Читать книгу: «За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга вторая», страница 3
Пытаясь вызвать сочувствие, Концов «ненароком» подчеркнул увечья. Но сочувствия вызвать не удалось. Пришлось опять идти, как по минному полю.
– И как раз в это время эта дура случайно…
– Случайно?! – не пожалела яда Татьяна.
– Клянусь тебе: совершенно случайно!
– А почему Дулин сказал, что в ресторане она вызывала подмогу не анониму, а адъютанту командующего?
– Ну, мать моя, ты даёшь! – с облегчением выдохнул Павел Андреич: клюнула, кажется! – Да кто в этом городе не знает старшего адъютанта Его превосходительства?! Ты что, хочешь меня обидеть? Ну, конечно же, этой девице кто-то показал меня в каком-нибудь присутственном месте!
– В ресторане: иных присутственных мест ты не знаешь!
Взгляд Татьяны опять стал «шерлокхолмсовским».
– Если, конечно, не считать заведений князя Ослоева.
Концов побледнел даже из-под зелёнки.
– За что, Татьяна?!
– Ладно, продолжай!
– За что, Татьяна?! – «продолжил» Концов.
– Я – не о том!
– Ах, да: виноват… Ну, так вот. Как только она завопила, все офицеры выскочили на улицу. Сама понимаешь, что тут началось и чем закончилось…
Из-под бинтов Концов стрельнул глазами по лицу возлюбленной. Подвижки, если и имелись на нём – то лишь в сторону ещё больших сомнений. И капитан «рванул из окопа»:
– И что мне оставалось делать?! Не мог же я признаться
Дулину, что сам нарвался на мордобой? Да меня бы потом извели насмешками! Представляешь, как бы упал мой авторитет – авторитет настоящего офицера: кутилы, картёжника, драчуна, ба…
– ???
Но второго шанса Концов любимой не дал.
– Бабой бы меня посчитали!
«Что: съела?!»
Вопрос удалился из глаз Татьяны.
– Ну, вот. Когда меня, значит, побили, стал я думать…
– Тебе всегда нужен стимул? – взяла реванш Татьяна.
– Ну, зачем ты так!.. Словом, выбора у меня не было…
Заслушав отчёт, Татьяна удручённо цыкнула губами.
– ???
«На какую тему?» – запросил «любимый».
– «Чёрного кобеля не отмоешь добела», – открытым текстом вышла Татьяна. Опровержение Концов не успел дать: продолжение следовало. – Но я тебя и отмывать не буду! Если до меня дойдёт хоть один слушок о твоих похождениях – знай: между нами всё кончено! «Досуг мне разбирать вины твои, щенок!»
– За что ты – так?!
– Это – не я, а Иван Андреич.
– ?
– Крылов.
– Из штаба?
– ….
Неадекватная реакция Татьяны Николавны вызывалась исключительно пробелами в знакомстве с биографией Павла Андреича. Не сына действительного статского советника – а «того, другого». Концов был честен в своём невежестве. Он не читал ни басен, ни стихов. Не считая, конечно, «Гаврилиады», «Луки Мудищева» и «переложения „Евгения Онегина“ для народа».
Всё прочитав в глазах любимой, Концов «пошёл сдаваться».
– Танюша, родная…
Павел Андреич не только качественно дрогнул голосом, но и «где-то даже» блеснул слезой.
– …клянусь тебе, что ничего… «такого» ты обо мне не услышишь… то есть, больше не услышишь…
Уточнение было существенным. И, уточняя, Концов рассчитывал не на непонимание, а на снисхождение.
– … А, если, что и было – так это до нашего с тобой знакомства!
Концов соврал – и соврал нагло. Правда, не моргнуть при этом глазом не получилось. Но моргал глаз исключительно по причине чувств.
– А сейчас я чист перед тобой, как херувим!
Таня устало махнула рукой. На всё – и на вопрос веры, в частности.
– Будет врать-то, «херувим»!
Концов не успел просиять, как попал под душ:
– Но я тебя предупредила!..
«На дорожку» Татьяна критическим взглядом окинула «любимого», большей частью надёжно изолированного гипсом и бинтами от её взглядов и рук.
– Да, не скоро, видно, ты будешь трудоспособен, – отскорбела Татьяна. По себе. – Не скоро. Великий пост ожидает меня… Ладно, уж, пошли, горе ты моё…
В сопровождении любимой Павел Андреич покинул штаб, и заковылял к поджидавшему его «линкольну». Доставив Татьяну к одной из её многочисленных подруг, он отправился домой – отлёживаться и восстанавливать физические кондиции. По дороге он прикупил к имеющемуся запасу ещё полдюжины коньяка: лечиться – так лечиться…
Глава пятая
Усиков проснулся от пронизывающего холода. В купе было темно. За окном поблёскивала яркими звёздами безмолвная украинская ночь.
«Где я?».
Стандартный «набор алкоголика» уже вертелся на языке капитана, но настойчивый стук вагонных колёс своим ответом предупредил невысказанный вопрос. Потянув носом, Виктор Терентьич услышал запахи – и явно не украинской степи. Он с трудом приподнялся – и сразу же ощутил сырость под собой. Так отсыреть по причине открытого окна он не мог. Требовалось немедленно установить источник течи – и он потянулся к выключателю.
– Мать твою!
В тусклом свете купейной лампочки проглянули «детали интерьера». Но не мокрые галифе поразили капитана: чай, не впервые. Куда больше его впечатлило зрелище пакета, лежащего «на берегу лужи». Сверху «на одну вторую площади» тот был удобрен содержимым его желудка.
– Как это здесь оказалось?!
Усикову очень хотелось выдать «это» за пьяный бред, но «оно» не выдавалось. Старательно отводя лицо в сторону, он кончиками пальцев приподнял «это».
– Боже мой!
«Характеристика» относилась не только к внешнему виду пакета, но к амбре, расточаемому им. Стремительно трезвея, Усиков был уже способен констатировать наличие «проблем» не только у пакета, но в связи с этим – и у себя. А в последнем случае – ещё и перспектив роста. Проблем.
Пьяно шатаясь от трезвых мыслей, Усиков отправился на поиски людей – в лице проводника. Маршрут его пролегал по бесчувственному телу начальника охраны – его вчерашнего собутыльника. Или одного из них: детали Усиков помнил плохо. Проследовав – по телу штабс-капитана – дальше, Усиков стал барабанить кулаками во все двери подряд.
Подняв и проводника, и солдат охраны, капитан заявил о том, что какие-то негодяи «в его отсутствие» нагадили у него в купе, и потребовал немедленно привести отведённое ему помещение в надлежащий вид.
Неубедительные возражения проводника о том, что на дворе, то бишь, за окном – глубокая ночь – были сняты тут же по предъявлении Усиковым заряженного револьвера.
Когда сонный проводник при помощи «столь же бодрых» солдат придали купе… вид купе, Усиков отделался серебряным рублем на всех – и задумался. На тему пакета. Нет, доставить пакт он был обязан – тут и думать было не о чем. Но – не в таком же виде?! Однако и поручить восстановление его, кому попадя, он не мог. А тут ещё и мысли начало сносить с настоящего на прошлое.
– Как это я ухитрился так его загадить? Я же всё хорошо… не помню. Помню, что сел вагон. Мы поехали – это я тоже помню. Едва отъехали от станции, заявился ко мне этот штабс с бутылкой водки и парой огурцов.
Насчёт огурцов Усиков был твёрд во мнении. Содержимое «беседы» он редко забывал. Ну, а если и забывал, то оно само напоминало ему о себе. Как в данном случае – горкой на пакете.
Стимулируя процесс, Усиков потёр виски.
– Идём дальше. Значит: бутылкой водки… Ну, что такое – одна бутылка на двух офицеров? Ясно дело: не хватило… Не хватило – и мне пришлось вкупиться бутылкой «шустовского»… Её тоже не хватило – и штабс сбегал к солдатам. Вернулся он с котелком спирта. Скушали мы этот котелок, закусили…
Усмиков покосился на горку.
– … шоколадкой на двоих – и… а дальше не помню.
Ничего удивительного в такой амнезии не было. Для сохранения памяти шоколадки на двоих после котелка спирта, в очередь за бутылкой водки и бутылкой коньяка, явно не хватало.
– Котелок…
Капитан недоверчиво хмыкнул: масштаб – точнее, объём – совершённого им подвига, вызывал не только уважение, но и сомнение.
Для любого нормального… алкоголика.
– Не мудрено, что я так… хм… разгрузился в купе!
При одной мысли об этом его передёрнуло. Но от рецидививов он воздержался. Или – его воздержало. Не исключено: чувство долга. В виде загаженного пакета.
– Как он-то здесь оказался? А-а: наверняка, я спьяну хотел им «убить» штабса… А всё – водка проклятая!
Взгляд Усикова то и дело сносило на конверт. Итог был неутешительным: восстановить пакет до исходного состояния не представлялось возможным. Он претерпел от Усикова не только снизу, но и сверху. «Содержимое беседы» тоже внесло свой вклад – и не такой, уж, скромный.
– Что же делать?
Усиков был прав: надо было не только ехать, но и доехать, и даже вручить.
– Может, перебить аммиачный запах другим, более крепким?
А – жирные разводы?
Решение пришло не сразу и не само: пришлось напрячься.
– Надо менять пакет!
Раздобыть пакет – не проблема: на любой станции. Но как быть с печатями? Под мысли «о жизни и о себе» блуждающий взгляд капитана упал на золотую печатку, которую он как-то принял «в дар от благодарного населения».
– А если…?!
Надежда вспыхивала напрасно: размеры сургуча и печатки оказались несопоставимыми. Подделка была бы обнаружена тотчас и невооружённым глазом.
– А если – внаглую?!..
На станцию назначения состав прибыл утром. От былой прохлады уже не осталось и следа. Грязный обшарпанный вокзал встретил Усикова нарождающейся духотой, густо замешанной на ароматах машинного масла и общественных туалетов. Капитан ступил на перрон свежевыбритым и свеженаглаженным: за ночь проводник и солдаты восстановили статус-кво мундира.
Заметив встречающего с табличкой, Усиков пошёл навстречу… туалету. Там и состоялось погребение останков пакета. Письмо же капитан сунул в карман кителя, после чего отправился на почту, где без проблем купил новый конверт.
Расположившись за стойкой, он неуверенно обмакнул истерзанное перо в засиженную мухами чернильницу… Через десять минут оттиски печати местной почты на сургуче положили конец его многочасовым сомнениям… А спустя час атаман принял Усикова в своей резиденции.
Войдя в шикарно обставленный кабинет главы Директории, капитан щёлкнул каблуками, и протянул атаману пакет. Едва взглянув на конверт, атаман разломал печати и вынул письмо. Конверт – к удовлетворению Усикова – тут же отправился в пылающий камин. Вместе с печатями местной почтовой службы. С благодарностью Усиков отметил про себя, что глава Директории – не бюрократ.
После этого атаман принялся за письмо. Нет: пока ещё – только читать. По мере того, как он углублялся в текст, лицо его начало принимать бурячный оттенок. К положительным эмоциям этот окрас явно не имел отношения.
– ??? – комбинированно запросил-испугался Усиков.
Ответный взгляд главы Директории был такого огненного наполнения, что Усиков непроизвольно «сходил в штаны». На этот не потребовалось и спиртосодержащих излишеств.
– Вы читали письмо?!
Меньше всего в вопросе атамана было… вопроса. После этого Усиков просто обязан был начать заикаться.
– К-к-как м-м-можно, п-пан атаман!
Усиков соврал. Частично. Только – насчёт «не читал»: он «всего лишь» написал письмо. Беззвучно – но вполне «разборчиво» – шевеля губами, Семён Васильич вернулся к тексту: может, он что-то не так понял.
Но нет: надежда оказалась обманщицей. Текст по-прежнему гласил следующее: «Ясновельможный пан атаман! В связи с выходом из окружения группы „красных“ под командованием Ивана Якина, которая тылами Ваших войск направляется к Хватову на соединение с основными силами армии, я – и в моём лице командование Волонтёрской армии и всех Волонтёрских сил Юга России – протягиваю Вам руку дружбу! Прошу принять мои искренние заверения в том, что, если „красные“, не встречая противодействия, пройдут тылами Ваших войск, то Вы, ясновельможный, будете повешены на первом же суку. Остаюсь с наилучшими пожеланиями. Искренне ваш. Генерал-лейтенант Кобылевский, командующий Волонтёрской армией. P.S.»
– Что значат эти буковки?
Атаман перевёл взгляд на Усикова и начертал в воздухе незнакомые литеры.
– Вероятно, постскриптум, – дрогнул голосом капитан: он точно не писал постскриптум. – Буквально: «после написанного».
Атаман вернулся к чтению.
«P.S. – гласил текст P.S. – Не забывайте, пан атаман, что только в этом году мы уже дважды надрали вам задницу! Всех благ!»
– «Всех благ!» – качественно позеленел Семён Васильич. – Их Превосходительство желают мне всех благ!
– ???
Последним усилием воли Усиков выдал недоумение: и таких слов в его тексте не было. Он мог покляться, что в момент написания был трезв, как стёклышко! Но атаман вёл себя неадекватно – и это не сулило ничего хорошего. Предчувствия его не обманули.
– Скажите, капитан, – недобро усмехнулся Семён Васильич, – знаете ли Вы, что такое хорошие кожаные канчуки?
– Кан… чего?
– Канчуки?
Недобрая усмешка атамана нисколько не подобрела.
Усиков затряс головой. Точнее, голова и не спрашивала разрешения.
– Не-е-е…
– Вы, что, не читали «Вий» Гоголя?! Темнота!
Атаман плюнул в камин – как в посланца.
– Ну, о чём с Вами говорить после этого? Ладно: упрощусь. Специально для Вас. Известно ли Вам, что в старину делали с послами, оскорблявшими монарха страны пребывания? Пусть и в качестве почтальона?
Усиков побледнел: он когда-то учился в кадетском корпусе.
– Правильно! – одобрил Семён Васильич. – Их сажали на кол! В лучшем случае – всего лишь отрубали голову! Под хорошее настроение.
Капитан дрогнул в коленях: атаман явно не шутил. Значит, с письмом было что-то не так.
– Я ведь привёз Вам предложение мира и дружбы! – ещё раз упал духом Усиков. – Мне так и поручено сказать это на словах – в дополнение к письму!
Глаза атамана мгновенно вышли из орбит.
– Как, ещё и в дополнение?! Нет уж, увольте: с меня достаточно и письма!
Лист упал под ноги атаману, который тут же удостоил его своего сапога.
– Ничего не понимаю…
– Всыпать бы Вам – сразу бы всё поняли!
– За что?! – пошатнулся Усиков.
– За это самое!
И Семён Васильич указал на бумагу, отмеченную печатью его сапога. Затем он развернулся, и, скрипя новеньким хромом, зашагал по кабинету – как по душе Усикова. Капитан не ошибался в оценке маневра: атаман решал его судьбу. Даже – уже решил: осталось лишь огласить решение.
– Вот что, капитан.
Атаман протёк оловянными глазами на самое дно души Усикова. По этой причине Виктор Терентьич не мог не ощутить леденящий холод металла.
– Надрал бы я Вам задницу, если бы это хоть что-то изменило! Узнали бы Вы тогда, что такое хорошие кожаные канчуки, и, не читая Гоголя! У меня есть такие умельцы – куда тем художникам! Расписали бы Ваши филеи, не хуже, чем кузнец Вакула – храм Божий в Диканьках!
Усиков ещё раз уменьшился в росте – за счёт подкосившихся ног. Одно только и удерживало его от того, чтобы не пасть на колени: сослагательное наклонение. «Если бы…». И атаман не подвёл капитана.
– Не вибрируйте конечностями: я отпускаю Вас. И не потому, что – такой добрый: какой смысл пороть Вас? Передайте Вашим хозяевам, что в гробу я видал их дружбу! И ещё передайте, что угрозами меня не запугаешь: за мной – народ Украины!
Семён Васильич сунул руку за борт кителя – и несколько секунд поработал монументом… себе.
– Вот так и передайте!
– А-а…
Даже полноценно заикнуться об ответном послании Усикову не удалось.
– Вы едете сейчас же!
Атаман ещё раз выкатил впалую грудь.
– Немедленно! Вас проводят!
Под этот текст он сам «проводил» капитана за дверь. Коленом под зад. Мокрый и сверху, и снизу, и сзади, и спереди, Усиков беспомощно развёл руками.
– Ничего не понимаю…
Из-за дубовых дверей он не мог слышать энергичного монолога Семён Васильича. И, пожалуй, даже хорошо, что не мог: такие слова заставили бы его крепко задуматься над тем, стоит ли возвращаться в Харьков. Глава Директории был очень красноречив:
– Бескорыстная дружба! Плевал я на вашу бескорыстную дружбу! Какая мне корысть с бескорыстной дружбы? Ещё грозят, сволочи! Ну, ничего, мы ещё поглядим, чья переважит! Мне ведь, что «белые», что «красные» – всё едино! Так что – гуляй, Якин…
Глава шестая
– Ну, почему он идёт тылами этого самостийника, как по своему огороду?
Кружась вокруг Чуркина, Кобылевский орошал слюнями не только мундир полковника, но и «окрестности».
– Без единого выстрела, полковник! Как тут не спросить: да ездили ли вы к этому жовто-блакитнику?! Может, пока Вы тут пьянствовали, мне самому нужно было съездить? Ну, работнички! Ну, помощнички!
Обвинение в пьянстве было несправедливым. Точнее, несправедливым было обвинение в сольном пьянстве Чуркина: пили они вместе. Вс эти дни. Как обычно. «Совещались», то есть. Но, верный благоразумию, Чуркин не вышел с уточнениями… на свою голову – и то, что ниже.
– Где этот твой капитан? Давай его сюда!
В кабинете Его превосходительство амбиции могут быть только у Его превосходительства – и полковник мухой вылетел за дверь. Через минуту он уже волочил за собой полуживого Усикова.
– Вот он, Ваше превосходительство!
Чуркин торжествовал так, словно только что самолично изловил шпиона.
– Ага!
С лицом на тему «попался!» Кобылевский подскочил к трясущемуся Усикову.
– Ну, что: сами признаемся – или помочь?
– ???
Это было всё, на что сподобился капитан.
– «Объяснить»?! – без переводчика понял Кобылевский. – Вы, сударь, прекрасно знаете, где объясняются на подобную тему!
Генерал сделал полуоборот к маячившему за спиной Чуркину.
– Да! – соответствовал тот, изничтожая несчастного капитана пылающими от служебного рвения глазами.
Ноги Усикова подкосились в коленях, и если бы не крепкая хватка командующего, он непременно рухнул бы к начищенным сапогам Вадим Зиновьича.
– Займётесь им, полковник? – «вежливо поинтересовался» Кобылевский.
Чуркин щёлкнул каблуками.
– С удовольствием, Ваше превосходительство!
Он тут же схватил за шиворот Усикова: «козёл отпущения» был налицо – и Кобылевского следовало «ковать», не отходя от «козла».
Но тут, как всегда некстати, командующий доказал, что у него – не семь пятниц на неделе, а все восемь.
– Надо, всё же, заслушать «товарища».
Вадим Зиновьич, в целом, был незлой мужик.
– А то, понимаешь, ничего толком не доложил, не объяснил!
С выражением невообразимого сожаления Чуркин отпустил воротник усиковского кителя.
– Николай Гаврилыч, приведите его в чувство.
Полковник тут же «привёл в чувство» несчастного Усикова – при помощи ног и графина с водой. «Подрабатывая водопадом», Усиков медленно поднялся с пола.
– Вы в состоянии говорить?
В своей добродетели Кобылевский дошёл до того, что передал капитану личный – правда, не вполне свежий – носовой платок.
– Да, благодарю Вас, Ваше превосходительство…
– Очень хорошо! В таком случае, благоволите объяснить нам, как могло случиться то, что случилось? Почему атаман позволил «красным» этот променад по своей территории?
Капитан мотнул головой. Горизонтально.
– Не знаете?
Капитан повторил ответ – но уже в вертикальной плоскости.
– Тогда, может быть, Вы просветите нас о деталях своего пребывания у Семён Васильича? Не имели ли место в ходе вашей беседы какие-нибудь осложнения?
– …
На качественное изумление Усикова не хватило.
– Тогда начнём «от печки», – вздохнул генерал. – Итак, Вы прибыли на станцию…
– ???
– Это я —»???» – вспылил Вадим Зиновьич.
– Виноват, Ваше Превосходительство! – побледнел Усиков, большой мастер по этой части. – По прибытию на станцию я тут же отправился на встречу с атаманом!
– И по дороге никуда не заходили?
Беседа всё активнее переходила в допрос. Усиков опять хотел ответить головой, но вовремя вспомнил, что язык подходит для этого лучше:
– Никак нет: никуда! Правда…
Кобылевский немедленно сделал стойку.
– … я посетил вокзальный туалет: волнение, знаете ли…
– Ну, конечно: волнение! – хмыкнул Вадим Зиновьич. – У плохого солдата – всегда понос перед боем…
Усиков проглотил оскорбление и комок в горле. За один раз – чтобы «не ходить дважды».
– И что было дальше?
– Дальше? Дальше я прибыл в штаб, и вскоре головной атаман принял меня…
Взгляд капитана, и без того далеко не лучезарный, неожиданно погас. Усикову ещё повезло, что командующий не видел этого взгляда по причине занятости делами: он извлекал из сейфа бутылку. От всех этих неприятностей у него сегодня с утра во рту не было… Нет, без маковой росинки он бы ещё обошёлся – а, вот, без спиртного…
– Ну, что же Вы замолчали, капитан? Врите дальше!
После стакана командующий подобрел и взглядом, и голосом.
Пытаясь унять дрожь в голосе, Усиков робко откашлялся.
– Ну, принял он меня, значит. Я передал ему пакет… и он… разломал печати и начал читать письмо…
– «Разломал»»? – хрустнул горбушкой Кобылевский.
– Вот чтоб мне!..
Усиков истово перекрестился. Он говорил правду: атаман действительно разломал печати. Какие именно – другой вопрос.
– Дальше!
Усиков не смог скрыть вздох облегчения. Он вообще ничего не мог скрыть. Даже – принадлежности к контрразведке. Правда, её он не только не скрывал, но и всячески подчёркивал: других достоинств у него не было.
– Атаман читал письмо про себя… Но фразу о том, что Его превосходительство желает ему всех благ, он повторил вслух… Даже дважды…
Не отрывая от командующего приклеившегося к нему преданного взгляда, капитан приложил руки к груди.
– Клянусь всеми святыми, что так и было!
И это тоже было правдой – пусть и не всей, но правдой. Даже в количественном отношении: ведь атаман и в самом деле повторил адресованное ему «пожелание» дважды.
По причине ежедневно-ежевечерних заседаний Кобылевский уже не помнил содержания письма, с которым его ознакомил Чуркин – большой охотник до чужих лавров. Но и полковник, в свою очередь, уже не помнил всех нюансов эпистолы – по той же причине. Но зато оба они помнили, что письмо было составлено в любезных выражениях. Пожелание благ вполне могло затесаться между строк.
Поэтому Вадим Зиновьич спокойно «добил» второй стакан – и подобрел ещё больше. Не только лицом – но и к Усикову.
– Ну и?
Усиков вытянулся во фрунт.
– Ну, значит, поблагодарил он Ваше превосходительство за пожелание ему всех благ. Потом…
Виктор Терентьич запнулся: следовало быстро придумать оптимальную версию. В распоряжении у него было только мгновение. За это время его срочно должно было осенить или ударить: мысли приходили к нему лишь таким способом. И его осенило – или ударило: что может быть оптимальнее совместного распития водки? Как минимум – для командующего? И капитан решительно переступил черту, отделяющую прозу жизни от области ненаучной фантастики.
– Атаман предложил мне попробовать атаманской горилки! Ну, доложу я Вам, Ваше превосходительство: вот это – да! Кстати, Семён Васильич рассказывал мне, как его хлопцы вымачивают в ней свои знаменитые кожаные канчуки…
– Канчуки?
Вадим Зиновьич наморщил лоб.
– А: «Вий» Гоголя! Читал!
Усиков завистливо вздохнул. Имел на то полное право: в кадетском корпусе Гоголя проходили уже после того, как будущий капитан был исключён из учебного заведения с формулировкой: «за систематическую неуспеваемость и плохое поведение».
– Да-да, Ваше Превосходительство!
Плохая игра, в точном соответствии с рецептурой, затребовала хорошую мину.
– Именно у Гоголя! В этом… как его… в «Вие»! Кстати, пан головной атаман пытался уличить меня в невежестве, и хитро так спросил, мол, откуда это?
– Ну, и Вы?
Интерес генерала к третьему стакану уже значительно превышал интерес к показаниям Усикова. По причине отсутствующего – на себе – взгляда командующего, Усиков отважился на выкат груди.
– Ну, а я не только удивился, но и оскорбился! И то: какой русский офицер не читал Гоголя, а тем более этого… как его… «Вия»!
Усиков врал настолько убедительно, что временами ему самому начинало казаться, что говорит он сущую правду, и что именно так всё и обстояло в действительности.
– Ну, потом, уже за другой бутылкой горилки, мы с ним посмеялись над его рассказами о том, какие художества учиняют этими канчуками его умельцы над своими жертвами – вернее, над их задницами!
Упоминание задницы немедленно сподвигло командующего на поощрительную ухмылку: он ведь был генералом. Усиков не замедлил подработать Вадим Зиновьичу подобострастным хохотком. Почувствовав, что тремя стаканами – это только при нём – командующий уже достаточно подготовлен к восприятию более серьёзных домыслов, капитан перешёл в решительное наступление. На правду.
– Кстати, Ваше превосходительство, во время дружеского разговора атаман пожаловался мне на трудности в управлении войсками. Он сказал, что солдаты не желают воевать по причине систематической задержки жалованья. Он даже признался мне в том, что некоторые его части – как раз те самые, на которые мы рассчитывали в деле уничтожения группы «красных» – сильно распропагандированы большевиками.
Кобылевский и Чуркин обменялись изумлёнными взглядами.
– Да что Вы говорите?!
Покончив с изумлением – и заодно и очередным стаканом водки – Вадим Зиновьич сокрушённо покачал головой.
– Вот тебе и «пан атаман»!
– Так и сказал, Ваше превосходительство!
Усиков отреагировал моментально, ухватившись за фразу командующего, как за хвост жар-птицы. Ни один мускул не дрогнул на его лице: в этот момент он и сам верил в то, что «главный самостийник» иначе и сказать не мог.
Чуркин ядовито усмехнулся: самое время поработать на свою реабилитацию.
– Пытался создать у нас впечатление полной беспомощности, чтобы мы не рассчитывали на него!
– Похоже, что Вы правы, полковник…
Кобылевский вздохнул, и потянулся за бутылкой. Уже – за другой.
– … И в оценке намерений атамана, и в оценке его сущности… Похоже, Иван Антоныч напрасно делал ставку на самостийника…
Сейчас главное было – не опоздать с подтверждением – и Чуркин не опоздал:
– Полностью с Вами согласен, Ваше превосходительство!
Сокрушённо качая головой, Кобылевский донёс печаль до Усикова. Вместе с бутылкой.
– Может, Вы что-то недоговариваете, капитан? – нырнул он в глаза капитана. Осторожно – так, чтобы не удариться о дно. По причине незначительной глубины. – Может, было ещё что-то? А? Так Вы скажите – клянусь, ничего худого я Вам не сделаю… может быть.
«Ага, – ответил за Усикова его взгляд. – Не сделаешь ты! Так я тебе и поверил: сожрёшь – и не подавишься! Нет, уж, Ваше превосходительство: буду „лепить горбатого“ до конца – глядишь, не до моего, а до победного!».
– Никак нет, Ваше превосходительство!
Усиков поел командующего верноподданным взглядом.
– Всё – как на духу! Каждое слово – правда…
– … и ничего кроме правды! – подключился Чуркин. – Теперь уже не проверишь, капитан, что в Вашем докладе – правда, а что – нет. Поезд, как говорится, ушёл…
Вряд ли полковник огорчался этим обстоятельством: даже такой, рассказ капитана неплохо работал и на его реабилитацию. Ну, а сам Усиков уже настолько осмелел, что обнаглел – и позволил себе возмутиться словами начальства.
– Почему это не проверишь? Известно ли Вам, господин полковник, что «незалежники» делают с теми, кто оскорбляет их атамана – неважно, по своей инициативе, или по воле начальства?
Чуркин усмехнулся.
– Конечно, известно: дерут их, как сидоровых коз! Как раз, теми самыми канчуками, о которых Вы нам тут рассказывали. Да это и не секрет: многие наши офицеры после возвращения от Семён Васильича неделями не могли сидеть.
Усиков гордо выкатил грудь, и надменно дёрнул подбородком.
– Прикажете снять штаны?
И он решительно ухватился за ремень. Кобылевский поморщился.
– Господа, господа! Будет вам пикироваться! Не хватало мне ещё штабного стриптиза!
– Ну, а чего он?
Усикова обиженно шмыгнул носом: чем не демонстрация
оскорбленного благородства?
– А чего я? – принялся недоумевать Чуркин. – Я – ничего! Разве я сказал капитану, что в чём-то подозреваю его? Нет, не сказал! Я всего лишь заметил, что установить истину… в другой редакции уже не представляется возможным.
Чуркин оставил недоумение и скрипнул ремнями.
– А посему я предлагаю Вашему превосходительству закрыть этот вопрос. Тем более что проку от наших сомнений никакого: Якине со дня на день выйдет к своим, а Директория, как воевала против нас, так и воюет.
Кобылевский покосился на бутылку, явно сожалея об утрате той «девственности».
– Ладно, согласен: вопрос закрыт… Можете идти, капитан.
Усиков не заставил себя упрашивать – и в рекордные пять секунд достиг порога. Уже, закрывая дверь, он услышал в спину:
– Врёт ведь, Ваше превосходительство! По глазам вижу, что врёт – а ничего не докажешь!..
