Читать книгу: «Когда на небе нет звёзд», страница 8
Я никогда не принуждала его. Подумала Диана. Никогда! Затем она воссоздала в памяти образ своего пятилетнего Мира. Как ему шел тот серый, твидовый пиджачок!
«Мне неудобно. Крылья болят» пищал маленький Мир «Почему я должен его носить?»
«Почему ты больше не с аптекарем?»
«Почему ты больше не с тренером по плаванию?»
«Почему ты больше не со своим начальником?»
– Потому что, ты крылатый. – сказала Диана.
«А, почему ты с Виниром?»
– Потому что… Я думала, он другой. Что он лучше их всех.
Восемнадцатая глава
Мир
Пятница. Я пью горячий чай и заедаю ореховым печеньем, что недавно купила мама. Сама она ест вафли и говорит, толи с собой, толи с телевизором. Я представил, что на кухне сидим мы с Авророй. Она со скучающим видом смотрит на меня и громко стучит ложкой, пока размешивает какао. Я спрашиваю ее «о чем задумалась?». Она отвечает «у тебя дурацкое имя». «Зато полностью отражает мой характер» говорю я, на что Аврора спрашивает «считаешь себя пупом земли?». «Считаю себя дурацким». Она улыбнулась. Я сказал «над чем смеешься? Ты не лучше, раз встречаешься со мной». Она улыбнулась еще шире и спросила «правда считаешь себя дурацким?». «Только, если так считаешь ты».
Я отвлекся на резкий, громкий звук телевизора и спросил у мамы, что она там смотрит. Оказалось «Чудо в чуде», снова…
– Чем Асперский тебе так нравится? Актер, как актер. – спросил я.
– Он ПОТРЯСАЮЩИЙ актер. Он добился…
– Добился известности в сорок шесть лет. Ты много раз говорила.
– … Ему отказывали несколько тысяч раз. Представляешь? Тысяч! Асперского постоянно увольняли, потому что он убегал с работы на прослушивания. Друзья считали его идиотом. В сорок лет ни профессии, ни денег, ни семьи. Ты представляешь каково это, лелеять заветную мечту, когда буквально весь мир говорит тебе «и не надейся»? Но он доказал.
– Доказал, что действительно хороший актер, этого не отнять. И все-таки актеров, которые добились успеха после сорока, много. Я уж молчу о писателях и ученых, которых вообще признали, только после смерти.
– Это печально.
– Я не о том…
– Кому сдалась эта слава после смерти? Если они в раю, то какая им разница, что о них думают на земле? А если в аду то тем более… Ты любишь меня? – вдруг спросила мама.
– Да.
– Точно? – мама положила руку на мое плечо. – Ты никогда… не считал меня плохой матерью?
– Что это на тебя нашло?
– Просто… – мама поджала губы. – Ты не ответил.
– Ты лучшая мама, что у меня была и есть. – сказал я.
Мама улыбнулась и ушла.
Мама уехала на работу, или к мэру. Или, сначала на работу, потом к мэру. Сказала, что вернется поздно вечером, или через два дня. Я плохо ее слушал…
Сразу, как она вышла из дома, я вымыл наши кружки, блюдца, и убрал в сервант. А затем, продолжил нашу с Авророй беседу.
Вечер. А именно, шесть его часов. Лиза сидит напротив меня. Мы в ресторане. Ждем Вика А. Лиза уже составила список самых дорогих блюд меню, которые собралась попробовать.
Мы пришли на десять минут позже, уверенные в том, что Вик опоздает примерно, настолько же и сидим тут уже пятнадцать минут. Болтаем о всякой ерунде и едим хлеб из декоративной корзиночки.
– Как Расс? – спросил я.
– Все еще мой муж. – ответила Лиза.
– Придумала, что обидного скажешь Вику А?
– В голову ничего не пришло. К тому же я думаю он не придет. Он забыл о нас, как только мы попрощались, в той галерее. Это очевидно.
Я отвел взгляд от Лизы, и за ее спиной заметил Вика, разговаривающего с метрдотелем ресторана (полноватым парнем, с длинными волосами, убранными в хвост). Он указывает на нас. Наверное, предлагает проводить его. Но Вик отказался, так как идет к нам один.
– Очевидно. – повторяю я за Лизой.
Художник садится напротив нас.
– Привет.
– Привет.
– Привет. – сказал Вик, дружелюбно улыбнувшись сначала мне, потом Лизе. – Я чертовски голоден.
– Ты забыл картину. – заметила Лиза.
– Она в машине.
К нашему столику подошел официант. Я заказал вегетарианскую пиццу (никогда такую не пробовал). Лиза заказала салат с королевскими креветками, пасту и мороженное, покрытое золотым шоколадом. Вик заказал бутылку коньяка.
– Я думала, ты чертовски голоден.
– Да, поэтому и собираюсь нажраться.
Я невольно улыбнулся, хотя шутка такая себе.
Лиза произнесла: – Художник-алкоголик. Оригинально.
Наш новоиспеченный друг, внимательно посмотрев на нее, спросил: – А, этот сарказм. Он оригинален?
Затем Вик ухмыльнулся, не отводя взгляда от Лизы.
– Что? – спросила она.
– Ты назвала меня художником. Мило.
Лиза не нашла, что на это ответить.
Нам принесли заказ. Лиза принялась ковырять вилкой в салате, выбирая оттуда креветки. Я свернул кусок пиццы в трубочку, и засунул его в рот. Вик наполнил коньяком, ровно половину своего стакана; поднял его, и кивнув Лизе, сказал: – За оригинальность. – потом сделав один глоток, осушил стакан, не оставив там ни капли.
– Так… зачем ты нас пригласил? – спросил я.
– Ах, да… Твоя мама – Вик повернулся ко мне. – Можешь устроить нам встречу?
– Для чего?
– Для портрета. Сложно поверить, но она очень красивая. Многие в моем кругу, умоляли Диану попозировать им. Она все время отказывает. Уж не знаю, почему. Да это и не имеет значения… Познакомь нас. Или расскажи обо мне. Порекомендуй как-нибудь.
– Эм… прости, но меня тогда ты зачем пригласил? – спросила Лиза.
Вик замялся.
– Знаете, есть слово. – сказал он, снова взявшись за бутылку. – как жалость, только мягче…
– Из сочувствия! – снова произнес он, и показал указательным и средним, пальцами на Лизу. – Ты не похожа на девушку, которую часто куда-то приглашают. Считай это благотворительностью. Я большой добряк, по своей натуре.
Тишина.
Вдруг Лиза улыбнулась. А спустя две секунды, рассмеявшись, она встала из-за стола, взяла свою сумку, стянула с вешалки куртку и направилась к выходу. Я поспешил за ней.
– Подожди. – я схватил Лизу за руку у самого выхода из ресторана. – Хочешь, я изобью его? Я могу.
– Перестань. Если я и захочу чьего-нибудь избиения, сама это сделаю… Я могла бы сейчас лежать с мужем на диване… Так и знала, что не надо ехать сюда.
Лиза потянула руку к двери, чтобы открыть ее.
– Лиза…
– Ну что?
– Давай закажем весь ресторан, а потом выпьем и набьем горы посуды.
– Чтобы он после этого, себя вообще, святым считал?
В ресторан вошли двое. Нам с Лизой пришлось отойти на пару шагов, чтобы не преграждать им путь.
Лиза молчит. Я до сих пор держу ее за руку. Она тяжело дышит, отворачивается от меня. Делает все, чтобы мы не встретились взглядом.
– Мир, я… я, правда, выгляжу жалкой?
– Голодной? Да. Жалкой? Ни в коем случае. Это он жалкий.
– Ты говоришь, как твоя мама.
– Но тебе, ведь, стало лучше. – я улыбнулся Лизе.
Она улыбнувшись в ответ, сказала: – Возвращайся. А я поеду домой. Мы и так с Рассом в последнее время, редко остаемся наедине. То работа, то его родители приезжают… Я пойду. Съешь мою порцию.
– Хорошо. – я отпустил руку Лизы, и обнял ее. – До встречи.
– Пока.
Лиза ушла. Я вернулся к Вику. Он продолжал пить и разглядывал фотографии блюд в меню.
Я сел на свое прежнее место.
– Так… – я казал я Вику. – Ты прикидываешься идиотом или козлом?
– Смотря, что получилось лучше.
– Зачем?
– Зачем? А кто меня знает… Кстати! – Вик А отложил толстое меню на край стола. – Возвращаясь к этому. Твоя картина все еще в моей машине. Я хоть сейчас могу ее отдать.
– Да, точно… Ты хочешь нарисовать мою маму.
– Многие хотят нарисовать твою маму.
Я посмотрел на Вика.
– Это комплемент. – сказал он.
Я посмотрел на Вика снова. У него очень странные глаза, никак не разглядеть цвет, словно они размытые.
– А ты рисовать вообще умеешь?
– Это меньшая из моих забот, если честно.
Я задумался на полминуты.
– Мама сейчас вся в делах. – говорю я. – Но, думаю, если я поговорю с ней, она сможет выкроить для тебя время.
– Было бы здорово. Черт! Если все получится, я могу стать настоящей легендой! Я буду по гроб жизни тебе обязан.
– Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал.
– И это?
– Гулял когда-нибудь по свалкам? Рылся в мусоре?
– Я заинтригован.
– Мне нужны выброшенные рисунки. На салфетках, например или скомканной бумаге. На тетрадных листах и стикерах тоже можно. Пары мешков хватит. А потом доставь их по адресу, который я сейчас тебе напишу.
– Ты это серьезно?
– Абсолютно.
– И тогда ты устроишь нам с Дианой встречу.
– А ты отдашь мне картину.
Вик внимательно смотрит на меня.
Вдруг он засмеялся. Звонко, глуповато, как ребенок. И так же громко. Наверное, его слышно даже на втором этаже ресторана.
– Знаешь, я отдам тебе картину прямо сегодня… Давно я не рылся в мусоре… Будет весело.
– Даже не спросишь, зачем мне это?
– Мне должно быть дело?
Вик придвинул к себе тарелку с салатом, который заказала Лиза. Взял ее вилку и начал есть, отодвинутые ей в кучку, креветки. Я же взялся за мороженное.
– Лиза твоя подруга, да?
– Как ты понял?
– У нее есть кольцо, у тебя нет. К тому же, будь вы парочкой, ты бы здесь не остался… У нее хороший вкус. – Вик продолжает есть, вытаскивая из тарелки маслины. – Жаль, она скучная.
– Это почему?
– Все, кто носит это. – Вик вытянул передо мной свою руку, оттопырив безымянный палец и показав на него указательным пальцем другой руки. – для меня скучные… А ты и правда, псих?
– Да. То есть… Да.
– Тебя уже стерилизовали?
– Закон еще не в силе.
– Понятно… Интересно, это больно?
Я ничего на это не сказал. Вик тоже решил помолчать какое-то время. Так что мы просто едим в тишине. Если тишиной можно назвать тихую музыку из колонок, и звуки болтающих и жующих что-то, людей.
– Как ты додумался до списков покупок? – спросил я. Мне хотелось спросить об этом еще на выставке.
– Первое, что пришло в голову.
…
– И, это все? Весь твой рассказ?
– Ага.
– И это сразу стало популярным?
– Да.
– Тебе очень повезло.
– О, я знаю.
Девятнадцатая глава
Диана
Диана сидела на краю кровати, расчесывала свои волосы. Рядом лежал мэр. Скрестив руки за головой, он внимательно наблюдал, как непослушные пряди рыжих волос, покорно расправляются, сталкиваясь с жесткими зубчиками расчески. Его это успокаивало.
– Я хочу вернуть Мира к рисованию. У него так хорошо получалось раньше. И он не говорил об Авроре, когда этим занимался… Еще хорошо бы уговорить его выбраться из Аквариума, хотя-бы на пару дней.
– Таким, как Мир, почти невозможно выбраться в другой город, хотя-бы на пару часов.
– Я знаю. Но у меня жених мэр города. Думаю, он сможет в этом помочь… – женщина игриво повела плечами и, из-под завесы алых губ, показала белоснежные зубы. – Я же не собираюсь навсегда переезжать. – слукавила Диана (потому как в тайне, это было одной из ее самых желанных мечтаний). Просто хочу, чтобы Мир начал впускать в свою жизнь хоть что-то новое, хоть по чуть чуть. Уже давно пара…
– Чем остальные города отличаются от нашего?
– Многим. Архитектурой. Техникой. Традициями. Политикой… Во всех городах, где я была, властей выбирают простые люди. Причем участвуют все, кому уже исполнилось двадцать лет. И только у нас мэра выбирают главы администраций.
– А люди?
– Люди тоже отличаются. Но одинаковая черта все же есть.
– Какая?
– Если твое мнение не совпадает с их мнением, лучше помалкивать. Иначе, порвут на части… Странно, что ты никогда не выезжал за пределы Аквариума, хотя-бы в познавательных целях.
– Я уже познал все, что хотел. И сделал это здесь.
…
– Считаешь это правильно, что крылатые должны скрывать свои крылья? – спросила Диана закончив с волосами.
– Должны? Их кто то заставляет?
– Нет. Но, никому не нравится, если они этого не делают.
Мэр ухмыльнулся.
– Теперь ты будешь испытывать вину вообще перед всеми крылатыми?
– Нет. – фыркнула Диана, словно лиса. Потом убрала расческу и легла на кровать. – Как они все-таки, появились? Каким образом?… Я полистала однажды «серую книгу». Думала, она мне что-нибудь пояснит.
– Если хотела найти ответы, ты выбрала не ту книгу.
– Для чего она вообще нужна?
– Эту загадку мне, когда-нибудь хотелось бы разгадать.
Из тумбочки со стороны мэра, послышалось тонкое пиликанье. Мужчина открыл ящик, вытащил из него сотовый телефон, и поставил его на зарядное устройство.
– Разве это не лицемерие? – в шутку спросила Диана.
– Я считаю, у каждого может быть столько лиц, сколько он хочет. – так же в шутку, ответил мэр. – К тому же, я использую его только в крайних случаях.
– Например?
– Например, когда вызывал скорую твоему сыну.
Мэр придвинулся к женщине. Начал гладить ее шею, плечи, лицо. Диана еле заметно вздрогнула и мысленно отругала себя за то, что так долго встречается с мэром, но еще не привыкла к его холодным рукам… Она повернулась к мэру лицом, и издав изнеженный стон, лениво улыбнулась.
– Когда я гостила в Лиловой роще, – сказала она. – мне показали один фильм. В Аквариуме он считался бы запрещенным.
– О чем фильм?
– О крылатых.
– Ты раньше не рассказывала.
– Думала, тебе будет неинтересно. Там ни одного факта. Только теории, и много пустой болтовни.
– Мне интересно. – мэр убрал свою руку с лица Дианы, и положил на ее талию.
– Фильм начинался с непонятных обрывков кадров; со слов «Все случилось неожиданно. Вчера был обычный день. А сегодня, какая-то женщина, родила младенца со странными отростками на спине» Сейчас этому младенцу уже сто семь лет… Никто не знал, как к этому относится. А тем временем, число крылатых увеличивалось. Это происходило по всему миру. Кто-то заикнулся, что люди с крыльями новая ступень эволюции. Зря. Возмущению людей не было предела. Наверное, это и стало причиной всеобщей ненависти. Представь, тебе сказали, что ты на этой планете не номер один а, всего лишь некая промежуточная его форма. Как куколка перед бабочкой.
Мэр поцеловал Диану в уголок рта. Его рука скользнула вниз, по ее животу.
– Никто бы не посмел мне такого сказать.
– А еще, ты знаешь, кто такие ангелы?
Мэр задумался на секунду.
– Не слышал о таких.
– Это мифические существа, что-то вроде русалок, как я поняла, или единорогов. Только ангелы упоминались не в сказках… Выглядели они, как люди с крыльями и жили на небе. Считалось, что ангелы лучше людей, что у них нет недостатков, нет пороков, что они идеальны. Слово «ангел» было, например, связано с очень красивой внешностью.
– Может, мне называть тебя ангелом? – тихо спросил мэр.
– Пол планеты вычеркнули упоминания об ангелах из всех книг, фильмов, статей… Отовсюду. Чтобы люди… не смущались.
– Это вселишь теория. Ты сама сказала. Фактов в фильме не было.
– Мне нравиться думать, что это правда.
– Почему?
– Так, у нас была бы хоть какая-то причина… Все лучше, чем ненавидеть просто так.
– Любить просто так можно, а ненавидеть нельзя? – спросил мэр.
– А ты любишь меня просто так?
Мэр улыбнулся. Запустил лицо в волосы женщины. Вдохнул их аромат. Провел пальцами по ее бедрам. Она в свою очередь, скользнула рукой по промежности мэра. Так она делала лишь, когда чувства полностью захватывали ее разум.
Мужчина перестал гладить Диану.
Она убрала руку и передвинулась, невольно представляя перед глазами белый, сияющий шрам, что начинался на левой внутренней части бедра, проходил прямо через половой член и, заканчивался правой, внутренней частью бедра. Будь у меня такой шрам, думала Диана, я бы тоже стеснялась.
– Может, если бы ты мне рассказал… Мы столько лет друг друга знаем. – как можно тактичнее произнесла Диана.
– Нет. – сказал мэр, не меняя тон голоса. Затем он выключил свет, и их ласки продолжились.
Двадцатая глава
Мир
Мы попрощались в половину двенадцатого. Вик А, еле стоявший на ногах, десять минут пытался найти картину в своем багажнике. Когда он это сделал, я отнял у него ключи и отдал метрдотелю.
На улице стоит безветренная, безоблачная ночь. На небе поблескивал месяц уходящей луны. Улицы были почти пустыми. Мне захотелось пойти домой пешком. И по пути заглянуть в ненорбар, поболтать с Марком, и выпить пару бокалов пива.
Я не спеша бреду по тротуару, любуюсь безлюдностью улицы и думаю, чем бы я занялся, если бы все люди в городе исчезли? Буду орать во все горло? Грабить магазины? Достану тысячи книг и литры клея, и сооружу из всего этого памятник в свою честь? Открою вольеры зоопарка и устрою небольшой хаос? Разобью пару окон… Скорее всего, я просто буду бродить по улицам и наслаждаться покоем и одиночеством, внезапно обрушившимися на меня.
Три часа ночи. Я дома. Разворачиваю коричневую, оберточную бумагу и не без улыбки смотрю на свое приобретение. Карусель, клоун, цветы, дома, девушка… В этом определенно что-то есть. Не в деталях, не в цвете, а именно во взгляде. Таких чистых, выразительных глаз я кажется еще не встречал.
Я поставил картину на пол, облокотив на тумбочку. И сел на кровать. Спать не хочется. Я спустился в гостиную и включил телевизор.
Реклама.
Реклама.
Второсортный ужастик.
Новости шоу бизнеса. Почему нет?
Я оставил на новостях, убрал пульт и положил под голову подушку.
Задорный женский голос, повествует: «Известную актрису, певицу и автора собственной биографической книги, Ларину, номинировали на хрустального колибри за роль страдающей шизофренией, журналистки, влюбившейся в своего начальника. Фильм вышел еще в начале прошлого года, и был обруган и критиками и зрителями. Даже самые преданные фанаты Лорины посчитали его глупым и надуманным. Но все до одного признали, что Лорина сыграла в нем просто великолепно!
Еще до съемочного процесса у молодой актрисы, состоялась фотосессия, где она предстала, одетой в смирительную рубашку. Фотографии так же пришлись всем по душе»
На экране стали появляться эти самые фотографии. Неестественно бледный, цвет кожи. Растрепанные волосы. При этом яркий вечерний макияж. «Материал предоставил журнал «Все самое прекрасное»
«Как же это мило» произнес Второй, что сидит на противоположной стороне дивана «Народ фанатеет от безумия, когда оно такое странное и загадочное, подающееся в красивой, глянцевой упаковке. А потом злорадствует и кривится, если видит тоже самое вживую»
– Ты это о ком?
«О тех, чьи дела были куда хуже, чем твои. О ребятах, кому было суждено стать жителями больницы, а не временными ее пациентами. Помнишь таких?»
Да, я помню… Блеклые, почти бесцветные, зрачки. Сальные волосы. Изо рта пахнет таблетками.
«По взгляду некоторых можно прочесть всю их историю. Ты любил так делать – придумывать детали. Но основа истории всегда была одна: давным-давно один бедняга заблудился в собственном безумии а, когда его вытащили, он понял, что там (в извилистых тоннелях подсознания) ему было намного лучше»
Второй странной взглянул на меня. Я выключил телевизор. Задумался. В больнице я часто встречал людей, о которых сказал Второй. И предпочел бы вообще никогда не видеть. Рядом с ними в воздухе витала обреченность, безвыходность. Нечто, худшее, чем смерть.
Я встал с дивана и ушел спать.
– Мииир, Мир? – это голос мамы зовет меня. – Мир. – мамина рука гладит мой лоб.
Я открыл глаза. Мама, склонившись над моим лицом, улыбается.
– Привет. – хрипло сказал я. – Во сколько ты вчера вернулась?
– Я вернулась сегодня. Мне сейчас нужно уехать на пару дней, по работе. Я заполнила холодильник едой, до отказа. И еще положила денег на тумбочку.
– У меня от пособия еще много осталось.
– На всякий случай, пусть полежат. Мэр хотел поговорит с тобой, зайдешь к нему в больницу сегодня или завтра, хорошо?
Я выдохнул: – Хорошо.
– Я люблю тебя.
– Я тоже.
Мама встала и пошла в сторону двери.
– Мам.
– Да? – она повернулась ко мне.
– Не хочешь стать обладательницей собственного портрета?
– А кто будет рисовать? Ты? – мама оживилась.
– Нет. Знаешь Вика А? Мы с Лизой встретили его в галерее. Он подарил мне картину. А еще, он мечтает тебя нарисовать.
– Так ты пообещал ему, что я соглашусь?
– Конечно, нет. Я сказал, что сделаю все возможное. Так ты хочешь?
– Нет. Пока, сын. – мама послала мне воздушный поцелуй и покинула мою комнату.
– Я сделал все, что мог… – пробурчал я, и попытался снова заснуть, но ничего не вышло.
В больнице, на четвертом этаже, проблем со сном никогда не было. Неужели я скучаю по тем дням? Я лежу в кровати уже час. Все еще надеюсь вырубиться.
«Ударься головой о стену. Точно вырубишься. А может, еще и в больницу вернут» сказал Второй, лежащий под кроватью.
Вдруг, раздался телефонный звонок. Я нехотя вылезаю из кровати. Спускаюсь по лестнице. Поднимаю трубку. Прикладываю к уху.
– Ало?
– Это Марк.
– Привет.
– Мир, ты помнишь, как заходил вчера ночью ко мне в бар?
– Конечно.
– А после этого, что было?
– Я пошел домой.
– Ты ведь немного выпил, да?
– Пару бокалов всего.
– Можешь приехать ко мне?
– Зачем?
– Неизвестный вчера ночью разбил окна в одном приюте для умалишенных, чудом никто не пострадал.
Я устало вздохнул.
Мне нравится Марк, но иногда я хочу, чтобы он тихо мирно умер от остановки сердца, в своей кровати, или кресле-качалке, что ему больше нравится…
– Мне сказать снова? Это был не я. Пока… – я бросил трубку, вздохнул, протер глаза, стиснул зубы. И воспроизвел еще пару вещей, которые делают раздраженные люди.
Ко мне по лестнице, спустился Второй. Полюбовавшись им с минуту, я, склонив на бок голову, спросил: – Это точно не мы?
«Точно» ответил он «Я бы знал»
– Мне даже жаль… Знаешь, когда Аврора проснется, мы обязательно вместе разобьем что-нибудь.
Марк. Марк. Марк… Что с ним не так? Он ведь здоров. Откуда эти навязчивые мысли? Почему ему так хочется, чтобы это был я? Прямо, как пять лет назад, когда он думал, что его сестра скоро умрет, стоило ей один раз пожаловаться на боль в суставах.
Я вспомнил о сестре Марка, Эльвире. Я видел ее всего пару раз, но впечатление осталось сильное. Уж не знаю, какая она, с другими людьми, но рядом с Марком, Эльвира вела себя, как нечто среднее, между курицы наседки и коршуном. Длинные, тонкие пальцы обычно мертвой хваткой вцеплялись в рубашку Марка сразу, как только он к ней подходил. А когда они прогуливались по коридору больницы или по ее территории, на улице, она не упускала ни единой возможности вытереть Марку лицо, помочь высморкаться в платочек или убрать какую-нибудь пылинку с его одежды. Если Эльвира говорила что-то вроде: «Я постирала твою верхнюю одежду», после этого выдерживала паузу, чтобы Марк поблагодарил ее, потом Эльвира кивала и говорила дальше. Было странно наблюдать за всем этим, даже мерзко. Но Марк сам просил меня не оставлять их одних в тот день, и еще в парочку других.
Я уже говорил про гудение труб, которые так напрягали Марка? Так вот, однажды, когда мы с ним снова вместе мылись. Это происходило не так часто, как может показаться, на самом деле всего два раза… В общем, громкий звук, издаваемый трубой, в конце концов доконал Марка. Он взбесился. Вылез из ванны, сорвал со стены железную полку с вешалками, и начал бить ею по трубе. Разумеется, никаких повреждений, кроме нескольких царапин, полка трубе не причинила. Это разозлило Марка еще больше и он швырнул ею в окно. Стекла разлетелись в разные стороны. Потом он мигом успокоился, и забрался обратно в ванну. Через несколько секунд к нам вбежал санитар.
Марк до этого момента, вел себя совершенно спокойно. Ни апатии, ни агрессии. Лишь тревога перед приездом сестры. И то, он очень хорошо ее скрывал. Марку даже намекали, что если он дальше будет себя хорошо вести, через неделю другую, его выпишут. Поэтому, в случившемся я обвинил себя. Марк же просто молчал, пребывая в каком-то ступоре. А на следующий день он спросил, зачем я взял вину. Я шутя ответил, что сам давно хотел это сделать. Марк восхитился моей храбростью. Глупо. Я давно знал обо всех уловках, всех наказаниях больницы. Со мной бы не сделали вещей, которых бы множество раз не сделали уже. Новые таблетки, пристальные взгляды, запрет сладкого, запрет видеться с мамой… ко всему этому я привык. На все это мне было давно наплевать… Марк спутал храбрость с безразличием.
Остальные в больнице иногда спрашивали о причине моего поступка. Я каждый раз отвечал одно и то же: «Я ненавидел это окно. Оно слепило мне глаза»
Двадцать первая глава
Лиза
В четырнадцать лет Лиза написала коротенький рассказ. Назывался он «мальчик, который кое-что понял». Повествование шло о тощем, длинноволосом мальчике, по имени Резинка. После школы он подрабатывал в доме престарелых, где умирающие старики рассказывали ему свои секреты. Мальчик ни об одном секрете ни разу не проболтался, даже если это было очень важно, например, когда речь шла об огромном наследстве. Все рассказанное ему, считалось стертым из истории, как-будто никаких событий и не было.
Резинка был высокомерным. Держа в голове тот или иной секрет, он чувствовал то, что чувствует человек, держащий нож у горла другого человека – самую настоящую власть. Резинка мог в любой момент отпустить поведанную ему тайну, даруя ей жизнь, на десяток или даже, на несколько десятков лет, но предпочитал удерживать, чтобы ее зарыли в землю вместе с ним. С каждым днем, мальчик ощущал больше власти. Словно внутри него жили сотни маленьких жизней, которые кричали и царапали стены своих тюрем. Однажды Резинка решил, что имеет власть над самим прошлым. Это осознание дарило ему энергию, отличное настроение, бойкость, ловкость и силу. Он играл в футбол с остальными детьми и его команда всегда выигрывала. Он получал только отличные оценки и везде успевал. А когда наступала ночь, Резинка подходил к окну, представляя, как берет полотно прошлого и вырубает из него целые куски, чьих-то историй, огромным топором.
Так продолжалось несколько месяцев, до самого разгара лета. Резинка лежал на берегу реки, размышлял о водяных жуках, как вдруг, непонятно как и почему, понял, что нет у него никакой власти над прошлым. Оно уже произошло, и ничто этого не изменит. А секретам плевать хранят их, или ведают о них.
То, что Резинка понял, забыть уже было невозможно.
В жизни мальчика наступила черная полоса. Ушло и настроение и энергия. Казалось, его покинули даже жизненные силы. Он мрачно бродил по городу и отчаянно пытался вернуться в прошлое, когда глупый мозг еще не понял страшную правду. Гуляя по лесу, Резинка, в порыве сильнейшего отчаяния, ударился головой о дерево, надеясь таким образом все исправить. Нельзя сказать, что у него этого не получилось. Резинка забыл абсолютно все, даже свое имя. Рассказ заканчивается таким предложением: «Резинка медленно шел по лестнице, держа за руку медсестру и не понимал, насколько счастливым стал»
Единственным, кто прочитал это, был Мир.
Мир похвалил рассказ. Сказал, что ему понравилась высокомерность мальчика и то, чем закончилась вся история. Так же сказал, что Лиза прирожденный писатель. А, еще спустя минуту, признался, что не понял ни морали, ни смысла истории.
Иногда Лиза думает, что это именно она отвадила Мира от любви к книгам.
Лиза проснулась в восемь утра. Выпила стакан воды, помылась, причесала волосы, заправила кровать. В полдевятого, она позавтракала овсяной кашей, зеленым яблоком и чаем без сахара. После этого, десять минут наблюдала за моргающей лампочкой в люстре, чье мигание будто специально напоминало ритм старой глупой песенки, припев которой был примерно таким: «Тебе здесь не место. Тебе здесь не место. Ты должна уйти».
В девять, Лиза взялась читать книгу. В десять, убрала ее и снова взяла. В двенадцать часов, книга была полностью дочитана. Тогда Лиза принялась мыть посуду, оставшуюся еще после вчерашнего ужина.
В полпервого, Лиза открыла дверь своего кабинета, подошла к столу, села в кресло. Громадный стол, занимающий половину кабинета был чистым, ничем не заставленным. Лишь небольшая пишущая машинка с пыльными клавишами, нарушала его изящную пустоту. Из машинки торчал лист. Лиза взглянула в него, и вслух прочитала написанное: – И тогда уставший Иланий выкинул посох в болото, и, вдруг, понял…
Незаконченность предложения, не прекращала портить настроение девушке. Пора дописать его. Давно уже пора… Лиза положила свои пальцы на клавиши и задумалась. Что понял Иланий? Что он мог понять? Ведь она знала это, уже давно придумала. Но теперь почему-то забыла… Может, Иланий понял, что он неудачник? Тогда, он ни чем не будет отличаться от остальных персонажей ее рассказов… Может, Иланий понял, что его отец был прав? Хотя, это тоже самое, что и первый вариант, только другими словами… Может, Иланий понял, что ему не стоило идти за первой же феей, позвавшей его к себе домой?… Рядом с головой Лизы прожужжала муха. Сделав несколько кругов над печатной машинкой, она села на левую руку Лизы, и успела преодолеть расстояние между кистью и локтем, прежде чем Лиза замахнулась в тщетной попытке пришлепнуть насекомое. Муха улетела.
В полвторого, Лиза встала; размялась; пощипала затекшие ноги. Затем вытащила из машинки лист, и прочитала про себя: «И тогда уставший Иланий выкинул посох в болото и вдруг, понял, что Лиза бездарность». Лиза смяла лист. Выкинула его в урну.
Следующие сорок минут она лежала на ковре в гостиной и пролежала бы там еще столько же, если бы в дверь не позвонили. Это в гости пришли Марго и Натан, родители Расса. Отлично. Подумала Лиза. Именно сегодня, когда Расс в отъезде. Замечательно.
Они сидели в гостиной. Лиза разлила апельсиновый (любимый Марго) чай по фарфоровым чашечкам. Поставила на стол вазу с заварными пирожными и села на диван, закинув левую ногу на правую зная, что Марго такой позы не одобряет.
– Как твоя книга, Лиза? – спросила Марго, шестидесятилетняя женщина, одетая в бледный, желтый свитер и темно синие, зауженные штаны.
У Марго были большие зеленые глаза, при дневном свете кажущиеся изумрудными; маленький острый нос; высокие скулы; тонкие губы; платиновые волосы, убранные серебряным ободком. Глубокие морщины, покрывающие все лицо, были небрежно запудрены. Из-за чего кожа Марго была похожа на сухарь в сахарной пудре. Из-под кожи на толстых руках и шее, выпирали синие вены. Над воротником свитера свисал второй подбородок. Лиза много раз видела старые фотографии своей свекрови и признает, что в молодости Марго была очень красивой, но сейчас… сейчас она больше напоминала растолстевшую птицу.
– Книга продвигается. – сказала Лиза.
– Как именно продвигается?
– В своем темпе.
– В каком темпе?
– В своем.
Лиза посмотрела в глаза Марго, отпила немного из чашки и подумала: Если я вам так не нравлюсь, просто закажите меня уже киллеру и покончим с этим.
– Не приставай, Марго. Напишет, когда напишет. – сказал Натан. Бородатый, шестидесятипятилетний мужчина, выглядевший еще более разъевшимся, чем его жена.
– А как твоя выставка этого… уличного искусства? – снова спросила Марго.
– У меня пока недостаточно материала.
– В нашем то городе, где мусор буквально на каждом шагу? (это конечно было преувеличением. А, может и нет. Смотря, что Марго считала мусором). – Марго вздохнула. – Мы построили здесь два перерабатывающих завода. И для чего?
