Читать книгу: «Формула», страница 13

Под одобрительный гул, он покинул палатку, сделав мне знак сопровождать его. Мы вышли наружу, здесь почти стемнело и стало довольно прохладно.

– Будет жаль, если такого человека убьют в битве.

Цезарь ненадолго задумался.

– А воевать нам ещё придётся – и немало. Одним словом, я хочу, чтобы ты покинул свой легион и находился при мне, Руф Марций.

Не скажу, что я был так уж удивлён, но вид сделал вполне растерянный.

– Это большая честь, Цезарь, но… Чем я буду заниматься при твоей особе?

Он вгляделся в моё лицо; впрочем, что там можно было разглядеть в полумраке.

– Читать свои любимые книги. И, пожалуй, писать. Мне кажется, эта война вполне заслуживает того, чтобы её увековечили. Я сам собирался это сделать, но, похоже, судьба шлёт мне человека, который справится не хуже.

Телефон трезвонил так изнуряющее долго, что я вынужден был слезть со Строевой и ответить. Что ни говорите, мобильники в этом плане более великодушны: когда их игнорируешь, они достаточно быстро затыкаются.

Ритка, впрочем, никак не выказала недовольства, совсем наоборот: уставилась крайне заинтересованно, только что за диктофоном не полезла. Вообще, странные у нас сложились отношения – мы какие-то коллеги-приятели, которые время от времени трахаются. Если быть совсем точным, то довольно часто. Или это так и должно быть? Но можно ведь привыкнуть.

А в иной реальности меня, между прочим, ждёт наречённая принцесса. Хотя сущность своих обязательств перед ней я до сих пор хорошенько не понимаю.

Кстати, вот и она.

– Кто-то залезть в твой офис.

М-да, ситуация. Вообще-то, сигнализация у нас есть – но не слишком навороченная, как и всё остальное. Чем Глебов, кстати, в своё время был жутко недоволен. С другой стороны – что там брать? Конечно, фонду случается использовать какие-то суммы налом, но обычно они невелики и их не держат в сейфе – их получают с пластика непосредственно перед мероприятием. Хотя, кто, кроме нас, об этом знает?

– Он ещё там? – я покосился на Строеву, но выходить из комнаты не стал.

– Да. Видеть слабый свет. Я войти?

И в самом деле – что делать? По уставу я не могу исчезнуть на любопытных Строевских глазах и Бэтманом помчаться над ночным Готэмом.

Собственно говоря, могу – подкину ей дубля; пожалуй, он ещё и продолжит мною так неудачно прерванное дело.

Почему-то я поймал себя на остром нежелании такого продолжения. И удивился до раздражительности. Впрочем, сейчас не время думать о личной жизни, будь она неладна.

Набрать Глебова и сослаться на анонимный звонок? Можно, но лучше не стоит.

– Да. Только не делай ничего… этакого. Я скоро буду.

Принцесса обожает спецэффекты. Ей бы в иллюзионисты податься, да натура слишком непоседливая.

Не слишком натурально бурча, я поспешно оделся.

– Срочный вызов. Щас вернус.

– А машину вызвать?

Ритка – крепкий профессионал. Причём, насколько я пока могу судить, профессий этих у неё, как минимум, две.

– Это недалеко.

На улице стояла подходящая безлюдная темнота, и я без обиняков перенёсся к офису. Чунь ещё ничего не успела предпринять, и это было, пожалуй, к лучшему. В глазах общественности ни ей, ни мне, ни, тем более, нам вдвоём, делать тут сейчас было нечего. Вот ведь гадство – пара Посвящённых высокого уровня и непреодолимого могущества, а вынуждены таиться, аки тати в нощи.

Настоящий тать, между тем, таился не слишком – сквозь полуприкрытые жалюзи на втором этаже мерцал свет, насколько я понял, монитора. Этот мудак даже не допёр полностью отодвинуть его от окна. Во всяком случае, тырили у нас не бабки, а информацию. Причём, судя по тому, что окно было Самсоновское, информацию о спонсорах и его собственном бизнесе.

Таким образом, внутри мог оказаться представитель любой категории граждан – от прессы, до спецслужб. Пошарить в компе председателя фонда интересно было бы многим. И делать это им следовало, так сказать, в полном контакте, поскольку подключений к Интернету и другим сетям машинка Самсонова не имела.

Не имела она и многого другого – в сущности, ничего она не имела, за исключением стандартного «WINDOWS» и десятка каких-то примитивных игр.

Самсонов был слишком большим специалистом в своей области, поэтому тренировал память, а кое-что третьестепенное иногда записывал в смартфон. Предполагалось, что об этом не знает никто, включая меня.

Таким образом, представить себе чувства взломщика было нетрудно, и мы не стали особо напрягаться. Просто двумя невидимками стали у входа, – тем более, что мерцание прекратилось.

Как будто, я услышал звук запираемых дверей и шаги. Потом кто-то сноровисто пощёлкал пультом, и на свет Божий (а точнее, в слегка прореженную дежурной лампой темноту) явился генерал Глебов. Он тщательно запер входную дверь, зачем-то посмотрел сквозь нас и неторопливо скрылся за углом здания.

Поначалу Цезарь диктовал мне, а потом читал то, что из этого получалось. Затем диктовать он перестал, поскольку читать ему, видимо стало интересней. Иногда он высказывал какие-нибудь соображения, но никогда на них не настаивал. Да и зачем? События мне были известны – по крайней мере, те, что подлежали изложению; нужный угол взгляда на них я тоже уловил достаточно быстро.

Заминка вышла в одном. Мне никак не давалось изложение от первого лица; рука автоматически сбивалась на: «Цезарь сказал», «Цезарь сделал». В конечном счёте, он решил, что это даже придаёт тексту некое своеобразие.

Обещанный войскам отдых был дан, но обстановка в Риме становилась для нас всё более неблагоприятной. Закормленные Цезарем плебеи славили его настолько громко, что в глазах аристократии его значимость росла день ото дня, а это не могло не вызывать опасений. Разумеется, многие из аристократов и сенаторов тоже были куплены, но они оставались пока в меньшинстве. К тому же, в Риме находился Помпей Великий, и тем, кто недолюбливал Цезаря, было, вокруг кого группироваться.

Цезарь послал несколько военачальников представлять свои интересы, но, как мне представляется, они только портили дело. В особенности вечно полупьяный и крайне нахальный начальник конницы Марк Антоний. Глядя на этих «представителей», аристократы пытались вообразить, что произойдёт, когда явится сам Цезарь, и такая перспектива пугала их всё больше.

В общем, дела шли к тому, что нас вот-вот чуть ли не объявят вне закона. И уж, по крайней мере, разоружат. Всё это вместо заслуженного триумфа и прочих почестей.

Поначалу Цезарь выглядел слегка озадаченным, но вскоре принял какое-то решение и успокоился. В то время он стоял с одним легионом вблизи границ Республики, а остальная армия, как ей и было обещано, оставалась в Галлии на, так называемом, отдыхе – попросту говоря, грабила то, что ещё оставалось после наших великих побед.

Я думаю, что Цезарь послал за ними уже тогда, хотя сам он об этом мне не говорил. Вообще, отношения у нас установились вполне доверительные. Он полностью уверился в моей способности правильно излагать ход событий. Избыток информации, таким образом, помешать уже не мог, и о большинстве дел я был осведомлён немногим хуже самого Цезаря. Не то чтобы мне это особенно нравилось. Скорее, беспокоило.

Тем временем, ожидаемое случилось, и сенат принял несколько постановлений, которые фактически звучали как ультиматум. К тому же, на всякий случай, они поручили Помпею собрать против нас армию. Это обстоятельство стало решающим.

Цезарь немедленно приказал сниматься с лагеря, мы перешли ручей под названием Рубикон, служивший тогда границей, и оказались на территории Республики быстрее, чем поняли, что происходит.

В сущности, происходил бунт против Римской республики. И бунтовщиками оказались мы.

Сенат был вправе приказывать Цезарю. Такие категории, как «справедливость», не имели к делу никакого отношения. Тот обязан был сначала подчиниться, а потом оспаривать их решения сколько угодно. Но Цезарь слишком высоко ценил свои военные заслуги, чтобы позволить лишить себя действительно заслуженных почестей. И, что ещё важней, он так долго единолично командовал, что попросту отвык выслушивать приказы. Сенаторам следовало бы учесть эти обстоятельства. С одной стороны, они не оставили ему выбора. С другой, как я понимаю, Цезарь и сам уже почти решился. Получается, что они попросту собственноручно дали ему последний толчок.

Когда до нашего воинства дошла суть происходящего, особого брожения умов я не заметил. Конечно, командиры, особенно старшие, слегка призадумались, но солдаты не выказывали никаких признаков сомнения. Как будто впереди их ожидали толпы варваров, а не точно такие же легионеры с точно таким же римским оружием в руках.

Я окончательно понял, что основной целью Цезаря в Галлии был не банальный грабёж – тем более, что огромную часть награбленного он раздал своим войскам, своим сторонникам и просто гражданам Рима. Не слава великого полководца – конечно, она имеет немалое значение, вот только помнят твои победы недолго – особенно при жизни. Не думаю, что его привлекали почести и триумфы – Цезарь смотрел на эти празднества не более чем как на дань народным ожиданиям, и, соответственно, необходимую статью расходов.

Цезарь хотел создать армию – приученную к войне, уверенную в своей непобедимости и лично верную своему командиру.

Он создал её, и сейчас мог позволить себе повести эту армию на Рим. Именно сейчас – пока её ощущения не притупились.

Естественно, только для того, чтобы восстановить справедливость и прекратить попрание свобод римского народа. Ни больше, ни меньше.

В последнее время я показывался в конторе нечасто, а если приходил, то, как бы бесцельно, шлялся из офиса в офис. Своего у меня уже не имелось, поскольку его делили Эдгар с Риткой – она окончательно кооптировалась в наши ряды, но кабинетной работой продолжала пренебрегать.

Мои перемещения, впрочем, никого в заблуждение не вводили – даже новых сотрудников, которым намекнули, с кем они имеют дело. Молодёжь считала меня фигурой загадочной, сильно уважала и звала про себя «Кардиналом».

Эдгар уже ждал у входа. Помахав рукой, он довольно метко запулил окурком в толкавшихся на тротуаре голубей; они взлетели, беспорядочно взбалтывая крыльями воздух. Как-то слишком агрессивно он это сделал, будто гранату кинул.

– Ненавижу этих летучих крыс…

– Купи пневматическое ружьё. Или лучше пистолет – не так заметно.

Эдгар вздохнул. Похоже, он решил, что я действительно даю совет.

– Всё равно заметно…. Представь, на что я буду похож, подкрадываясь к этим тварям на людной улице с пистолетом. «Гули-гули». Пожалуй, бдительные граждане могут и в психушку сдать.

– А что, симптомы налицо. Собственно говоря, что они тебе сделали? И почему «крысы»?

– Натуральные. Жрут что и кого попало, таскают на себе всякую заразу. Забивают своих, кто послабее – это ж надо придумать. И потом посмотри, какие у них глаза – неподвижные оранжевые пуговицы, никакого разумного выражения. Одним словом, глаза убийцы. Хорошо ещё, что зубов нет. С зубами они бы и до нас добрались.

– Вот, сюжет. Можно развить страниц на пятьсот. Чем ты там по ночам занимаешься?

Затулинский достал сигареты, предложил мне.

Что-то не так у него с этими голубями. Неужели, поклевали в трёхлетнем возрасте? Или просто на голову наделали?

– По ночам я, брат, как и ты, стараюсь баб трахать. Если не творю очередную пиар-компанию, что, к сожалению, тоже часто происходит. А насчёт сюжета… Я же вполне серьёзно когда-то пытался сочинять. А что? Слова связываю нормально – ты же сам видел.

Я кивнул. В сущности, нормально – это ещё очень скромно сказано; пожалуй, прямо-таки лихо связывает. Странная, впрочем, у нас разворачивается беседа. Да и место не самое подходящее. Эдгар так, впрочем, видимо, не считал.

– И знаешь, что выяснилось?

Я мотнул головой.

– Слишком я для этого дела начитан. Что ни придумаю, тут же меня осеняет – где-то что-то такое похожее я уже встречал. И развивать мысль становится как-то неудобно…

– Я слышал, во всей мировой литературе всего семь, вроде бы, основных сюжетов. Правда, не помню, каких.

Эдгар посмотрел на меня с сомнением.

– Так что, смущался ты зря, наверно. И потом – другие ведь пишут. И сколько пишут…

Эдгар докурил, осмотрелся по сторонам – видимо, в поисках очередной вражеской стаи.

– Вероятно, ты прав. …Кстати, почему ты почти всегда прав? Ну ладно, если когда-нибудь соберусь с силами – первое посвящение будет тебе. За доброе напутствие. А теперь пошли. Хочу тебя познакомить с одним интересным типом.

Цезарь не стал дожидаться подкреплений. Он передвигался со своей обычной устрашающей скоростью. Эти неправдоподобно быстрые марши были краеугольным камнем его стратегии. И они неизменно приносили результат, смущая врага и путая его планы. Соотношение численности войск, по мнению Цезаря, было не столь важно. Разумеется, оно никогда не было настолько большим, как он пытался показать… – в галльские записки недрогнувшей рукой вносились такие цифры вражеских потерь, что я смутно мог себе представить эти числа вообще. Тем не менее, нас действительно всегда было меньше – при этом мы были внезапны, хорошо организованы и до предела уверены в себе.

Разумеется, в этой скорости были и минусы. Не все могли её выдерживать, к тому же, обозы не поспевали, и нам вечно не хватало продовольствия. Впрочем, тяготы продолжались недолго – до очередной победы, и легионеры Цезаря научились терпеть. Неизбежные, как они уверовали, слава и добыча того стоили.

Итальянские города открывали свои ворота без сопротивления, и очень скоро мы вошли в Рим.

Честно говоря, я испытал при этом смешанные чувства. С одной стороны, мы победили, даже толком не обнажив оружия. С другой – было неприятно видеть Великий Город в столь печальном состоянии. Часть сенаторов, консулы и сам Помпей бежали кто куда. Остальные метались, прятались в своих домах, или тащили, что попадёт под руку. В сущности, большинству этих людей было всё равно, кто будет править, и Цезарю удалось сравнительно быстро навести относительный порядок, щедро одаривая одних и приводя в чувство других.

Вообще, во время этой странной кампании он был само великодушие. Всех сдавшихся и перебежавших без колебаний прощал и принимал под свои знамёна. Не дал разграбить по пути ни одного города и ни единой паршивой деревушки. Был щедр и приветлив с теми сенаторами, которые не успели или поленились сбежать – а ведь именно эти люди совсем недавно объявили его вне закона.

Поначалу я даже думал, что это какая-то уловка, вроде тех, что были в ходу в Галлии, и, приманив этих людей, он вот-вот прикажет их перерезать. Нам даже не пришлось бы на этот раз изощряться, выдумывая повод! Все они были нашими врагами – по крайней мере, вчера.

Но нет, ничего подобного не происходило.

(Не могу не вспомнить, как в наших, всё более откровенных, беседах, Цезарь сетовал на лицемерную необходимость отыскивать эти самые поводы. Он говорил о тех благословенных временах, когда для решительных действий достаточно было простых и ясно выраженных устремлений. Например, понятное желание отнять у соседа его земли, богатства и женщин. Правда, Цезарь всегда затруднялся определить, когда же именно так было. Может, задолго до Троянской войны? Лично я отношусь к этой теме скептически. По-моему, с тех пор, как люди научились говорить и придумали первую сотню слов, они тут же перестали выражать свои мысли прямо. Суть наших действий с тех пор не изменилась, но мы зачем-то затемняем её какими-то идеями и делам вид, что действуем во их славу. Разумеется, вещи можно называть своими именами – но в очень узком кругу. Например, один на один. Я бы даже сказал, для верности, один на один с собой, и, лучше про себя. Почему так происходит? Возможно, теперь уже просто по многолетней привычке).

В Галлии мы находили самые причудливые предлоги для нападения, а если нам было лень думать, то заявляли, что напали на нас. Мы убивали вождей во время переговоров, поскольку они «что-то затевали». Мы грабили города дочиста и сжигали то, что осталось. Мы вырезали целые племена, если не имели возможности возиться с пленными. Разумеется, в Риме всё то не годилось. Ведь Цезарь собирался тут править.

У вас может сложиться ощущение, что я его осуждаю.

Это не так. Я всегда восхищался этим человеком и сочувствовал ему. Мне нравилась его прямота, которая проявлялась в наших разговорах, и тот язык беспредельного лицемерия, который он использовал, вероятно, для всего остального мира. В те времена я уже длительное время находился подле него постоянно, но старался быть незаметным. У меня почти получалось. Во всяком случае, ближайшее окружение понимало, что каким-то – непонятно каким – влиянием я располагаю, но при этом, совершенно уж точно, ни на что не претендую. Видимо, этого оказалось достаточно, чтобы не видеть во мне конкурента. А значит – не видеть меня вовсе, поскольку они-то уж претендовали на всё, что только попадало в поле их зрения.

Помпей собирал силы в Греции, Цезарь предоставил ему эту возможность и устремился в Испанию, чтобы разбить или перевербовать стоявшие там легионы. Ему удалось отчасти то, отчасти другое.

Он принял полномочия диктатора из рук сената – люди продолжали, по привычке, играть в свои игры. В сущности, все понимали, что Республике конец. В глубине души, многие с этим согласились, основной массе было попросту наплевать. Но вслух сообщить эту новость никто не собирался.

В том числе и Цезарь.

«Интересный тип» уже дожидался в бывшем моём офисе, и, на вид, был не так уж интересен. Какой-то студент, некрупный, в бывалых кроссовках, очках, и с довольно длинными светлыми волосами. Взгляд, впрочем, осмысленный и рука твёрдая.

– Илья, – произнёс он приятным баритоном.

Я представился и оседлал стул. Илья, так Илья. Раз Эдгар счёл нужным меня позвать, значит…. Хотя в данный момент мне интересней был наш генерал. И я не мог определиться – распечатать его известным образом, или сначала честно попробовать традиционные методы. Впрочем, много ли я стою на этом поле против такого противника?

– Илья Фролов, местный молодёжный лидер, – продолжил представление Эдгар.

– Это какой же, собственно, молодёжи?

Эдгар развёл руками.

– Не «Наши», разумеется, не упаси Боже, скинхэды и не футбольные фанаты – тем более. Молодёжь вполне прогрессивная, думающая, хотя и не без некоторого левацкого налёта.

– Антиглобалисты, что ли? – догадался я.

– Антиглобалисты, антинувориши и анти-партийные подлизы.

– Надеюсь, хотя бы, не антисемиты?

Эдгар хохотнул.

– Абсолютно полная веро-и расовая терпимость. Хотя лёгкий налёт экстремизма, к сожалению, присутствует. Например, товарищ Илья начинал свою карьеру с бомбардировки кирпичами дорогих иномарок.

Я почувствовал зарождение некоторого интереса.

– Это как?

– Элементарно, и в то же время граничит с гениальностью. Представь себе зыбкую тишину городской ночи, местами освещённую многоэтажку и облепивший её автопарк дремлющих средств передвижения. Наш ниндзя проникает в подъезд, затем на крышу – слава богу, для этого навыков медвежатника обычно не требуется. При себе он имеет рюкзак увесистых метательных снарядов типа вышеназванных. Хотя в ряде случаев это были и гантели…. Итак, он наносит удар по крышам и лобовым стёклам нескольких авто зажравшихся буржуев и бесследно скрывается в ночи. Через некоторое время операция повторяется в другом районе. Важный элемент идеи в том, чтобы своевременно ускользнуть и не попасться с поличным. Обозлённые автовладельцы, само собой, в первую очередь подумают на соседей, а баллистические экспертизы в нашем случае бессильны.

М-да. Никогда не слышал ни о чём подобном. Хотя, с другой стороны, кто из здравомыслящих людей станет придавать такому хобби огласку?

– И что же, так таки ни разу не поймали?

– Пока нет, – крышный террорист Илья нашёл момент вставить между нами слово.– С другой стороны, это, конечно, ребячество.

– Разумеется – поскольку настоящие нувориши, в основном обитают за высокими заборами. Причём у многих эти заборы расположены на порядочном расстоянии от госграницы. Что ещё вы умеете, молодой человек?

Такое обращение ему явно не понравилось. Действительно, это работает, скорее, на уровне средней общеобразовательной школы. Однако Илья пришёл сотрудничать и шума поднимать не стал. Молча протянул мне какую-то распечатку листах на трёх.

Так… Пикет мусоросжигательного завода… Пикет зала игровых автоматов… Митинг в поддержку…. Вот – отремонтирована детская площадка… квартира ветерана… беседка в парке. Похоже, в этом мире не осталось полностью оригинальных идей.

Мы переглянулись, Эдгар подмигнул и развёл руками.

– И сколько вас?

Я без труда вспомнил и внёс в свой голос педагогические нотки. Те самые, которых в бытность свою, вообще-то, старался избегать. Илья оживился.

– Здесь, в городе, человек пятьсот. По краю – не меньше трёх тысяч. Со страной сложней – систематические связи не налажены.

– Бюджет не позволяет?

– Какой у нас может быть бюджет?

И в самом деле. Все мы когда-то были студентами. Правда, в те времена жизнь была проще. И дешевле. Как-никак, и у тоталитаризма должны быть какие-то плюсы.

Похоже, я что-то не о том…

– Соответственно, движение ваше не зарегистрировано. Связь через эсэмэски и всё такое…

Илья искренне удивился.

– А зачем это? Я имею в виду – регистрировать? Вот ведь и вы тоже…

– …По крайней мере, название позвучней вы себе придумали?

– «Движение реалистов», – вставил Эдгар. Он уже некоторое время, как устранился от участия в беседе и с интересом поочерёдно рассматривал нас обоих. – А что? По-моему, звучит достойно, нет?

Я пожал плечами.

– Вроде бы, тебе видней. И, кстати, почему нам не подают кофе? Или чего там пожелает… коллега.

Эдгар кивнул и устремился в приёмную. Кнопкой вызова он не пользовался принципиально, а, возможно, хотел лишний раз пообщаться с Екатериной. Интересно, насколько ему уже удалось с ней преуспеть? Вряд ли намного, иначе наверняка бы разболтал.

Я корректно дождался Эдгарова возвращения и продолжил допрос.

– Собственно говоря, чего вы от нас, Илья, хотите? Кроме денег, разумеется. И что можете предложить взамен?

К моему удивлению, он явно расслабился. Даже заулыбался.

– Денег, как раз, скорее, нет. Пожалуй, новых горизонтов, что ли. Понимаете, в последнее время я чувствую, что мы упёрлись. Нет развития, скучно. А вам, несомненно, нужны люди. И наши будут получше многих. Народ образованный, мыслящий. При этом – имеется своя боевая группа. Так, на всякий случай. Тоже нелишне.

Катя внесла кофе, мы обменялись взглядами, что, к сожалению, не прошло незамеченным для Великого Политтехнолога.

– Вообще говоря, мы не одобряем порчу чужого автотранспорта, равно, впрочем, как и прочего имущества.

Илья согласно кивнул.

– Понимаю, «родимые пятна» и всё такое. Думаю, мы сможем договориться.

Мы договаривались ещё с полчаса.

Когда посетитель удалился, мы некоторое время молча пялились друг на друга. Политтехнолог не выдержал первым.

– В конце концов, разве нам не нужен какой-то свой собственный комсомол?

В последнее время, на встречах Самсонова я присутствовал, так сказать, незримо. И с неослабевающим интересом наблюдал рост своего шефа. Не буду кривить душой, иногда мне приходилось слегка подстроить мозги его собеседников. Не то чтобы это происходило так уж часто, но…

Сегодняшний случай мог стать именно таким.

Их было трое – костюмы от «Бриони» (вероятно, спецзаказ, для разъездов по провинции), ненавязчивые часы «Луи Патек», двое из них всё ещё на правую руку.

Самсонов, в джинсовой рубашке с засученными рукавами и чёрных льняных брюках, должен был бы выглядеть сиротой. Но, почему-то, не выглядел. Возможно, оттого, что был на своей территории. По сути, принимал послов. И послов, весьма заинтересованных в результате переговоров. А вот ему на этот результат, в сущности, было наплевать.

Встреча проходила в далёком от помпезности загородном ресторане. VIP– зал там, тем не менее имелся, и неслабый. Глебову с компанией стоило немалых усилий придать его окрестностям более или менее приличный вид – то есть, увести вновь прибывших мордоворотов подальше от входа. (Помпезных тачек, слава Богу, не было – высоких гостей в аэропорту встречала наша команда и, соответственно, рассадила на приличные отечественные машины. Гости, похоже, были подготовлены к такому приёму, признаков беспокойства не выказывали, хотя и всю дорогу с интересом таращились по сторонам – не столько на живописные окрестности, сколько на то, в чём их везут).

Самсонов машинально оглянулся на угол, в котором, предположительно, находился я. Обычно, мы оговаривали место заранее – вроде бы, это помогало.

– Превосходная кухня, даже как-то неожиданно, – сказал Номер Первый, деликатно расчленяя что-то вкусно-пахучее на своей тарелке. – Это местный рецепт?

Самсонов пожал плечами.

– Наверно, – гурман из меня никакой.

Мне стоило немалого труда убедить его в том, что общение с сильными мира сего имеет смысл строить на контрасте. Не играть по их правилам. Даже делать вид, что не имеешь о них никакого представления. Забыть о том, что и сам когда-то был частью системы, – причём частью, скажем прямо, малозначительной. И теперь ощущение этой малозначительности будет только всё портить.

– Да и так ли это важно, – Номер Второй к своим тарелкам изначально аппелировал вяло и, похоже, был не прочь прейти к делу задолго до десерта.

– Кто-то пытается вбить нам в голову, что человек – это то, что он ест. Но кто это может быть, если не повара?

– Или диетологи.

Реплика Самсонова гостям явно понравилась. Они переглянулись и одновременно отложили приборы.

– Разумеется, вы знаете, кого мы представляем? – спросил Номер Первый, аккуратно складывая салфетку.

– Господа, не только я – вся страна. Так что, примите уж извинения за всю эту конспирацию, – Самсонов обвёл руками помещение.

– Кстати о конспирации …Времени у нас осталось не так много.

– Вы, Роман Ильич, и ваш фонд,… Возможно, вы чувствовали бы себя более комфортно под патронажем нашего …м-м-м ведомства?

Самсонов сделал вид, что задумался.

– Скорее всего. Но … я не вижу, кто может нам угрожать? Да и с какой стати?

Номера переглянулись.

– Вы же бизнесмен. Деньги, естественно. Думаете, никто не анализирует ваш оборот? И не думает о том, как прибрать его к рукам?

Самсонов улыбнулся.

– Я бы не стал называть это оборотом. Разумеется, технически можно и так…. Но, в сущности, то, что мы делаем, не имеет к экономике никакого отношения.

– Ещё как имеет. Точнее, начинает иметь.

Номера сделали паузу. Вступил Номер Третий.

– Собственно говоря, зачем вы это делаете?

Самсонов взглянул в мой угол. И эти о том же. По крайней мере, прямо.

– У вас была очень неплохая карьера. Перспективы. Не Бог весть какой, но всё же успешный бизнес. Откуда это желание раздать имущество бедным?

– Но я не раздаю имущества.

– Почему же?

Самсонов задумался настолько, что вынужден был слегка помассировать лоб.

– В этом нет никакого смысла. Это никогда не помогало. Став бедным, я буду лишь одним из многих. Оставаясь тем, кто я есть – могу поддержать их.

Тут он, по-моему, слегка загнул в патетику. Тем не менее, Номера сделали уважительную паузу.

– Вы хотите сказать – дело только в том, что вы хотите помочь всем этим людям?

Они не стали дожидаться ответа. До меня дошло, что Самсонов сказал единственно верные слова. Обозначил свою принадлежность к какой-то другой системе координат.

Гости поняли, что имеют дело с безнадёжным человеком и сочли за правильное решение вежливо ретироваться. В конце концов, явного отказа они не получили, правда?

– Было приятно познакомиться. Мы передадим свои впечатления. Возможно, с вами захочет встретиться кто-нибудь ещё.

Возможно? Спорю на что угодно, с нами многие захотят встретиться.

Не пора ли выходить на финишную прямую?

Решающее сражение произошло недалеко от греческого местечка Фарсалы.

Войск у Помпея было гораздо больше, но это никого не смущало. Исход битвы новобранцев с ветеранами всегда известен заранее. Похоже, известен он был и самому Помпею. Ничем другим не могу объяснить внезапно напавшее на него оцепенение.

Наши враги окончательно погубили себя, бросив всю свою кавалерию без прикрытия во фланговую атаку. Естественно, первые ряды повисли на копьях; остальные в беспорядке отступили, давя и смешивая боевые порядки собственной пехоты. Довольно быстро все обратились в бегство, и нам оставалось просто двигаться за ними вслед и войти в лагерь. Никакого преследования, разумеется, не было. Как и ожидалось, всех сдавшихся Цезарь простил.

Помпей бежал в Египет, чем сильно облегчил Цезарю жизнь. Проблема заключалась в том, что ему не следовало оставаться в живых – с другой стороны, Цезарь не хотел быть непосредственным виновником этой смерти. Наши эмиссары прибыли в Египет едва ли не раньше самого Помпея, и переговоры заняли не слишком много времени. В конце концов, кто захочет ставить на проигравшего.

Таким образом, Цезарь получил не только голову врага, но и возможность пролить над ней слёзы сожаления.

Вслед за этим он ввязался в египетские дела и привёл к власти царицу Клеопатру.

Многие говорили – исключительно из-за внезапно возникших у него чувств.

Я так не думаю. Разумеется, он был уже в возрасте, однако ещё не стал до такой степени сентиментален. Ничего не стану утверждать, поскольку именно эту тему он со мной не обсуждал. Однако, сдаётся мне, Цезарь просто совмещал полезное с приятным, в основном, имея в виду расширение африканских владений Рима – то есть, теперь, своих владений. Это более естественно объясняет его тогдашние действия, которыми, кстати, уставшая армия была недовольна.

Возможно и другое объяснение – я сужу по тому, что Цезарь как бы оттягивал своё возвращение в Рим. То ли этот город начал вызывать у него скуку – особенно теперь, когда явных противников не осталось. В сущности, для деятельного человека Рим и впрямь был малоинтересен. Всё предсказуемо – от сенаторских дрязг, до гладиаторских боёв. Одни интригуют и суетятся по пустякам, именуемым «политикой». Другие не делают вовсе ничего, благо заботу о пропитании для граждан берёт на себя Республика.

Думал ли Цезарь о том, чтобы править какой-то другой страной?

Впрочем, говорить об этом теперь уже нет никакого смысла.

Разумеется, он вернулся.

Его встретили, как триумфатора. Толпа была куплена с потрохами. Многие сенаторы и всадники – тоже. Вообще, сенат спешил наделить его всеми полномочиями и почестями, какие им только удавалось придумать. Разумеется, эти бездельники попросту торопились успеть дать ему то, что он мог бы захотеть взять и сам.

Теперь же выходило, что все свои титулы Цезарь получает законно, из рук сената и римского народа, и от них же исходят его решения.