Читать книгу: «Напиши обо мне песню. Ту, что с красивой лирикой», страница 2

Наверное, некоторым людям, вроде меня, важно давать определения. Без них шатает и штормит, без них тревожно, непонятно, нечестно. Когда я понимаю, что происходит, я тверже стою на ногах. Когда нет определений, я как неумело управляемый корабль, трос размотан, меня кренит не в ту сторону, относит не к тем берегам. Люблю быть в смелых руках. Люблю, когда понятно. Как жаль и как прекрасно выйти из возраста, где тревогу путаешь с любовью. Сегодня, не ожидая (но зная, что он напишет) его ответа, мой живот всякий раз делал неприятное сальто, когда случайно залетевшая мысль о нем заседала в моей голове. Я очень хорошо знала его ответ, но я не хотела его слышать, я была не согласна, я протестовала в душе. Когда находишь человека, с которым настолько легко, интересно и спокойно, разве можно с ровным сердцем принять отказ? Приходится принимать и уважать это решение.

Самое страшное – ожидание. Когда все случается, вы уговариваете живот перестать запускать карусели, спорите с ним около часа, даете ему покричать. А потом у вас внутри просто уставшее разочарованное лицо Киллиана Мерфи, утомившееся прощать и злиться. Вы разочарованы, вы опустошены, но это уничтожающее чувство в животе проходит. Потому что вы уже ничего не ждете, вам дали ответ и вы вынуждены, как взрослая, считаться с ним. Если бы ваше мнение было интересно другому человеку, он бы спросил. Так как вы взрослая и слушаете внимательно, то, конечно же, слышите, что вас там нет. И никогда не было. Так много слов несказанных ему, там много нежности и тем для длинных разговоров. Я решаюсь в мыслях своих на объятия. Провожу рукой по его коротким волосам, чуть вставая на корточки, задерживаю ладонь на его щеке, слегка притягиваю за куртку, чтобы поцеловать, медленно прижимаясь губами, задерживаясь в этом поцелуе, закрывая глаза, закрывая волнение, закрывая наши шансы на что-то настоящее. В моей голове мы стоим на том самом мосту в Т., под тем самым дождем. И этот поцелуй между нами, который должен был случиться, случается.

Д.останавливается возле маленькой школы. Он описывает мне женщину, которую мы должны забрать, просит пройтись оглядеться.

Мы садимся в машину, я рядом с Д., женщина на заднее сидение. Она немного нервничает, но старается скрыть за увлеченным рассказом о недавно посаженных цветах и покрашенных в школе окнах. Почему она так нервничает? По правде, я и сама подсела на эту горку, где нужно обязательно поддерживать беседу, иначе у вас под ногами взорвется бомба. Как только у меня сбивается дыхание, я прошу Д.включить музыку.Думаю о том, что хочу послушать фонк и вжать до конца крайнюю правую. Д.чуть незаметно мотает головой и включает Saluki.Возле школы никого нет, цветы в больших глиняных горшках мерно покачиваются под слабым прохладным ветром. Школа совсем маленькая, в два этажа. Она кажется мне очень старой, но хорошо ухоженной. Взять только цветы на ступенях, за ними точно следят и не забывают поливать. На окнах белые занавески, на подоконниках бережно выставлены книги, корешки которых слегка выцвели на солнце. Я решаюсь позвать нашу новую попутчицу, которая точно должна быть где-то тут, но мы ее пока не видим. Вблизи слышится глухой стук и извиняющийся голос женщины. Я замечаю какое-то движение вдали и приближающуюся тонкую фигуру с копной коротких рыжий волос. Она спешно подходит ко мне, робко улыбаясь. Совсем тоненькая, как тросинка, немного покачивается на ходу, будто бы ветер в эту пору года для нее оказывается слишком сильным. Я немного сжимаюсь и приветливо машу ей рукой. Спрашиваю, нужна ли ей помощь, и сообщаю, что Д.уже ждет нас в машине. Она облегченно выдыхает и сообщает мне, что мой красивый водитель очень пунктуален, и что она готова ехать.

Вряд ли нашей попутчице придется такое по вкусу. А мне приходится. Я раскачиваюсь и раскачиваю свои мысли.Однако. Ладно.

Какой вкус слез у М.? Наверняка горький.

Она выглядит как человек, повидавший в жизни немало толчков и ступеней. Мы слушаем музыку и молчим. Каждый о своем. Лучше бы включил фонк и вдавил газ.

Песня заканчивается. Она выдыхает, словно готовится рассказать нам что-то для нее важное и грустное. Мы с Д.совсем неподвижны, словно ледяные фигуры, ждущие первых лучей солнца.

У нее был ребенок. Как и многие матери, она возлагала надежды и верила в лучшую для той жизнь. Ее отец был военным, строго следящим за укладом в семье, перевозя жену, дочь и младшего брата из города в город, из страны в страну. Они задержались в М., где государство милостиво предложило им трехкомнатную квартиру, военную пенсию и плоды уставшего сознания, незадолго до больничной палаты бросающееся с ножом в коридоре на членов своей семьи. М.и ее мать вдвоем пытались защититься и успокоить отца и мужа. Ее маленькая дочь кричала, закрывая голову руками, сидя на корточках в прихожей, молила перестать, не понимала, как любящий дедушка, оставлявший для нее конфеты на нижней полке в шкафу, мог быть таким жестоким. Много лет спустя поняла, что тогда его уже больше с ними не было. Тот человек выглядел как он, но внутри разрастался холодный хаус, пожирающий все воспоминания о своих родных, крадущий его у них, не жалеющий и не знающий сострадания. Он угасал быстро. Последним воспоминанием ее дочери стала пустая площадка возле больницы и припаркованная машина, из которой она боялась выйти, чтобы попрощаться. Хотела выйти, но не смогла. Позже М.сказала, что он звал свою внучку, называл ее по имени, хотел увидеть. Он помнил только ее. Но она так и не смогла выйти из той машины, Так и не смогла после себе простить, что не попрощалась.

Так они стали жили втроем. Три поколения женщин, поддерживающих и подавляющих друг друга.

Дочь М. растила ее мать, пока сама она, не жалея сил и молодости, отдавала свои дни работе. Как позже призналась Д. М., настоящей матерью для ее ребенка стала бабушка. С ней у нее была выстроена связь теплая и доверительная. Бабушка готовила обед и собирала в школу, отвозила на танцы, в бассейн, на музыку. Журила, обнимала и каждый раз покупала ей маленький пакетик сладких орешков перед занятиями. Вряд ли есть важнее человек в ее жизни, чем моя мама, призналась она нам и прерывисто выдохнула.

Пока дочь оставалась ребенком, все, как ей казалось, шло хорошо. Было сложно, но они справлялись. Однажды в детском саду случился неприятный случай. М.сгорала от стыда и злилась. Ее ребенок взял чужую игрушку. На вопрос, где она, дочь ничего не отвечала. Той ночью М.позвала ее к себе и заставила повторить страшную клятву, ломающую и жестокую. Если она еще раз обманет, то ее мама умрет. М.заставила дочь повторить эти слова, а потом велела идти спать.

Нужно ли говорить о том, какая власть и боль досталась в тот момент пятилетней девочке?

Когда дочь училась на третьем курсе, М.попала в больницу. Больше суток никто не хотел говорить, где ее мама и что произошло. Как только состояние стабилизировалось, ее отвели в отделение реанимации. М.выглядела как хрупкая фарфоровая кукла, к которой так страшно было прикасаться. Она протянула дочери сложенный листок, где детским, не ее затейливо аккуратным почерком, было написано прощание. Этот листок до сих пор бережно лежит в одном из дневников ее дочери, охраняемых записными книжками, старыми фото и сточенными карандашами.

Когда М.снова и снова попадала в больницу, ее дочь снова и снова тихо задавалась вопросом. Разве она кому-то соврала?

Их отношения не были теплыми. Они были сдержаны, были сухи. После несчастного случая М.стала теплой и заботливой матерью, она хотела быть на связи как можно чаще, как можно ближе, как нужно было раньше, как невозможно стало сейчас.

Желание завести связь стало навязчивым. М.часто звонила, писала поучительные сообщения и бросала обиду, заставляющие ее дочь испытывать вину за нежелание общаться так, как нужно было ее матери.

Как-то осенью они перестали общаться. Она говорит Д.,что это было подобно ледяной горной реке, в которую ее вкинули спящую, связанную, невиновную. То было сильное чувство несправедливости и отвержения. Она решила, что больше не станет навязывать себя, просто тихо продолжит жить свою жизнь и примет эту разлуку. Но каждое утро начиналось с толчка в живот, грудь, горло. Било знакомой всем волной, выворачивая легкие и выжигая слезы, а потом голодной змеей уползало в темные воды ее холодного спокойствия. Ложилась спать, зачитываясь художкой, пила таблетки, нашла мужчину. Первого мужчину после ее отца. Глупого, ленивого неудачника. Как часто она говорила своей девочке о том, что они похожи, как только та делала что-то вопреки ее залогам правильного.

М.не могла понять, почему ее ребенок так плохо воспитан, почему оборвал эту связь, неужели ей неинтересно, как она?

Спустя три месяца она решилась позвонить. Они поговорили. Тепло, вежливо и искренне. Им обеим стало легче, им обеим было стыдно. Им обеим было жаль. Так искренне жаль, что все попытки выстроить здоровую и крепкую любовь не получились, что нет дорог в обход этой пропасти между ними, что кто-то просто не знает, как туда идти, а кто-то просто не готов.

Они поддерживают эту связь, как держат на руках засыпающего котенка, нежно и пугливо, боясь, что дрогнет рука, и тот проснется, убежит.

Как важно было бы поговорить, как нужно было бы понять друг друга и подарить этот шанс на прощение и принятие.

Как больно было мне слушать историю этой женщины, смотреть в ее серые глаза через зеркальце заднего вида, видеть, как переплетаются ее пальцы на худых коленях, неловко застегивая пуговицы на старом пиджаке.

Меня съедало сожаление. Я отвела взгляд от М.и заплакала. Совсем тихо, чтобы никто не заметил. Я видела, насколько она одинока, насколько держит ее эта тонкая, почти исчезнувшая связь с ее ребенком, насколько держит ее вера в будущее между ними. Насколько несбыточным мне кажется ее желание.

Куда мы везем М.? Я бы отвезла ее в осенний парк, где застилают землю оранжевые кленовые листья, где так тепло и знакомо пахнет земля, прикоснувшаяся с каплями дождя, где папы кружат дочерей на руках и покупают им сладкую вату, где плетеные корзинки на покрывалах, где держатся за руки и принимают друг друга, где есть все время мира, чтобы научиться любить и стать семьей.

Мы действительно подъезжаем к парку, она опирается левой рукой на сидение, помогая себе выйти из машины. Я скоро подбегаю к ней и придерживаю, хочу ей помочь.

Она сияет и говорит, что они с дочерью договорились о прогулке. Она с минуту на минуту будет здесь. Я шумно выдыхаю и обнимаю М. Она тепло улыбается и смахивает с лица мои слезы. Я не смею оборачиваться, сажусь в машину и закрываю руками лицо.

Глава 3

K.

Пока я оставалась своими мыслями в том марте 2023 года, сидя на теплом песке, вглядываясь в синее небо и не возлагая сильных надежд на любовь, Д.вез нас все дальше на юг.. я ловлю аромат его губ, не ловлю, но с каждой новой минутой, проведенной так близко к нему, мне хочется словить, попробовать, прижаться щекой к его сердцу, сжать его руку, сделать вдох и закрыть глаза, сдаться, не пропустить момент, не трезветь, не выходить из машины, не двигаться, чтобы не спугнуть, растянуть напряжение, растянуть вязкость момента, заблудиться в нем, обмануть, что заблудилась, закончить работу раньше, оставаться в кровати дольше, ловить лучи первого весеннего солнца в волосах, прикоснуться губами к его губам, задержаться в поцелуе, застыть, сфотографировать, заснять, нанести на кожу, пропустить под нее, закопать в пустыне, погрузиться в океан, выкрикнуть в ночную улицу, обнимать часами долгими, в онемевших руках обнимать и гладить его руки, не давать им засыпать, не давать им отвлекаться, сплетать эти пальцы, чувствовать каждой клеточкой кожи, смотреть, смотреть, смотреть в его глаза и видеть море, видеть волны, видеть штиль, видеть птиц, разрешающих небо, видеть легкий силуэт луны на рассвете, видеть солнце яркие краски на траве, видеть свет и видеть закаты, видеть радость его и чувствовать его печаль, видеть прошлое и видеть жизнь сейчас, видеть его, видеть его и любить, как любят свободу и первый полет, как любят чистые реки, к которым пути не протоптаны, как любят песок, солнцем выжженный, как любит лодку моряк, как любит машину гонщик, как должна была любить меня мама, как любит тишину неспокойное сердце, как любит шум на концертах артист, как любят испанцы херес, как приходит понимание смысла линий книги, как приходит покой уставшим глазам, так приходит ко мне понимание моих чувств и покой от принятия их, приветствия их, объятия.

Я вспоминаю события той весны и прошу своего красивого мужчину остановиться на ближайшей заправке. Быстро выбегаю из тачки и возвращаюсь с бутылкой вина, сразу же прошу прощения за свою маленькую слабость и за предстоящие монологи, которые точно полезут из меня, как крем из кондитерского шприца. Конечно, он спокоен. Он смеется, и его ямочки раз и появляются на смуглых серферских щеках. Да, он похож на серфера, по крайней мере я уже не раз представила его в гидрокостюме на шортборде, ловко ловящим волны и взгляды девочек на берегу. Но девочкам не повезет, потому что со своего борда он будет ловить только один вгляд. Мой взгляд.

Loca. Он включает что-то тягучее, чувственное, испанское, как тот ореховый херес. Интересно, если есть аллергия на орехи, можно ли получить плохую аллергическую реакцию на херес? Разве что ты человек плохой, и карма тебя не любит. Задаю Д.несколько вопросов, пользуясь случаем и своим развязавшимся языком. Он неспешно отвечает, делая паузы в пару секунд, словно убеждаясь, в порядке ли я, и кивает головой, предлагая мне следующий вопрос.

Мне давно не было так весело, как в этом моменте с Д. Хоть я и заваливаю его вопросами, и он отвечает, но мне мало что удается узнать о его жизни, так легко и дипломатично он уклоняется от первоначальной цели моих вопросов и дает мне лишь размытые ответы, которые можно понимать как открытую концовку фильма, где вы сами решаете, он умер, или просто рептильный мозг посылает вам этот исход. Д.перестраивается в полосу торможения и поворачивает к пляжу.

Я качаю головой в такт знакомой музыке, открываю дверь и, немного пританцовывая, выхожу из машины. Ну, кто тот дивный человек, которого мы остановились забрать? Словно слыша мой вопрос, Д.едва заметно кивает в сторону двухстороннего причала, расположенного внутри акватории порта.

Лицо грустное, точеное, изрезанное тонкими морщинками. Она видит нас и начинает махать руками, быстро продвигаясь вперед. Я представляюсь, девушка улыбается и равняется со мной. Солнце бьет в глаза, солнце жжется и щурит, солнце греет, наполняет меня собой. Я делаю последний глоток, выбрасываю бутылку. Выдыхаю. Где Д.? Смотрю на нашу новую спутницу, ловлю ее взгляд и замечаю нашего водителя. Он сидит на песке, вытянутые назад руки погружаются в песок, голова чуть запрокинута наверх. Я застываю, не решаясь нарушить его момент, вторгнуться и прервать мысль в этой красивой голове. Или можно?Женщина, спутанные кучерявые волосы до плеч, темные как горький шоколад, который вы выбираете на диете. Плечи слегка обгорели, короткие шорты обнажают бледные ноги, где гостеприимно отдыхает песок.

Чуть киваю сама себе и крабом отхожу обратно к машине. Очень хочется закурить. Запускаю руку в карман куртки и не без удивления нахожу там Maddox и красную зажигалку. Неторопливо поджигаю и втягиваю легкими дым. Раз. Меня заполняет, уже не так пусто внутри. Два. Ноги знакомо подкашивает, тело становится мягким и гибким, не моим, но лучше, спокойней. Три. Я тянутой за второй. Ветер легко касается нас. Касайся мягко, ты все делаешь правильно, не туши нас и не пугай. Обволакивай, утешай, защищай от тишины внутри, разбавляй ее своей музыкой, расскажи нам свои истории, погрузи нас в прошлое, стряхни песок с полок, дай погрузится в глубокие воды твоего спокойствия, загадай загадку и спроси ответ через три дня на рассвете, зачерпни c силой мои сомнения и развей их по уголкам незамеченным, где погибнут они в одиночестве, неугодные и незрелые, так ломавшие мою голову, так крадущие мои вечности, уноси их своими крыльями, под песком, вместе с волнами, на берег тот, где нога моя никогда не коснется земли. Унеси их с собой, забери. Как забрал что-то важное, то, о чем не могу вспомнить.

Машу рукой Д.,пьяно улыбаясь и шутя. Что-то во взгляде его. Новое. Пугает и завораживает. Тянет меня и скручивает тугой пружиной.

Мне хочется чая и мятного мороженого. Не сладкого, такого, чтобы связало все и замерзло, а потом отогрелось вновь. Я едва касаюсь пальцами рукава куртки Д., шутливо клянча заехать на заправку. Да, у меня особые отношения с заправками, я прямо жить без них не могу. Он возражает, что там я вряд ли найду свое мороженое. На что я предлагаю ему отвезти меня в И.,поискать там. Опять этот странный взгляд, холодный? Говорю, что любое мороженое сгодится.

Мы садимся в машину, я кутаюсь в куртку, заботливо повешенную на край спинки сидения. Кошусь на Д., не могу не коситься, не могу не гадать, что с ним происходит. Забываю про нашу попутчицу, почти задаю свой вопрос.. Женщина с шумом выдыхает, я вздрагиваю и оборачиваюсь. Честное слово, я просто скоро перестану их замечать, и как Д., совершенно спокойно и размеренно, начну задавать вопросы об их жизни, вовлекая себя лишь настолько, чтобы услышать и дать понять, что здесь безопасно открыться, что здесь они не одни.

Ее зовут К. На момент нашей встречи ей 42 года. C детства любимая отцом и отвергаемая матерью, она росла неспокойным ребенком, жаждущим получить принятие от обеих сторон и не понимающая, почему мама может не любить. Ведь все мамы любят?

К.боготворила спорт, все активно проводимое время было для нее благостью. Бежать, плыть, дружить с мальчишками во дворе, не быть скромной, не любить платья, не принимать желания мамы сделать ее «девочкой», – привело к полному непониманию друг друга. Единственным якорем и поддержкой оставался для К.отец, который каждый раз вставал на защиту дочери, любил ее и давал уверенность.

Отца не стало, когда К.исполнилось 19. Она говорит, что это мать убила его, глубоко в его сердце он был мертв уже давно, утопая в пустых попытках вернуть когда-то любимую женщину.