Читать книгу: «От добра добра не ищут», страница 4

– Надя, ты ещё поговори с Сильвией, может быть, совесть её заест и тебя послушает, расспроси её получше. Мне ведь она не рассказала, кто ей дал эти украшения. Сохрани нас всех Господь!

Обнялись и с грустью попрощались сёстры. Антонина поехала домой. Семён и Селиван вовсю старались заправить самогонный аппарат очередным сырьём, как тут явилась супруга Антонина Васильевна.

– Здравствуйте, единоверные-сердешные! Наверно, сильно умаялись от своей «работы». Смотрю, дома полный кавардак, да и вы сами на кого похожие? Окаянные вы люди, свалились на мою голову! Неужели можно себя так распускать? Семён, у тебя есть понимание, что в наш дом пришла паскудная жизнь. Брось эту гадость, иначе я могу не совладать с собой и могу совершить что-нибудь страшное. Паразиты, «уродила вас ваша мама, что не примет и яма». Вспомнила Антонина про своего бычка, побежала на загон, а там только железная труба-кол. Рассвирепела Антонина, зашла в дом и кинулась на Семёна: «Где бычок? Говори быстро! Продал или пропил, подонок ты несчастный, родитель моих детей!»

– Нет, Тоня, не продал и не пропил! Сдох бычок!

– Тоня, бычок сдох, – залепетал Селиван, он же забыл его поить и не загонял в сарай на ночь, вот он и уморился.

– А, ты, Селиван, козёл с чужого огорода, сидел бы и закрыл своё хайло, оно у тебя всегда открыто, смотри, залетят мухи, – смачно выругался Семён.

, – Негодяй ты, Семён, выбил из-под меня опору, на которую я рассчитывала: хотела немного получше одеть детей, свезти им немного на зиму мяса. А теперь, скот ты бесчувственный, уходи из моего дома на все четыре стороны, и ты уходи, Селиван. Получилось, как в поговорке: «Да, держалась я, как кобыла за оглобли, да упала», – сквозь слёзы зарыдала Тоня.

Семён, вращая зрачки, пробовал, было, утихомирить супружницу:

– Тоня, прости, мы нагнали много самогона, продадим, долги покроем, а там толкнём ещё пуха козьего, глядишь, опять заживём, как люди.

– Ты, шалопут несчастный, молчи! Ты уже напродавал пух козий. Знаю, как ты предлагал покупателям свой пух. Это было в прошлом году. Селиван же мне сам рассказывал: ввалились, значит, целой толпой цыганки. Они каждый год приезжают в деревню покупать козий пух, а потом его сами перепродают. Старая цыганка поворошила в мешке пух, подержала перед твоим носом и сказала: «Хозяин, пух-то плохой!» А ты, Семён, как курица мокрая, рядом стоял и лепетал: «Правда, все говорят, что пух плохой». Хватило у тебя, Семён, ума сказать такое цыганкам! Ты что перед встречей с цыганками был обухом ударенный? Решил быть честным? Что они глупее тебя? Между прочим, пух тогда был самый хороший, как никогда! У тебя, Семён, башка с мозгами или мякина? Какой продавец свой товар хулит! Семён, ты, видать, совсем свихнулся с сивухи. Вот, Селиван, коротай свою жизнь с таким мужиком. Идол, ты этакий. Вот что, мужики! Идите вы с глаз моих долой, пока я руки на вас от гнева не наложила. Куда хотите, хотите в лес, может быть, грибов насобираете, если нет грибов, немного отдохнёте от сивухи. Берите палатку на двоих, еду и воду, спички и тёплую одежду, и вон отсюда! В буреломы, где речные перекаты, может быть, вам там понравится, поживёте подольше. Может быть, ума наберётесь наконец.

– Антонина, у меня ведь нет тёплой одёжи, а ночью будет холодно. – Бессовестный ты, Семён, человек, где я тебе возьму тёплую одежду! Вон бери пальто на «рыбьем меху», что висит в коридоре, в котором ходишь ты летом на рыбалку.

– Хватит, Тоня, разговаривать со мной издевательски, неужто я совсем чужой тебе?

– Да, была дурой, полюбила голяка-гуляку!

Семён поглядел на Тоню как-то стыдливо, жалеючи, любимую когда-то. Нелегко ей. Но делать нечего. Отправились Семён и Селиван в лес. Антонина после ухода мужчин привела дом в порядок, проветрила избу. И решила лечь спать пораньше, отдохнуть, как следует.

И вот спит она, и видит сон: на крыше высокой башни находится глава сельской администрации и произносит речь перед бабским сельским сходом: «Дорогие женщины, кончилась жизнь загулявших алкашей. Сегодня мы на нашей сходке решим, что с сегодняшнего дня запрещаем: категорически производить и продавать самогонку, самогонные аппараты конфискуем. Водка будет продаваться только бабам и только по случаю свадьбы или по случаю похорон или для лечения по справке врача. «Правильно! Давно пора! – запричитали бабы. – Алкаши несчастные достали нас вконец!»

Антонина проснулась вся мокрая, надо же такой сон приснился, как наяву. После этого она не могла заснуть. Пошли думки, мысли в голове. Семён и Селиван вернулись из леса через два дня, замёрзшие, голодные, заела мошка, и грязные, как черти.

– Антонина, достали нас неудобства в лесу! – заявил Семён, а Селиван весь скукожился, то ли стонал, то ли кряхтел!

– Здесь тоже вас ждут неудобства, – сказала Антонина. Сон подсказал Антонине самые верные слова.

– Слушайте, вы, самогонщики несчастные. Ходят слухи, что самогонные аппараты конфискуют в обязательном порядке, спрячешь – большой штраф, а то и в тюрьму. Водку будут продавать только бабам и то только по уважительной причине: свадьба там, встреча после долгой разлуки или для лечения по справке врача.

– Убила ты нас, Антонина, голубушка. Неужели мужики такую кару заслужили? – разрыдался Селиван.

Антонина раздухарилась, сделалась лицом, как варёная красная свёкла: «Слушайте меня внимательно, изверги! Решения о продаже водки могут менять только на бабьей сходке по необходимости. Лавочку самогонную прикроют. Ну, магазин, может, и не прикроют, но ходят слухи, что водку будут продавать только бабам, у которых мужики работают, а не Семёнам и Селиванам. У вас холопская психология: куда вас пошлют, туда вы и идёте. В вас нету силы самовыживания. Такой холопской психологией нигде ничего вы не добьётесь.

– Пришла жизнь никудышная, Селиван, что теперь будем делать, а?

– Семён, надо нам с тобой итить работать на кирпичный завод, там, говорят, берут всех!

– Во-во, идите на кирпичный завод, кирпича требуется много, – заключила Антонина. – Да и по вашим лицам видно, что они давно просят кирпича. И пошли Семён и Селиван работать на кирпичный завод. Делать нечего. Долго ли, коротко ли работали, но всё же добились некоторых успехов. Теперь ни водки, ни самогонки. Вечерами считали штабеля сложенных кирпичей. Семён рассчитал, что Антонина не устоит без своего любимого мужика. А Селиван, человек добродушный, вполне согласился с тем, что теперь не гонит самогонку, да и водочки нет. Он про себя давно решил, что он вернётся к Груне. Хорошо помнил, что она за ним всегда приглядывала. Только вот родимая самогонка, которую потреблял Селиван, отталкивала от него.

– Семён, слышишь, Семён! По-моему, твоя Тоня всё нам набрехала насчёт продажи водки. Нет, нет, этого не может быть! – заключил Селиван. – Изготовлять самогонку, наверно, запретят, а вот водку – вряд ли. Как же, братцы, жить без водки, это немыслимо, да и дохода нет государству! Семён, твоя Тоня, точно, взяла нас на «пушку», а мы и поверили.

– Что, ты, Селиван, всё твердишь: поверили, поверили. Хорошо, что поверили и пошли работать, разум свой очистили от скверны. Я ходил, узнавал, нам с тобой начислили в этом месяце по 10 тысяч рублей, разве это мало? Так что будем с тобой работать, да и Тоне и с Груней будет легче. Считай, если мы с тобой пить бросим – эта же целая революция в доме, в нашем семейном бюджете. Моя Тоня теперь смотрит на меня ласково. – А ты, Семён, Тоне отдашь все деньги, или прижилишь?

– Отдам всё до копейки. Чай, чекушечку принесёт по случаю зарплаты. Пить я теперь не буду, не, не! Я так, для проформы, положено ведь.

– Я тоже пойду к Груне, Семён, принесу ей деньги, расскажу, как мы работаем доблестно. У нас на заводе применяется много техники, так что мы и технику уже почти освоили. Всё расскажу, пусть возрадуется, что теперь на нашей улице тоже праздник. Я тебе, Селиван, прямо скажу, что каждая женщина хочет любви и мужской ласки.

– Дурак, ты, Семён, как-будто ты сам не любишь женскую ласку! Спасибо Антонине за проявление решительности, отчаянных усилий, чтобы вырвать из пьяного болота несчастных алкоголиков.

Ведь «пьянство – это добровольное сумасшествие» – так говорят в народе.

Январь 2010, Калуга

Абитуриент
Рассказ Максима Фигурнова

Конец августа – ещё лето, но за порогом осень. Улетучился зной, от которого страдали в июле, дни стали короче, а ночи прохладнее и длиннее. У выпускников нет теперь такой жажды – непременно искупаться. Нам, абитуриентам, не пристало обращать внимание на перемены погоды и природы. У меня заботы совсем другие, нешуточные. Мне надо непременно поступить в медицинский институт в Москве – этого хотел я и мои родители. Я стою перед зданием аэропорта, рядом отец, бодро оглядывающийся по сторонам. За низким покосившимся забором на лётном поле несколько маленьких белых самолётов. Красный заправщик катит по полю аэродрома, а к зданию аэропорта идут лётчики только что совершившего посадку самолёта. Водитель-заправщик и экипаж идут с улыбками на лицах. Они довольны, что свою работу выполнили успешно. Лётчики идут чуть устало, но бодро, щеголяя фуражками, и ветер закидывает за спину их галстуки, яркое солнце режет глаза. Наконец они вступили в тень, которая, словно драпировка, сползла со здания аэропорта. И я услышал голос отца: «Максим, прилетишь в Смоленск, сразу ищи гостиницу, лучше около базара. В каждом городе около базара есть гостиница для колхозников!» Он называл рынок базаром.

– Хорошо, папа, – сказал я. Отец уже в третий раз сегодня дал мне денег. Да мне хватит

– Бери на всякий случай, бе-е-р-и-и! Он нажимал на «б» и на «и».

Мы с отцом вместе стояли, оглядывая пассажиров, спокойных и суетливых, уже с билетами в руках, кто-то устало жевал пирожок, а кто-то налегал на мороженое. Аэропорт в городе N маленький. Вечерело. Я летел на самолёте первый раз и в совсем незнакомый город. Мы с отцом, видимо, немного возбуждены и взволнованы, особенно отец. Он суетится, торопит меня, чтобы я занял очередь на регистрацию. Мы встали в очередь. Казалось, что пассажиры рассматривают нас, как пришельцев с другой планеты. Я полечу впервые, и сердце радостно бьётся. Меня ожидает Смоленск. Отец рассказывал, что он летал на разных самолётах, что в самолёте кормят и дают леденцы, когда самолет отрывается от взлётной полосы. А еще стюардессы ходят по салону и раздают пакеты. Зачем? Мало ли зачем. Потом он советовал, как быстро и без проблем найти медицинский институт, как нужно подавать документы и убеждать приёмную комиссию, что экзамены, сданные в Москве во 2-м медицинском институте, обязательно засчитываются в Смоленске, и я обязательно должен быть зачислен. Вот этого-то мне почему-то не хотелось, хотелось в самолёт, в Смоленск.

…Август – замечательная пора. Лето. Я не поступил в медицинский институт в Москве, и родители надеялись, что мои оценки примут в Смоленске, и вот я лечу устраиваться в мединститут.

Смоленск – старый русский город на холмах, у подножия которых плещется Днепр. Помню смоленский парк, скамейки и много шахматистов и болельщиков, которые тихо разговаривали и «болели» за своих. Вечерняя прохлада, запахи цветов, смех девчонок вызывающий у отдыхающих покой и умиротворение. Уже поздно. Я в гостинице, в комнате ещё с десяток кроватей. Кто-то спит, кто-то читает, кто-то копается в чемодане. Тихо. Окно открыто – пахнет флоксами, где-то гремит трамвай. Я проваливаюсь в сон….

Просыпаюсь. Рядом жужжит бритва, весёлый лысый старичок подмигивает и говорит: «Доброе утро! Молодой человек, позвольте спросить, как вас зовут?»

«Здрасте, – отвечаю я, – зовут меня Максимом. Максим Петрович Фигурнов, из города N, находящегося совсем близко от здешних мест». Старичок называет себя каким-то длинным именем и отчеством, потом говорит, что он по делам в командировке, и я понимаю, что он важный и известный человек. Несколько, однако, смущает синяк под его правым глазом и несвежая белая повязка наискосок, как у Кутузова. Видя, что я любопытствую насчет повязки, он меня успокаивает: «Пройдёт!».

– Конечно, пройдёт, – говорю я, – куда же ему деваться?

Я рассказываю ему, что я абитуриент, и что экзамены в Смоленске не сдавал. Сдавал в Москве во 2-м мединституте, но не добрал 0,5 балла, что в Смоленске тоже по делу. Неожиданно старик начинает мне довольно эмоционально сочувствовать. «Я тебе помогу, Максим, – говорит он, – у меня в Смоленском мединституте брат двоюродный, профессор, в приёмной комиссии, он обязательно поможет». Он произносит имя и отчество брата. «Да, – подумал я, – мне такую абракадабру не запомнить. Ну, ничего он мне всё расскажет, как его найти и как представиться».

– Я ему позвоню завтра, и всё будет в порядке, – запел, улыбаясь, родственник человека из приёмной комиссии. Пойдём завтракать.

И мы пошли в столовую. В чистой столовой рядом с гостиницей тихо, завтрак уже прошёл, время-то 10 часов. Мы сидим одни за столом, и старик жадно ест макароны, запивая их горячим чаем. Макароны блестят от масла, блестит его лысина от пота, и я слушаю увлекательную историю о том, что все родственники старика так или иначе связаны с медициной. Профессия медика для него вообще является святой, и я, оказывается, очень подходящий абитуриент для этой профессии. Я слушаю и думаю, хорошо, что этот старикан повстречался мне. И это даже ничего, что завтрак мне обошёлся в два раза дороже, у моего нового друга не было мелких денег. Какие пустяки! Ну, да ничего не жалко, какие деньги, он мне вон в каком деле поможет. А вечером я загрустил, вспомнив Москву, я же хотел учиться во 2-м медицинском институте. Думаю, ладно, Смоленск так Смоленск, здесь парк красивый, буду гулять, знакомиться с девчонками. Здесь тоже хорошо. Мой товарищ уже поел и опять полез в свой чемодан.

– Максим, вот костюмчик себе купил очень хороший, – продолжал облизывать тонкие губы мой новый друг. Хочешь, продам, почти задаром, тебе этот костюм, ты будешь выглядеть не хуже Андрея Болконского или Пьера Безухова – героев Льва Толстого в романе «Война и мир».

– Дорогой? – спросил я.

– Что вы сказали?

– Я говорю, сколько стоит костюмчик?

– Совсем недорого, – он назвал незнакомое слово «бостоновый», погладил пиджак и положил в чемодан, – стоит 80 рублей.

– Дорого, – говорю я, вспомнив, сколько стоил мой костюм на выпускной вечер.

– Могу уступить за 50, хочешь?

Я почему-то засомневался. Всё же 50 рублей – солидная скидка. Вот, думаю, купить или не купить? Потом будто очнулся, какой на фиг костюм, зачем мне костюм, у меня и денег- то всего 10 рублей, после завтрака уже 6. Я лихорадочно вспоминаю все свои расходы: парк, гостиница, завтрак на двоих. Электричка из Смоленска до Москвы – 2 рубля и ещё— 2 целковых до города N. Итого: 2 рубля.

– Слушай, Максим, если не хочешь купить, дай мне взаймы 5 рублей. Ты не думай, профессор из Смоленского мединститута нас не подведёт – он врач, профессор – самый известный человек в Смоленске.

Я протянул ему 2 рубля. Как же можно другу отказать, если он просит?

– Хорошо, слушай, давай сделаем так, поедем к тебе. Я хочу познакомиться с твоими родителями, потом поедем опять в Смоленск, и я буду просить своего брата записать тебя на 1 курс медицинского института.

Мне показалось это вполне разумным. Тем более, денег больше нет и, значит, надо ехать домой. Правда, придётся потратить немало времени. Но мой новый лысый друг взял свой чемодан, и мы пошли. По дороге на вокзал мой незнакомец вспомнил, о каком-то очень важном деле, и мы договорились, что я поеду домой один, а он приедет завтра. Я написал ему подробный домашний адрес, сказал, что живу на первом этаже в пятиэтажном панельном доме недалеко от вокзала. Моего друга, как мне показалось, это огорчило. Расставались мы старыми друзьями почти по-родственному. Я думал о том, как это здорово, что везде живут добрые хорошие люди, они всегда готовы прийти на помощь. Пригородная электричка из Смоленска в Москву была забита до отказа, наступила пятница, и народ рвался в столицу за колбасой. Я сидел у окна, сумок у меня не было, я сидел и смотрел по сторонам. Народ в электричке красивый, колоритный. Они смеялись и разговаривали, читали и ели, спали и уступали друг другу места. Общая атмосфера доброжелательности и ожидания чего-то счастливого, ясного и обязательного хорошего. Прямо напротив сидит огромный подвыпивший мужчина и смотрит на меня с умилением. Глаза и лицо красные, но выражают радость и покой. Я смотрю на него доброжелательно и с улыбкой.

– Что, молодой, в армию собрался? Служба в армии молодым людям сильно помогает в выработке своего характера. Правильный характер – это успех на всю жизнь. Ты меня, сынок, сильно не осуждай, – продолжил мой новый знакомый, – у меня сегодня праздник. Звать меня Яковом. Я работаю на селе агрономом, это, понимаешь ты, нелёгкая работа.

Яков отвернулся, разговаривая с кем-то из людей, сидящих за его спиной. Я задремал. Проснулся от толчка в плечо, это мой попутчик вновь решил продолжить беседу.

– Молодой, слышишь, молодой! Я институт закончил, заочный, – сказал Яков и самодовольно оглянулся вокруг, чтобы и все оценили по достоинству его речь. И продолжил: «Теперь я агроном – дипломированный, понимаешь!» Пахнет от него водочным перегаром, он сильно навеселе, из его глаз сыплются искры удовольствия и глубокого удовлетворения собой и окружающими. – Не куришь?

– Я мотнул головой.

– А я пойду покурю!

Яков исчезает в тамбуре. Проехали половину пути на Москву, когда новоиспеченный агроном ушёл покурить, да так и не вернулся. Уже на вокзале, в Москве, я сидел в пустом вагоне и смотрел на чемодан и куртку, оставленные в вагоне Яковом.

– Уважаемые пассажиры, просьба освободить вагон, поезд прибыл на станцию назначения и дальше отправится в депо, – слышу я объявление. И тогда я взял куртку Якова. Она была довольно тяжёлая, что—то посыпалось на пол, это были деньги. Столько денег я прежде никогда не видел.

– Где у вас здесь находки сдают? – спросил я у вокзального милиционера. – В столе находок. Потерял что-то?

– Нашёл, – ответил я. Очень довольные сотрудники бюро находок с нескрываемой радостью принимали у меня деньги.

– 300 рублей! – сказала тётенька. – Так! А теперь давай вещи в чемодане описывать – сказал длинный дяденька в очках. Зазвонил телефон.

– Вот и хозяин нашёлся! – крикнул очкастый. Кажется, в его голосе была досада.

Просидев часа полтора в этом бюро, я наконец вырвался на свободу из душного вокзала. К вечеру был уже дома и с наслаждением пил чай. Родители слушали мой рассказ, как я съездил в Смоленск и как устроился в институт.

– Остался совсем пустяк. Познакомлюсь с братом моего друга, лысого типа с повязкой на глазу, и всё дело будет «в шляпе», буду в институте, он завтра приедет, – закончил я. Посмотрел на отца.

– Эх, сынок, мы думали, что ты поумнел, а ты попал в историю. Мы не рассчитываем на такое, прямо скажем, «везение». У тебя отличные знания и родители не из таких людей, чтобы связываться с проходимцами. Правда, неизвестно, может, он человек и порядочный. Приедет – встретим. Кстати, ты не спросил его, а зачем он к нам едет? Будем начеку.

После разговора с родителями поселилось в моей душе сомнение: «Что – то не так с этим стариком, синяк под глазом, и костюм в чемодане за 80 рублей, явно, не бостоновый!»

Утром родители готовились к встрече гостя. И лысый пришёл!

– Вот он! Я говорил! Не обманул! – душа пела, а в голове – сомнения. Старик между тем покорял моего отца и маму, сыпал комплименты, и я видел, что он готов продемонстрировать костюм. Отец прервал его: «Пойдём завтракать», – мягко сказал он, – и тут я знал – мой приятель не откажется. Отец готовил удивительные сырники со сметаной, только за один аромат этих сырников лысый должен оставить костюм и отдать мне 2 рубля!

Ел он как в ресторане, резал сырники ножом, кусочки макал в густую сметану, потом медленно подносил ко рту. Он клал сырник в рот, и на его лице светились радость и счастье. Чай лысый пить не стал, как-то быстро засобирался, заспешил, и очень элегантно покинул наш дом. Я смотрел, как он бежал, помахивая чемоданом по улице. «Всё понятно, – произнёс отец вслух, – вор он! Рецидивист, наверно, вещи у него ворованные, и нет у него никакого брата-профессора». Отцу не жалко было сырников, а ему было жалко старика, опустившегося на дно жизни…

С тех пор прошло много лет. Недавно я ездил в Москву за покупками, но ничего не купил и с крупной суммой денег, на обратном пути заехал перекусить в Макдональдс, где и оставил сумку с деньгами. Приехал домой, в свой город, сумки нет, вероятно, после еды расслабился и оставил сумку с тридцатью тысячами в Макдональдсе.

Позвонил туда, ответили, что есть такая сумка, можете приехать и забрать. Я, естественно, приехал, поторапливая электричку от нетерпения, представился. Ко мне подошла худенькая девочка и сказала: «Я начальник смены Макдональдса, сколько денег было у вас в сумке?» Я ответил, что 30 тысяч рублей. Она протянула мне сумку, повернулась и ушла.

– Подождите-подождите, я вас должен отблагодарить, – сказал я. – Ничего нам не надо, это наш долг – возвращать посетителям оставленные вещи в целости и сохранности.

– Спасибо, спасибо большое, и успехов вам, – сказал я начальнику смены. Я оставил им 5 тысяч рублей и огромный торт, а 2-й Московский медицинский закончил я давно, но события ушедших дней помню до сих пор. Смоленск, красивый парк, отдыхающие. Старикан лысый с повязкой на правом глазу. Яков, оставивший чемодан в электричке на Москву. Сырники, которые, макая в сметану, уплетал мой лысый друг с повязкой на глазу, сожалея о том, что бостоновый костюмчик он до сих пор так и не продал. Вот что значит – опуститься на дно жизни, а как важно доверяться только своим знаниям, а не проходимцам.

Апрель 2012, Калуга.