это светлая жертва, ради могущества Родины.

– Ну, да, конечно, – закивала Мотя, – а вы случайно не можете нам помочь в секретную Ленинку попасть, нам тоже вот книги нужны? Для Родины.

– Смело входим в грядущее,

Хоть дорога нелегка,

Все в нашей власти для счастья,

Для счастья на века! – пропел Тиц модную песенку, поднимаясь из-за стола, – конечно, помогу! Пойдемте!

Они вышли из кафе и отправились в сторону Красной площади. По дороге Тиц достал из кармана пластиковый пропуск и назвал код для замка.

– Это пропуск в метро-2, или Д-6, как его еще называют. Пропуск действителен до конца месяца, пользуйтесь. Передавай привет всем во дворе, – сказал Моте бывший ювелир, – а теперь до свидания, мне пора.

Тиц пожал руки пионерам и кивнул одному из своих големов – тот аккуратно приподнял и переставил Мотю на пару шагов в сторону, расчистил ногой снег, достал откуда-то нечто похожее на ломик, и поддел им заледеневший канализационный люк, на котором, оказывается, только что стояла Мотя.

– Вам туда, – улыбнулся Тиц, приложил два пальца к каракулевой шапке-«пирожку», развернулся на каблуках, и ушел. Големы отправились следом.

Из люка парило и пахло сыростью, Мотя и Кока спустились по ржавой лестнице, и оказались в грязном сумеречном помещении со сточной канавой вместо пола и дверью в стене. «Там солнце улыбалось бетону, кирпичу, и Лазарь Каганович нас хлопал по плечу», – пропел Кока.

10

На обитой нержавейкой двери был обычный электрозамок, Мотя набрала 25.11.38, и ребята вошли в помещение с низким сводчатым потолком, ярко освещенное помаргивающими люминесцентными лампами. Комнату перегораживал турникет и стеклянная с окошечком стена, за которой сидел читающий газету человек в монашеском балахоне крапового цвета, перепоясанном толстой васильковой веревкой. На стекле был нарисован глаз в треугольнике, под которым шла надпись: Magnus frater spectat te, и ниже, шрифтом помельче – Московское отделение Братства магнуситов, ЦАО.

Мотя поздоровалась и протянула в окошечко пропуск, который дал ей Тиц. Дежурный магнусит пропуск молча взял, крутанул рычажок полевого телефона ТА-57 и сказал в трубку: два-двенадцать. Положил трубку в гнездо, буркнул Моте: «Ждите», и снова уткнулся в газету.

Пока ждали, Мотя разглядывала комнату. Хотя, разглядывать там особо было нечего – видавший виды стол-тумба с телефонным аппаратом, в углу столик с электрическим чайником и стопкой сканвордов. Над ним – календарь-бегунок с пальмами. Под календарем – привинченный к стене вертикальный ящик со стоящим в нем АКМСУ.

Скучно.

Разве что странный портрет на стене, изображавший человека в форме генерального комиссара ГБ, но с лошадиной головой.

– А что это у вас за лошадка, брат дежурный? – поинтересовалась Мотя у магнусита.

– Это не лошадка, – заученно ответил дежурный, – а Николай Иванович Ежов, нарком внутренних дел и водного транспорта, изображенный в образе докшита, защитника ленинского учения, единственно верного и потому непобедимого, понятно вам? Докшит – это гневный палач переводится, понятно вам? А лошадиная голова – потому что в образе Хаягривы, докшита и покровителя транспорта, понятно вам? Если у Родины не будет докшитов, то это будет не Родина, а бардак № 34, понятно вам? Хаягриве отрубили голову, и приставили лошадиную. А Николаю Ивановичу не приставили. Но он вечно живой и вечно с нами, понятно вам? Пион-неры юные…

Брат дежурный нервно поправил висящий на поясе штык-нож.

– Да, спасибо, – ответила пораженная Мотя, и на всякий случай отошла от окошечка подальше, срифмовав про себя: «Ник Иванович Ежов с утра ходит безголов…»

Вскоре появился брат начальник караула, он был препоясан двумя васильковыми веревками, проверил пропуск, и разрешил дежурному пропустить Мотю и Коку. Ребята прошли комнату дежурного, и снова оказались перед закрытым турникетом. Мотя растерянно посмотрела на Коку и тот, покопавшись в кармане, бросил пару монет в щель висящего рядом с турникетом стального ящика с надписью: «На содержание братства». Турникет открылся и пропустил ребят к эскалатору.

– Вот странно, – сказал Кока, – почему в обычном метро турникет открыт, и закрывается, только если ты проходишь, не бросив жетон? А здесь, в секретном метро, наоборот.

– Наверно, потому что турникеты там – докшиты. Решил обмануть государство – получи.

Они спустились на эскалаторе вниз.

– Здесь все серое. И пластмассовое… – сказала Мотя, осматриваясь.

– Мы же в Д-6, это секретное метро. А серое – специально, как во Внутренней Северо-северной Корее.

– Враки, небось. Ты там был, что ли?

– Мне папа рассказывал, а ему – его папа, мой дедушка. Там тоже все серое и пластмассовое, даже пальмы, только на искусственных окнах маслом подсолнухи вангоговские нарисованы, чтобы не видно было, что за окном вообще ничего нет. И свет люминесцентный. И всего две комнаты: актовый зал и комната отдыха. В комнате отдыха стоит резиновый Майти Маус в человеческий рост, и на подиуме дети-роботы играют на аккордеонах песни группы A-ha. А в актовом зале четырехметровая статуя товарища Кима, вырезанная из цельного рисового зерна. Это гигантское зерно им китайцы из сои 10 лет выращивали. И всё.

– А серое почему?

– Это символ того, что человеку после наступления коммунизма ничего не нужно будет, вообще. Низменные страсти отомрут, а все высокие цели мы достигнем. И наступит вечное Ничего и вечное Теперь.

– А дедушка туда как попал?

– Он секретный инженер-метростроевец был, метро-2 строил, и корейцы его пригласили. А потом отпускать не хотели, даже в тюрьму посадили.

– Во Внутренней Корее? Ты же говорил, что там только две комнаты – и всё.

– Ну, тюрьма-то по умолчанию. Это же, как туалет и забор на стройке, еще ничего не построено, а забор и туалет – есть. В тюрьме две камеры, в одной дедушка сидел, а в другой Хлопчатобумажная Маска.

– Кто-о?

– Про Железную Маску слышала? Вот и у корейцев так же, только с железом тогда тяжело было, ему из х/б маску сделали. Это какой-то секретный физик. Его кормят рисовой кашей с бромом, он у дедушки мыла просил, маску постирать, потому что дырка возле рта заскорузла уже от каши, и губы царапала. Стирать ее надо не снимая, а охранники ему только хозяйственное мыло давали, от него во рту потом неприятный привкус и дедушка ему клубничное подарил. А потом Кеннета Пэ привезли, и дедушку отпустили, потому что камер больше не было, а Пэ важнее, чем дедушка. Он, когда домой вернулся, рис вообще видеть не мог, а от меня все краски и карандаши попрятали, чтобы я рисовать не просил, потому что дедушку от любого слова, где есть рис, сразу рвало – рисунок, риск… Мама говорила, что его рисом пытали, наверно.

Подошел поезд. Мотя и Кока вошли в пустой вагон, сели. Двери закрылись, и поезд мягко тронулся.

– Зато у них, в Корее, интернет не такой зверь, как у нас, – продолжил разговор Кока.

– Что ты имеешь в виду?

– Раньше, мне дед рассказывал, купишь виниловый диск Pink Floyd, например, "Обратную Сторону Луны", и слушаешь его месяцами, каждую нотку через себя пропускаешь… а чтобы даже просто купить этот диск, привезенный каким-нибудь моряком из загранплавания, надо сначала продавца найти, денег где-то взять, потому что обойдется этот диск тебе почти по цене райдера самой группы для выступления где-нибудь в Хартуме. И потом не попасться с этим диском ментам или дружинникам. Это ж не просто обратная сторона Луны получается, а целый кусок твоей жизни, с переживаниями, запахами и потными ладошками… а сейчас – зашел в сеть, а оттуда целый поток на тебя, когда там вдумчиво слушать? Меблировочная музыка, как Эрик Сати хотел, звуковые обои. А в Корее все очень дозированно. Из западного безоговорочно у них A-ha почему-то разрешена. Еще Current 93 можно слушать, наверно, что-то с Тибетом связано, Юрий Ирсенович тоже тамплиерами интересовался, еще когда политэкономию в Пхеньяне изучал.

– Подожди-подожди, какой Юрий Ирсенович?

– Ну ты все же удивительный кроманьон, Мотя! Юрий Ирсенович, будущий Великий Руководитель Ким Чен Ир, родился в Хабаровском крае, в селе Вятское. И звали его тогда Юра.

– А вот гора Пэктусан? Двойная радуга и яркая звезда? Вот это все?

– Не Пэктусан, а пектусин. Таблетки, знаешь, мятные, простужался Юра часто. Такой "Кондуит и Швамбрания" корейского разлива, – хихикнул Кока. – А гора называется Хакутосан на самом деле.

– Ну хорошо, допустим. Я еще понимаю связь тамплиеров и политэкономии, но согласись, все это немного странно.

– Что тут странного? опять музыка. В Союзе в 60-е битломания. У нас за них гоняют, а в Корее – тем более. У нас появляются разные какбыбитлы, в том числе узбекского извода – "Ялла". Учкудук там, помнишь, три колодца… "Яллу" – то точно разрешалось слушать.

– И чего? помню, тамплиеры сюда каким боком?

– Ялла, – Кока полез в записную книжку, – вот, смотри, Умберто Эко пишет: "во многих показаниях говорится о «фигуре Бафометовой». Но, вероятно, речь идет об ошибке первого писца. А если документы процесса фальсифицированы, понятно, каков механизм повторения ошибки и в остальных протоколах. В некоторых других местах упоминается Магомет («сей лик частью богов есть и частью Магометов»). То есть мы видим, что тамплиеры создали собственную синкретическую литургию. Кое-кто из свидетелей утверждал, что на сборищах полагалось восклицать «Ялла!», что происходит от «Аллах!». Конец цитаты.

То есть, представь, по стране гастролирует группа, открыто заявляющая о своих связях с тамплиерами, и главный хит у них – про Учкудук, закрытый город, между прочим, там уран добывали. Песню, правда, запрещали, но ненадолго.

– С ума сойти....

– Точно! А недавно в Корее разрешили Sopor Aeternus, когда Ким Чен Ир умер. Очень уж им The Sleeper понравилась, помнишь, из Эдгара По?

– At midnight, in the month of June,

I stand beneath the mystic moon.

An opiate vapor, dewy, dim,

Exhales from out her golden rim,

And, softly dripping, drop by drop,

Upon the quiet mountain top,

Steals drowsily and musically

Into the universal valley… – продекламировала Мотя.

– Да, а еще перевели неверно, так, что они решили, что очень песня подходит. И Анна-Варни, солистка, на концертах буто обычно танцует – так корейцы же от всего японского просто балдеют. А в мавзолее, где у них эскалатор проложен до тел вождей, теперь Sopor Aeternus только и играет. Представь, эскалатор длиной в километр, и едет со скоростью 2 километра в час, а из динамиков – Sopor Aeternus....

– Ну что, не самая плохая музыка, – сказала Мотя.

Помолчали.

11

Поезд остановился в очередной раз, и они вышли из вагона на станции "Библиотека имени И.", железная тетенька сообщила, что следующая станция – Даерммуазуая, и поезд плавно исчез в темноте. Станция была такой же серой, только возле эскалатора стоял памятник Глебу Святославичу Суворову, лейтенанту МГБ, погибшему в боях с частями Советской Армии. Василькового цвета лейтенант попирал ногами человека в телогрейке и овчарку, сжимая в руках по пистолету Макарова, и зорко прищуривался в будущее. Сбоку в гильзе стояли две пластмассовых гвоздики с цветами из красной вощеной бумаги. Мотя и Кока поднялись на эскалаторе прямо к входу в библиотеку, над которым висел барельеф, изображающий самого И., закутанного в тогу и склонившегося над книгой. Тяжелые, с большими латунными ручками, двери библиотеки украшала стальная табличка – "ДСП библиотека имени И.".

И. был Адамом Ришоном, вместилищем всех советских душ, частных и общественных, юридических и физических, человеческих и животных. После смерти овечки Долли партия отказалась от идеи клонировать И., но тогда была клонирована его мумия. Она была создана гигантской, и, возвышаясь над трибуной Президиума во Дворце съездов, словно парила в своем алом гробу, нависая над залом и будто бы с хитрым прищуром разглядывая из-под прикрытых век лица сотен делегатов. Над мумией, золотом по бычьей крови, шла надпись – GBRVH.

После того, как стали появляться и другие партии – для каждой клонировалась новая мумия, поменьше. Когда мумии перестали помещаться в Мавзолее, то волевым решением их раздали по партиям, а Мавзолей закрыли куполом и загнали туда бригаду молдаван, которые поломали все перегородки из гипсокартона и содрали ламинат и линолеум, положенный в комнатках некоторых партий прямо на гранитный пол – теперь там лежала одна мумия, исходная. Многие, правда, сомневались в этом – поговаривали, будто Богданов-Малиновский слил кровь И. и загнал ее в какие-то фильтры в своем Институте, чтобы создать из нее спецгематоген, а Красин заморозил настоящее тело И., как сначала и планировалось, и оно хранится для будущего в неких подземных холодильниках под Тюменью. Тем более, что клонов делалось очень много, и все уже запутались. Специальный клон мумии был создан, например, для Новодворской – небольшой, с семилетнего ребенка ростом. А в девяностые кустари-кооператоры их чуть не в каждом дворе мастерили, был потом скандал с кыштымским карликом Алёшенькой…

ДСП библиотека имени И. была учреждена после того, как полные собрания сочинений И., напечатанные на всех языках мира, и собранные в Государственной библиотеке имени Ленина, начали мироточить. С некоторыми текстами так бывает. Тогда мироточащие книги были оцифрованы, и отправлены в библиотеку ДСП, созданную в секретном метро-2. Там же, в этой библиотеке, был сделан небольшой бассейн, куда стекало миро. В бассейне проходило омовение Генерального секретаря, а в годовщину революции – членов Президиума Верховного Совета. С оцифрованных копий напечатали книги, которые уже не мироточили, и отправили их в обычную, несекретную Ленинку.

Мотя толкнула двери, и они вошли в библиотеку.

– Здесь могут быть Курильщики, – сказал Кока.

– Кто? Какие курильщики? – не поняла Мотя.

– Ну как же! Специальные секретные курильщики Гопиуса⁵, чтобы сжечь любую секретную книгу. Чтобы врагу не досталась.

– Но это же наши курильщики, советские. А мы вовсе не враги. Ищи что-нибудь о крови.

Стены библиотеки состояли из книг, так плотно пригнанных друг к другу, что Кока не смог бы просунуть между ними даже лезвие ножа. Выше книги переходили в потолок и каким-то образом составляли арочный свод, и в центре было видно книгу, которая, как замковый камень, этот свод запирала.

На полу было просто книжное море, все было завалено в беспорядке валяющимися книгами, волнами занимавшими огромное помещение библиотеки. Местами застывшие цунами книг доходили почти до потолка, где-то море мелело, а кое-где рифами торчали стеллажи – там книги сохраняли даже алфавитный порядок, и на северной их стороне цвела плесень.

Кока спрыгнул в книжное море, пребольно ударившись щиколоткой о косо торчащую из развала книгу. Он выдернул ее, раскрыл и прочел:

В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа осеннего месяца хешвана в крытую колоннаду брошенной княжеской усадьбы вошел полковник Изенбек…

Кока пролистал еще несколько страниц:

Миролюбов извлек из своей набедренной повязки грязный, потрепанный парусиновый мешочек. Из него он вытащил нечто похожее на спутанный клубок бечевок, сплошь в узлах. Но это были не настоящие бечевки, а какие-то косички из древесной коры, столь ветхие, что, казалось, они вот-вот рассыплются от одного прикосновения; и в самом деле, когда старик дотронулся до них, из-под пальцев его посыпалась труха.

Не то…

Мотя тем временем дошла по высокой волне до стены, и уже карабкалась по ней. Было слышно, как она бормочет:

Некоторые тексты, если немного подержать в теплой воде, можно аккуратно отделить от бумаги – ну, как знаешь, в детстве, переводные картинки. И надо исхитриться как-то подержать их в воздухе, чтобы корочка текста подсохла, и никуда не прилипла, например, к пальцам – она потом очень трудно соскабливается, почти как китайский моментальный клей, прямо с кожей, а ходить с испачканными текстом пальцами как-то вообще не комильфо, все на тебя словно косятся: ты глянь на него, опять с текстами… вот, а потом высушенный текст можно истолочь в ступке и скурить. А некоторые размачивать бесполезно, они смешиваются с бумагой и превращаются в целюллозную кашу – из них разве что папье-маше делать, потому что растапливать ими русскую печь – так все колодцы пеплом забьешь, потом маяться, осиной прожигать, а если в места общего пользования класть – так для здоровья вредно, там же свинец. Бабушка, помнится, в жару ими окна от солнца завесила, всяческих там жалюзи и в заводе не было, так такой тошнотный запах стоял, просто ужас. А другие, знаешь, можно смело в кипятке замачивать, сдирать с них бумагу, прямо соскабливать, дать им размякнуть, а потом киянкой размочаливать, иногда даже на пласты нарезать приходится, и каждый пласт либо тоже киянкой, либо через вальцы. Некоторые, правда, легко на слои делятся, как сулугуни. Но такие тексты уже не покуришь – ими либо дыры в асфальте латать, либо растворять долго в бензине, и получается неплохое печное топливо для мазутных котлов, только хорошо фильтровать надо, а то форсунка моментально забивается какими-то нитками и прочим дреком. Ну, и запах от них, конечно…

Кока подышал на стекла очков, протер их платком, и вытащил следующий фолиант:

Когда они поднялись, – Митя поднялся, совершенно пораженный разочарованием, – она, перекрывая платок, поправляя волосы, спросила оживленным шепотом, – уже как близкий человек, как любовница: – Вот, говорят, сеть супермаркетов "Магнит" Путину принадлежит. Правда, ай нет? Вы не слыхали?

– Порнуха какая-то, – подумал Кока, и прочитал название: И. Бунин, "Митина любовь".

Он зашвырнул книгу к стене и взял следующую, с блестящей обложкой – The Holy Blood and the Holy Grail.

– Тут что-то про кровь, Мотя, – крикнул он.

– Читай, – откликнулась Мотя откуда-то сверху.

– Один тамплиер, сеньор де Сидон, любил знатную даму де Мараклеа; но та была отнята у него, так как умерла в юном возрасте. В ночь после похорон обезумевший от любви рыцарь проник в могилу, открыл ее и удовлетворил свое желание с безжизненным телом. И тогда из мрака донесся голос, приказывающий ему прийти сюда девять месяцев спустя, чтобы найти плод его деяния. Рыцарь повиновался приказанию, и когда подошло время, он снова открыл могилу; меж больших берцовых костей скелета он нашел голову. «Не расставайся с ней никогда, – сказал тот же голос, – потому что она принесет тебе все, что ты пожелаешь». Рыцарь унес ее с собой, и, начиная с этого дня, всюду, где бы он ни был, во всех делах, какие бы он ни предпринимал, голова была его ангелом хранителем и помогала ему творить чудеса, пока не стала собственностью кооператива "Озеро".

– Как интересно… Нет, Кока, ищи дальше.

Кока отбросил в сторону потрепанную книжицу "Москва-Титушки" какого-то Ерофеенко, и взял следующую – "Дидахе, Учение Господа народам через 12 апостолов", открыл наугад и прочел:

Всякий президент, приходящий к вам, пусть будет принят как Господь. Пусть он не остается больше одного срока; в случае же нужды может остаться и на второй; но если он пробудет три, то он лжепрезидент. Уходя, пусть президент ничего не возьмет, кроме хлеба до места ночлега; но если он потребует денег, то он лжепрезидент.

Выбросил и эту.

Мотя тем временем, как паук, вскарабкалась на потолок, и подбиралась к центру свода.

Кока вздохнул, и открыл следующую:

Черепами млекопитающих я заинтересовался еще в молодости. Понемногу начал их собирать – и собираю до сих пор. Вот уже больше тридцати лет. Ты не представляешь, сколько нужно времени и сил, чтобы понять один-единственный череп! В этом смысле понять живого человека из плоти и крови гораздо легче. Именно так! В этом я убежден. Хоть и понимаю, что тебе, молодому, с живой плотью общаться куда интереснее. Уох-хо-хо!.. – обрадовался князь Куря собственной шутке. – А я вот общаюсь с черепами и слушаю их звуки уже тридцать лет. Тридцать лет, скажу тебе, – срок немалый…

– Звуки? – переспросил Святослав. – Черепа издают звуки?

– Еще как! – тут же закивал печенег. – Каждый череп издает лишь ему присущие звуки. В каждом зашит свой неповторимый звуковой код. Черепа разговаривают. Да-да! Я не ради красного словца говорю. В самом буквальном смысле. Конечная цель моей работы и состоит в том, чтобы, ни много ни мало, расшифровать эти коды. И научиться их контролировать.

Зевая, Кока захлопнул томик, и прочел на обложке: И.А. Кошман, Учебник русской истории для нерусских детей.

Мотя добралась до книги – замкового камня, выдернула ее, и рухнула вниз вместе с кучей книг, составлявших потолок библиотеки. Когда пыль осела, Кока помог девочке выбраться из-под завала. Мотя была перемазана почему-то углем и мелом, и вся в паутине, но счастливо улыбалась, сжимая в руке томик.

– Смотри, – сказала она, – Иван Саввович Никитин, "Наша русская кровь на морозе горит!". Мотя открыла первую страницу и протянула Коке.

Кока поправил очки и прочел:

Основные характеристики русской крови. Различают дистиллятную маловязкую – для быстроходных, и высоковязкую, остаточную, для тихоходных (тракторных, судовых, стационарных и др.) двигателей. Дистиллятная состоит из гидроочищенных плазменных фракций прямой перегонки и до 1/5 из плазм каткрекинга и коксования. Вязкая русская кровь для тихоходных двигателей является смесью форменных элементов с плазменными фракциями. Теплота сгорания русской крови в среднем составляет 42624 кДж/кг (10180 ккал/кг).

Вязкость и содержание воды

Различают так называемую зимнюю и летнюю русскую кровь. Основное отличие в температуре предельной фильтруемости (ASTM D 6371) и температурах помутнения и застывания (ASTM D97, ASTM D2500), указанной в стандартах на эту кровь. Производство зимней русской крови обходится дороже, но без предварительного подогрева невозможно использовать летнюю русскую кровь при −10 °C, например. Ещё одной проблемой является повышенное содержание воды в русской крови. Вода отслаивается при хранении крови и собирается внизу, так как плотность крови меньше 1 кг/л. Водяная пробка в магистрали полностью блокирует работу двигателя. Требования межгосударственного стандарта ГОСТ 305-82 «Кровь русская. Технические условия» регламентируют кинематическую вязкость при 20 °C для летних сортов в пределах 3,0÷6,0 сСт, для зимних сортов 1,8÷5,0 сСт, для арктических 1,5÷4,0 сСт. Этот стандарт требует также отсутствия воды во всех марках крови.

Воспламеняемость

Основной показатель русской крови – это цетановое число (Л-45). Цетановое число характеризует способность крови к воспламенению в камере сгорания и равно объёмному содержанию цетана в смеси с α-метилнафталином, которое в стандартных условиях ASTM D613 имеет одинаковую воспламеняемость по сравнению с исследованной кровью. Температура вспышки, определённая по ASTM D93, для русской крови должна быть не выше 70 °C. Температура перегонки, определённая по ASTM D86, для русской крови не должна быть ниже 200 и выше 350 °C.

Содержание серы

В последнее время в рамках борьбы за экологию жёстко нормировано содержание серы в русской крови. Под серой здесь понимается содержание сернистых соединений – меркаптанов (R-SH), сульфидов (R-S-R), дисульфидов (R-S-S-R), тиофенов, тиофанов и др., а не элементарная сера как таковая; R – углеводородный радикал. Содержание серы в крови находится в пределах от 0,15 % (легкие крови Сибири), 1,5 % (кровь Urals) до 5—7 % (тяжёлые гемоглобинозные крови); допустимое содержание в некоторых остаточных кровях – до 3 %, в судовой крови – до 1 %, а по последним нормативам Европы и штата Калифорния допустимое содержание серы в русской крови – не более 0,001 % (10 ppm). Понижение содержания серы в РК, как правило, приводит к уменьшению её смазывающих свойств, поэтому для РК с ультранизким содержанием серы обязательным условием является наличие присадок.