Читать книгу: «Формула», страница 6
Мне казалось, я лучше других понимал, в чём дело.
Герцог Виченцский продолжил, глядя прямо на меня и слегка понизив голос:
– …Он совершено не мог принять такого поворота событий. Был просто одержим разоблачением. Я не мог его уговорить – собственно, он не хотел слушать. Что тут можно было поделать…
Боже всемогущий! Один угрожает меня повесить, другой…
Сколько из этих окон до земли, интересно?
Итак, состав заговорщиков изменился, но их осталось трое.
Почему-то многие ошибочно считают это число счастливым.
– Теперь мы подошли к вашему вопросу, – Роман Ильич прикурил новую сигарету. Похоже, разговор давался ему так же непросто. – Всего двух. Всего двух Посвящённых удалось мне найти за это время. Вы – третий. И, насколько я понимаю, многократно превосходящий их, вместе взятых, по силе. Чем не удача? Воистину, Бог троицу любит.
– А как… поживают те, остальные? – осторожно спросил я, не забывая наливать. Всё же французский коньяк – не самое подходящее пойло для нашей жизни. Или за прошедшие десятилетия я просто безнадёжно испортил себе вкус? Так сказать, сжёг вкусовые рецепторы?
– Нормально поживают. Один, правда, почти лишился способностей – на самом деле, не так их было и много…
Любопытно…. Что же ты заставлял его делать? И главное – каким таким образом?
– Всё же мне не совсем понятно, – ушёл я в сторону. – В смысле, каким образом вы вышли на меня с такой точностью. Принимая во внимание отдалённость расстояния и так далее…
– Ах, это…
Роман Ильич несколько расслабился и дружелюбно улыбнулся.
– Само собой, я мог определить ваше местонахождение только в общем. Что-то вроде стрельбы по квадратам – знаете, в артиллерии? Затем началось самое сложное. То есть собственно поиск – и вот это потребовало времени. Должен сказать, вы блестяще маскируетесь…
Ничего подобного. Просто я знаю такие места, где можно вдоволь отвести душу. И никому не придёт в голову там тебя искать.
– …А вот о ваших знакомых этого не скажешь. Понимаете, когда человек начинает тратить деньги, которых ему вроде бы негде взять… я имею в виду, негде взять даже незаконным путём, – это совершенно определённо указывает на присутствие каких-то иррациональных сил.
Чтоб мне сдохнуть со своей филантропией и лёгкими путями её осуществления.
– Поначалу каждого из них принимали за вас. Но, при ближайшем рассмотрении, никто не подходил. Потом сопоставили круг знакомств – тут-то впервые забрезжила ваша кандидатура. От неё выявился ещё один круг – здесь вы действовали изобретательней: наследства, лотереи и всякое такое. В общем, мало помалу, всё сошлось и наступило время нашей встречи.
Волнующей и радостной…. М-да. Похоже, для моей самоуверенности оказалось меньше оснований, чем я предполагал.
– Сумасшедшая работа, – пробормотал я. – Не иначе, вы содержите целое детективное агентство.
– И его тоже, – отмахнулся хозяин. – Что только не может пригодиться в жизни. Послушайте, не пора ли нам обедать?
Я помотал головой. Алкоголь и пища почему-то плохо сосуществуют в моём желудке. Как минимум, я тупею и начинаю засыпать. Конечно, в последнее время могу избегать этого с лёгкостью – но предпочитаю не нарушать созданных десятилетиями закономерностей.
Послушай, тебе не о чем беспокоиться. Ты просто на полчаса забыл, кто ты такой. Стал тем, кем был раньше. Когда-то. Очень давно. Но всё изменилось.
Я кашлянул – в горле саднило от табака.
– Мне всё понятно – кроме одного. Чего вы, вообще говоря, от меня хотите?
Хозяин развёл руками и улыбнулся. Очень искренне. Так, словно услышал долгожданное приятное известие.
– Вашей помощи.
Не выключая улыбки, он наклонился ко мне.
– С детства я верил в свою исключительность. В предназначение. Готовился решать судьбы мира. Ждал своего часа. Как видите, ни черта не дождался. Да, кое-чего я, конечно, добился, – он широко развёл руками. – Для обыкновенного человека – даже, вроде бы, многого. Вы понимаете? Я – обыкновенный человек. Но я не хочу им быть! И – с вашей помощью – не буду.
Итак, судьба свела меня с мегаломаньяком. Возможно, опасным. Да что там – наверняка опасным. Один блеск в глазах на последнем монологе чего стоит. Приходилось мне читать о таких. Вперёд и вперёд – пока не увидим весь этот мир распростёртым у своих ног.
И всё это – с моей помощью?..
Первые недели прошли в эйфории всеобщих восторгов; затем поток возвращенцев начал иссякать и в нём не обнаружилось многих, чьё присутствие было бы особенно желательным. Набор в армию буксовал. Это объясняли понесёнными за последние годы потерями, но всё было сложней. Император считал, что в Русском походе на десяток погибших приходился едва ли один француз – возможно, он преуменьшал, но основу Великой армии действительно составляли не они. Так что, воевать в этой стране ещё было кому – просто число желающих заметно поуменьшилось. Это настораживало. Да что там – прямо скажем, пугало…
Моле приходилось непросто – теперь он был вынужден оставаться императором двадцать четыре часа в сутки. И это при том, что в непосредственной близости появилось немало людей, хорошо его знавших. Он уставал. Он часами пролёживал в ванне, прячась от посторонних взглядов. Он ещё более располнел – это вызывало недоумение. Конечно, никому в голову не могло прийти, что тут происходит на самом деле. Но вид обрюзгшего императора мало способствовал всеобщему воодушевлению.
Ещё худшее впечатление произвела церемония присяги новой Конституции – а на неё собрался поглазеть чуть ли не весь Париж, я уж не говорю о войсках.
Моле подвело его актёрство. Он решил, что пышная карета и расшитая золотом императорская тога произведут нужное впечатление. Ничего подобного – толпа предпочла бы походный сюртук, в котором было одержано столько побед. Солдаты казались озадаченными, а их приветствия – недостаточно восторженными.
Между тем, прошлогодние победители основательно струхнули и уже двигались на нас со всей возможной скоростью. Англичане и пруссаки были совсем рядом – но русские и австрийцы могли прибыть только месяца через полтора, а начинать без них никто бы не стал.
Маршалы склонялись к тому, что эту отсрочку надо использовать для набора и подготовки новых войск, но Моле слишком хорошо изучил стратегию императора.
Разбить врагов по частям. Сначала пруссаков – они ближе всех. Потом, в порядке очерёдности, англичан. Потом двигаться навстречу остальным и разбить их – в той или иной последовательности.
Прекрасный план, вполне в духе императора. Но чтобы претворить его в жизнь, нам нужен был именно Он.
Дальнейшие события хорошо известны и слишком печальны, чтобы в них вдаваться. Историки сломают себе голову над нашей медлительностью и непоследовательностью в те дни. Будут поражаться нашему невезению, когда треть армии под командой Груши заблудилась, гоняясь за Блюхером и не поспела в решающий момент битвы при Ватерлоо – а Блюхер каким-то образом поспел…. Если хотите знать мнение большинства присутствовавших, этот корпус вообще не следовало отделять от главных сил – от себя добавлю, что настоящий император никогда бы так и не сделал.
В нашем случае это произошло. Писатели придумают объяснения (каждый своё), но сойдутся на том, что на императора нашло какое-то загадочное затмение.
Разумеется.
Нашло – и больше никогда не уходило.
Так или иначе, всё закончилось.
Нас ждал ещё один остров – гораздо более отдалённый.
– Скажите, Роман Ильич, – я неторопливо затушил сигарету в пепельнице.
Вообще-то, у меня проблема с этим делом – обычно они не тухнут и продолжают достаточно долго и вонюче тлеть. Но в данный момент торопиться было некуда, даже наоборот, и всё прошло более-менее успешно.
– Скажите, а если я откажусь?
Хозяин дома посмотрел на меня очень внимательно, затем перевёл взгляд куда-то поверх моей головы. Вообще-то, я ожидал более очевидного разочарования. Или он просто так здорово умеет держать себя в руках?
– Но зачем?
Хороший вопрос. И как же на него ответить? Пожать плечами, что ли?
– Вы же ничего не знаете. Моих побуждений. Моих идей. Того, как я вижу будущее, в конце концов.
– Верно. Не вижу. Но могу себе представить. И не сказал бы, что я прихожу в восторг.
Самсонов развернулся в мою сторону, слегка пригнувшись и глядя мне прямо в глаза.
– От чего же вы приходите в восторг? От того, как выглядит этот мир сейчас? Мир, в котором десятая часть человечества борется с ожирением, а девять десятых – с голодом – причём, те и другие безуспешно? Мир, где кучка людей пытаются диктовать остальным, как им жить, – а точнее, как небольно умереть в ближайшем будущем? Мир, упивающийся телесериалами и рекламой никому не нужных и неотличимых друг от друга товаров? Мир, который боится инопланетян и глобального потепления? Мир, тратящий свои ресурсы на клонирование зверюшек и швыряние куда попало космических зондов?.. Вам это нравится, Эдуард Сергеевич?
Нет, не нравится. И особенно мне не нравится мир, в котором с искренним блеском в глазах произносятся такие речи. Словно заученные по сценарию фантастического блокбастера. Я не сплю и не придумываю эту историю. Всё происходит на самом деле. Будем помалкивать и слушать продолжение.
Самсонов встал во весь рост и начал жестикулировать – не слишком впечатляюще, на мой вкус. Голос его также оставался достаточно ровным, никакого металла в нём не появилось.
– В глубине души вы не можете не осознавать – долго оставаться таким этот мир не будет. Он должен переделать себя или погибнуть. Жертвы будут в любом случае, конечно. В первом случае погибнут те, кого не устроит новая модель миропорядка. Поверьте, таких найдется не так уж много – во всепланетном масштабе, разумеется. Во втором – процесс пойдёт бесконтрольно. Умрут миллионы. Может быть, миллиарды. Допускаю, почти все. И при этом, как уже не раз случалось, никто не поймёт, что происходит на самом деле. Всё покроется тоннами лжи и радиоактивного пепла. Возможно, ещё при нашей жизни – во всяком случае, скоро…
Роман Ильич сел. Развёл руками.
– Похоже, я не очень-то вас убедил. Да, оратор из меня неважный. Нет харизмы. Перед большой аудиторией говорю ещё хуже. Заметил давно – ещё в школьно-студенческие годы…. Теперь понимаете, какой удачей стала для меня наша встреча?
Я кивнул. В смысле, это мы ещё посмотрим, но, скорее всего ни хрена подобного. Он понял.
– Послушайте, Эдуард Сергеевич… Вы же ничего не теряете, приняв моё предложение. Напротив, вам будет даже интересно. Ну, посудите сами – на многое ли хватило вашей собственной фантазии? Обеспечить материальное будущее своих друзей? Перетрахать всех встречных баб? Вы даже привычную марку коньяка не изменили…
А ты, дружок, затеял изменить мир…. Что там говорится про бодливую корову, которой Бог рогов не дал?
– Планы у вас грандиозные, Роман Ильич, ничего не скажешь, – я поставил пустой бокал на стол. – Но придётся претворять их в жизнь без меня.
– Это не должно произойти слишком быстро, вы понимаете, – герцог Виченцский устало потёр виски.
Я понимал. Страсти должны утихнуть. Слишком много вопросов появится у врачей, которые будут делать вскрытие – а эти врачи не станут держать язык за зубами. Моле неотличим от императора, когда одет. Если деликатные особенности его физиологии выплывут сейчас на свет божий, кто знает, какой поднимется шум. Другое дело – как-нибудь потом. Тяжелые условия ссылки, болезнь… Объяснения, в сущности, слабоватые, но что-то подсказывало нам, что они будут приняты.
Итак, потребуются годы…
…Как оказалось, почти шесть лет.
Собственно говоря, их могло бы быть и десять. Или даже ещё больше. Климат Святой Елены считался нездоровым, но на Моле это почему-то не слишком действовало. Он продолжал набирать вес, а те дозы мышьяка, что перепадали ему от меня, были рассчитаны на длительное действие.
Возможно, он просто успокоился. Блестящая и лихорадочная суета последних месяцев подрывала силы бывшего актёра – теперешняя жизнь, простая и размеренная, соответствовала ему гораздо больше. Я говорю это к тому, что настоящий император не вынес бы и года подобного существования.
Таким образом, Моле мог протянуть ещё лет пять – и сочинить лишний десяток томов «императорских мемуаров». Я читал их – тогда и потом – кое-что даже правил. По-моему, вполне достойное сочинение. Местами Моле приврал – в тех случаях, когда события складывались не совсем по воле главного героя. Его благоговение перед императором прорвалось тут наружу – не стоит говорить, что тот был беспощаден к своим ошибкам и не склонен искажать факты в поисках доказательств своей гениальности. Ему – да и остальным – их и так хватало.
Выдаёт себя Моле и в другом. Он так и не набрался духу писать в первом лице. Довольно странно звучит, вы не находите: «Наполеон приказал… Он занял позицию…». Историки проведут здесь параллель с мемуарами Цезаря – но кто, чёрт возьми, знает, кем в действительности были написаны мемуары Цезаря?
В общем, время шло, про нас потихоньку стали забывать, и развязка наступила бы своим чередом – почти естественным.
К сожалению, неожиданно ситуация изменилась.
– Очень жаль, – Роман Ильич вздохнул, поднялся с кресла. Прошелся туда-сюда, вздохнул ещё раз.
– Очень жаль, что мне не удалось увлечь вас своей идеей. Как видите, дар убеждения словом у меня так себе…. Придется действовать, как обычно.
– Что вы имеете в виду? – я тоже попытался подняться, но он остановил меня движением руки.
– Если помните, я говорил о том, что мой несчастный отец потратил немало времени на просвещение меня в нюансах действия вашего, так называемого, Принципа. На это ушли остатки его сил, возможно, по этой причине он и умер. Я не мог понять, зачем это было нужно. Потом понял. Для того чтобы управлять такими, как вы. Даже настолько могущественными.
Я уставился на Самсонова, более чем обеспокоенный. Он явно не блефовал. А что, если и не заблуждался?
– Эта комната оснащена скрытыми камерами, которые зафиксировали нашу беседу от начала до конца. В сущности, зафиксировали ваше признание. Принцип это запрещает, не так ли?
Я снова попытался встать, и он опять меня остановил.
– Дослушайте до конца, прошу вас. Естественно, формально нарушения пока не произошло. Мы здесь один на один. Вы можете превратить меня в пыль. Камеры с их записями заодно, – он сделал паузу.– Точнее, только меня. Поскольку ни к камерам, ни к последующему выходу этого шоу в Паутину я не имею никакого отношения. Этим занимаются ваши коллеги – те, что оказались сговорчивее вас. Надо ли мне напомнить, что один Посвящённый не может нанести вред другому? Ни ему, ни, так сказать, его ослу или другому имуществу?..
Напомнить? Да я об этом и понятия не имел. Собственно, возможность набрести на товарища по счастью мне попросту никогда не приходила в голову. Срочно нужен звонок другу. Подать телефон в студию. И вообще, разве колдуны из романов то и дело не вызывают друг друга на волшебные поединки, сопровождаемые массой бесцельных разрушений? Как же насчёт нас – что это за дискриминация такая?
– Итак, вы неизбежно будете раскрыты. Перед самой масштабной аудиторией, какую только можно себе представить. Это серьёзное нарушение Принципа – насколько мне известно, самое серьёзное из всех. Не знаю, что останется от вашего дара – думаю, что немного. Возможно, сможете поднимать предметы – не тяжелей ручки и не выше, чем на десять сантиметров. Возможно, всё окажется ещё хуже. Удовлетворят ли вас мои предсмертные судороги в качестве компенсации? Кстати, они тоже будут показаны, так сказать, он-лайн…
Он прошёлся передо мной, внимательно изучая реакцию. Как видно, она его устроила. Почему бы и нет – я молчал, резких движений не производил, и вид имел крайне задумчивый.
– Как вы понимаете, я сделал кое-какие распоряжения на случай своей смерти. Не думайте, кстати, что я её боюсь. Конечно, без некоторых маленьких радостей будет скучновато… но после того, как мне не удастся использовать такой шанс… Можно сказать, единственный шанс…
Он воздел руки и постоял так несколько секунд в позе весьма посредственной парковой скульптуры. Потом расслабился, уселся и доверительно склонился в мою сторону.
– Так вот, насчёт распоряжений. …Понимаете, с утратой способностей вам будет очень трудно защитить свою семью и близких… Я бы даже сказал, невозможно.
Губернатор острова оказался на редкость тупой и злобной скотиной. По-моему, всё его свободное время уходило на то, чтобы придумывать нам какие-то козни. Причём козни мелкие, вроде поставок несвежего мяса, запрета на конные прогулки или конфискации присланных книг и писем.
Вероятно, настоящего императора такие выпады могли бы уязвить.
Но Моле прожил довольно простую жизнь, так что гурманом не стал. В седле он держался неважно и, соответственно, потребности в выездах не испытывал. Письма от известных только понаслышке людей не были ему особо интересны. Книги он писал сам.
В общем, господин Лоу злобствовал не по адресу. Более того, он добился прямо противоположного результата. Солдаты прониклись к узнику симпатией. Офицеры считали честью посетить его, и долгом – представиться по случаю прибытия или убытия. Ситуация повторялась. Я понял, что эта армия, в конце концов, может стать его армией. Остров наш, правда, находился далековато. Но тут появился этот английский капитан, …назовём его, например, Джонс, и два его товарища, которые якобы причалили сюда по пути в Индию и были бы совсем не прочь подбросить нас. Некоторые офицеры гарнизона готовы были составить императору компанию – со всеми своими солдатами, разумеется.
Моле воодушевился. Высадка в Индии, восторженный приём местного населения, освобождение от колонизаторов-британцев, поход по маршруту Александра Македонского, хотя и в обратном направлении, бунтующая при этом известии Франция, трам-пам-пам… Париж.
Чёрт знает, что за каша заварилась у него в голове.
Мне же всё было ясно. Настал час, ради которого я столько лет промыкался по его ссылкам. Один раз мне не удалось его остановить – но история не может повторяться бесконечно, по пути превращаясь в комедию. Император умрёт спустя семь лет после своей смерти – загадочный и великий, как всегда.
Спустя без малого два века особо пытливые исследователи придумают какой-то удивительный детектив про рвотный камень и хлористую ртуть. Вполне правдоподобный, на самом деле. То есть, угробить человека, подсовывая ему, не спуская глаз с хронометра, всю эту гадость, вроде бы, можно. Во всяком случае, в моих медицинских познаниях ничто не свидетельствует об обратном. Вот только времени на такие сложные манипуляции уже не было.
Я дал ему яд, который хранил у себя последние десять лет – один из моих коллег вывез его с Востока, а состав нам обоим так и остался неизвестен. Собственно, он меня и не интересовал. Я знал, что обнаружить его в организме будет невозможно – ни сразу после смерти, ни через столетие, а смерть наступит в течение сорока восьми часов и толковать её можно будет по-разному. Этого было достаточно.
Паралич мышц наступил мгновенно, смерть пришла через двое суток.
Корабли отплыли без пассажира.
При аутопсии присутствовал целый консилиум, и они сошлись на раке желудка. Я помалкивал – поэтому в мемуарах обо мне забыли.
Разумеется, всех удивило наличие у покойника практически женской груди и почти полное отсутствие мужских детородных органов. Объяснение не было найдено, вследствие чего этот странный факт попал в отчёт и даже кое-какую массовую литературу, но как-то подвис в воздухе.
Я не стал возвращаться во Францию – главным образом, потому, что ещё один заговорщик оставался жив и писал мемуары в своём поместье.
Мемуары мемуарами, но чёрт его знает, что могло взбрести герцогу Виченцскому в голову при известии о моём возвращении.
Собственно говоря, предположить можно.
Именно поэтому я предпочёл устроиться врачом в заморские колонии, где и благополучно затерялся для всех.
– Мне потребуется время. Чтобы. Обдумать. Ваше. Предложение.
Не то чтобы я был в восторге от своего голоса раньше. Но этот оказался наиболее омерзительным. По крайней мере, из тех, что мне приходилось слышать. Моих голосов, я имею в виду.
– Разумеется, – Роман Ильич улыбался. На этот раз – показывая все свои замечательные зубы. Мне приходилось читать, что у некоторых безнадёжно отставших народов это считается признаком агрессии. С безнадёжно опередившими народами всё наоборот.
– Конечно. Могу я предложить вам свое гостеприимство? Или вы предпочитаете размышлять на нейтральной территории?
Насколько много он знает? Собственно говоря, что ещё он знает – из того, что известно, а тем более, пока неизвестно мне?
Надо ли мне убраться отсюда – или достаточно будет переместиться?
– Пожалуй, останусь. Судя по всему, лишняя спальня у вас найдётся.
– И не только, Эдуард Сергеевич.
– Я смею надеяться и на санузел… в пределах досягаемости.
– Не беспокойтесь. Вам помогут его достигнуть… в случае чего.
Похоже, я опьянел. Во всяком случае, ситуация стала казаться проще. Очень тревожный симптом.
Расслабься. Не трезвей. Никаких демонстраций. Грабить или убивать тебя никто не собирается. По крайней мере, в прямом смысле – и не сейчас.
– Дана, проводи гостя. И оставайся с ним.
Внутри этот дом гораздо больше, чем снаружи. Просто какой-то грёбаный подземный гараж.
Какой у нас уровень?
Я падаю на прохладные простыни. Делаю это медленно, …падаю глубже, …ещё глубже.
Что-то горячее и пахучее прижимает меня сверху.
В состоянии алкогольного опьянения член подводит меня крайне редко. Говоря точнее – несколько раз он пытался. Но мне всякий раз удавалось его вразумить.
По крайней мере, до сих пор.
Во рту девушки Даны он превратился в нечто бесформенное. И агрессивно настроенное против принятия какой-либо формы.
Это тоже тревожный симптом?
Или, наоборот, обнадёживающий?
– Итак, что ещё вы от меня скрывали, уважаемый сенсей?
Тамсанарп материализовался в своём полноценном облике, что свидетельствовало о полной серьёзности. Тем не менее, виноватого выражения на его вневременной физиономии не наблюдалось. Не то, чтобы я ожидал увидеть там раскаяние. Скорее, это был готовый ответ, что встревожило меня ещё больше.
– Возможно, вы тоже считаете, что наделили своей милостью не того человека? И наступило время внести коррективы? В том смысле, чтобы добро не пропадало втуне?
Гномон простёр руки вперёд, как будто отстраняясь от такого прискорбного заблуждения.
– Данный ход событий весьма неожидан, признаю…
– Есть ли у меня возможность выпутаться? Например, плюнуть на всё и разворошить-таки это осиное гнездо? Предположим, он просто блефует…
Тамсанарп покачал головой.
– Спеша на встречу с вами, я проанализировал ситуацию. Безусловно, всё обстоит именно известным нам обоим образом.
– Хотите сказать, вы не могли меня предупредить?
Мой собеседник покачал головой ещё раз. С ласковым выражением на лице.
– Вы не совсем понимаете…
– …сказать точнее – совсем не понимаю.
– Возможно. Да, так будет точней, благодарю вас. Я не советчик. Я не более чем вестник. И, разумеется, то, что у вас называют, не побоюсь этого слова, консультант.
– Так консультируйте. Каким, мать его, образом мне выпутаться?
Кажется, его голова скоро начнёт качаться практически безостановочно. Да хрен с ним – пусть оторвётся и скажет что-нибудь полезное, катясь по полу.
– Я ввожу вас в игру и информирую о правилах. Не более того. Игрок – вы.
И это не компьютерная игра, в которой после надписи “GAME OVER” жизнь продолжается своим чередом.
Похоже, я крупно вляпался.
При всех своих недавно обретённых талантах.
Которых, впрочем, пока никто не отнимает.
Я пихнул в бок девушку Дану. Она немедленно сползла головой на мой живот и потянулась ручкой в район промежности.
– Разбуди своего хозяина. И спроси его, с чего мы начинаем. Подожди. После того…
Мне давно следовало бы выбросить этот хренов бумбокс и купить новый. С другой стороны, есть что-то тёплое и даже человеческое в привычке заикаться на CD-дисках, когда на него слишком долго не обращают внимания. Обычно хватает одного тёплого взгляда – реже, потряхивания. Возможно, стоило отнести его в мастерскую – но почему-то я думаю, что это не поможет. Или даже вызовет новые осложнения. Он прямо-таки терпеть не может чужие руки.
Другая его привычка – взрываться с шёпота на крик в режиме FM. Вероятно, вы сталкивались с подобными вещами. Обычно мы склонны грешить на эфирные помехи. Но у меня такое происходит только при исполнении любимых песен.
Ещё одна веская причина держать в спальне такую древнюю машинку, не так ли?
Тем не менее, странно просыпаться глубокой ночью под выпуск новостей…
– …Спасибо, что остаётесь с нами. По крайней мере, ещё какое-то время. Возможно, лучше бы вам было сейчас находиться совсем в другом месте. …Ха-ха-ха.
Это что ещё за хреновина?
Я сел на кровати, оглядываясь на темноту и вслушиваясь в тишину.
Через несколько секунд начал различать контуры предметов. По крайней мере, это не чужое неизвестное место.
Что мешало мне щёлкнуть ночником?
Озарить это пространство светом и убедиться, что мои джинсы и сигареты лежат на тех местах, что я бросил их вчера?
Вы будете смеяться.
Что-то находилось за балконной дверью, и мне совершенно не хотелось его видеть.
Тем более, показывать ему себя.
Рядом с кроватью у меня нет ни одного тяжёлого предмета – за ненадобностью. Если вы замечали, эта самая надобность всегда возникает совершенно неожиданно.
Можно, конечно, спрятаться под одеяло, но я не уверен, что в моём возрасте это так уж помогает.
Балконная дверь распахнулась как раз в тот момент, когда я на неё уставился. Что-то бросилось на меня. Не слишком большое, – на уровне моих коленок, насколько я мог понять, квадратное и, скорее всего, очень зубастое.
При этом, оно молчало.
Понимаете – эта тварь бросилась на меня, не издавая ни звука.
Ничто не готовит нас к таким испытаниям. В любимых фильмах даже акулы, пираньи, или, скажем там, особо злобные черви при нападении издают ужасающие вопли.
Молчаливое нападение – это не только вызов традициям, но и попрание всех канонов жанра.
…Так что, кричать пришлось мне – все эти бесконечные секунды, часы или сутки, на протяжении которых тварь приближалась.
Возможно, имеет смысл закачать другую мелодию для мобильника?
Я имею в виду – специальную мелодию для Веронички. Хотя, что бы это могло быть? «Greensleeves»? Маловероятно. Скорее, «Smoke on the water». В общем, что-нибудь громкое и жизнеутверждающее. Насчёт громкости мобильников у меня особое мнение. В нужный момент ты их не слышишь – и это портит тебе карьеру, или разрушает личную жизнь. В ненужный, когда, например, ты сидишь на премьере в президентской ложе, они вопят, как Шарапова на корте, – и это тоже не улучшает ни твоей карьеры, ни личной жизни. В общем, всё относительно.
– Я тебя разбудила?
Тварь за окном медленно растаяла в сумеречном свете. Сколько же сейчас времени?
Я протиснулся мимо девушки Даны – кстати говоря, она отнюдь не спешила выполнять порученное. Так или иначе, говорить с одной женщиной в присутствии другой я не могу. Никогда не мог. А если мог, то назвать это «говорить» у меня просто не повернётся язык.
– Ты так и не ответил.
– Я… обдумываю.
– Вот как? А мне казалось, дело совсем простое.
Это дело, пожалуй, что и простое. Хотя, не настолько, раз ты звонишь между ночью и утром. Или бессонница замучила?
– У тебя всё в порядке?
Короткая пауза. Но, всё-таки пауза.
– Да, пожалуй. Кто-то звонил только что. И молчал в трубку. Я подумала, может, ты…
Никогда так не поступаю – может пару раз по застенчивой юности. Помню, я добыл телефон соседки из дома напротив и звонил, когда она выходила на балкон. Была раньше такая традиция – обсиживать по вечерам балконы и пялиться во двор. Иногда переговариваясь при этом или просто обмениваясь приветственными взмахами. Эпохой раньше люди собирались на лавочке. В наши дни прячутся за шумозаграждающими пластиковыми окнами. Так вот, соседка спешила в комнату, а я, разумеется, молчал. Но очень уж давно всё это было.
– Нет, не я. Ошиблись номером, скорей всего.
– Да, наверно. Но в тот момент мне показалось, что кто-то просто слушает.
– Ты насмотрелась сериалов. Или начиталась Дина Кунца.
– Скорей всего. Извини, что разбудила. Досыпай.
Слушая короткие гудки, я вдруг понял, что беспокоюсь.
Конечно, мелочь – да вот только много ли места в моей нынешней жизни остаётся для мелочей? Я казался себе человеком, о котором забывают, когда он выходит из комнаты. Получилось, что это не так. Во всяком случае, как ни крути, Вероничка, в известной степени, человек из моего окружения, а значит, дело заслуживает какой-никакой проверки.
Девушка Дана неслышно приоткрыла дверь.
– Вас ждут. Проводить?
Нас было трое в этой полутёмной подземной комнате. Не то чтобы она была мне так уж незнакома, но чувствовал я себя здесь, в очередной раз, препаршиво. Из-за того, что никогда не мог определить глубины её местонахождения. Из-за того, что, в моём представлении, комнаты не бывают сами по себе, а здания, частью которого она, скорее всего, являлась, я не мог представить даже приблизительно. Из-за того, что я, в сущности, не был уверен, та ли эта комната, что и в прошлый раз. Или, тем более, позапрошлый.
В сущности, всё это, наверно, можно было разузнать. Только зачем? На этой службе мне вполне хватало собственных секретов. А также чужих, от которых не удавалось увернуться – в результате, я был набит секретами под завязку. Тайна подземной комнаты (или комнат) могла оставаться исключением. По крайней мере, пока.
Итак, нас было трое – рейхсляйтер Борман, профессор Бергауз, и я.
Я – полковник Отто фон Хайниге, вообще говоря, уже несколько лет как убитый свободолюбивым патриотами страны, название которой я так и не смог – или, точнее, не успел запомнить.
Вру. Просто не хочу его называть.
Через некоторое время я воскрес (нет, «ожил» звучит всё-таки скромней). Сменил внешность, имя и место службы. Технически это было нетрудно – мои родители, к сожалению, давно умерли, сестёр или братьев я не имел. Жениться как-то никогда не приходило мне в голову; знакомые… теперь вряд ли они могли меня узнать. Таким образом, новой жизни ничто не препятствовало. Точнее говоря – об устранении препятствий не надо было думать…
Отказаться от этого предложения было невозможно. Уж слишком неправдоподобно большая работа была проделана теми, кто, в конечном счёте, остановился на моей кандидатуре. А привычка с уважением относиться к свому и, особенно, чужому труду засела во мне с детства. Была, конечно, и ещё одна причина. …Впрочем, нет. Убирать меня в тот момент не имело никакого смысла. Вот потом – совсем другое дело. Тем более – сейчас.
