Читать книгу: «Формула», страница 7
Впрочем, я отвлёкся. Вернуться к своей биографии можно и позже.
– Вы уверены, что… увидели это правильно?
Как обычно, лицо Бормана мало что выражало. Может быть, вежливый интерес к собеседнику. Естественно, не для профессора. Ему смотреть на лица было необязательно.
– Похоже, на этот раз я даже не остался в одиночестве?
Рейхсляйтер перевёл взгляд на меня.
– Именно так, герр профессор. Поэтому нас интересует, возможно ли какое-то отклонение от данной вероятности? Предположим, путём внесения некого непредусмотренного действия?
Профессор помотал коротко стриженой головой.
– Я думал об этом. Я искал – и ничего не нашёл. Мы только видим эти образы, господа. В данном случае, я очень хотел бы ошибиться.
Очень маловероятно. Собственно говоря, совсем невероятно. Мы знакомы почти пять лет, и за это время профессор Бергауз не ошибся ни разу. Иногда следовать его рекомендациям казалось полным безумием – но результат неизменно сходился. Конечно, в особо сложных случаях мы сверялись с другими… специалистами. В нашем распоряжении их было немало; впрочем, это не тот случай, когда количество имеет значение. Даже если профессор оказывался в меньшинстве – а то и в полном одиночестве, прав был он. Изредка его не слушали, что приводило к самым печальным последствиям. В последний раз – к этому неожиданному поражению на Волге.
Зато два года назад никто, кроме профессора и фюрера не считал, что время настало. Само собой, план «Барбаросса» существовал, – но высший генералитет воспринимал его как-то теоретически. Скажем, как некие большие учения. По-моему, многие до последнего момента оставались в уверенности, что вся операция ограничится перемещением флажков на картах.
Надо признать, что со штабной точки зрения, насколько она мне доступна, мы действительно не были готовы. К тому же, разведка сообщала о численном превосходстве русских в авиации и о скоплении у границы каких-то новых непробиваемых танков. …Тем не менее, в назначенный час всё это началось, – и вермахт попёр вперёд по сто километров в день, словно не замечая противника. Танки, самолёты, огромные массы солдат, – всё, о чём предупреждали фюрера, действительно существовало. Но каким-то непостижимым образом, буквально рассыпалось в пыль при нашем приближении.
К сожалению, вскоре ситуация изменилась.
Фюрер торопился закончить дело. Ему внушали, что наши ресурсы вот-вот иссякнут. Он хотел добить врага, пока тот не опомнился.
Профессору в те времена виделись сплошные неприятности. Возможно, правильным решением было бы сделать паузу. Обустроить приобретённые территории. Провести переговоры, возможно, даже заключить перемирие. Демаркировать новые границы, через которые на нашу сторону потянулись бы миллионы жителей.
В конце концов, на черта нам сдалась эта Москва? Тем более, Сибирь?
Особенно если учесть, что они, так или иначе, стали бы нашими через некоторое время?
Тем не менее, получилось то, что получилось.
И если сейчас выйдет то же самое, последствия можно предсказать, не обладая никакими талантами.
– …Хорошо, – может быть, тогда что-то более конкретное? Пригодное для принятия практических решений? Согласитесь: «смертельный огонь с неба» – это как-то слишком по Нострадамусу.
Достаточно бесполезное дело – задавать вопросы, ответы на которые тебе, в сущности, известны. Точнее говоря, ты их каким-то образом предчувствуешь. Рано или поздно это начинает происходить – общение с моей публикой не проходит даром.
– Герр полковник, мне не дано выйти за свои пределы. С вашей помощью я научился разбираться в современном оружии, но… представьте, как мог бы Нострадамус описывать эти новые танки? «Разящие огнём железные колесницы без коней, неуязвимые и никому неизвестные доселе»?
– Это довольно точное описание.
– Но что бы оно могло сказать его современникам?
Борман тронул меня за рукав.
– Пойдёмте, Отто. Благодарю вас, профессор.
Мы обменялись рукопожатиями.
Насколько я помню, никто и никогда не называл меня в присутствии Бергауза полковником.
Девушка Дана уверенно шла по тёмному коридору. Меня она вела за руку. Наверно, со стороны это выглядело ожившей картиной Валледжо.
Беззвучно отпихнула дверь босой ногой, приглашающе подтолкнула.
Роман Ильич сидел в кресле, одетый в обломовский халат, и помешивал в руке бокал. Вид у него был ровно как у человека, разбуженного в самое неподходящее время, но по крайне неотложному делу.
В отличие от меня.
Надеюсь, я выглядел, как рекламный парень, который выныривает из бассейна со стаканом свежевыжатого сока в зубах. В чём-то он прав. Тратим свой дар по мелочам. Собственно говоря, почему тратим? Используем…
Некоторое время мы сидели, посматривая друг на друга и попивая. Девушка Дана пристроилась на нижнем этаже, поглаживая мне коленку.
Интересно – у него что – нет от неё секретов?
Или он собирается расчленить её на пятьдесят восемь кусков сразу по окончании разговора?
– Так нечестно, Роман Ильич. Я уже минут десять ожидаю услышать от вас что-нибудь вроде: «И что?»
Самсонов посмотрел на меня поверх очков.
– И что?
Мыслей он читать не умеет – но перемену в моём настроении уловил. Что ж, вот такой я парень. Люблю выпить и потрахаться. От чего прихожу в совершено благодушное расположение духа.
Плана у меня пока не было – так, какие-то неясные контуры. Зато была довольная улыбка на блудливой физиономии.
Планы я вообще недолюбливаю – предпочитаю плыть по течению. В конце концов, это течение может оказаться твоим. Или не твоим – тогда, по крайней мере, меньше устанешь.
– Вы меня убедили. Или она. …Не знаю, кто больше. Во всяком случае, нам стоит попытаться. В смысле – нам с вами. Хотя и не в том смысле…
Роман Ильич кивнул, улыбнулся куда-то в сторону и вылил в себя содержимое стакана – чем бы оно ни было.
– Не продолжайте, Аркадий Сергеевич… Вы – лингвист, знаю.
– В смысле, могу договориться до…
– …чего угодно.
Самсонов наполнил бокалы, не сводя с меня заинтересованного взгляда.
– Не могу понять. Это ваше опьянение…
– Да, могу его изгнать. В любой момент. Но какой в этом смысл?
Надеюсь, я веселился от души. Для верности, опрокинул ещё.
– Когда мне писать заявление?
Самсонов пожал плечами.
– Завтра… через неделю. Главное, что вы согласны. Сроками нас никто не лимитирует.
– Если можно – дня через два. Я хотел бы хорошо выглядеть. Всё-таки, момент ответственный.
Я погладил девушку Дану по голове. Похоже, этой голове уже ничто не угрожало. Или… ничего? Мы живём в непростые времена – поди пойми, каков этот современный русский язык. В школе меня ловили на этом несколько раз. Не отличницы, что характерно. …Или те просто продавали им свои секреты?
Ни в коем случае не собираюсь плохо отзываться об отличницах. С каждым годом среди них всё меньше очкастых зубрил и всё больше привлекательных отвязанных девчонок. Просто такие уж они продвинутые. Наверно, даже трахаться начинают раньше остальных.
– Аркадий Сергеевич?..
– Если можно, доставьте меня домой.
Разумеется, доставиться я могу и сам. И не только домой. Но почему бы не покататься на такой замечательной машине?
Рейхсляйтер сделал мне знак остановить машину. Мы вышли и молчали, пока не отошли достаточно далеко. Два неприметных гражданских – учителя или, скажем, инженеры – прогуливаются в чистом поле, наслаждаясь погожим летним утром.
Вообще говоря, по мне это выглядит крайне подозрительно – если они не гомики, то наверняка что-нибудь затевают. Но у рейхсляйтера свои представления о том, как вести дела, а начальник здесь всё-таки он.
– Что скажешь, Отто?
Борман не смотрел в мою сторону, но я всё равно начал с того, что пожал плечами.
– Похоже, у нас проблемы, шеф.
– И знаешь, какая из них основная?
Он остановился, пожевал сорванную травинку. Это не помогло. Рейхсляйтер сорвался на крик:
– Я совершено не представляю, как доложить об этом фюреру! По сути, нам только что отчётливо сказали, что поражение неизбежно.
М-да, действительно. Обычно профессор говорил так определённо только о победах, – какими бы фантастическими они не казались. Иногда он допускал варианты. И только сегодня, точнее позавчера, мы получили однозначно отрицательный ответ.
– Фюрер возлагает на операцию «Цитадель» большие надежды. Он полностью уверен в успехе. И я сказал бы – да, для этого есть все основания. Если судить по данным разведки…
– …В данных разведки чего-то не хватает! И это «что-то» погубит фюрера, рейх и нас.
Борман отбросил травинку. Помолчал. Заговорил своим обычным голосом, спокойно и негромко.
– Подведём итоги, Отто. Через два месяца мы будем разбиты. Менее чем через два года рейх рухнет. Профессор Бергауз может быть неправ, но я не стал бы на это полагаться. Полагаться имеет смысл только на себя.
– В любом случае, через эти самые два месяца многое для нас прояснится.
– Ты хочешь сказать, станет очевидным?
Я кивнул.
– Скорее так. И у нас останется примерно два года на то, чтобы принять какие-то меры.
Борман посмотрел на небо, потом на меня.
– А теперь скажите, полковник, – что вы думаете о Новой Швабии?
Похоже, в последнее время мне мало что снится. Может, и вовсе ничего.
Тем более странно было проснуться примерно в пять утра, уже сидя на кровати и с относительно открытыми глазами.
Учитывая время года, за окном было почти светло. Я прошлёпал в ванную, плеснул на физиономию холодной водой и задумался.
Вероничка и таинственные звонки. …Набрать её номер? Скорее всего, меня не пошлют, но выглядеть это будет как-то глупо.
Сходить посмотреть? По сути, ещё глупее, но не так очевидно. Само собой, если никому не попадаться на глаза. И я знаю отличный способ, как это сделать.
Ещё в подъезде мне стало ясно – что-то здесь происходит, и хорошим это никак не назовёшь.
Я материализовался перед дверью, распечатал её ровно настолько, чтобы войти и огляделся. Мне приходилось тут бывать раза два от силы, но улучшенная планировка ещё не делает из трёхкомнатной квартиры лабиринта. Справа слышны какие-то звуки – туда и повернём. На данной стадии дверь положено распахивать пинком.
Вероничка стояла раком поперёк кровати со связанными за спиной руками и задранной до шеи ночнушкой. Вот уж не думал, что она их носит.
Компанию ей составляли четверо – три бритоголовых громилы в одинаковых чёрных костюмах и белых рубашках с расстёгнутым воротом, а также дамочка азиатской внешности в ещё более чёрном кожаном комбинезоне.
Скажите на милость, зачем этим уродам такое маркое и приметное обмундирование? Насмотрелись фильмов с Джейсоном Стэтомом?
Один из громил держал в руках некий снаряд, вроде блендера ( именно его жужжание я услышал раньше) и задумчиво целился им Вероничке в то самое, хорошо мне знакомое место. Другой придерживал её за щиколотки. Третий с интересом смотрел на происходящее. Дамочка не делала вообще ничего – то есть стояла, прислонившись спиной к стене, скрестив руки на груди и занавесив глаза голубоватыми очками.
При моём появлении троица уродов удивлённо повернулась.
Удивляться было отчего. Я забыл упомянуть, что не хожу на редкие в мой жизни подвиги под собственной личиной. Помните, Бэтман и все прочие парни? В моём случае объяснение, конечно, совсем другое – но сути это не меняет. Вот только с фантазией у меня слабовато. Сплошные голливудские штампы – при этом, зачастую, по три в одном. Так что случайных свидетелей можно тут же везти в психушку.
Итак, наши действия?
В сущности, я могу вырубить их ровно тремя движениями. Но есть ли необходимость марать руки?
Думаю, никакой.
Первый из уродов немедленно развернулся и воткнул своё орудие в промежность второму. Тот издал шипящий звук и рухнул навзничь, обеими руками пытаясь затолкнуть обратно хлынувшую во все стороны вперемешку с кусками брюк и мяса кровь. Третий выхватил из кармана что-то вроде карандаша и сунул её первому в глазницу. Пристукнул сверху ладонью. Посмотрел, как тот падает. Наклонился, вытащил предполагаемый карандаш из затылка и бережно спрятал. Подошёл к стене и ударился об неё головой. Медленно начал оседать, царапая воздух пальцами – кровь, набирая силу, заструилась по голому черепу.
Дамочка не двинулась с места.
Только смотрела с любопытством – и мне стало ясно, что с ней ничего не выйдет.
– Классная работа.
Она трижды беззвучно сложила перед собой ладошки.
О Новой Швабии я знал достаточно, хотя сам там никогда не был. Терпеть не могу холодов.
В те времена, когда мне приходилось больше времени проводить на воздухе, я предпочитал тёплые страны. В крайнем случае, жаркие. Не припомню случая, чтобы пот заливал мне глаза при стрельбе, или нож выскальзывал из руки. С моим приятелем Вилли Шульцем такое однажды случилось в Африке. Он попал в плен, не успев вырезать и полказармы английских танкистов. Понятия не имею, что заставило его действовать так сложно – лично я предпочёл бы взорвать всех сукиных детей разом. Так или иначе, дело закончилось плохо – британцы вспомнили свои древние колониальные традиции и пальнули из крупнокалиберного пулемёта, насадив на ствол его задницу. Не знаю, что за удовольствие они от этого получили – но с тех пор мы стреляли им исключительно в гениталии. И в задний проход – если подворачивался случай.
В общем, считаю, что мне повезло – в том смысле, что к началу русской компании я сменил место службы. Берлин зимой – не самый тёплый город в мире, но примерзать глазницей к оптическому прицелу в белорусских лесах пришлось другим парням. Честь им и вечная память.
Итак, Новая Швабия…
Примерно пять лет назад доблестные лётчики люфтваффе застолбили это Антарктическое побережье, сбросив туда несколько тонн вымпелов со свастикой. Напоминает продажу земельных участков на Луне, не так ли? Только на первый взгляд. Поскольку за ними прибыли подводные лодки. Десятки лодок, которые курсировали туда и сюда, перевозя тысячи людей и тонны оборудования. Гросс-адмирал Дениц курировал операцию лично – надо сказать, без особой охоты. Отвлечение таких ресурсов во время войны не казалось морскому волку правильным – по его мнению, субмарины существовали для того, чтобы топить вражеские транспорты. Бог знает, сколько их за эти годы дошло до места только потому, что на пути не оказалось наших лодок. А лодки бороздили совсем другие воды и совсем с другими целями.
Итак, примерно к началу сорок второго Шангри-Ла был возведён. Или, точнее сказать – «низведён»? Поскольку город находился под землёй – компактный и хорошо укреплённый, причём таким оружием, которое существовало только в прототипах. И уже не имело шансов стать массовым. У наших учёных было много любопытных идей, но ресурсов, а потом и времени на их воплощение не хватало. Приходилось выбирать – и выбор был сделан в пользу более привычных танков. В конце концов, для того, чтобы делать танки, заводы и специалисты уже имелись. Наверно, это был правильный выбор. И он чуть было не принёс нам успех. Чуть было… именно так.
Секретность антарктического строительства была такова, что о нём не знали даже первые лица рейха. Борман, Мюллер… может быть десяток человек рангом пониже, включая меня. Разумеется, сами строители и персонал. Но персонал составлялся из тех, кто не имел родственников. Или, наоборот, из семей в полном составе. Возможно, излишняя предосторожность – возвращение назад не предполагалось изначально. Что касается рабочих, то их поставляли концлагеря, так что вопрос о том, что с ними делать после окончания стройки, не стоял вообще.
Самой интересной особенностью проекта было то, что цель его вслух не называлась. Немногие, знавшие о нём здесь, в Берлине, могли думать всё, что угодно. Например, что мы строим плацдарм для проникновения во внутренние области Земли. Думаю, профессор Гербигер, сообщи ему кто об этом, был бы очень доволен. В своё время старый маньяк буквально очаровал фюрера своей идеей полой земли с разумными обитателями внутри – Гитлер ему благоволил, а нам приходилось терпеть. Как-никак, практически официальная концепция. Хотя, быть может, я заблуждаюсь в своём скептицизме? Не верил же я в то самое «летающее крыло» – до тех пор, пока не увидел полёт пробного экземпляра своими глазами. Этот плоский неуязвимый и ошеломляюще быстрый самолёт очень пригодился бы на фронтах, но на его доработку и массовый выпуск банально не хватило времени. Насколько я понимаю, главной проблемой оставалась дальность полёта. Именно поэтому полтора десятка экспериментальных машин пришлось перевозить в разобранном виде. В Антарктиду, разумеется…
– …Думаю, что там очень холодно, рейхсляйтер. Долгая и опасная дорога. …С другой стороны – не только для нас.
Борман рассеянно кивнул.
– Вот именно, Отто, вот именно. К тому же, если мне не соврали, температура под землёй вполне нормальная. Не ниже, чем в фюрербункере. И, к тому же, с вентиляцией.
Фюрер запретил устраивать централизованную вентиляцию в своём берлинском бункере. Кто-то наплёл ему, что вражеские диверсанты смогут распылять по ней ядовитые газы. Слишком замысловато, на мой взгляд. Но что поделаешь – по мере того, как дела шли всё хуже, всеобщая подозрительность росла, как на дрожжах. В конце концов, такая возможность существовала – хотя бы, чисто теоретически.
– Конечно, Аргентина – более приятная страна с точки зрения климата…
Когда Борман начинал говорить сам с собой, мне оставалось только слушать и как бы отсутствовать.
– …но слишком населённая. И может стать ещё более населённой. Причём за счёт десятков тысяч товарищей по партии.
Он повернулся и пошёл к машине. Заметил меня.
– Мы вернёмся к этому, Отто. Через пару месяцев.
Девица стояла, раздвинув ноги в шнурованных ботинках до середины голени, и смотрела на меня так, будто ничего интересней в этом месте не было. Было ещё как – три живописно разбросанных трупа, непостижимое количество крови, попавшей на всё, что можно и нельзя, Вероничка в своей пикантной позе, если вам мало.
– Ты всегда так …одеваться на прогулку?
Блин, совершенно вылетело из головы. Любопытно было бы посмотреть, но зеркало слишком измазано.
– Не волноваться. Я – Чунь Ю, Посвящённая. Шестая степень. Она – просто спать. Даже не видеть страшный сон.
Действительно. На мою новую знакомую не попало ни капли всей этой кровищи. А Вероничка оставалась недвижна и безмолвна, как стоп-кадр. Конечно, действие не заняло пока и минуты – но и за это время можно было как-то выразить своё отношение к тому, что тебе норовят сунуть в очко такую здоровенную штуковину.
Я развоплотился. Посвящённая шестой степени? Ещё одна? Если дело пойдёт такими темпами, скоро мы станем буквально ходить друг по другу.
– Какого хрена?..
Я обвёл комнату рукой. Девица оставалась невозмутима, как и подобает представителю жёлтой расы.
– Я звать тебя таким образом. И посмотреть твои возможности. Очень хорошие. Я восхищаться.
В общем, никаких претензий. Похоже, я должен быть ещё и польщен.
– Думаешь, не смогу тебе врезать по-простому?
Чунь Ю пожала плечами.
– Не знать. Не думать так. Зачем? Может быть, лучше я у тебя отсосать?
Что-то устал я сегодня, дорогая. Непростой выдался денёк.
В любом случае, беседу придётся продолжить, и сделать это в другом месте.
– Помоги мне прибраться.
Через пару минут мы вышли из подъезда и поймали такси. Улицы оставались практически безлюдными. Понятное дело – с момента моего спонтанного пробуждения прошло от силы минут пять. Ехать имело смысл только ко мне. Туда мы и направились. Интересно, мне называть её «Чунь» или «Ю»? И что подумают люди, если придётся звать на улице?
– Дурацкий у тебя акцент.
– Я говорить неправильно? – она удивилась. – Я не заметить. Буду научиться…
Да, с шестой степенью это труда не составит. С другой стороны, зачем?
– В сущности, практически правильно. Только всегда употребляешь глаголы в инфинитиве. Ничего страшного, если разобраться. Даже придаёт некоторый шарм. Опять же, учитывая твою внешность… Короче, переучиваться не обязательно.
Говоря всё это, я ковырялся ключом в замке. Мы вошли. Чунь (или Ю?) осмотрелась по сторонам всё с тем же выражением – полного довольства происходящим и, впридачу, ожидания какого-то приятного сюрприза. Пожалуй, даже целой кучи приятных сюрпризов. Не знаю почему, но я тоже расслабился. Как будто не было всей этой сцены. А, собственно говоря, её ведь и не было. Ничего этого на самом деле не было. Тролли в чёрном вернулись в мир Чунь Юйского воображения, Вероничка досматривает утренний сон.
– Теперь я отсосать? Поговорить будем потом. Это долго.
Очень целеустремлённая девушка. Пожалуй, буду пока называть её полным именем.
– Вы были очень хороши, Густав. Просто великолепны.
– Благодарю вас, герр полковник. Служу фюреру и Германии!
Густав Веллер был двойником Гитлера. Не единственным – но таким, которого можно было не просто выставить на трибуне во время парада. Пока такой необходимости не случилось. Но скоро она возникнет. Даже слишком скоро…
Честно говоря, хотелось бы успеть, пока разница в те восемь лет, на которые он был старше фюрера, не стала слишком заметной.
Я курировал его – так же, как и весь этот шарлатанский зоопарк. (Прошу прощения – профессор Бергауз не в счёт – он проходит у нас по отдельной статье). Если хотите, был своего рода офицером по связи между мирами. Кстати, выбрали меня как раз будущие клиенты. Судя по всему, обнаружили какие-то родственные их брату способности. Через некоторое время я тоже начал что-то за собой замечать.
Думаю, у нас, элитных спецназовцев, это действительно присутствует – иначе трудно объяснить, как мы можем делать свою работу и оставаться живыми и в своём уме. Формально я продолжал числиться за каким-то отделом РСХА, носил чёрную форму, получал новые звания и даже награды, но работал непосредственно на Бормана. Разумеется, ещё и Мюллера – в той мере, насколько рейхсляйтер держал его в курсе дел. Полагаю, эта мера была значительной. В конце концов, во всяких закулисных операциях обходиться без группенфюрера попросту не имело смысла.
…Что касается профессора, то его мрачные видения оправдались с прискорбной неотвратимостью. Под Курском наши неуязвимые «Т-V» и «T-V1» проявили себя именно так, как ожидалось. Русские снаряды отскакивали от брони; десяток-другой им удалось подбить в бок или корму, но ситуации это не меняло. Мы двигались вперёд с такой скоростью, что могло показаться, будто вернулся сорок первый.
Когда налетели тучи неуклюжих русских штурмовиков, никто сразу не понял, что происходит. Прицельное бомбометание с таких самолётов было невозможно. Пушки и пулемёты против нашей брони не годились. В общем, для танков – тем более, таких танков, эти летающие сараи попросту не были опасны.
…Никогда не были – но в тот день они сбросили на нас тысячи – а скорее, десятки тысяч – зажигательных снарядов. Эта гадость сыпалась, как град, неминуемо попадая в цель. Наша армада попросту сгорела дотла. На то, что осталось, со всех сторон навалились «тридцатьчетвёрки», – и, в конце концов, справились…
Разведка не имела об этих адских бомбах никакой информации. Думаю, её вины здесь не было. Похоже, русские и сами ни черта не знали. Во всяком случае, общего замысла. Конечно, кроме тех, (или того?) кто всё это и придумал, – но эти люди оставались вне нашей досягаемости.
Итак, гарантированная победа превратилась в поражение, …да что там поражение – в полный и безоговорочный кошмар.
Все были в шоке, кроме нас с рейхсляйтером. Для нас происшедшее не стало сюрпризом. Мы получили сигнал – и начали действовать.
– Итак, Густав… Я полагаю, вы уже вполне готовы…. Например, к тому, чтобы провести завтра церемонию вручения орденов нашим доблестным героям.
Несколько секунд Веллер молчал, не меняя позы, затем заулыбался. Притом самым идиотским образом. Чёрт, неужели я преувеличил его способности?
– Вам не следует делать таких гримас, Густав.
– Виноват, герр полковник.
– Я хочу, чтобы вы всегда выглядели как фюрер. Даже, по возможности, во сне.
– Понимаю, герр полковник.
– Предположим, через месяц-другой вам придётся проводить военные советы…. Найдёте, что сказать при случае?
На этот раз его лицо не дрогнуло. Молодец. Хотя должен быть удивлён до чёртиков.
– Не уверен, герр полковник. Но разве…
– … Кажется, я сказал, «предположим». Тем не менее, нам придётся над этим поработать.
Я достал из ящика стола портативный магнитофон.
– Прослушайте эти записи. Хорошенько вникните в интонации фюрера. Кое-какие нужные факты я изложу вам позже – придётся много запоминать. Порепетируйте. Если останутся сомнения, скажете.
Веллер собрался было щёлкнуть каблуками, но вовремя передумал. Наш лучший кандидат был в явном затруднении; мне пришлось встать и похлопать его по плечу.
– Надеюсь на вас, Густав. И не называйте меня постоянно «герр полковник». Может случайно вырваться при людях – ведь я тоже иногда бываю у фюрера.
Он кивнул, повернулся и двинулся к выходу, не сбиваясь на строевой шаг.
Пожалуй, может получиться. Почему бы и нет?
Мы лежали на диване валетом – я курил, глядя в потолок, Чунь Ю поглаживала моё бедро пальцами ноги. Очки она, похоже, не снимала никогда, и я уже начал к этому привыкать.
– Теперь мы поговорить?
Я уставился на неё, несколько удивлённый. Девушка разговаривала – при этом рот у неё был явно закрыт. Впервые за последние полчаса, к слову сказать.
– Кто-нибудь нас слышать. Сделать себя говорить молча.
Резонно. Делаю. В свете последних событий вы можете грузить меня чем угодно без боязни показаться параноиком.
Беседа началась.
– Как раз хотел спросить… это что – какой-то специфический ритуал? Вроде пожирания мозга врага?
Она посмотрела на меня удивлённо.
– …Пожирания? Не понимать… Я хотеть ты получить удовольствие. И получать удовольствие сама.
Обожаю эту самую взаимность – но обычно от неё у меня через некоторое время начинают ныть мышцы живота. Не то, чтобы это было такой уж проблемой, – конечно, нет. И всё же, по мне, минет гораздо более комфортен. К сожалению, его нам обычно даруют только в качестве награды за труды. Или снисходительно потакая нашей врождённой слабости и порочности.
Таким образом, если припомнить ещё и девушку Дану, то получится, что в последние сутки у меня проблемы со всем, кроме орального секса. Что ж, хоть какая-то отдушина.
– Как ты меня нашла?
– Это быть нетрудно. Сначала я найти Самсонова. Читать его мысли. Не мочь определить твою степень – он её не знать…
– И тогда ты устроила это… представление?
Ю кивнула. Потянулась всем хорошо сделанным телом.
– Самсонов опасен. И зачем тебе знать мою степень?
– Не опасен – если соблюдать осторожность. Ты не соблюдать. Всё равно, не очень страшно. Я помогать. Иметь план.
– Но зачем я тебе сдался?
– Я хотеть привлечь тебя в наш союз.
Не буду спрашивать, что за союз. Могу себе представить. На кону, видимо, опять мировое господство. Никак не меньше. У меня есть другой вопрос, в данный момент более интересный.
– Кто ты? Откуда?
Ю закатила глаза.
– Это неважно. Никто. Отовсюду. Странствовать по миру. Не уметь по времени, как ты. Мы заняться твоей проблемой скоро. После того, как ещё раз заняться любовью.
Итак, брюшные мышцы отстоять не удалось. А затем мне предстоят неизвестные пока подвиги – с узкоглазой нимфоманкой в качестве напарника. Одним словом, жизнь в этом измерении становится интересней с каждой минутой.
Мюллер стоял, повернувшись к окну и заложив руки за спину. Уходящее солнце просвечивало сквозь редкий пушок волос на его почти лысом черепе, и это придавало группенфюреру почти забавный вид. Дверь открылась, он развернулся навстречу – не так быстро, как могу я, но весьма похвально для генерала. Жестом пресёк мою попытку встать во фрунт. Доброжелательно улыбнулся.
– Здравствуйте, Отто. Бросьте это, мы не на плацу. Прекрасно выглядите, скажу я вам.
– Благодарю вас, герр группенфюрер.
Этого номера в неприметном отеле «Ширер» не существовало. Как впрочем, и двух этажей над ним и трёх снизу, один из них – подземный. Конструкция была пристроена к основному зданию таким образом, что изнутри казалась тупиковым окончанием коридора, а снаружи – частью отеля. Окна выходили на задний двор, поэтому несоответствие между видом изнутри и снаружи никому не бросалось в глаза. Войти можно было с улицы – через дверь, имитирующую чёрный ход, или под землёй – тоннелем, конец которого терялся где-то в недрах рейхсканцелярии. Идеальное место для встреч – достаточно скрытое от посторонних глаз и не такое унылое, как наши офисы.
– Отвыкайте от званий, герр Хайниге, – Мюллер похлопал меня по плечу. – Хотя бы здесь. Скоро всем нам придётся от них отвыкать, не так ли? Сложная задача для настоящего немца, да… Субординация, порядок. Боюсь, многие из нас по-другому просто не смогут. Тогда труды тех, кто корпел над их безукоризненными паспортами, пойдут прахом…
Мюллер прошёлся по комнате. Он-то сможет, конечно. Снимет эту стройнящую его генеральскую форму и затеряется в толпе. Собственно, кто и когда видел его в штатском? Не я.
– Наверно, хорошо, что вы сменили службу, Отто. Опередили в звании своего знаменитого тёзку – и, того гляди, получите генерала. Напоследок, но всё же…
Мюллер остановился напротив меня, улыбаясь.
– С другой стороны, теперь ваш бывший коллега и сослуживец – номер один. Герой нации. Мечта половины женщин рейха. …Но ведь вам-то всегда было плевать на славу, не так ли?
– Именно так, герр группенфюрер. Так меня учили. Просто делаю своё дело.
Конечно, я могу называть его «дядюшка Генрих» – но, сдаётся, время для этого ещё не пришло.
Мюллер погрозил мне пальцем.
– Вы хитрец, Отто. Хитрец, не скромник. Признайтесь – вам это просто нравится. Быть игроком и делать вид, что сидите на прикупе, не так ли?
Не только мне, как я понимаю, герр Мюллер. Но придётся признать, что моя тень будет погуще вашей. Прямо какой-то сплошной непроницаемый мрак.
– Конечно, странноватая у вас служба, на мой вкус, – Мюллер пожал плечами. – Но, судя по всему, на сегодня – важнее многих других. Включая, может быть, и мою. …Рейхсляйтер!
Борман вошел через противоположную дверь, хмуро пожал нам руки. Сделал знак садиться. Помолчал добрых полминуты.
– Вы знаете, зачем мы здесь, господа, – начал он, по обыкновению, негромко, но веско. – И вам известно, что во все детали операции посвящены только присутствующие. Подчёркиваю – только мы. Даже фюрер имеет самое общее представление… пока.
Мягко говоря, рейхсляйтер говорил не совсем правду. Да, в первый раз он смолчал – у него просто не хватило духу. Бергауз в те дни оказался болен и практически без сознания; его коллеги мямлили что-то невразумительное. К счастью, это никого не насторожило – слишком велик был всеобщий энтузиазм.
Потом, по мере того, как ход событий становился всё более очевидным, профессор обрёл голос. Так что, фюрер знал. И более того, вполне определённо высказал своё мнение.
