Читать книгу: «За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга вторая», страница 4
Глава седьмая
Кобылевский покачал головой уже в отсутствие капитана.
– Чёрт его знает… Конечно, никакой водкой там и не пахло… Но что это доказывает? Ну, прихвастнул капитан – обычное дело. Ведь по сведениям оттуда…
Вадим Зиновьич ткнул пальцем… нет, не в небо: через плечо. Куда-то в сторону окна, где, вероятно, «находилась» атаманская ставка.
– … Усиков действительно был принят атаманом. Другой вопрос: что там, за дверями, происходило на самом деле? То ли атаман был с похмелья, то ли Усиков – поди, теперь, разберись… Может, у пана атамана имелись какие-то свои планы, не совпадающими с нашими, может, «красные» ему «напели» – не знаю. И теперь уже, наверно, не узнаю.
– ???
– Что, полковник?
Командующий уже не мог не заметить круглых глаз Чуркина. Даже в условиях тумана… в своих глазах.
– Ваше превосходительство, а Вы не допускаете того, что письмо могло быть подменено?
– ???
– Не Усиковым, конечно – врагом? Отсюда – и реакция атамана, и явная ложь капитана, которого там наверняка встретили без горилки! А, если и продемонстрировали её – то в наборе с канчуками! А? Голову даю на отсечение, что Усиков сам теряется в догадках насчёт того, почему всё произошло так, как… произошло!
Кобылевский с сомнением почесал за ухом. Полковник тут же накинулся на них обоих.
– Уверяю Вас, Ваше превосходительство! Печёнкой чую, что всё было именно так!
Кобылевский поморщился. Но не от слов полковника: от новой дозы.
– А, что-нибудь – кроме печёночных ощущений?
Чуркин выгнул грудь колесом.
– Есть!.. То есть, будет… Сегодня же… Или завтра… Словом, на днях…
– Подвесите Усикова на дыбе?
Полковник смутился: командующий был слишком уж прямолинеен. У них, в контрразведке, это мероприятие именовалось всего лишь «оперативно-следственными действиями». Теми самыми, о которых говорят, что в ходе их было установлено то-то и то-то. То есть, не дыба – а точное следование инструкции и уголовно-процессуальному законодательству.
– И что это нам даст?
Кобылевский вздохнул – и отставил бутылку: следовало поберечь себя… для вечернего «совещания».
– «Красные» тут же вернутся на исходные позиции, а Директория ударит за нас в штыки?
Полковник замялся.
– Нет, конечно, но зато мы будем знать…
– Что именно?
Чуркин, от генеральского скептицизма несколько утративший очертания, вытянулся во фрунт.
– Ваше превосходительство, письмо было явно подменено – печёнкой…
– О Вашей чувствительной печёнке я уже слышал!
Кобылевский уже не скрывал раздражения: он только что закрыл дверь сейфа за недопитой бутылкой. Было, отчего раздражаться!
– Если у Вас нет ничего другого, поговорим лучше о делах более серьезных, чем Ваши фантазии!
Досадуя больше на свою половинчатость в отношении бутылки, чем на настырность Чуркина, Кобылевский нервно прошёлся по кабинету.
– Ну, и кто бы мог это сделать? – буркнул он, «проходя мимо». – И главное, как?
– …
Иных доводов у полковника не нашлось. Зато они нашлись у командующего.
– Не иначе, как тут поработали духи! Так сказать, «тёмные силы нас злобно гнетут»? Да, полковник? Делом надо заниматься, Николай Гаврилыч, а не беллетристикой! И с чего Вы взяли, что всё объясняется подменой? Да для объяснения бездействий этого самостийника можно найти тысячи причин.
– ???
– Понял! – понял Его превосходительство. – Например, Вы не хуже меня знаете, какая это сволочь!
– Это – верно, – упал духом полковник, но тут же встал. – И всё же, зря Вы мне не верите, Ваше превосходительство!
– ???
Вадим Зиновьич уже ясно давал понять Чуркину, что всему есть предел. В том числе – не только его «сверхнормативному нормативу» – но и фантазиям начальника контрразведки.
Но Чуркин не понял. Или не захотел понять.
– И, тем не менее, я считаю, что подмена письма имела… то есть могла… то есть имела место! И это – дело рук вражеского агента, работающего у нас в штабе!
Уже заходя в тыл полковнику, командующий замер на полпути.
– ???
От изумления Владимир Зиновьич лишился дара речи. Даже – «русской разговорной». Чуркин сдвинул каблуки, параллельно работая головой. По линии кивка.
– Да, Ваше превосходительство: у нас в штабе работает «красный» шпион! Усиков ехал с секретной миссией, о которой никто знать не мог! Не мог – и, тем не менее, знал! Я прихожу к единственному выводу… То есть, у меня есть все основания.…
– У меня тоже есть все основания!
Командующий не позволил торжествам Чуркина затянуться. Хотя бы – на лице начальника контрразведки.
– ….
Недоумению полковника активно подработала его отвисшая челюсть.
– Вы правильно меня поняли, господин полковник: у меня есть все основания принять Вашу отставку!
– ???
Чуркин моментально сообразил, что взгляд не уместен – и заменил его… нет, не голосом: криком души:
– За что?!
– «За что?»
Командующий был настолько выразителен, что полковник лишь последним усилием воли удержал при себе «отходы производства». Обратный вариант был бы тем более обидным, поскольку командующий неожиданно смягчился.
– А знаете, полковник: я, пожалуй, соглашусь с Вами.
Чуркин уже собрался перевести дух – но не успел.
– За одним, маленьким, таким, исключением.
Полковник как-то сразу догадался: маленькое исключение сулило большие неприятности. И он не ошибся: лицо командующего расплылось от удовольствия – в предвкушении «обеда».
– Дело в том, что о поездке Усикова знали все офицеры штаба, присутствовавшие на пирушке! На пирушке в честь отбытия капитана «с секретной миссией»! И, если мне не изменяет память, Вы, полковник, не только были там, но и произнесли тост за успех миссии своего помощника?
Чуркин начал убывать в прострацию: так удачно всё складывалось – и вдруг такой пассаж! И как он мог забыть об этой чёртовой вечеринке? Сюжет, достойный фельетона!
– Именно так и было!
– ???
Кобылевский ожидал явно не такой реакции. Неужели Чуркин, в кои-то веки, «шёл сдаваться»?! Или у него на уме что-то другое?
– Именно так и было, Ваше превосходительство!
Полковника буквально распирало от чувств. И даже то, что его давно уже распёрло от хорошей жизни, не помешало командующему отметить этот любопытный факт.
– Что «именно»?
– Один из них – и есть «красный» шпион!
– Кто?!
– Один из этих собутыльников!
– …
Это Кобылевский вынес приговор. Руками. Точнее, всего лишь одним пальцем. У виска. С последующим вращательным движением.
– А я, грешным делом, подумал: слава Богу, образумился, полковник…
– Уверяю Вас, Ваше превосходительство!
Игнорируя выпад командующего, Чуркин умоляюще сложил руки на груди.
– Уверяю Вас, что так оно и было! Один из собутыльников, «красный» шпион, за столом узнал о поездке – и тут же подменил письмо! Ну, пусть не тут же… Но какая, в конце концов, разница! Главное, что подменил! Фу, ты, как всё, оказывается, просто!
Глаза полковника сияли… даже не радостью: счастьем. Но глаза командующего почему-то не спешили присоединиться к сиянию. От этого счастливая улыбка недолго обживала лицо Чуркина.
– Вы мне не верите, – упал голосом полковник. – И всё же:
Ваше превосходительство, у нас в нашем штабе обосновался «красный» лазутчик! У меня есть все основания утверждать это!
Он щёлкнул каблуками сапог, и решительно боднул головой.
Командующий неожиданно зевнул.
– Повторяетесь, Николай Григорьич… Ну, тогда и я повторюсь…
– ???
– Пишите рапорт, полковник!
Последним усилием воли – или её заместителей – Чуркин выгнул грудь.
– Ваше превосходительство, я готов сегодня же…
– Да-да, сегодня же подайте рапорт с просьбой о переводе в войска! Я намерен определить Вас в один из ударных офицерских батальонов!
– А-а…
Закончить речь Чуркин не смог: отвисла челюсть. Он и не предполагал, что они с командующим так диаметрально расходятся в тематике рапорта. Поэтому следующая фраза вышла из полковника спустя минуту – и уже другого содержания.
– Ваше превосходительство! – дрогнул голосом Чуркин. – Разрешите признаться: был неправ! Снимаю возражения, признаю бестактность, ошибки и упущения в работе! Готов понести любое наказание – вплоть… до перевода… в кабинет!
В этот момент двери распахнулись, и прапорщик-стюард внёс серебряный поднос со стоящими на нём бутылками водки, банкой с солёными огурцами и тарелкой с нарезанным ломтями хлебом.
– О-о-о!
Вадим Зиновьич мгновенно оживился и как-то сразу забыл о полковнике и его деле.
– Нашего полку прибыло!
И командующий заговорщически подмигнул сиротливо стоящей на подоконнике пустой бутылке. Водка недолго задержалась в заводской таре – и вскоре уже весело плескалась в стаканах.
– Будет дуться, полковник!
По причине «свежего пополнения» Его превосходительство был само благодушие.
– Давно бы так! А то нафантазировал, понимаешь! Пей лучше, и впредь слушайся старших!
Лишь теперь полковник мог перевести дух. Обе причины – и благодушие Кобылевского, и стакан водки – он объединил в один выдох.
Не в целях экономии: от благоразумия.
– Правильно, Гаврилыч! Чем сочинять небылицы, лучше подумаем о том, как спасти положение, а заодно – и наши с тобой задницы.
Не вынимая огурец изо рта, Кобылевский развернул оперативную карту, и прижал один из её концов опорожнённым стаканом.
– Вот смотри!
Следом за командующим Чуркин склонился над картой.
– По сведениям армейской разведки, «красные» сейчас – в половине пути от Хватова.
Кобылевский ткнул карандашом в точку на карте.
– Если они сохранят темп, идти им ещё суток пять – не меньше.
Он бросил карандаш, и разогнулся. Глаза его были здесь, но мысли блуждали явно за пределами кабинета.
– Время ещё есть… Вот и давай думать, что мы можем сделать в этой ситуации… чтобы заместить атамана… Полковник?
Чуркин встрепенулся. Пока командующий «теоретически добивал» Якина, он подвергал себя нещадной критике за нарушение субординации и забвение дарвинизма. Точнее, тех его положений, которые определяют механизм выживания. Проще говоря, полковник материл себя за то, что зарвался. «Уж сколько раз твердили миру…» – а лесть куда надёжней амбиций и правдоискательства.
– Виноват, Ваше превосходительство: задумался!
– Надеюсь, о деле?
– Так точно, Ваше превосходительство!
– Ну?
Чуркин откашлялся в кулак.
– Тут, выполняя Ваше приказание, Ваше превосходительство, я запросил у «Никодим Никодимыча» сведения о наиболее удобном участке для прорыва корпуса Слонова. Корпус удачно «погостил» у «красных» – пора и домой…
– Ну-ну!
Кобылевский оживился – и потянулся за бутылкой. Как всегда – в минуты оживления. Чуркин прищурил глаза: уже можно было.
– Ваше превосходительство, а что, если мы познакомим Якина с нашей кавалерией?
Рука Кобылевского зависла над стаканами. Вместе с бутылкой.
– Не понял?..
Чуркин вплотную придвинулся к генералу – и дохнул на него энтузиазмом на свежем водочном перегаре.
– «Никодим Никодимыч» указал мне подходящий участок линии фронта…
Ядовитая усмешка растянула губы полковника.
– … для конницы Слонова. А что, если мы направим Якина – он и так идёт обходными путями – по тому же маршруту? Устроим ему рандеву
с «Дикой дивизией»?
Взгляд Кобылевского начал проясняться. Ничего удивительного – после четырёх-то стаканов, не считая мелких глотков.
– Вы хотите сказать…
– Да, Ваше превосходительство! – просиял Чуркин. – Мы пошлём к «красным» перебежчика с подлинными оперативными картами, в которые внесём лишь «небольшие» коррективы!
– На тему…
– Так точно, Ваше превосходительство: участка фронта, якобы определённого нами для прорыва конницы Слонова! И этот участок придётся как раз на маршрут, которым следует Якин, и где мы не можем его достать по той причине, что это – владения атамана!
Чуркин не мог сделать паузу, чтобы не поторжествовать. В том числе – и над командующим. Но Кобылевский уже догадался об этом – и не позволил торжествам затянуться.
– Ну, дальше, дальше!
Полковник вынужден был прервать автолюбование – и опять склониться над картой.
– Получив карты, «красные» начнут корректировать маршрут с тем, чтобы не попасть под удар Слонова! И мы им в этом поможем!
Чуркин опять не удержался: воссиял. Но и командующий не остался в долгу.
– Ну, что за привычка: тянуть кота хвост?!
– Мы им в этом поможем!
Чуркин поспешно «отставил хвост».
– На карте, которую наш человек передаст «красным», участок, рекомендованный Слонову, будет обозначен, как ничейная территория!
– ???
– И Якину не останется ничего другого, как пойти туда: «ничейная территория»!
Жестом человека, осилившего грандиозную работу, полковник бросил карандаш на стол, звучно выдохнул «Уф!» – и с размаху плюхнулся в кресло, не считаясь с субординацией. По причине совершённого «подвига» – можно было. Чуть-чуть.
– Он пойдёт туда, Ваше превосходительство! Ну, а дальнейшее, как говорится – дело техники!
Преодолевая сопротивление четырёх стаканов, Кобылевский, наконец, осилил замысел собутыльника.
– Ну-у, полковник!
Тут же в руках начальника контрразведки оказался стакан водки, ещё более полный, чем тот, что держал в своей руке Кобылевский. Именно так – «по справедливости» – командующий решил выразить своё восхищение талантами Чуркина.
– Давай, полковник, выпьем за успех нашего безнадёжного дела!
«Приговор» был тут же «приведён в исполнение».
– Кого пошлём? – прожевал вопрос – вместе с горбушкой – Кобылевский.
– Воробьёва – кого же ещё!
Удивление Чуркина было неподдельным: подполковник явно «застоялся в стойле» – и заскучал без приключений. На свою задницу. Как тот боевой конь, он рвался в бой даже в мирное время. Оттого этот выбор всегда был лучшим – даже при отсутствии других претендентов.
Вадим Зиновьич задумчиво сдвинул брови: после пятого стакана это получалось у него особенно выразительно.
– Слушай, а может, пошлём сразу двоих? Одного – в Киев, другого – на перехват группы? «На всякий пожарный случай»? Как думаешь?
Сопровождая мысли, взгляд полковника «случайно» съехал
на новую бутылку водки. Ну, вот, сбился с пути. Этот его маневр не остался незамеченным. Не мог остаться.
– Правильно!
Инициативы такого рода Кобылевский одобрял без рассуждений.
– Тут без пол-литра не разберёшься!
Мысль о том, что пол-литра были, неизвестно, какими по счёту, даже не заглянула в мозги командующего.
– Да и что можно придумать на трезвую голову? Разве, что, какую-нибудь глупость?
«Приняли» «по третьей». Из последней бутылки. Из последней
по отношению к предыдущей – но не к последующей.
– А думаю я так…
Чуркин занюхал крошкой хлеба: как истинно русский человек, он не злоупотреблял… закуской. И в этом отношении он был не одинок: Его превосходительство тоже был русским человеком.
– Если обе наши карты попадут к Якину одновременно, то мы с Вами, Ваше превосходительство, окажемся в такой жопе, что…
Он не договорил, и махнул рукой. Кобылевский опять задумался: ещё больше побагровел физиономией.
– Да, тут ты прав, Николай… Отправлять надо в Киев… А если Воробьёв до Киева не дойдёт?
Генерал не был бы генералом, если бы не встал в оппозицию самому себе. За отсутствием других оппозиционеров. Особенно – на подпитии.
– Или дойдёт – а там начнут «тянуть резину»? А за это время Якин без проблем доберётся до Хватова? А вдруг Киевская Чека, или там, штаб армии, не клюнут на нашу «мульку»? Не все же там – дураки? Что тогда?
Хрустя огурцом, Чуркин не спешил с ответом. Сейчас можно было: в глазах командующего он уже реабилитировал себя. Хотя бы – частично. Закончив «приём пищи», он размашисто утёрся рукавом.
– Риск, конечно, есть – как и в любом серьёзном деле. Но такая страховка нам выйдет боком. Мой человек, конечно, не опоздает. А дальше – что? Ну, вручит он ему карту – исхитрится как-нибудь. А поверит ли Якин ему? Главное: поверит ли он карте? Не скажет ли он моему человеку: что-то ты, парень, слишком вовремя вышел на нас с этой картой! А в итоге: человека – в расход, а нам…
В порыве творческого энтузиазма Чуркин едва ли не сунул под нос командующему то, что обычно суют под нос в таких случаях: «изделие ручной работы».
– Нет, Ваше превосходительство: киевский вариант – единственный!
Кобылевский скривился, и энергично почесал пятернёй затылок.
– Так-то оно так… Но даже если в Киеве и поверят нашему перебежчику, а с ним – и карте, то приказ Якину об изменении маршрута может просто запоздать! И тогда нам за труды наши…
В отлитие от полковника, командующий не стал воздерживаться – и «комбинация из трёх пальцев» живописно помаячила у носа Чуркина.
– Да и насколько я наслышан о характере этого жида, он – упрям и самоуверен. Не исключено, что он наплюёт на приказ из Киева – и все дела! Плевал ведь уже – и не единожды! И, как с гуся – плевки! А вот, если карту передаст наш человек… А, полковник?
Чуркин, за отсутствием зубочистки ковыряясь в зубах пальцем, отрицательно мотнул головой.
– То, что Якин – упрям, мне известно. Но Вы, Ваше превосходительство, вероятно, не знает, что он ещё и чертовски недоверчив! И это качество в нём – главное! Так что наш человек, заявись он к нему с картой, проживёт не больше пяти минут. Ровно столько времени потребуется «красным» для того, чтобы заслушать его, и довести до ближайшего оврага. Нет, Ваше превосходительство: только Киев!
– Не успеем!
– Успеем! Если отправим Воробьёва сегодня же – успеем!
Слегка покачнувшись – что такое пять стаканов?! – Кобылевский потянулся к кнопке звонка. Давить пришлось долго: прошла целая минута, пока старший адъютант, наконец, «не соизволил». И правильно: нечего баловать собут… собеседников.
– Павел Андреич, г-голубчик…
При виде капитана Его превосходительство всегда исполнялся благости и уважения. Ну, вот, полюбился ему Павел Андреич. По причине одинаковых наклонностей и вкусов.
– … не в службу, а в дружбу: пригласите ко мне подполковника Воробьёва.
Концов «согласился» – и исчез за дверями.
Если бы только Кобылевский знал, как изнемог его адъютант, безвылазно прозябая в приёмной! Нет, одну вылазку в известном направлении Павел Андреич всё же сделал, но, безуспешно. К его негодованию, какая-то сволочь забила дверь в коморку досками крест накрест, да ещё использовала при этом десятисантиметровые гвозди!
Минут пять Концов голыми руками пытался оторвать доски, но не смог. А тут ещё штабной завхоз, как назло, третий день ударялся в загул. Разумеется, и ключи были при нём: «участвовали третьим». Согласно инструкции. Поэтому добраться до гвоздодёра Павлу Андреичу было не суждено.
Делать было нечего – и, осыпая неизвестного «благодетеля» «соответствующими благодарностями в три этажа», Павел Андреич вернулся за стол, где и вынужден был предаться исключительно служебным обязанностям. Те-а-тет Его превосходительства с начальником контрразведки на этот раз не перешёл в «а труа».
Минут через пять Воробьёв присоединился к уже «тёплой» компании Кобылевского и Чуркина. О чём они там целый час говорили, Концову оставалось лишь догадываться. Хотя всем догадкам он предпочёл бы минуту у заветной стены…
Глава восьмая
Командир сводной группы «красных» Иван Якин – урождённый Иона Яхер, еврей-выкрест, пристально всматривался в даль. Верный сын своего народа, он в очередной раз пытался обмануть судьбу.
Заканчивались уже шестые сутки «героического» перехода. «Геройствовали» «по полной»: где – ползком, где – перебежками. Пока судьба была милостива к «героям». Встреченные на пути мелкие «батьковские» и «жовто-блакитнические» отряды, не принимая боя, уступали им дорогу. И правильно делали: восемь тысяч штыков да полторы тысячи сабель, пусть и едва держащихся в ослабевших руках – это было слишком много для тех, кто предпочитал работать «по линии инспекции железных дорог».
– Эх, так бы и идти до самого Хватова!
Якин раздражённо отнял себя от окуляров полевого бинокля. Мечты его никак не могли пересечься с надеждой. А всё – слухи! Слухи о коннице Слонова, удачно зашедшей в тылы Красной армии. Это они не давали ему покоя: вдруг Слонов по дороге к своим заглянет и сюда, на восток? И тогда сильно потрёпанному войску Якина не устоять!
Якин вздохнул: надо бы увеличить темп… Да как его увеличишь, когда приходится идти только ночами, а днём отсиживаться в кустах и оврагах! Проклятый Батька: в который уже раз он отказался подчиняться «красному» командованию! Это – по левую руку. А по правую – такая же «надёжная» Директория!
Якин развернул карту.
– Разведка, твою мать!
Деятельность подчинённых, так и не сумевших разжиться информацией о силах и дислокации противника, была оценена по заслугам: лаконично и должным образом.
– А ведь и анархисты, и Директория – где-то здесь! И не «поездушники»: основные силы! Пока нам попадалась мелочь, но фарт не может длиться бесконечно…
Выжженная солнцем земля приняла злой плевок краскома.
– Киеву – что? Приказал – и умыл руки! «Пробивайтесь к Хватову!» Как будто у меня – сотня вариантов: выбирай, не хочу! Одна-единственная дорожка и осталась: этими проклятыми тылами – от Иван Антоныча до Семён Васильича!
После таких ламентаций не исторгнуть из себя тяжкий вздох уже было нельзя. И он был исторгнут:
– Ох, чует моё сердце…
…Одетый в штопаную поддёвку с крестьянского плеча, Воробьёв ел преданными глазами начштаба армии.
– А почему Вы решили перейти на нашу сторону? – не поддавался начштаба – плотный, пожилой мужчина с седыми, коротко остриженными волосами, в недавнем прошлом – преподаватель Академии Генерального штаба в чине полковника.
Воробьёв откашлялся: «легенду» следовало воспроизвести дословно.
– Так сразу и не ответишь…
Начало было классическим, почти, как в романе – но Воробьёв, на всякий случай, покосился на контрагента. Случай оказался «всяким»: контрагент не «клевал». А, если и клевал – то лишь носом. Следовало оживить сюжет – и срочно.
– Честно говоря, давно уже собирался! – решительно соврал Воробьёв. – К «белым» -то я попал по мобилизации: попробуй, не пойди!
Но сразу же решил: при первой же возможности перейду к своим… ну, к вам, значит – к «красным»! Вот!
Подрабатывая тексту, Воробьёв добавил преданности во взгляд. Это – та самая каша, которую маслом не испортишь. Ни при каких ингредиентах.
– А как давно Вы были мобилизованы?
Карта, на которую активно косил глаза начштаба, занимала его явно больше биографии перебежчика. Это давало подполковнику возможность спокойно подготовить ответ. Но оригинальничать он не стал. И не потому, что всё гениальное – просто: в этот момент Воробьёв неожиданно оказался самим собой. Вне «легенды».
– Чёрт его знает!
Простодушное восклицание шло в сопровождении такой же мимики и жестикуляции
– Точно врать не стану!
– Ну, хотя бы примерно?
Подполковник взрыхлил растительность на затылке.
– Ну, год – полтора. В этих пределах.
– И что, возможность перейти к нам появилась только сейчас?
Воробьёв дрогнул. Даже он – не полковник Редль, и не Мата Хари – не мог не почувствовать в вопросе начштаба неприятный подтекст.
– Ну-у… Не хотелось идти с пустыми руками, а доступ
к секретным документам удалось получить совсем недавно!
Это был довод – но почему-то вместо дифирамбов в свой адрес он получил ещё один неприятный вопрос.
– На картах – резолюция Кобылевского, датированная позавчерашним числом…
В глазах начштаба стоял даже не один, а три вопросительных знака.
– Как это Вам удалось так быстро добраться из Харькова в Киев?
В душе… нет: душа отсутствовала – внутри подполковника всё похолодело. Исключение составлял лишь район тыльной стороны брюк. Там уже всё было готово к конфузу по причине критических значений температуры. Из последних сил – предпоследние ушли на борьбу с кишечными позывами – подполковник улыбнулся. И не только улыбнулся, но и постарался сделать это, как можно простодушней.
– Не поверите: так хотелось поскорее добраться до своих, что летел, как на крыльях!
Воробьёв не соврал: именно таким способом он и пересёк линию фронта. Для ускорения его переброски Кобылевский распорядился выделить самый быстроходный аэроплан из свежего пополнения от союзников.
Лицо подполковника излучало такую чистоту помыслов, такую искренность, что начштаба обязан был ему поверить. Но он почему-то не спешил делать это.
– Доставленные Вами сведения…
Штабист начал протирать пенсне не по-красноармейски белоснежным платком.
– … представляют некоторый интерес. Да-с!
Воробьёв ещё раз обмер: и это – всё?! А где дифирамбы и заверения в немедленном принятии мер?! Ведь слова начштаба сулили одно лишь погребение карты и экспликации к ней в недрах штабной бюрократии! За это время Якин мог не только дойти до Хватова, но вернуться назад – и ещё раз повторить маршрут! И без всяких осложнений – в лице конницы Слонова! Как говорится, «за что боролись»?!
Мысленное негодование Воробьёва прервал телефонный звонок. Начштаба снял трубку, и коротко представился. Дальнейшие реплики его также не отличались многословием.
– Да! Да, у меня. Так точно! Слушаюсь!
Поняв, что разговор идёт о нём, Воробьёв напряжённо вслушивался в интонации голоса начштаба, пытаясь по ним определить не столько содержание разговора, сколько свою судьбу.
Положив трубку на рычаг, начштаба одёрнул китель и продемонстрировал Воробьёву свою, далёкую от стройной, штабную фигуру. Взгляд его был всё той же «комнатной» температуры.
– Благодарю Вас, товарищ.
Голос его был не теплее взгляда.
– Сейчас мы с Вами расстанемся, так как в приёмной Вас уже дожидаются товарищи из Чека.
Семён Хрисанфыч побледнел, и немедленно ощутил дрожь в коленях. Очередным последним усилием воли он успел лишь понурить голову – чтобы его не выдал взгляд. А взгляд был красноречивым:
«Чека! Это – конец!»
Даже не простившись с начальником штаба, он побрёл к выходу. За дверями его действительно ждали два молодых человека в кожаных тужурках с револьверами в руках…
…Якин прислушался.
– Нет, почудилось. От этих слуховых галлюцинаций уже впору с ума сойти! Проклятая степь!
Он с ненавистью оглядел выжженные солнцем просторы, которые лишь местами оживляли транзитом «перекати-поля». Но звуки не прекратились даже после того, как Якин энергично прочистил уши.
– В каком звенит, комиссар?
Комиссар ухмыльнулся.
– В обоих! Ты лучше погляди на горизонт!
– Глаза бы уже не глядели!
– Ну, на это стоит.
Якин нехотя припал к биноклю.
– Мать твою: аэроплан! Честное слово, аэроплан!
Это действительно был аэроплан, посланный из Киева
по распоряжению командарма. Воробьёв прежде времени справлял по себе панихиду: «красные» поверили его карте. Да и как им было не поверить, если впридачу к ней Кобылевский снабдил засланца подлинной картой другого участка фронта. Того самого, где оборону держал пехотный полк, буквально накануне отправки Воробьёва в полном составе перебежавший на сторону «красных». Большой беды в раскрытии этого, уже не секрета, не было – а вот пользу он принёс. В штабе «красных» сопоставили «дополнение» с фактом – и поверили главной карте, с намеченным «участком прорыва Слонова»!
Исторгая из себя бензиновые выхлопы, аэроплан с треском приземлился на ровную, как стол, поверхность степи, и, совершив короткую пробежку, громко чихнул и остановился. Из кабины вылез хрестоматийный авиатор: облачённый во всё кожаное, усатый и пожилой. По причине избыточных габаритов, он с трудом спустился на землю, и шумно отдуваясь, направился к стоящим невдалеке командирам.
Болтая на ходу объёмистым кожаным планшетом, он подошёл к Якину, сразу выделив его из общей группы. Нет, это произошло не благодаря его дедуктивным талантам, а исключительно в силу ярких семитских черт того, кто был урождён Ионой Яхером.
– Вы будете товарищ Якин?
– А какой чёрт может быть ещё здесь? – «вежливо представился» командующий группой.
Вполне удовлётворённый ответом, пилот расстегнул планшет и извлёк из него пакет, наделённый многочисленными сургучными кляксами.
– От командующего армией – лично Вам!
Не утруждая себя последовательностью операций, Якин решительно вскрыл пакет. По той же методе, по которой Александр Македонский «развязывал» узел. Пробежав глазами текст, он сперва длинно «высказался по-русски» – и лишь затем перешёл на русский.
– Ну, сволочи! Нет, ну ты посмотри на этих умников!
«Посмотреть» было предложено комиссару. Тот ознакомился с бумагой – и «высказался» бровями.
– Вот именно! – обошёлся без перевода Якин. – Это ж – какой крюк!
Следующая тирада была опять не для печати.
– Мы и так едва ли не на брюхе ползём – а нам предлагают ещё «немножко прогуляться»! Так: «всего несколько десятков вёрст» в сторону от маршрута! Нет, ну не сволочи, а?
– Сволочи!
Комиссар решительно подтвердил то, что «народ и партия – едины!» Даже – в нецензурных выражениях.
– Но…
– ???
Это ему – Якин. На тему: «какие, ещё, могут быть «но»?!
– … и не выполнить приказ…
– Такой приказ мы обязаны… не выполнить!
Комиссар не первый день был «за Якиным» – почему и без труда воздержался от ненужной прямолинейности. «Заходить на командира» следовало умно – и без кавалерийских наскоков.
– Ну, а как быть со Слоновым? С угрозой его удара? Вдруг действительно напоремся на «белую» конницу – что тогда?
– Напоремся – примем бой! Семи смертям не бывать – а на марафон пусть эти умники сами выходят!
Якин в очередной раз экзотически сочетал в себе еврейскую горячность и кержацкое немногословие. Уже в следующее мгновение пакет мог претендовать на роль дублёра в тексте «Я возвращаю Ваш портрет». Пилоту даже не потребовалось тянуть руки: Якин сам поработал с его планшетом.
– Верните это авторам! Скажите, пусть они засунут его себе в задницу!
Пилот виновато развёл руками.
– Не имею права, товарищ командующий! Мне приказано передать пакет, и взять с Вас расписку в получении.
Некоторое время краском беззвучно артикулировал губами. Текст был явно не из куртуазного романа.
– … твою мать! – заключил он «отвод души» – и «подмахнул» спешно протянутую авиатором бумажку. – Лучше бы водки привёз: неделю – ни капли во рту!
Вместе с русской фамилией Якин принял и русские привычки.
Авиатор оживился: он уже явно не рассчитывал на то, что всё обойдётся малой кровью. «В лице» горячительных напитков.
– Могу предложить спирт! Правда, не вполне очищенный: держу его не для человека, а для аппарата! Но если товарищи командиры не побрезгуют…
– Товарищи командиры не побрезгуют! – решительно заверил Якин. – Давай сюда свой спирт!
Вскоре трёхлитровый запас пилота перешёл в руки командующего группой.
– Из закуски могу предложить только сухари!
Авиатор ещё раз «повинился» руками.
– Предлагай!
Якин уже не отводил взгляда от сосуда с «живой водой». Расчувствовавшийся пилот хотел даже пожертвовать мензурку из-под бензина, но посуда у командиров имелась своя.
– ???
Это Якин отработал глазами по авиатору. Тот не понял: не имел комиссарского опыта по работе с начальственными взглядами. Пришлось командиру включить звук.
– Третьим будешь?
Пилот скорбно покосился на стакан.
