Читать книгу: «За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга вторая», страница 6

Глава десятая

– Уходят!

Придерживая разгорячённого коня, начальник разведки осиял Якина счастливым взглядом.

– Ай, да мы с тобой, комиссар! – поделился сиянием Якин. – Как мы – его: шёл стричь – а вернулся стриженным! Будем жить, комиссар?

– Поживём – увидим…

– Увидим, будем жить или нет? Ты, что, комиссар?

– Надо срочно организовать преследование Слонова.

– ???

Комиссар немедленно поправился:

– Ну, не преследование: имитацию. Надо до конца играть роль, иначе нас не поймут. В смысле: поймут всё и как надо!

Якин «отставил» глаза и задумался. Пальцем в переносицу.

– Да-а…

Эйфория командующего уже приказала долго жить.

– Не исключено… Пришлют аэроплан, сосчитают нас – и ещё раз пересчитают, уже из пулемётов? А?

– Могут, – «добавил оптимизма» комиссар. – Но вряд ли. У Слонова теперь – другая задача: прорваться к своим. Он не похож ни на мстителя, ни на вошедшего в азарт картёжника, который готов спустить с себя всё, до трусов – лишь бы отыграться. Слонов – мужик трезвомыслящий. Он понимает, что его корпус пригодится ещё Иван Антонычу для похода на «белокаменную».

– Так-то оно так, но…

– Да и времени для работы с нами у него уже не остаётся! – «не услышал» Якина комиссар. – Он ведь понимает, что мы хотим отжать его к Хватову… Ну, не понимает: думает… Должен думать… Сейчас перегруппироваться для атаки он не имеет возможности – а сколько этот рельеф будет ещё «на нашей стороне», не знаем ни мы, ни Слонов. Воздадим за это должное российским географам, которым «в падлу» было чертить карты родного Отечества: всё их в «чужие палестины» тянуло!

Комиссар успокаивающе похлопал по плечу Якина.

– Так, что, повезло нам командир: и с природой, и со Слоновым. Оба – то, что надо: природа – неправильная, Слонов – наоборот. Мужик он рисковый – но не дурак. Поэтому связываться с нами он не станет.

Тем более, с «незалежниками» под боком. Думаю, что под Хватовым он вырвется на оперативный простор – и уйдёт к своим, в одну из прорех в линии фронта.

– Ну, дай-то, Бог… Как, говорится, твоими бы устами… Но, знаешь…

Якин остекленел глазами.

– Что ещё?! – не выдержал комиссар. Не мудрено: одна «радость» – за другой.

Командующий медленно повернулся к комиссару.

– А какого хрена он вообще здесь оказался?

– То есть?

– Его рейд нас никаким боком не касался! И сейчас он должен был идти к своим градусов на тридцать севернее? Ну, ладно, мы сбились. По техническим причинам. А он-то? Тоже карта подвела?

Комиссар ушёл глазами в сторону. В поисках ответа.

– Комиссар?

– Я думаю.

– И?

Взгляд комиссара вернулся на лицо Якина. Вопроса в нём уже не было: был ответ.

– Думаю так: какой-то сердобольный дяденька-штабист по доброте душевной решил помочь нам избавиться от тягот пути.

– ???

– Да: вместе с жизнью.

– Ты хочешь сказать, что…

Якин не договорил – и хлопнул себя по лбу грязной пятернёй.

– А я то, дурак, всё думал, как это мы пересеклись с «белыми»? Что мы с ними тут забыли? Шли, каждый своей дорогой, приключений на свои задницы не искали…

– Ну, ты, может, и не искал…

Комиссар многозначительно поиграл бровями.

– … на свою задницу. А вот Слонов искал – на твою! А вообще, я тебе скажу так: повезло нам!

– ???

Изумления у командующего было столько, что его хватило и на текст.

– Шутишь? Это теперь – юмор такой?

– Ничуть: я серьезен, как никогда.

В подтверждение своих слов комиссар даже не улыбнулся.

– Ну, посуди сам: и аэроплан с дезинформацией долетел до нас, и твой строптивый характер так своевременно не изменил тебе, и холмы с речушкой оказались посреди степи, как в сказке! Помнишь: бросил Иван-царевич гребень – и появились горы! Так, что дяденька-штабист зря трудился.

Якин задумался – и даже подключил к процессу затылок: взбодрил его пятернёй.

– Но тогда мы должны были встретиться со Слоновым там, куда нас посылал штаб армии? Какого чёрта его сюда занесло?

– Какого чёрта, говоришь?

Комиссар, не спеша, дожевал сухую травинку.

– Думаю, что занесло его сюда в поисках. В поисках добычи: нас с тобой. Слонов – мужик упрямый. Не встретив нас там, где должен был встретить – по наводке «доброжелателя» – он рассердился. Ну, как же: лишили удовольствия! Рассердился – и пошёл искать. И нашёл! Там, где и должен был найти: в «коридоре» между двумя точками на карте: нашим прежним курсом и тем, который предложил «доброжелатель».

– Ух, этот, мне, «доброжелатель»!

Глаза Якина сверкнули недобрым огнём, особенно эффектно смотревшимся на почерневшем лице.

– Ну, гад! Доберусь я до него!

– Сначала доберись до своих!

– Не боись: доберусь! Найду гада, но прежде, чем сдать в Чека, сам поработаю с товарищем!

В очередной раз Якин показал, что в вопросах своего будущего не признаёт сослагательного наклонения. На этот раз комиссар и не думал возражать…

…Распугивая жиденькие «самостийничьи» разъезды одной лишь песенкой о готовности умереть – все, как один, в борьбе за власть Советов – два дня спустя группа вышла к своим у Хватова. Здесь их уже ожидало переходящее Красное знамя и праздничный приказ Реввоенсовета – увы, вместо праздничного обеда.

Едва умывшись с дороги, Якин с комиссаром отправились в Особый отдел за содействием в поисках штабного «доброхота». После скрупулёзного анализа событий за «перебежчиком» Воробьёвым было установлено наблюдение…

…Получив от своих телеграфистов перехват «реввоенсоветовского» «Всем! Всем! Всем!», Кобылевский вызвал Чуркина. Когда тот энергичным шагом вошёл в кабинет, командующий бросил на стол бумажную змейку телеграфного сообщения. Прочитав его, Чуркин удовлетворённо хмыкнул.

– Ну, теперь, Ваше превосходительство, не у одних нас рыло в пуху!

– И это – единственное основание для радости?!

Кобылевский мрачно покосился на начальника контрразведки.

– Пополнившись людьми, Якин опять выступит на фронт – и опять против нас! Как этому сукину сыну удалось вырваться – ума не приложу! Может, вместе приложим?

– Не вижу смысла, Ваше превосходительство!

Полковник вдруг отважился не соответствовать

– Пусть об этом теперь болит голова у Слонова! Хватит нам за всех отдуваться!

Чуркин не играл. Он действительно был рад «проколу» «конкурирующей фирмы». В борьбе за благосклонность начальства оперативные соединения «белых» таковыми и являлись. Имелись и причины личного характера: его собственная неудача с вояжем Усикова в Директорию меркла на фоне оглушительного «успеха» Слонова. Командующего корпусом действительно не похвалили за то, что он не только упустил Якина, но и сам едва унёс ноги. Генерал и его начальник штаба энергично оправдывались тем, что искать каждый «взвод красных» в бескрайней украинской степи – всё равно, что искать хрестоматийную иглу в стоге сена. Тем более, по той «наводке», которую предоставил человек Кобылевского.

Командование корпуса напирало на то, что в условиях дефицита времени, связанного с обеспечением перехода линии фронта после успешного рейда по тылам «красных» – на этом делался особый акцент – заниматься поисками каждой «отбившейся» части противника было бы равносильно самоубийству. А за выход «красных» в тыл корпуса Слонов «благодарил» генерала Кобылевского и его информатора. Последнего он «произвёл в чин» дезинформатора, едва не погубившего лучшую конницу Волармии, которая спаслась лишь Божьим промыслом да гением командующего.

Но Слонов зря нагружал Кобылевского: «козёл отпущения» был назначен задолго до его объяснений. Попытка генерала найти другие плечи для переложения ответственности не прошла. Они с начальником штаба понесли наказание – недолго и недалеко. Так что нести его не составило труда. А вскоре началось обещанное наступление на Москву, в котором корпусу Слонова действительно отводилась особая роль: тут хитроумный начштаба не обманул генеральских ожиданий…

Глава одиннадцатая

– Ваше превосходительство!

В кабинет командующего стремительно ворвался сияющий Чуркин.

– Радость-то, какая!

– Ну?

– Лбов нашёлся!

– Полковник?!

Кобылевский, если и обрадовался, то «в глубоком подполье»: он был занят картой. Нет, он не изучал её, а всего лишь пытался счистить пятно явно органического происхождения: карта неоднократно совмещала топографию с обеденным столом.

Ожидавший большего энтузиазма на лице командующего, Чуркин убавил его на своём.

– Видите ли, Ваше превосходительство… хм…, не совсем так… точнее… хм… сын полковника: Лбов Георгий Сергеич, шестнадцати с половиной лет от роду, воспитанник кадетского корпуса.

– Опознание произвели? Допросили?

Кобылевский не слишком успешно совмещал себя и Юлия Цезаря. По части десяти дел сразу.

Полковник вытянулся.

– Только самый первичный, Ваше превосходительство. Люди ещё работают с мальчишкой… с молодым человеком – а я прямо сюда… Хотел обрадовать Вас, Ваше превосходительство: Вы ведь были однокашники с полковником.

Кобылевский, наконец, распрямил спину: ему удалось, таки, вернуть карте былое предназначение.

– И кто так мог её загадить?! Стыдно же людям показывать!

«Людьми» должны были отработать представители союзников, ожидавшиеся прибытием на днях.

– А карта секретная – кому попало, не доверишь!

«Не доверишь!» А водку жрать на ней, с кем попало, можно?!».

Разумеется, текст не вышел за пределы «нутра» Чуркина: завеса из подобострастной улыбки держалась на его лице крепко. Посчитав, что Кобылевский достаточно поупражнялся в автодифирамбах, полковник осторожно кашлянул в кулак.

– Осмелюсь напомнить Вашему превосходительству, что я с нетерпением жду указаний Вашего превосходительства!

Конечно, по части пиетета это был перебор – и не только стилистический. Но Чуркин решил, что, с учётом самопрославления

Его превосходительства, кашу маслом не испортишь. Так и произошло: генерал перестал мельтешить по кабинету и уставился на полковника.

– Каких указаний? О чём Вы?

Чуркин не остался в долгу: по части ответного удивления.

– То есть, как о чём, Ваше превосходительство? О Лбове!

– А, нашёлся, наконец!

Мстительно ухмыльнувшись, Кобылевский плотоядно… нет, не облизнулся: потёр руки.

– Конец голубчику!

– ??? – вырвалось у Чуркина.

– Как «за что»? – взорвался Кобылевский. – Бросил полк на месяц, хотя отпрашивался на три дня! Трибунал – с последующими оргвыводами! Будет знать, как за юбкой бегать… от службы!

В отношении полковника Лбова Кобылевский был прав: полковник действительно «загулял». Ему «посчастливилось»: брошенная очередным любовником, Елена в безвариантных условиях снизошла к мужу. Теперь она денно и нощно «замаливала грехи», отдаваясь мужу с таким энтузиазмом, что несчастный Сергей Палыч уже и не рад был встрече. Однако деваться было некуда, и он поступал в соответствии с правилом: дают – бери! Ведь завтра могли и не дать! Да и самого завтра могло не быть – хотя бы в этом плане. При таких обстоятельствах ни о какой службе и речи не было: «memento mori!».

– Беда с этими подкаблучниками!

Не удовлетворившись текстом, Кобылевский дополнил аттестацию однокашника смачным плевком.

– Вояки из них – как из меня балерина!

– Полностью разделяю мнение Вашего превосходительства по данному вопросу.

Чуркин не побоялся сказать командующему всю правду – и прямо в лицо.

– Осмелюсь лишь доложить, что я имел в виду… в некотором роде, другого Лбова.

– ?

– Не отца – сына.

– И святого Духа?

Вадим Зиновьич сотворил на лице смущение, и постучал себя по лбу пальцем.

– Извините, полковник: заработался! Дел уйма – а всё один, да один! Никому же ничего нельзя поручить! Помощников – до хрена, а толку от них, как от козла молока! Вот и приходится всё самому делать!

В продолжение монолога командующего Чуркин не уставал поддакивать тому кивками, тем самым словно показывая, что слова о «не дающих молока козлах» на свой счёт относить не намерен. Генерал же, оседлав любимого конька, явно не собирался с него слезать. Пришлось Чуркину, соблюдая максимальную осторожность, вежливо попросить командующего сделать это. Посредством «возвращения в канву».

– Ваше превосходительство, если я правильно понял Вас, опознание сына полковника надо произвести по всей форме?

– Правильно понял! – решительно переложил груз Кобылевский. – Производи!

– Кого прикажете взять с собой на опознание?

Кобылевский равнодушно пожал плечами.

– Да кого хочешь! Вон, хоть Павла Андреича возьми! Он – мастер на все руки: как говорится, и попить, и побить!

– Слушаюсь, Ваше превосходительство!

Выходя из кабинета, Чуркин искренне посочувствовал генералу: «Что значит – ни капли во рту с утра: старик – явно не в форме!»

…Опознание произошло быстро, без лишних формальностей. Жора сразу же узнал в щеголеватом обладателе адъютантских аксельбантов героического капитана, учинившего вагонный мордобой «дьяволовцам», а Концов так же сразу узнал красивого юношу, с восторгом наблюдавшего тогда за работой его кулаков.

Но порядок есть порядок – и, напустив на лицо показную строгость, капитан «пошёл по вехам».

– Как зовут твоего отца?

– Сергей Палыч, господин капитан.

– Ты можешь описать его внешность?

– Конечно, господин капитан. Тридцать восемь лет. Выше среднего роста. Плотного телосложения. Волосы – тёмно-русые, зачёсанные назад.

Нос и уши – человеческие: не орлиный и не ослиные соответственно. Особых примет – нет, за исключением врождённого благородства.

– А какие у него ордена?

Один из молчавших до сих пор мелких чинов контрразведки решил напомнить о себе. Но лучше бы вместо этого он вовремя вспомнил о том, что слово – всего лишь серебро, а ведь есть ещё и золото.

– Вы бы, подпоручик, ещё о кальсонах спросили!

Пал Андреич «вежливо попросил» контрразведчика больше о себе не напоминать. Чтобы не дискредитировать «органы» в глазах подрастающего поколения.

– Откуда он может знать о том, какие ордена у его отца на текущий момент? Они не виделись целый год – за это время полковник мог совершить массу подвигов и быть неоднократно удостоенным… теоретически!

– В самом деле, подпоручик.

Чуркин неожиданно изменил «ведомственному патриотизму», и поддержал капитана.

– Вы уж – «совсем»…

Традиционное окончание фразы было успешно заменено характерным вращением пальца у виска.

– Нет, отчего же, господа!

Юноша пришёл на помощь не столько подпоручику, сколько себе.

– Я готов дать полный перечень наград отца.

«И не только наград – но и рогов, которыми украсила папу его обожаемая супруга!».

Этот текст «в эфир» разумеется, не шёл. Взамен него Жора чётко и без запинки, словно отвечая урок в кадетском корпусе, информировал «членов комиссии» о наградах своего «героического» родителя.

Концов поднялся с табурета.

– Господин полковник, я полагаю дальнейшие вопросы излишними!

Чуркин благосклонно кивнул головой. Концов уже направился к двери, но на середине пути обернулся.

– Кстати, а почему ты не в Красильниково?

Жора изысканно выгнул бровь.

– А какого хре… пардон, что я там забыл?

– Ну, ты же туда направлялся?

– Да-а-а.

Вот теперь юноша удивился.

– А откуда это Вам известно? Вас же ссадили с поезда?

Концов снисходительно усмехнулся.

– Ну, во-первых, в поезде я слышал часть твоего разговора с проводником. А, во-вторых…

– Вы были приятели с моим отцом?

– Ну, не то, чтобы приятели…

Павел Андреич и не заметил, как усмешка совсем даже не плавно перешла в ухмылку.

– Скажем, так: товарищи. По несчастью.

Положение обязывало Жору обрадоваться – и он сделал это. Правда, не слишком убедительно: подкаблучный и многажды рогоносный папа заслуживал жалости, но никак не уважения. Однако, он был единственно близкой – не считая Ксени – душой. Посему Жора и счёл возможным выдать на лицо некое подобие радостного изумления.

– Да, что Вы говорите?!

Кажется, он и сам ощущал несовместимость лучезарной улыбки и равнодушного голоса.

– Ну, и как – он?

– Как он – мне?

Концов правильно расшифровал вопрос юноши: именно «в такой редакции» он и задавался.

– Ну, что я могу сказать…

Павел Андреич мог сказать о полковнике многое, но, увы, ничего хорошего. Поэтому следовало поберечь уши присутствующих. Да и самолюбие родственника тоже не мешало пощадить.

– Трус…

Концов едва не закончил в формате: «Трусло твой отец порядочное!», но вовремя «наступил себе на язык».

– Труса твой отец никогда не праздновал: тот ещё молодец!

Несмотря на внешнюю торжественность, текст вышел несколько двусмысленным. Особенно в части «того ещё молодца». Чуркин, прекрасно осведомлённый о «героизме» Сергей Палыча, тактично отвернулся к стене, дабы не травмировать ухмылкой сына «героя». И, только взяв под контроль неуместные позывы, он повернулся лицом к компании, и хлопнул перчаткой о ладонь.

– Довольно, господа: вопрос ясен! Прошу Вас, господин капитан, доставить юношу в штаб: Его превосходительство уже ждёт!

– Слушаюсь, господин полковник!

Уже в дороге, сочиняя подвиги, «совершённые» полковником Лбовым в период их совместного пребывания в плену у «кровожадного «батьки», Концов обнаружил в себе недюжинный литературный талант.

«Героический» полковник в его рассказах выступал, если не Ильёй Муромцем, то уж, Алёшей Поповичем – точно!

– Лишь ему одному мы и обязаны спасением – а то и жизнью!

От смеха Концов давился тактично в сторонку.

В продолжение мифологических экзерсисов капитана Жора не уставал прерывать его междометиями, вроде «Ну?», «Да ну?» «Ишь ты!». Иногда он расщедривался на более пространные замечания формата «Бросьте!», «Быть этого не может!». Увы: для иных комментариев Жора слишком хорошо знал своего отца. Но это не помешала ему достойным образом оценить деликатность Павла Андреича: на последней точке мифа он дал слезу. Не в знак признательности заслуг папаши: в знак признательности заслуг Павла Андреича, сочинителя – и очень благородного.

В кабинете командующего Жору уже заждалась торжественная, даже бурная встреча. Его превосходительство уже успел отметить реставрацию карты полулитром коньяка, и сейчас находился в рабочем состоянии. В почти рабочем: до ста процентов не хватало, каких-нибудь, поллитра.

– Боже мой, сколько зим, сколько лет!

По причине «недобора» Его превосходительство как-то не сразу отдал себе отчёта в неуместности подобного энтузиазма. Ведь он ни разу в жизни не видел объект своих ностальгических приветствий.

– Какая встреча! Как ты вырос! Как возмужал!

Для полноты картины оставалось добавить лишь, что-нибудь вроде «А помнишь, как мы с тобой…!» Но Кобылевский удержался буквально «на ленточке». В «нормативном состоянии»: кило алкоголя на кило живого веса – он наверняка сочинил бы мемуары на тему «Бойцы вспоминают минувшие дни…». А так гостю было всего лишь предложено отведать «прохладительных» напитков, как-то: водка смирновская, коньяк шустовский, мадера португальская.

Но и тут сказались «всего лишь полкило»: Кобылевский спохватился не сразу. За это время юноша одним махом осушил полстакана коньяка, ошибочно предложенные ему в неполном формате по причине юного возраста.

– Браво, браво!

Командующий сразу же оценил то единственное, что он только и мог оценить в других людях: умение пить.

– Вы делаете явные успехи, молодой человек! Если Вы и в дальнейшем не свернёте на кривую дорожку – в штафирки – Вас ждёт блестящее будущее! Вы уже сейчас – настоящий офицер! Нет, как пьет, господа! Как пьёт!

Чуркин и Концов немедленно поучаствовали в восторгах Его превосходительства: разделили и добавили от себя. На всякий случай.

– Гусар! Настоящий гусар!

На радостях Кобылевский хватил ещё стакан – и в порядке одностороннего брудершафта односторонне же перешёл «на ты».

– Надеюсь, ты не собираешься стать каким-нибудь путешественником?

– Обижаете, Ваше превосходительство: нешто мы – без понятия?

– Молодец!

Кобылевский одобрительно хлопнул юношу по плечу, и потянулся за бутылкой. В полудюйме от неё он вдруг замер: вспомнил инструктаж Чуркина. О том, что за отсутствием папаши неплохо бы удостовериться в личности мальчишки. «Сколько зим, сколько лет!» хорошо – а документик лучше!

– Да, кстати…

Вадим Зиновьич довёл до конца процесс захвата бутылки: святое дело.

– Надеюсь, рекомендательные письма – при тебе?

Такой глупости от вроде бы неглупого генерала Жора явно не ожидал.

– ??? – переспросил он.

Кобылевский игриво покрутил пальцами в воздухе.

– Ну, или что-нибудь в этом роде?

Жора хотел уже растеряться – но в последний момент передумал.

– Ну, разве что – это…

Его пальцы уже нащупали в кармане прощальную записку Ксени.

– Ну-ка, ну-ка! – оживился командующий. После третьего – в присутствии Жоры – стакана, это сделать ему было уже значительно проще. – Сейчас поглядим, какой ты Жора!

Он развернул бумажку.

– Что такое?! Не может быть!

Чуркин моментально отработал начальником контрразведки: весь подался вперёд.

– Что, что такое, Ваше превосходительство?!

Он едва удерживался от того, чтобы не выхватить записку у командующего, или хотя бы не заглянуть ему через плечо – по картёжной привычке.

– Она! – Кобылевский взмахнул бумажкой над головой.

– Шифровка? – с надеждой в голосе подключился Чуркин.

– Да нет же – рука?

– Москвы?!

Чуркин всё ещё не терял надежды.

– Её рука! Я бы узнал её из тысяч! Да что там из тысяч – из миллионов!

Кобылевский припал губами к бумажке.

– Ксеня, милая Ксеня!

Чуркин как-то сразу утратил интерес к юноше: бурный восторг командующего только помогал ему в этом.

– Господа, если бы вы знали, какая это женщина! Какая это женщина! Богиня! Цирцея! Афродита! Какие руки! Какие ноги! Какая грудь! Какой круп!

Кобылевский едва ли не ревел от восторга. Коньяк, разумеется, тоже участвовал в этом – но не в такой степени.

– Круп-то какой, господа! А какая у неё п…

Кобылевский вовремя проглотил окончание слова – и продолжил его другим – уже печатным.

– … прелесть, что за женщина, господа!

Жора неожиданно почувствовал укол ревности. Прямо – в сердце: оказывается, его Ксеня была не только его и других, известных ему товарищей, но даже этого старого хрена! Но на место ревности тут же заступили мысли: на тему Ксениной «дыры». Она являлась всего лишь логическим продолжением её мозгов. Ведь и в постель Ксеня всегда ложилась только с нужными людьми. Выходит, прав старый пердун: что за женщина!

Кобылевский рысью подбежал к юноше.

– Так это – твоя тётка? – ткнул он в записку.

– Ну-у…

– А ты – её племянник?

«Гениально!» – ответил глазами юноша.

Энергичным хлопком Кобылевский одобрил выбор юноши – и с торжествующей физиономией повернулся к Чуркину.

– Так, это ж – совсем другое дело, полковник!

Чуркин не мог не просиять в ответ.

– Конечно, Ваше превосходительство: никаких проблем! Теперь – никаких проблем!

В «дополковничьи времена» Николай Гаврилыч тоже знавал Аксинью Николавну – тогда ещё не Спиральскую. Но по причине малого чина он не был удостоен аудиенции в её постели.

Кобылевский никак не мог унять возбуждения. Пришлось опять прибегнуть к «лекарству».

– Предлагаю выпить здоровье этой божественной женщины!

Его превосходительство потряс бутылкой над головой.

– Стоя, господа!

Жора, из чисто прагматических соображений уже почти не ревнуя возлюбленную, в знак восхищения её талантами решительно поддержал тост: одним махом взял полный стакан.

Угрызая лимон, Кобылевский протиснул вопрос сквозь месиво:

– А жить ты где собираешься, кадет?

Жора неопределённо пожал плечами. Ведь сказать: «У какой-нибудь щедрой вдовушки не старше двадцати!» он не мог.

Его превосходительство, наконец, одолел лимон.

– Я бы, конечно, мог предложить тебе, как сыну старого друга, пожить у меня, но… хм…

Он отчего-то смутился, и даже покраснел.

– … дома у меня – теснота невыносимая! Сами с женой едва помещаемся…

«Едва помещался» генерал на трёх этажах. И в самом деле: «тесновато!».

– Да и потом, разговоры всякие пойдут… Сплетни…

Вот это было много ближе к истине! Его превосходительство действительно питал слабость к молоденьким, и даже юным представителям одного с ним пола. И это было хорошо известно широким кругам армейской общественности.

– Ну, в общем, подумаем.

Вадим Зиновьич с облегчением свернул на спасительною дорожку русского «авось!».

– Подумаем!.. Но я, конечно, не ограничиваю тебя в выборе: ты волен распоряжаться собой по своему усмотрению! Например, ты можешь найти приличное жильё по объявлению в газете!

Кося под улыбку, Жора вяло раздвинул губы: поблагодарил, значит.

– Разрешите обратиться, Ваше превосходительство?

Кобылевский нехотя переключился с коньяка на Концова: именно он обращался за разрешением.

– Разрешаю!

Павел Андреич сделал шаг вперёд.

– Ваше превосходительство! Жора мог бы жить у меня, если он, конечно, не возражает!

По части радостно-удивлённых глаз Его превосходительство даже опередил юношу.

– А что – это идея!

И Концов был немедленно обласкан взглядом Его превосходительства: инициатива капитана избавляла Вадим Зиновьича от проблемы. Нет, не связанной с поиском угла для сына «друга детства»: с необходимостью сохранения лица.

– Ты не против?

Командующий не столько запрашивал мнения юноши, сколько предлагал тому разделить своё. И Жора не стал даже пожимать плечами. Да и не в его положении было привередничать.

– Никак нет, Ваше превосходительство! Мне будет очень приятно общество господина капитана – и я с радостью принимаю его приглашение!

– Ну, вот и славно!

И дабы мальчишка «не подумал передумать», Кобылевский решительно поставил точку вопросе. Который уже был ответом.

– По русскому обычаю, полагается обмыть новоселье, господа!

И Вадим Зиновьич опять вошёл в контакт с бутылкой, с которой расставался только затем, чтобы на мгновение заместить её стаканом.

Выразительно округлив глаза, Жора повернулся к стоящему рядом капитану. Заметив его движение, Концов наклонил голову.

– А он когда-нибудь занимается делом?

Скользнув взглядом по командующему, который уже полностью сосредоточился на разливе, юноша прильнул губами к самому уху капитана.

– Так ведь можно возглашать тост и за каждую новую минуту! «Была бы водка – а к водке глотка…». Так, что ли? Я, конечно, не против – но можно уже и перерыв сделать!

– Т-с-с!

Приложив палец к губам, Концов укоризненно посмотрел на Жору. Хотя вместо этого ему следовало бы посочувствовать юноше: «торжества в честь прибытия» ещё толком и не начались. Так: разминка перед тренировкой.

Но, видимо, молодой человек уже начал ориентироваться в обстановке и без посторонней помощи. Свидетельством тому был стакан, который он без комментариев принял от Кобылевского. А ведь генерал в очередной раз выказал себя «хлебосольным хозяином»: содержимое едва ли не переливалось за край…