Читать книгу: «Формула», страница 5

Мы оказались в просторном помещении. Скромная, вполне стандартная отделка. В смысле – какие-то светлые обои и пять тёмных дверей. Пять, как и обещано.

Секретарша встала из-за лаконичного чёрного стола, который почему-то находился в центре помещения.

Удивительно не то, что на этом столе нет компьютера, и стоит всего один телефон. Я уж не говорю про отсутствие груды папок и отдельно разбросанных бумаг.

Удивительно даже не то, что по-над стенкой отсутствуют стулья или диваны для посетителей.

Удивительна она сама – девица примерно ста восьмидесяти сантиметров роста в чёрной юбке незначительно выше колена, такого же цвета туфлях на шпильке, белой блузе, светлых чулках и с невообразимой красотой на лице. Важная деталь – брюнетка со стрижкой «каре». В общем, практически мой тип женщины – хотя с ростом и небольшой перебор. Совсем небольшой. В сущности, не имеющий принципиального значения.

Вся эта красота двинулась нам навстречу, улыбаясь так, словно к ней зашли Том Круз на пару с Расселом Кроу…. С известием о том, что Домогаров уже на подходе.

– Коленька, спасибо…. Здравствуйте, Эдуард Сергеевич.

Голос не тот, что звонил – но какое значение это может иметь при визуальном, так сказать, контакте?

– Я свободен? – полуспросил водитель и сделал шаг назад, повернувшись ко мне вполоборота. Он тоже улыбался! Нормальное славянское лицо. Не скажу, что я смогу его, при случае, опознать, – но сяду в машину без сомнений.

– Эдуард Сергеевич…

Водитель коротко наклонил голову и удалился. Похоже, у них тут так принято – как пишется, так и говорится.

– Прошу, Эдуард Сергеевич. Роман Ильич Вас ждёт…

Шагая к раскрытой роскошной секретаршей двери, я машинально посмотрел на её коленки. Они жизнерадостно просвечивали сквозь практически невидимые чулки. Вообще говоря, с чего я решил, что это не обычные колготки?.. Никаких покраснений. Похоже, она тут действительно делает работу…

…Или держит в ящике стола специальную подушку?

…Итак, о недостатках Моле.

Во-первых, он изначально был несколько толще императора, и эта досадная полнота прогрессировала.

Во-вторых, он был болен – в наши времена у этой болезни слишком много названий, но тогда её определяли как «желудочные колики».

В-третьих, – и, наверно, это было самой большой проблемой, – Моле всё своё свободное время посвящал изучению военной тактики. Свободного времени у него было достаточно. Герцог Виченцский не считал Моле основным кандидатом, и поэтому экономил на его обучении походке и речи. Таким образом, постепенно он превратился в лучшего среди современников эксперта по сражениям императора. Не считая самого императора, разумеется. Хотя, как знать… Он помнил все географические названия, номера частей и фамилии командиров – как своих, так и чужих. Он знал, практически поминутно, как перемещались эти части, вплоть до батальона. И самое главное – он имел свои идеи на тот случай, если ему казалось, что они могли бы перемещаться более эффективно.

Нам это казалось забавным – не более того.

У Моле был большой плюс.

Его лицо.

При свете дня, или ночью при свечах, я присягнул бы, что передо мной император.

Естественно, видя только голову. Лучше бы отрезанную, – но такие соображения пришли ко мне позже. Значительно позже и, к сожалению, слишком поздно для того, чтобы мы могли что-либо изменить.

В сущности, мы были безумцами, – но в тот момент твёрдо верили в свою правоту.

Император был необходим – этой стране, каких размеров она бы, в конечном счёте, ни оказалась; этому народу; всем этим маршалам…

Только он мог заключить мир, который не выглядел бы поражением.

Только он мог сохранить то, что ещё можно было сохранить, – кто знает, а может быть и гораздо больше.

…Вернёмся к Моле.

С ним была ещё одна проблема. Возможно, самая главная, но что-то мешает мне поставить её под номером один.

Моле был гермафродитом.

Дверь отворилась с солидной беззвучностью, и я оказался в довольно просторном офисе без окон. Лампы дневного света освещали угловой диван и журнальный столик справа, скучно заставленные книжные полки слева и большой стол с парой кресел перед ним по центру. На столе – немодный, хотя и здоровый монитор 4:3, два проводных телефона, несколько папок, раскрытый блокнот. Над столом – портрет губернатора, ручкающегося с президентом. Никаких признаков индивидуальности, никакой помпезности и стерильно, как в операционной.

Собственно, а где хозяин?

Он быстро вышел из-за незамеченной мною двери в дальнем левом углу и размашистыми шагами двинулся навстречу.

Высокий, выше ста девяноста, плотной комплекции. Светлые волосы средней длины, узкое лицо. Челюсть для такого телосложения, пожалуй, слегка легковата. Серые глаза прикрыты очками. Неброский, хорошо сидящий костюм.

В общем, внешность вполне заурядная, что вполне вяжется с нашим досье.

Разве что рост… Что проясняет, зачем ему такая секретарша. Или не проясняет? Я почему-то представлял себе более или менее сморщенного карлика. Вместо этого мы имеем очкарика-баскетболиста – не старше пятидесяти и с достаточно гладкой физиономией.

Вы спросите, почему моё досье было без фотографий? Затрудняюсь сказать. Вероятнее всего, я просто счёл это излишней предусмотрительностью. В конце концов, к чему такому уж особенному мне следовало приготовиться?

Вы скажете, полученное приглашение совсем не выглядело ординарным? Пожалуй. Но со мной в последнее время происходило слишком много неординарных событий. Слишком неординарных – не идущих ни в какое сравнение с этой встречей. К тому же, никакого беспокойства я в тот момент не испытывал. Так, лёгкое любопытство.

– Здравствуйте, Эдуард Сергеевич, – крепкое, но вполне аккуратное рукопожатие. – Прошу, – жест в сторону дивана. – Очень рад, что нашли время.

Ничего не стоит сейчас моё время. В смысле – оно растягивается или ускоряется в соответствии с потребностями.

– Чай, кофе? Коньяк?.. Катенька, – хозяин приоткрыл дверь.

– Стакан минералки, если найдётся… Роман Ильич, – добавил я. Похоже, особой необходимости в церемонии знакомства и обмена визитками не наблюдается.

– Разумеется. «Перье», «Нарзан», «Эвиан»?

Я хотел было сказать: «Новотерская», но передумал и только сделал неопределённый жест, типа «и на том спасибо». Каким образом они различают все эти минералки? В смысле, по вкусу, а не по этикетке.

И вообще – не в баре.

Виденье чистой – или как её там – красоты впорхнуло и установило на журнальном столике крайне нагруженный поднос. Минералка, впрочем, тоже присутствовала – как раз с моей стороны.

Роман Ильич сделал ещё один приглашающий жест, сел напротив, плеснул в два объёмистых бокала. Я глотнул воды.

– Вероятно, Эдуард Сергеевич, вы гадаете, в чём цель моего приглашения…

В сущности, мог бы и не гадать. Но ничего не могу с собой поделать – обожаю сюрпризы. Поэтому, да, гадаю. Точнее, не столько гадаю, сколько жду ответа. С лёгким, необременяющим любопытством.

Хозяин офиса слегка покачал свой бокал. Посмотрел на меня над очками. Очень доброжелательно посмотрел, но я не мог не заметить, что глаза у него совершенно не похожи на глаза людей, постоянно носящих очки.

– Собственно говоря, я хочу предложить вам работу первого референта. Моего, естественно.

– Вы уверены, что это наш император? Я имею в виду – он как-то изменился. Что с ним случилось, Жуан? Что могло с ним случиться?

Ох, я бы рассказал о том, что с ним случилось…

Маршал Ней, герцог Эльхингенский, князь Московский. При мысли о том, что с его императором что-то не так, рыжая шевелюра начинала двигаться под треуголкой. Но не мозги. К сожалению – или к счастью?

– Он очень устал, маршал. Предательство Мармона и Ожеро добили его величество окончательно. Его последние приказы насчёт обороны Парижа… я не думаю, что их можно выполнить. Точнее, выполнить их возможно, но это ничего не изменит. Мы должны искать мира…

Собственно говоря, кто я такой, чтобы давать советы маршалу Франции? Тем не менее, он явно их ждал. И, похоже, действительно нуждался в том, чтобы ему сказали, что делать.

Поначалу всё шло не так уж плохо – герцог Невшательский сумел убедить императрицу покинуть Париж и выехать в Блуа вместе с Итальянским королём. Вы понимаете, насколько нежелательна была её встреча с новым императором. Коленкур вёл переговоры с противником. Похоже, они со многим соглашались. Войск было достаточно – если не для битвы, то для достойной обороны, и это невзирая на измены, которые следовали одна за другой.

Моле отказался подписывать отречение. Я пытался отрезвить его, но дело происходило при слишком большом стечении народа. Он смерил меня взглядом. Не мог же я кричать: « Грёбаный самозванец! Сколько часов ты считаешь себя императором?! Сбился со счёта? Или успел забыть своё собственное имя?»

Условия русского царя изменились. В смысле, стали жёстче. Но нам по-прежнему давали целый остров.

Возможно, нам просто следовало надавать Моле тумаков – но как это сделать? Мы не могли за здорово живёшь наброситься на императора при свите и охране – а один он перестал появляться сразу же. Таким образом, наш кадавр вырвался на свободу – по крайней мере, отчасти. Мы не знали, насколько велика эта часть и не могли его потихоньку пристукнуть, поскольку не имели запасного. Оставалось прибегнуть к общественному мнению.

Ней, Макдональд, Удино, многие другие – Бертье сумел убедить их. Я тоже участвовал по мере возможности – как консультант, естественно.

Император устал. Устал настолько, что это становится для него опасным. А значит, становится опасным для Франции. Его дух по-прежнему могуч, но физическое состояние таково, что ещё одно усилие может стать гибельным. Не только для него, но и для Франции. Для всех нас. Для вас. Для ваших замков и титулов. Конечно, это не главное, Главное – судьба Франции, и сегодня она в ваших руках. Есть только один путь. Уговорите императора. Он вас послушает. Только вас. Уговорите его, господа.

Маршалы принесли отречение.

Моле подписал. Безукоризненно аутентичным императорским росчерком.

Уж не знаю почему – возможно ему стало не по себе от лицезрения такого количества позолоченных эфесов и серьёзных лиц.

Герцог Виченцский улучил-таки момент переброситься с ним парой слов наедине. Как будто, ему удалось объяснить Моле, что он должен вести себя прилично.

Надо отдать ему должное – прощание с гвардией было сыграно блестяще. Я имею в виду – случись что, всё происходило бы именно так.

Кроме меня никто не последовал с ним на Эльбу. Думаю, все слишком устали нести на себе бремя истории. И поняли, что пора озаботиться своим собственным будущим – раз уж всё остальное они смогли устроить наилучшим образом.

– Что скажете, Эдуард Сергеевич?

Удивительное дело – в последнее время я стал востребован, как никогда в жизни. Именно в тот момент, когда меньше всего в этом нуждаюсь.

Я приподнял свой бокал, посмотрел в него, потом на собеседника.

– Мои обязанности?

Роман Ильич обозначил улыбку, слегка растянув углы рта. Кто-то учит их не слишком уж показывать зубы, или у него с ними проблемы? Нет, вряд ли. Может быть, просто врождённая сдержанность.

– Вы не спросили – «мой оклад»?

– Это был бы следующий вопрос…. Впрочем, вполне взаимосвязанные вещи, не так ли?

Хозяин офиса сделал небольшой глоток. Мне бы так. Проклятая привычка – закидывать в себя любое пойло разом и без компромиссов. Никаких сниманий капель языком и неторопливых смакований. Лишь бы с ног валило – и ведь валит. По крайней мере, время от времени.

– Обязанностей не так уж много. Я сказал бы, даже на работу приходить не обязательно. Так, иногда… по моей просьбе. В остальном – выполнение специальных поручений. Точнее сказать, конфиденциальных. Что касается оклада, то, если уж об этом зашла речь…

Роман Ильич сделал ещё один, точно рассчитанный глоток. Посмотрел на меня.

– …Назначьте его сами. Не миллион долларов, естественно – вы же имеете представление о ставках на госслужбе. …Собственно говоря, скорее всего, нет. Ну, это поправимо. Естественно, персональная машина – Николая не отдам, слишком привык, но подберём что-нибудь равноценное. Екатерину – пожалуйста. Не пожалеете. И, как вы сами понимаете…

– …Чем обязан такой чести?

Я решился опрокинуть свой бокал – ровно наполовину. На хозяина это варварство не произвело ровно никакого впечатления.

– Вы талантливый человек, Эдуард Сергеевич. Очень талантливый…

Как-то слишком уж многозначительно он это сказал. Или показалось?

Хозяин офиса поднялся во весь свой рост.

– Впрочем, поедем ко мне. Эта официальная обстановка не способствует…. А нам ещё о многом нужно поговорить.

Поначалу всё шло более или менее гладко.

Естественно, к нам подсылали убийц. Скорее всего, это была работа Талейрана, но не могу исключить и кого-то из коронованных особ. Собственно говоря, не могу исключить никого вообще. Понимаете, слишком многим в случае такого исхода спалось бы спокойней. Конечно, он стал теперь бывшим императором. Но как-то недостаточно бывшим – а мероприятия вроде Нюрнбергского процесса на тот момент ещё не были изобретены.

Одним словом, на нас покушались всё время, которое заняли приготовления и дорога на остров. К счастью, люди им попались достаточно бестолковые и дела своего не сделали. Я бы даже сказал, не сделали ничего более или менее опасного – и это в тот момент, когда мы были максимально уязвимы. Один повертелся пару дней рядом и сбежал при первом подозрительном взгляде. Другой банально ограбил чью-то повозку. Третий… мне даже как-то неудобно об этом говорить, но он покончил с собой, оставив крайне прочувствованную записку. Что-то вроде того, что он не может покрыть себя позором, подняв руку на сами знаете кого, и т.д. …Наверно, были и другие – но об этих мы не узнали вовсе.

Бог ли нас хранил, или продолжала действовать магия, того, кого с нами уже не было, – но ничего особо тревожного за эти дни не произошло.

На острове Моле нашёл себе уйму дел. Месяц за месяцем он строил укрепления, ремонтировал дороги; создал национальную гвардию и Государственный совет.

Судя по слухам, которые добирались до нас из Парижа, кому-то это казалось смешным, но многие – и число их росло – видели в его действиях величие деятельной души. В смысле, величие, которое не может не проявлять себя даже в малом. То есть – величие подлинное.

Вот так-то…

Я понимал, что он просто копирует императора, хотя делает это весьма удачно, а временами и просто блестяще. Только в своём масштабе. Создаёт государство, правит им, командует армией из четырёх сотен гвардейцев, которых ему разрешили взять с собой.

Но постепенно здесь стало появляться что-то ещё. Чересчур высокая степень достоверности, что ли. Какое-то чувство дежавю при звуках его речи и виде жестов. Удивляюсь, почему это не вызвало у меня никакого беспокойства. Я должен был сообразить, что он действительно начинает жить жизнью императора – в конце концов, история этой жизни в течение нескольких последних месяцев пишется им.

Впрочем, чего вы хотите от медика – пусть даже и придворного? В сущности, все мы тогда были просто коновалами, а о психоанализе и слыхом не слыхивали…

С другой стороны, наш спектакль оказался вполне убедительным – возможно, потому, что никого из действительно близких или хорошо знавших Императора людей рядом не оказалось.

Точнее говоря, им не давали оказаться.

Уж не знаю, каких усилий стоило Коленкуру и Бертье удерживать на расстоянии императрицу и, особенно, матушку Летицию. Соблазн ввести их в курс дела был велик – но кто может предсказать реакцию двух любящих женщин?

Во всяком случае, не я.

Между тем, к нам зачастили паломники – и их становилось всё больше, по мере того, как, невеликая и прежде, популярность короля Людовика падала всё ниже.

Они горячо бормотали об унижении Франции и величии недавних дней. Они искренне выказывали преданность и готовность служить. Они называли его своим кумиром.

Всё это были какие-то малозначительные, даже не третьестепенные, лица, но Моле принимал их охотно и слушал с удовольствием.

Какая-то мысль зрела в его голове, и я должен был бы уловить её, но в тот момент всё казалось вполне безобидным.

План герцога Невшательского исполнялся. Мир был получен, – не лучший, но вполне достойный, поскольку желание победителей сокрушить императора оказалось гораздо сильней желания извлечь максимум выгод от победы над Францией. Через несколько лет об изгнаннике начнут забывать, и тогда он сможет окончательно покинуть нас, повергнув народы в глубокую, но сдержанную скорбь.

…Возможно, вы задавали себе вопрос – почему моя роль в этой инсценировке настолько незначительна? Начинаете понимать, в чём дело?

Я ожидал увидеть один из этих безразмерных новодельных особняков с башенками, фронтонами и разноцветными крышами, но дом оказался достаточно неброский. Правда, с каким-то неестественным забором в три с чем-то метра. Возможно, из-за района – самая окраина, по обеим сторонам лес.

Неказистые увесистые ворота открылись сами по себе. Пожилой охранник внутри был одет в потёртую джинсу и совершенно не производил впечатления наёмного убийцы на пенсии. Значит, с высоким уровнем вероятности, именно таковым и являлся.

Дверь выглядела родной сестрой ворот и тоже обладала навыком самооткрывания. Внутри нас встречала точная копия давешней Екатерины – с той разницей, что была мулаткой.

– Эдуард Сергеевич – Дана. Эдуард Сергеевич – наш дорогой гость. Дана – наша хозяйка дома. В смысле – домоправительница.

Хм… Собственно говоря, я как-то и не принял её за законную супругу. На женатого мужчину наш хозяин не очень похож.

Роман Ильич сделал приглашающий жест и стремительно двинулся по просторному холлу.

Высокие, за три с половиной метра потолки, ненавязчиво светлые стены, редкие цветные пятна каких-то пейзажей – не репродукции, но, вроде бы, и не Шишкин. Мы оказались в здоровом зале; по периметру – заставленные до потолка книжные полки, на дальней стенке – ЖК дюймов этак в 65, посередине хаотично разбросанные вокруг низкого полированного стола неброские и уютные с виду диваны и кресла. Что ж, мне нравится. Добротная вневременность, всё лаконично и, так сказать, для жизни. В то же время, судя по TV и внушительным колонкам домашнего кинотеатра – никакого ретроградства. Честно говоря, среди причудливых мебельных конструкций современности я чувствую себя как-то неуютно, а стеклянные журнальные столики и вовсе вгоняют меня в панику.

Хозяин сделал неопределённый жест в центр зала, и сам расположился в одном из кресел. Слегка поёрзал, устраиваясь, закинул ногу за ногу. Я последовал его примеру.

Вероятно, сейчас пассажирам будут предложены прохладительные напитки?

Вот именно. Давешняя мулатка появилась на пороге, двигая перед собой уставленную припасами тележку. Дана… разве это не специальное имя для блондинок?

Роман Ильич проводил домоправительницу взглядом, перевёл его на меня. Широко и озорно улыбнулся. Я чувствовал какое-то напряжение внутри его вальяжности, но не мог понять, насколько оно связано с моей персоной. Возможно, стоит всё же покопаться в его мозгах?

Оказалось, не стоит. В том смысле, что всё прояснилось очень быстро.

– Не подумайте, Даночка – не импортный продукт. Самый что ни на есть отечественный. Результат дружбы народов, так сказать. И очень, очень хорошо… подготовлена. Можно сказать, эксклюзивна, – Роман Ильич взял с тележки плоскую пачку «Данхилла», извлёк сигарету, задумчиво повертел её в пальцах. – Если есть желание, можете оценить на себе. Незабываемое дело, доложу я вам. Чёрная жопа, белые пятки… ну, вы понимаете.

Какого хрена он всё это мне говорит? В конце концов, я не более, чем кандидат на какую-то странную работу. Вот именно, странную. К чему тащить меня домой и на второй минуте предлагать оттрахать свою гувернантку, или кто она там? …С другой стороны, учитывая непонятность самого первого предложения, получается безукоризненная логическая цепочка.

– Ну что ж, перейдём к делу, – хозяин решительно прикурил и как-то весь сдвинулся в мою сторону. – А дело заключается в том, что я знаю, кто вы такой, Эдуард Сергеевич. В смысле, знаю, что вы Посвящённый. Не могу определить, какого уровня, но догадываюсь, что очень высокого. И моё приглашение вызвано именно этим.

Пришёл мой черёд закурить – надеюсь, не слишком нервно.

Не помню, говорил ли я о том, что Моле организовал национальную гвардию. Для местных крестьян это было большим сюрпризом, но вооружённые силы острова условно увеличились до тысячи с чем-то человек. До нас донеслись слухи о планах Талейрана устроить небольшое вторжение с последующей отсылкой того, кого он считал императором, в более отдалённое место. В этой связи были починены укрепления, устроены новые батареи и удвоены караулы. Впрочем, никто на нас так и не напал – возможно, просто не успел в свете дальнейшего развития событий.

Гроза грянула во второй половине марта. Меня вызвали к императору. Так сказать. Когда я вошёл, он был один и расхаживал по комнате. Скажу честно, расхаживал вполне достоверно. Притом, что ещё прибавил в весе за эти месяцы.

– Я принял решение – завтра мы выступаем на Париж. Не надо меня отговаривать – я знаю, что вы попытаетесь, Жуан. Здесь становится опасно. Слишком многие мечтают до нас добраться. Там нас встретит разочарованный Бурбонами народ. Там – ничего не забывшая армия. Это шанс, и мы не можем его упустить.

Насколько я понимаю, говоря «нас» и «мы» он имеет в виду себя?

В этом случае мы по-настоящему попали.

Вероятно, вид у меня был достаточно растерянный. Я безумно жалел о том, что рядом нет никого из сообщников и, следовательно, некому задать этому проходимцу трёпку. С другой стороны, что ни говори, проходимец сильно вырос – я уже почти совершенно не мог отделаться от ощущения, что стою перед императором. Так что, собраться мне стоило значительного труда.

– Ты забыл, кто ты такой, Моле. Ты – не более чем актёришка. Нанятый на одну роль. Не режиссёр, и не автор пьесы.

Голос мой звучал твёрдо, но, в сущности, я уже понимал, что мои слова падают бесполезными трупами, едва сорвавшись с губ.

– Раньше, возможно. Но не теперь. Придите в себя, господин Жуан. И не называйте меня больше так. …Никогда, вам понятно? Или вы хотите, чтобы я приказал вас повесить?

А что? С него станется.

Нам следовало понять, что он небезопасен, когда начались те капризы с отречением. И угрохать его сразу после того, как оно было подписано. Но мы думали, что время ещё не пришло, а у новоявленного императора просто слегка закружилась голова. Его поведение на острове тоже многое могло сказать опытному наблюдателю. Но наблюдателем-то оказался я!

– Зачем вообще вы всё это затеяли? – Моле подошёл ко мне вплотную, глядя снизу вверх.– Почему не дали ему почить на поле боя? Думаете, я не понимаю? Вам нужен был живой император – чтобы торговаться о мире от его имени. Чтобы именно на нём враги могли выместить злость. Я прав, не так ли?

Ну, приблизительно так.

– Не очень представляю, что вы трое выгадали лично. Коленкур отошёл от дел и сидит в своём замке. Вы – на этом милом острове. В то время, как остальные…. Или они тоже участвовали?

Нет, разумеется. В таком заговоре больше трёх лучше не собираться. А может быть, и больше одного. В самом деле, выигрыш наш, на первый взгляд, невелик.

Если думать, что мы преследовали личные цели.

– Ты не поймёшь. Мы сохраняли существующий порядок вещей. Страну, в конце концов. Не себя.

Что за жалкие слова… Оратор из меня и так никудышный, но когда надо поддержать разговор о каких-нибудь высоких идеалах, я окончательно смущаюсь и срываюсь в какое-то блеянье. Между тем, всё чистая правда. Мы устроили эту канитель исключительно с благородными, так сказать, намерениями.

Ха-ха.

– Странная компания беззаветных патриотов – особенно вы здесь не на месте.

Не согласен. Невозможно подменить человека, тем более, такого, без санкции его лечащего врача. Или того, кем придётся его заменить в случае отказа.

– Хорошо, оставим это. Вы добились своего – чем бы оно там ни было. Могу ли теперь и я получить какую-то долю? Я заслужил, разве нет?

Хорошенькая доля! Прямо сказать, долища. И потом, насколько велики его шансы? Тот ещё вопрос.

– У тебя ничего не выйдет. Армия присягнула Людовику. Маршалы не захотят бросить всё и пуститься в эту авантюру.

Моле сделал резкий императорский жест, останавливая меня. Собственно говоря, я и так практически закончил.

– Я чувствую, что могу попытаться! – выкрикнул он и тут же, оглянувшись, перешёл на быстрый шёпот. – Народу успели надоесть Бурбоны, маршалы пойдут за императором, как загипнотизированные – многие, по крайней мере. Вы что, не понимаете, Жуан – я хочу быть настоящим императором Франции – может быть, на время, но настоящим. И вы не сможете меня остановить.

Пожалуй. Ситуация повторяется – даже если я соберусь с духом и наброшусь на него, сюда ворвётся охрана.

– … И потом – что всё это может изменить? Мир, которого вы добивались, подписан. Если мне не повезёт, всё останется, как есть. А если повезёт – я так и так скоро умру, вы знаете об этом лучше многих. Но умру на троне.

– Вы заблуждаетесь.

Что за чёрт, я назвал этого самозванца на «вы»? Это впервые за время нашего знакомства. По всей видимости, завтра начну добавлять «сир». Или уже сегодня?

– Ваша болезнь обременительна, но не так уж опасна. Вы протянете с ней до глубокой старости.

Моле посмотрел на меня с сомнением.

– Что ж, тем лучше. Итак, я вас убедил?

Что мне оставалось делать? Пожать плечами, пожалуй. Читать будущее я не умею. Вообще говоря, умею, конечно, но это совсем другой я.

Моле кивнул.

– Очень хорошо. В другом случае мне пришлось бы вас вздёрнуть – а жаль лишаться такого хорошего врача.

Выпустив дым носом, я уставился на своего собеседника. Он тоже взял небольшую паузу.

– Вы не хотите спросить, как я узнал?

Разумеется, хочу. В беседах с сэнсеем ничто не подготовило меня к возможности такого поворота событий.

– Видите ли, Посвящённым был мой отец. Довольно скромных возможностей, насколько я понимаю, – не вам чета. Однако этого хватило, чтобы построить вполне успешный бизнес и жить безбедно… До определённого момента.

Он задумчиво выпустил дым, плеснул в бокалы коньяк, повертел свой перед носом. На сей раз я не стал церемониться, опрокинул обычным образом и стал ждать продолжения.

– Родительская любовь и всё такое…. В общем, он мне рассказал – а это вроде бы, запрещено какими-то вашими правилами.

Всё так. С соблюдением правил у нас не забалуешь.

– И дал мне способность узнавать других Посвящённых. Даже в общих чертах определять степень их силы.

Чудненькая способность. У меня такой нет и в помине. Хотя, собственно говоря, каких таких трудов стоило бы её выработать?

– Я могу чувствовать это на довольно большом расстоянии. Конечно, всё зависит от той самой силы… Вас, как понимаете, я унюхал за добрую сотню километров.

– Но зачем? – прорезался у меня голос. – И, вообще говоря, многих ли вам удалось… это самое «унюхать»?

Роман Ильич смотрел в бокал, как будто не слыша. Потом поднял глаза на меня.

– Об этом чуть позже, если вы не против…. Итак, папаша поделился со мной и, как я понимаю, очень быстро лишился своих и без того скоромных возможностей, а затем и вообще помер.

Он опять замолчал, глядя в пространство. Пригубил из бокала. Словно за помин души. Оказывается, этот тип может быть очень чувствительным. Даже, сказал бы я, с перебором. Или дело тут вовсе не в покойном отце?

– В тот момент я заканчивал школу – и очень успешно занимался компьютерами. Практически профессионально – особенно учитывая, какой они тогда были диковинкой. Не в игрушки играл, как вы понимаете, а разрабатывал программу…

– … по поиску Формулы?

Чего-чего, а понятливости у меня немерено. Интуиция иногда подводит – это да, иначе я бы лучше подготовился к этому визиту.

– …Именно. Я угрохал на это столько лет, что лучше не вспоминать. Даже сейчас не до конца выбросил эту идею из головы. Но, само собой, ничего не добился.

Хозяин сделал ещё один глоток, я, не дожидаясь приглашения, плеснул в свой бокал, маханул его и закусил длинной затяжкой.

– В какой-то момент меня осенило. Для чего мне эта странноватая способность? Почему отец остановился на ней, а не научил меня, скажем, превращать газеты в денежные знаки? Собственно, необходимости такой не было – я получил отменное наследство и вообще всегда имел хватку в смысле заработать. Но всё же? В конце концов, до меня дошло.

До меня тоже.

Если не можешь чего-то сам – найди того, кто может.

Не иначе, любезный Роман Ильич собирается меня каким-то образом попользовать.

Всё произошло именно так, как он предполагал. Высланные против нас войска носили его на руках. Города высылали навстречу делегации. Многие из маршалов вернулись. Король бежал. Мы вошли в Париж. Народ бился в экстазе.

С герцогом Виченцским мы встретились в тот же день, когда он прибыл в Ставку и вновь принял пост министра иностранных дел. Точнее сказать, в ту же ночь.

– Странное у меня чувство, Жуан, – сказал он, прохаживаясь по гулкому дворцовому залу, совершено пустому в это время суток. Снаружи доносились отголоски восторженных выкриков и отдалённое пение.

– С одной стороны, мы его явно недооценили. Промедлили, не проявили решительности…. С другой… – Коленкур посмотрел куда-то вверх. – Быть может, это новый виток славы для императора. И он стал так чертовски на него похож…

Да, конечно. Можно отговориться любыми государственными интересами, можно даже искренне поверить, что всё дело в них. Но это часть правды. И не самая большая.

– Мы слишком любили его – вот в чём дело. Мы просто не могли дать ему умереть. Так было поначалу. А что теперь? Стать на пути его вновь обретённой жизни?

– Мы легко можем разоблачить его, Ваша Светлость. Масса физических различий и особенно тот, известный вам недостаток… – я остановился, поскольку продолжать оказалось непросто. – Разумеется, сначала придётся его убить. И при этом уцелеть самим.

Коленкур положил руку мне на плечо. Он улыбался, что случалось нечасто.

– Бросьте, Жуан. Мы добровольно впряглись в колесницу его судьбы. Будем тянуть и дальше – пока хватит сил.

Он убрал руку одновременно с улыбкой, сделал шаг назад.

– Конечно, вы слышали, что случилось с бедным герцогом Невшательским?

Слышал, разумеется. Узнав, что император приближается к Парижу, бедолага Бертье не на шутку повредился рассудком. Собственно говоря, не в себе он был уже с самого момента высадки. Его болезненное состояние прогрессировало; в конце концов, в припадке он выбросился из окна своего дома и разбился насмерть. Говорили о нечистой совести – так, или иначе, Бертье, прошедший бок о бок с императором полжизни, пошёл на службу к новому хозяину, пусть и не в первых рядах. Странно, что никому не показалась чрезмерной такая бурная реакция. Переметнулись многие, практически все. Потом кто-то попрятался, но основная часть была тут как тут – каждый со своими, очень похожими объяснениями. Во всяком случае, никто не удумал размозжить себе голову о мостовую.