Читать книгу: «Большое путешествие в Древний Египет», страница 12

Письма Шампольона брату. Послание шестое

Абу-Симбел, 26 июня 1829 года

Любезный брат мой!

Я продолжаю свое путешествие по Египту и все меньше чувствую себя чужаком. И благородные беи, и простые феллахи называют меня: «Брат мой!». Поверь, для приверженцев Аллаха и пророка его Магомета это вовсе не пустая фраза. Я снова и снова убеждаюсь, что Господь един для всех людей, только носит разные имена.(…)

Мемфис меня разочаровал. От его прославленных храмов и дворцов остались только жалкие развалины. Огромная статуя Рамсеса II, в царствование которого родился библейский пророк Моисей, наполовину засыпана.

Зато в Дендере я, наконец, увидел вполне сохранившийся храм. Одна настенная роспись сильно поразила меня. Вся композиция развертывается слева направо. Впереди движется седобородый старик с посохом, за ним – черный кот, вырисованный бочонком, в несвойственной египтянам манере, а следом – девочка, за которой можно увидеть множество людей – мужчин, женщин, детей – и скот с поклажей. По внешним признакам и одежде эти люди явно относятся к семитскому типу. Исключение составляет лишь девочка. Не стану передавать тебе всех деталей ее наружности (весьма необычной для древних египтян), скажу только, что башмаки на ней точь-в-точь такие, как у русского юноши Бонья, о котором я писал тебе в прошлой эпистоле.

(…) И причем тут кот? Как известно, еврейские племена занимались скотоводством и не почитали котов ни как домашних животных, ни как божества. Но, возможно, этот кот невероятным образом связан со странной девочкой. Иначе я никак не могу объяснить появление чужеродных фигур в росписи, так точно воссоздающей быт еврейского племени.

Мне удалось расшифровать иероглифы, окружающие фреску. Правда, пока не все. Но я абсолютно точно идентифицировал два имени: Моисей и Геракл.

(…) Здоровье мое по-прежнему оставляет желать лучшего. Египетский Ра жесток ко мне. Уже не раз со мною случались солнечные удары. Спасибо верному Пьеру. Как всегда, он оказывается рядом, окатывает меня холодной водой и приводит в чувство. Это позволяет мне продолжать работу.

Часть пятая

Глава 1. Сумасшедший из Александрии

– Перебели папирус начисто, – строго наказал Спиноза младшему писцу, – а потом можешь быть свободен.

Он запер книгохранилище, погасил все светильники, кроме одного, и вышел на улицу.

Александрийская набережная звучала сотнями языков, пестрела яркими одеждами: поражала разнообразием лиц. Спиноза уже привык к большому портовому городу и наметанным глазом различал в толпе персов с завитыми бородами, темно-коричневых эфиопов в длинных белых галабеях и тюрбанах, надменных римлян в тогах из тончайшего полотна, суровых греческих моряков в простых хитонах, застенчивых арабок, стреляющих поверх чадры подведенными глазами, молчаливых египтян в калазирисах.

Впрочем, последних здесь было немного. Александрия принадлежала не Египту, а всему миру. Здесь не помнили древних египетских богов, не приносили жертв, не отмечали ритуальных праздников, не устраивали мистерий. Здесь вообще никого и ничего не почитали. Здесь царствовали иные законы. Приплывали и уплывали разнокалиберные суда, приезжали и уезжали купцы из заморских стран. Здесь менялись, торговали, устраивали пиры, глазели на выступления бродячих артистов, довольствовались дешевой продажной любовью и вовсе не помышляли ни о чем, кроме радостей земли и моря.

Впрочем, Спинозу это мало волновало. Он был вполне счастлив. Целыми днями пропадал Витя в александрийском Мусейоне, где получил почетную должность старшего помощника начальника библиотеки. У него был доступ к редчайшим рукописям древности – клинописным табличкам из Междуречья, глиняным черепкам-остраконам с греческими письменами, папирусным свиткам с историческими сказаниями, пергаментным кодексам и ко многим другим замечательным штуковинам, о которых любой академик мог только мечтать.

Спиноза довольно преуспел в иероглифике. По ночам, когда библиотека закрывалась и никто не мог помешать, Витя с упоением конспектировал древние магические заговоры и заклятья или штудировал памятники египетской письменности. Он почти до конца разобрал «Тексты пирамид», «Тексты саркофагов» и «Книгу коровы». Некоторую трудность для толкования представляли «Книга часов бдений» и «Книга дыхания». Но Спиноза надеялся, что со временем освоит и эти источники.

Иногда, когда очень уставал от работы, он любил побродить по городу. Несмотря на то, что большую часть времени Спиноза проводил в безлюдных залах Мусейона, его знали уличные торговцы и нищие, рыбаки и матросы с судов, которые заходили в александрийский порт.

– Вот наш сумасшедший, – с гордостью говорили они, указывая на очкарика. – Ученый человек. Для него нет никаких тайн. Он понимает любую речь. Он умеет читать и писать.

Спиноза не обижался на «сумасшедшего». Для него это была высшая похвала. Он помнил, что многих великих считали чудаками, потому что люди не понимали высокой миссии, возложенной на исследователя. И если к нему приходили взрослые со своими проблемами, мальчик не сердился, что его отрывают от работы. Он откладывал в сторону рукописи и занимался мелкими, с точки зрения мировой науки, конфликтами: разбирал тяжбу соседей, гасил спор между торговцем и покупателем, мирил супругов…

– Времени это занимает немного, – думал он, выслушивая очередную жалобу ограбленного нищего, – но истинный ученый не должен проходить мимо явлений реальной жизни. И потом, узнаешь столько нового о нравах и обычаях разных народов…

Вот о чем размышлял Витя, в предзакатный час шагая по улицам Александрии. Путь его лежал к порту, где в маленьком кабачке замечательно жарили кефаль. Спиноза знал, что рыба содержит фосфор, а этот микроэлемент стимулирует деятельность мозга и просто необходим при умственных упражнениях.

Стемнело, как всегда на юге, неожиданно. И сразу же вспыхнул огонь знаменитого маяка, который уже называли чудом света. По спокойной воде побежала сверкающая дорожка. Моряки рассказывали, что яркий огонь на вершине башни виден за многие тысячи стадий, и десятки, сотни кораблей благодаря ему не садятся на мель и не разбиваются о прибрежные скалы.

– Вот так и ученый, – философски подумал Спиноза. – Его мысль, вспыхнувшая во мраке дикости и невежества, озаряет путь многим поколениям.

И он потрепал по холке спящего рядом ослика, одного из тех, которые целый день трудились, поднимая на верхний ярус вязанки хвороста для костра.

Все еще размышляя о первопроходцах науки, Спиноза свернул в темный переулок, где витали в воздухе манящие запахи жареной рыбы. И сразу насторожился. Он ничего не мог разглядеть во мраке, но явственно слышал глухие удары и короткие возгласы, кажется, на греческом.

– Драка, – сообразил исследователь и в растерянности остановился. Что делать? Звать на помощь? Бежать? Броситься на выручку?..

Полой хитона он осторожно протер стекла очков. Интересно, сколько их там? Эх, была бы здесь Геракл…

В этот момент дверь кабачка распахнулась, и на пороге выросла хозяйка с фонарем в руке. Огонь осветил катающийся по земле клубок сплетенных тел.

– Прекратите! – взвизгнула женщина. – Только трупа мне здесь не хватает!

Но ее никто не слышал. Она беспомощно огляделась и заметила одинокую фигурку с поблескивающими на носу стеклами.

– Эй, Спиноза! – крикнула хозяйка. – Что стоишь? Немедленно их разними! Ты же мужчина, черт побери!

Витя набрал в грудь побольше воздуха и бросился в драку.

– Что за безобразие! – возмущался он, отбиваясь от ударов и прижимая к груди очки. – Это не метод решения конфликтов! Я полицию вызову! Ой!

– Спинозу бьют! – хозяйка сунула в рот четыре пальца и пронзительно свистнула. – На помощь!

В переулке раздался топот бегущих ног. Клубок рассыпался на отдельные тела. Витя нацепил очки.

– Гля, псих! – радостно сказал кто-то из лежащих. – Вот пускай он и разберется!

– Можете идти, – хозяйка небрежно махнула фонарем в сторону встревоженных соседей. – Без вас обойдемся.

Спиноза поправил дужку на переносице.

– Итак, я вас слушаю, – по-гречески сказал он. – Что, собственно, произошло?

Темноглазый атлет с волосатой грудью вразвалочку подошел к Вите.

– А пусть не вмешивается не в свое дело, – сплюнул он сквозь зубы. – Сходим на берег, смотрим – баба идет в покрывале. Ну, сам понимаешь… Мы, конечно, к ней, мол, разрешите познакомиться… И я ее так нежно за руку дернул. Баба ка-ак закричит! И откуда ни возьмись – этот, – здоровяк ткнул пальцем в худенького юношу, который, постанывая, пытался подняться с земли. – И хлобысь мне промеж глаз! Ну, мои ребята немного его и проучили…

Спиноза укоризненно покачал головой.

– Ну, господа… Вы не правы, – он протянул юноше руку и помог ему встать. – Всемером на одного… Тем более, он защищал честь дамы…

– Да, – подхватила хозяйка, бросая взгляд на атлета. – Не стоит знакомиться на улицах. Теперь такие женщины, у них такие нравы… – она поправила платье на груди. – Что же мы стоим в темноте? Заходите, найдется, что выпить и чем закусить…

Здоровяк хмуро посмотрел на нее.

– В другой раз, – отрезал он. – Когда здесь не будет всяких миротворцев. Пошли, ребята.

Удаляясь, моряк пробормотал под нос:

– Честь дамы, честь дамы… – и добавил несколько греческих ругательств.

– Хм, – хозяйка не скрывала досады. – Из-за тебя, Спиноза, упустила таких выгодных клиентов.

Витя растерялся:

– Но ты же сама позвала на помощь, Пафнутия.

– Когда? – искренне удивилась женщина. – Не помню…

– Ладно, ладно, – миролюбиво сказал юноша. – Я возмещу тебе ущерб.

– Ты? – Пафнутия окинула его презрительным взглядом. Кроме набедренной повязки, дешевых браслетов на руках и огромного фингала под глазом, у парня ничего не было. – Да у тебя ломаной драхмы за душой не найдется.

Незнакомец усмехнулся и протянул ей тяжелый золотой браслет.

– Ты что? – вмешался Спиноза. – У нее претензии ко мне, я сам заплачу. – И он с готовностью полез за кошельком.

Хозяйка проворно схватила браслет.

– Прошу к столу, – заворковала она. – Я тут кефали нажарила… А какое у меня сегодня вино!

Парень со Спинозой переглянулись и вошли в дверь.

Так Витя обрел в Египте друга. Его звали Гор, сын Осириса. В Александрию он попал случайно. В погоне за Сетом, которому хотел отомстить за гибель своего отца, заскочил немного вперед и оказался в чужом времени.

– Но ты же бог, – втолковывал Витя другу. – Властитель Египта. Тебе ж расправиться с этими матросами – раз плюнуть.

– Нет, – улыбнулся Гор. – У богов есть сила, когда в нас верят и приносят нам жертвы. А здесь я ничем не отличаюсь от обычных людей. Мне позарез нужно отсюда выбраться. Ведь пока я не отомстил Сету, мой отец мертв.

– Право, не знаю, чем тебе помочь, – развел руками Спиноза. – Понимаешь, я и сам в таком же положении. Перепробовал уйму магических заклинаний и заговоров – ничего не получается…

– Эх, была бы здесь мама, – тяжело вздохнул Гор. – Она бы нашла выход…

– Нелогично, – возразил Спиноза. – Ей ведь тоже не приносят жертвы.

– Она в них не нуждается. Она вечная, существует у всех времен и народов. Греки называют ее Деметрой, римляне – Церерой, а сирийцы и вавилоняне – Астартой, или Иштар… Ей подчиняется не только земля, но и водная стихия, и ветры… Она – символ женственности и супружеской верности. Над этими ценностями не властно ни время, ни пространство…

– А где она сейчас? – спросил Спиноза.

– Оплакивает папу, – печально ответил Гор.

Витя скорбно помолчал. Посчитав в уме до шестидесяти, он прервал минуту молчания вопросом:

– Насколько мне известно, в Древнем Египте было много всесильных богов. Может, тебе стоит обратиться к кому-то из них?

– Это ничего не даст, – покачал головой сын Осириса. – Во-первых, здесь нет храмов, через которые можно к ним воззвать, во-вторых… – он замялся, – я никому из них не представлен лично… Видишь ли, нам с мамой приходилось скрываться, и я вовремя не сумел завязать светские знакомства.

– А друзья? Друзья у тебя есть?

– Есть один друг, – подумав, кивнул Гор. – Это ты.

Глава 2. Третий глаз

Теперь Спиноза с Гором буквально поселились в книгохранилище. Они разбирали древнеегипетские папирусы в надежде найти ключ к возвращению домой. Параллельно Витя обогащал свои знания. А Гор радостно клекотал, встречая упоминания о близких родственниках. В одном из текстов бог с удивлением прочитал о себе следующее:

«Он владеет Волшебным Оком, которым вернул жизнь отцу своему. Но прежде коварный Сет, злой повелитель пустыни, Ослиноголовый, являющийся в образе свиньи, мерзость для богов и людей, вырвал у Сокола чудесное око… Однако же Гор победил и его».

– Красиво… – заслушался Спиноза.

– Да, – согласился Гор. – Но у меня всего два глаза. Один – Солнце, другой – Луна. А Волшебного Ока нет.

– Может быть, это художественное преувеличение, гипербола, так сказать, – предположил Витя.

– Нет, в этих папирусах все строго документально, – не согласился бог. – И потом, сам посуди, я же должен чем-то вернуть жизнь отцу своему папе, который уже столько лет как скончался. Значит, это должно быть что-то вещественное.

Они раскрутили свиток до конца, но никакой расшифровки не нашли.

– А может, речь идет просто о моем глазе – правом или левом? – неожиданно задумался Гор и подмигнул Спинозе поочередно Луной и Солнцем.

– Возможно, – с сомнением отозвался Витя. – Тогда, впрочем, – оживился он, – где-нибудь должны сохраниться сведения о том, что ты стал… э-э-э…

– Одноглазым? – подсказал бог.

И они снова углубились в чтение.

***

Катя плелась по шумной улице и с горечью думала, что опять попала куда-то не туда. На Египет было совсем непохоже. Дома другие, статуи, одежда… К тому же она ни слова не разбирала. И сколько ни объясняла прохожим, что ищет умного мальчика в очках, все только разводили руками и отвечали что-то непонятное. В отчаянии девочка перешла с древнегипетского на русский. Но с тем же плачевным результатом.

Уже второй день Геракл бродила по незнакомому городу. Ужасно хотелось есть, и как назло, на каждом углу торговали такими вкусностями, что у нее слюнки текли. Не выдержав мук голода, Катя подошла к толстому добродушному дядьке, который продавал горячие лепешки, и жалобно попросила:

– Извиняюсь, дайте мне, пожалуйста, кусочек хлебца…

Дядька вытаращил глаза, и улыбка исчезла с его добродушного лица. Он что-то сказал на незнакомом гортанном языке.

– Ням-ням, – доходчиво объяснила Катя. – Ам-ам!

Тут торговец как с цепи сорвался. Он едва не набросился на Геракла с кулаками. И орал так громко, что со всех сторон сбежались зеваки.

– Да подавитесь вы своими вонючими булками! – психанула девочка и пошла прочь, ощущая сосущую пустоту под ложечкой.

– Жлобы, – ругалась она про себя. – Жадюги! Отказать голодному ребенку! Тетя Мириам никогда такого бы не сделала.

И она вспомнила аккуратную черноглазую старушку с ее многочисленными узелками и мешочками, с ее вкусным цимесом и рыбой фиш, кисло-сладким жарким, фаршированной шейкой… У Геракла, казалось, живот прилип к спине. А манна небесная! А запеканка из нее! А маца! Даже опресноки представлялись ей сейчас слаще меда. Где теперь тетушка Мириам? Да и была ли она вообще?

* * *

– Может, это заклинание подойдет?– спросил Спиноза у Гора, который тем временем изучал свои многочисленные портреты.

– Нет, – вздохнул бог. – И здесь оба глаза на месте.

Витя широко расставил ноги, раскинул руки, повернул голову к стене и с подвыванием, как поэт, стал читать иероглифы:

– Пер-о хап-ши! Мумут-рамай! Хнум баба-де! Псой-эр Джедеф!

И замер, ожидая эффекта. Со стен посыпались штукатурка. Зашуршал, скатываясь сам собой, свиток.

– И это не то, – пробормотал Гор, пристально вглядываясь в скопированную Витей фреску.

– Что ты смотришь? – с раздражением сказал Спиноза. – Ты ж везде в профиль и повернут в левую сторону. Только один глаз изображен. Попробуем другое, – он уселся на стул, выпрямил спину и положил руки на колени.

– Да? – удивился Гор. – Действительно… А где же другой глаз?

– Та-Кеме Шмун! Бубаст! Себек! Пер-Ке! Фарух! Тойот! Сусан! – продекламировал Витя и с тоской огляделся вокруг. Ничего не изменилось.

– А здесь второй глаз есть! – с торжеством воскликнул Гор. – Потому что смотрю в другую сторону.

– Сенмут! Чехен! Темеху-Сут! Пе-тен Негау! Таит Монту! – отчаянно выкрикивал Спиноза.

На столе вырос цветок лотоса. Гор сорвал цветок, понюхал его и внимательно посмотрел на Витю:

– А это у тебя что? – он осторожно потрогал оправу.

– Очки, – пожал плечами Спиноза.

– А для чего они?

– Чтобы лучше видеть, – торопливо объяснил Витя. – Непра! Мех-Мех! Хорур!

Лотос завял.

Двумя пальцами Гор снял с Вити очки и приложил их к своему лицу.

– Все расплывается, – пожаловался он. – Наверное, это и есть Волшебное Око. Слушай, отдай его мне… Ну очень тебя прошу.

Спиноза замялся.

– Ты только не подумай, что я жадничаю, но, к сожалению, не могу. Я без них ничего не вижу. И потом, посуди сам, как твой папа их проглотит?

Гор повертел очки в руках и раскрыл рот, намереваясь попробовать дужку.

– А если бы мы с тобой не встретились? – поспешно спросил Спиноза.

Гор закрыл рот.

– Мне кажется, – продолжал Витя, мягким движением отнимая у бога очки, – что волшебный глаз должен быть где-то у тебя.

– Ну нету у меня его! Нету! – зазвенел Гор всеми своими браслетами.

Спиноза надел очки. И взгляд у него прояснился.

– Послушай, – задумчиво сказал он. – Я читал в некоторых источниках, что древние жрецы придавали камням магическое значение. Представим, что слово «око» употреблено в переносном смысле, и речь идет о драгоценном или полудрагоценном камне…

– Да у меня ничего такого нет, – Гор растерянно посмотрел на браслеты.

– А это что? – Витя показал на небольшой красный камешек, который висел на кожаном шнурке на груди бога.

– Амулет, – небрежно отмахнулся тот. – Мама дала. От сглаза. Еще когда я маленький был.

– Похоже на сердолик, – Спиноза поднес камень поближе и внимательно его осмотрел. – Красивые прожилки…

– Да ничего особенного, – Гор бросил на сердолик небрежный взгляд. – Погоди-ка, – вдруг сказал он изменившимся тоном. – Тут… Не может быть! Я вижу Ослиноголового! Он сидит в камышах! – Бог сжал кулаки. – Эх, только бы до него добраться!

– Ну вот, – удовлетворенно заметил старший помощник начальника библиотеки. – Это же элементарно, Сокол. А ты говоришь…

* * *

Катя шла наугад, не зная куда. Остались позади шумные улицы, торговые ряды, богатые дома… Остался позади порт с пронзительным запахом свежей рыбы… Теперь она двигалась по узким переулкам вдоль маленьких глинобитных домиков. Ей казалось, что из каждого окна, из каждой раскрытой двери тянутся манящие ароматы еды, и от этого становилось еще горше. Даже в пустыне она не чувствовала себя такой одинокой: там был Моисей, там были люди, там ее любили, а здесь…

На одной улочке шириной метра в полтора одновременно распахнулись окна стоящих напротив домов, из каждого высунулось по тетке, и они стали ругаться, размахивая руками и тряся головами.

Геракл вяло посмотрела на них и подумала:

– Наверное, они хорошо пообедали…

И вдруг до нее дошло, что она понимает каждое слово!

– Двойра! Ты знаешь, как теперь дорого все на базаре? Меир заплатил аж две драхмы за мешок несчастных фиников! – вопила одна.

– Она мне будет рассказывать, что почем! Можно подумать, Сарра, я не хожу на базар! – размахивала руками другая. – Я тоже сегодня была там и разорилась!

– Тетечки! – бросилась к ним Катя. – Помогите! Я с позавчера не ела! Я сейчас умру от голода!..

Окна одновременно захлопнулись. Геракл затормозила и заплакала.

– Или евреи не помогают друг другу? – всхлипывала она.

Одновременно раскрылись двери. Только не две, а четыре. Потом шесть, восемь… И скоро вокруг Кати стояла толпа.

– Тут голодный ребенок! – надрывалась Двойра.

– Она не кушала два дня! – ломала руки Сарра. – Боже, до чего мы дожили! Меир, иди посмотри! Тут бедная девочка!

Кто-то ласково обнимал Катю за плечи. Кто-то совал ей в руки куски хлеба, мяса, рыбы.

– Ребе! – заливалась слезами Двойра. – Идите сюда! Вы такого еще не видели! Посмотрите, что сделали с несчастным ребенком! Она пухнет с голоду!

Сквозь толпу протискался седобородый старик в расшитом буквами переднике.

– Ты, наверное, сирота, – неторопливо, кивая на каждом слове, сказал он. – Бедняжка.

– Нет, – проговорила Геракл с набитым ртом. – У меня есть мама и бабушка. Только они далеко.

Раввин неодобрительно покачал головой.

– И что же они себе думают? Или можно отпускать ребенка одного? Неизвестно куда?

– Ой! – обрадовалась Катя. – Вы говорите, совсем как дедушка Моисей!

– Правильно говорит твой дедушка, – одобрил ребе. – Это чей папа – мамин или папин?

– Да нет, это не мой дедушка, – объяснила девочка, отправляя в рот финики. – Это пророк Моисей. И сестра его, тетушка Мириам, тоже не разрешала далеко уходить, когда мы по пустыне скитались.

Брови ребе медленно поползли вверх.

– Вот что значит – не кушать два дня! – он приложил ладонь к Катиному лбу. – У ней бред! Так и есть – горячка!

Сарра заплакала.

– Меир! Она повредилась в уме! А ты не хотел сегодня кушать супчик! Ты видишь, что с этого бывает?!

Мощное тело Двойры колыхалось от рыданий, когда она прижимала к себе Геракла.

– Я-таки возьму ее домой, – причитала она. – Где десять, там и одиннадцать. Хорошо покушает неделю – и горячки как ни бывало…

Ребе простер руки над Двойрой и Катей.

– Яффе, – умиротворенно благословил он обеих. – Это хорошо!

* * *

Лотос на столе то расцветал пышным цветом, то опускал сморщенные лепестки. Тучи над Александрией то сгущались, то снова разбегались. Нищий на площади изумленно смотрел на свою ногу. Там то появлялись струпья, то исчезали.

– Я потеряю работу! – в панике думал он.– А что еще я умею?

Спиноза по макушку зарылся в рукописи, бормоча древние заклинания.

– Иту! Аменти! Кедем! Ой, Родопис! Как любопытно!

– А, это о той девушке, которая потеряла золотую сандалию, убегая от царевича? – рассеянно отозвался Гор, не прекращая через волшебный сердолик следить за Сетом.

– Знакомый сюжет… – у Спинозы разыгрался исследовательский зуд.

Лотос со стола исчез.

Спиноза оторвался от рукописей и принялся расхаживать по комнате.

– Где-то я уже это слышал… Сандалия, царевич… Мачеха…

– Злая мачеха, – подсказал Гор.

– Да это же великое открытие! – возбужденно воскликнул Витя.

– Открыл сундук, достает оттуда папину хлопушку… – комментировал Гор свои наблюдения. – Какое уж там открытие. Детская сказка. Мне еще мама рассказывала… Свинья!

– Там не было никакой свиньи! – горячо заспорил Витя. – Мыши, или, по другой версии, крысы, превращались в прекрасных коней. Это же Золушка! Я читал ее во французском оригинале в сборнике Шарля Перро.

– Пер-о? – без всякого интереса переспросил Гор. – Тоже фараон? Что-то не припомню… Из какой династии?

– Это не фараон. Шарль Перро – французский писатель семнадцатого века. Но я не предполагал, что он занимался плагиатом. Воспользоваться чужим сюжетом…

– А чужими хлопушками можно пользоваться?! – возмутился бог, с ненавистью глядя в сердолик. – Твой Пер-о ничего не крал. Это бродячий сюжет! Он есть у всех народов. И вообще, египетскую сказку о Родопис найдут и расшифруют только в двадцатом веке. После нашей эры.

– Да? – огорчился Спиноза. – Но ведь я сделал открытие сейчас…

Он вздохнул и снова принялся заклинать.

Тучи сгустились над портом. Из колена у нищего на городской площади вырос лотос. На столе появились струпья. Гор, сам того не желая, обратился соколом и выронил сердолик из лапки.

– Смотри-ка, – сказал ему Спиноза, – какое совпадение! В указе Рамсеса II читаем: «Пожаловать усадьбу, шкатулку с перстнем и звание Лучшей Подружки Дочери Великого Дома Ге-Ра-Клу». Я всегда думал, что из Древнего Египта до нас дошло всего несколько слов. Ибис, папирус, химия, натрий… А также имена Сусанна, Пахом, Пафнутий, Псой… Я и не предполагал, что имя Геракл тоже древнеегипетского происхождения. Знаешь, – закраснелся он, – у меня есть знакомая девочка с такой же кличкой. Ты не обижайся, но она мой самый лучший друг…

Сокол проклекотал что-то нечленораздельное. Спиноза поднял глаза к потолку. Над ним парила птица.

– Сейчас, сейчас, – засуетился Витя, роясь в свитках. – Вот найду последнее заклинание и расколдую тебя обратно… А, вот, кажется, оно: Маату! Хеперхети! Хуку! Ба-Ра-Бан!

Над Александрией раздались мощные раскаты грома. Сокол грохнулся об пол. Дверь распахнулась, и в книгохранилище влетела счастливая Геракл.