Читать книгу: «Четыре четверти пути», страница 3
Все вызывало интерес, с самого начала, как только переехали границу. Будапешт, столица Венгрии, произвел огромное впечатление. Город необыкновенной красоты. Какие дворцы, мосты! Была экскурсия на день на озеро Балатон. Там виллы, яхт-клубы. В общем, отдых для очень богатых. Но мы тогда этого не чувствовали. Может, потому, что были молодые. А еще тогда у нас практически не было сверхбогатых, не с кем было сравнивать. В одном из совхозов нам дали в дорогу несколько ящиков огромных красных яблок.
Гидом у нас был венгр Лангош в возрасте около тридцати лет, черноволосый, довольно симпатичный. Очень живой и энергичный, несмотря на брюшко. С нами Лангош общался как с группой туристов из Советского Союза, самой «кэгэбэшной» страны мира. Он ухаживал за Анной, они проводили много времени вместе, думаю, она сумела узнать о Венгрии гораздо больше, чем мы. Но настоящей удачей в поездке я считаю то, что однажды наш гид в десять часов вечера зашел в номер и пригласил нас в один из лучших ночных баров Будапешта – «Мулен Руж». Если бы не его роман с Анной, мне бы никогда не удалось посмотреть такое заведение.
Ему пришлось взять руководителя делегации и его женщину. С нами увязались еще два парня из нашей группы, но это к лучшему – они потом внесли большую часть денег в оплату счета. Вообще руководитель был, наверное, из КГБ. Все время говорил: «Группа, построиться!» Только не говорил «Смирно». Его все не любили и звали за глаза не иначе как «кэгэбешник». Ребят молодых было много, в отпуске, хотелось флиртовать. Для чего такая поездка, если не заняться в ней любовью? Конечно, большинство женщин ехали за тряпками. А мужики, грубо говоря, «сгульнуть». Впервые оказавшись в ночном клубе, мы с интересом осматривали интерьер. Все было из красного бархата: кресла, портьеры. В зале неяркий рассеянный свет. Вокруг сцены полукругом стояли столики с креслами, там уже сидели хорошо одетые молодые и не очень мужчины с очаровательными спутницами в вечерних платьях. Свет от свечей, стоящих на столиках, жидким, дрожащим золотом играл в высоких бокалах с вином. Шикарные туалеты дам, запахи модных духов, негромкая музыка оркестра – все это образовывало картину интимной роскоши. Помню, как одна танцовщица подошла к молодому человеку в первом ряду кресел и поставила ногу в туфельке на высоком каблуке ему на колено, а он положил ей купюру за резинку тонкого черного чулка. «Это будет ей дорого стоить», – сказал наш гид.
– Почему? – на наш вопрос он в ответ только улыбнулся.
Мы пробыли в баре до трех утра. Когда вышли на улицу, ночной Будапешт был полон людьми. Дамы с кавалерами садились в такси, гуляло очень много молодёжи. Несмотря на поздний час, работали кафе на улицах, и большинство столиков были заняты. Лангош с Анной куда-то скрылись. Руководитель группы не стал поднимать по этому поводу шума.
Через несколько дней группа приехала в Санбатхей, красивый и светлый город на границе Венгрии с Югославией. Идеальная чистота, свежий воздух с гор. В холле гостиницы часто попадались мужчины в охотничьем снаряжении. Это были богатые немцы и австрийцы. Они приезжали сюда на несколько дней, специально для охоты на оленей. В ресторане таких посетителей обслуживало два человека: официант и метрдотель. Обычно подкатывали столик с разными блюдами, на котором была и горелка, так что некоторые блюда готовили прямо у них на глазах и подавали на стол с огня. Для русских туристов это все было внове, и мы смотрели на эти действия во все глаза.
Дорога в Югославию шла через горы. Где-то вдалеке была Австрия. По долине, наверное, ходили крестьяне в национальных костюмах и тирольских шляпах. Я пообещала себе, что обязательно там побываю, и через несколько лет, взяв круиз по Дунаю, три дня провела в этой чудесной стране. Однажды, поднявшись по узкому горному серпантину особенно высоко, мы попали в густое облако, и водитель ехал очень осторожно; его сменщик сидел рядом. Водители были опытные и дорожили своей работой, за которую получали валюту. Вели себя с женщинами, которых в группе было большинство, скромно. Наверное, у них в контракте было оговорено, что они не имеют права флиртовать с туристками.
В Югославии первым городом, в котором была остановка, стала Любляна. От венгерских городов она отличалась другим качеством жизни. Пешеходы шли элегантно одетые, в деловых костюмах; в одежде преобладали светло-коричневые, бежевые и светло-серые тона – тона элегантности не только для женщин, но и для мужчин. Следующим пунктом шла столица Боснии и Герцеговины – Сараево, мусульманский город в горах.
В Белграде была экскурсия в галерею фресок. Сербия славилась своими древнейшими фресками. Сербские монастыри – каждый из них сокровищница живописи девятого, десятого, одиннадцатого веков хранили тысячи квадратных метров фресок, а копии их находились в обширной галерее. На копиях все было воспроизведено так, как в жизни: дождевые подтеки, белесое или темное пятно от сырости, отвалившийся кусок штукатурки – все, до последней мелочи. Смотришь, и не верится, что это только бумага. После Белграда группа вновь отправилась в путь по горам.
Наконец главный перевал был преодолен, дорога пошла вниз, и вскоре можно было увидеть Адриатическое море. Здесь всех ждал отдых несколько дней в Апатии, считающейся жемчужиной среди курортов побережья. Изумрудное море, чистейшая вода, расслабленность, присущая бархатному сезону, когда уже нет того горячего быстрого отдыха, который бывает в самые жаркие месяцы, позволяли наслаждаться покоем и отдыхать после трудной дороги. Вечером в ресторане собиралось много туристов из разных стран. На столах горели свечи, в центре зала на белом рояле играл молодой музыкант. Мелодии были незнакомыми, но такими чарующими, что все отходило куда-то в глубокую даль, переставало существовать. Казалось, в зале были только двое: он, этот незнакомый красавец за роялем, и женщина, ожидающая чуда взаимной любви. После таких романтических ужинов молодежь уходила на дискотеки, где можно было танцевать до утра. Была и поездка в Сплин, городок, стоящий на море, южнее Апатии, недалеко от Италии. Здесь уже ощущалось присутствие Средиземноморья. На набережной росли высоченные пальмы. Казалось, что ты находишься на северном берегу Африки, в Египте, а море вокруг – другое. Удивительные ощущения.
Все рано или поздно заканчивается, подошла к концу эта поездка. Сопровождающая группу от Любляны гид-женщина уехала домой, в Белград. Там у нее были муж и дочь четырнадцати лет. Ее муж был известным архитектором-дизайнером, работал по оформлению ландшафтов крупных правительственных зданий в разных городах Европы и Африки. Несмотря на то, что она была финансово обеспеченным человеком, она периодически в качестве переводчика ездила с русскими группами, сопровождая их по Югославии.
Сыну я привезла тогда много красивой одежды, несколько пластин жвачки, которую он раздавал своим школьным приятелям. Думаю, что они ему завидовали. Никто из родителей друзей за границу не ездил.
Через несколько лет, наверное, от беспросвета домашней работы я уехала учиться в Высшую партийную школу. В то время я работала в парткоме предприятия, зарплата только начала меня устраивать, но долгое ожидание очереди своей собственной квартиры заставило меня принять такое решение.
Мне часто снился один страшный сон: я иду в тумане с двумя мужчинами: один молодой, высокий и худой, другой – среднего возраста, очень плотный и сильный. Одеты все, как в военное время, в ватники и солдатские сапоги. Мы подходим к реке, стоит поздняя осень, по реке плывет шуга. Она скоро станет, но нужно перебраться на другой берег, а лодки нет. Река широкая, но не очень глубокая. Нам приходится идти сначала по пояс в воде, затем – по грудь. Наконец мы перебираемся на другой берег, совершенно без сил.
Следующие сны были связаны с весенним половодьем. На берегу стояла лодка. Сильного разлива воды еще не было, по реке плыли льдины, и тот мужчина, который был старше, сидя в лодке, осторожно раздвигал руками льдины, чтобы можно было переплыть на другой берег. Лиц у мужчин нельзя было разглядеть. Кто был этот добровольный помощник, я не знала, только чувствовала его уверенность и защиту.
Сумасшедшее перестроечное время катком прошлось по целому поколению, не только по моей судьбе. После окончания партийной школы я вернулась на предприятие. Начались всевозможные собрания, посвященные «демократизации» общества, критике всего и вся. На отчетном партсобрании редактор многотиражки выступила с анализом моей работы, сказала, что я «…и по жизни живу, не как нужно». Что она этим имела в виду, я не знаю. Но по итогам голосования я в партком не прошла. Это были смешные семнадцать голосов против моей кандидатуры в бюллетене. Но когда у всех нет против ни голоса, ясно, что ты не проходишь, и работа на освобожденной ставке тебе не светит. Защитил горком партии, взял в свой штат, и год я маялась в неопределенности, потому что партия КПСС сходила на нет. Улюлюканья в организациях и на предприятиях при нашем виде не было, но верх брали демократы, партия распадалась, штат сокращался, первой из аппарата уволили меня, как «пришельца», чужака. Так я стала безработной. Хорошо еще, что сын Кирилл уже ушел служить в армию, уехал далеко, в Забайкалье, в погранвойска, и не знал об этих моих перемещениях и поворотах судьбы. Откуда они только взялись, новые демократы?
Мэр города Ковалев, возникшая новая должность, лет десять назад директорствовал в поселковой школе, разбирал конфликты педагогов из-за «часов» и классного руководства, отчитывал на педсоветах двоечников и прогульщиков. Но вот удача пару раз повернулась к нему лицом, и он очутился в администрации. Когда талантливые люди уезжают из города, остаются те, кто слабее, но именно они потом приходят к власти. В перестройку так вышло, что на ключевые посты в городском руководстве не оказалось никаких кандидатов, кроме Ковалева. Сначала он не знал, как вести себя на этом посту. Считал, что в его подчинении люди с той же психологией – психологией педагогов-стажистов, которых лучше не трогать, и с психологией двоечников-прогульщиков, которых просто нужно вызвать и отчитать, как на педсовете. Других психологий он не знал. Он всё отчитывал и воспитывал подчиненных. И боялся, что кто-нибудь из прибывших с проверками из области увидит, что в кресле мэра по недоразумению сидит всё тот же директор поселковой школы, и его с позором выгонят из кабинета и вообще из этого здания – Серого дома.
Когда тебе смотрят в рот и боятся сказать лишнее слово – это меняет человека. Так стал быстро меняться и мэр, его вечная настороженность сменилась самоуверенностью. Из-под широкой груди стало расти округлое брюшко. Почему произошла такая перемена? И однажды мне стало понятно. У Ковалева увеличился оклад, появились другие доходы, в разы превосходящие жалование. Он стал воспринимать себя не нанятым работником, а хозяином, окруженным слугами. Отношения с ними проявляются в том, что как бы слуга ни превосходил хозяина, он всего лишь пьедестал, благодаря которому хозяин становится выше, сильнее, умнее. Слуги воздвигают этот пьедестал добровольно, многие с любовью и обожанием. Беда в том, что в присутствии хозяина слуга никогда не сможет показать всех своих достоинств, да и хозяин не сможет их оценить полностью.
Заведующий орготделом горкома партии возглавил комитет по имуществу новой администрации. Многолетняя дружба связывала его с руководителем исполнительного органа. По истечении третьего месяца моего вынужденного безделья они пригласили меня и предложили место специалиста в отдел по трудоустройству горисполкома. В старом здании, в комнате, которая никогда не знала ремонта, а окна не открывались и не мылись, начала я свою новую трудовую жизнь. По-моему, мы с еще одним работником тогда ничем не занимались, только высиживали время. Для моей кипучей натуры это было невыносимое безделье, а новое место работы после горкомовских кабинетов показалось клоакой.
Через пару месяцев вышел закон «О занятости» и была создана соответствующая структура. В областном центре, конечно, отвели под эту службу хорошее здание в центре города, нам в этом же здании дали дополнительно два кабинета. В нашей комнате разместился новый руководитель, бывший партийный секретарь одного совхоза, в двух других расширенный штат новой службы. Появился юрист, друг начальника. Вечерами они вместе проводили время с крепкими напитками, вынашивая далеко идущие планы.
Потянулись люди, поток безработных стал увеличиваться, как снежный ком. Работы в городе не было, но нужно было их посылать на какие-то вакансии, и после отказов ставить на учет, как безработных, для получения ими в дальнейшем мизерного пособия. Через три месяца, если работа не находилась, пособие снижалось. Каждую пятницу, когда все стремились быстрее уйти домой, директор устраивал по партийной привычке итоговые совещания с планами работ на следующую неделю. Что бы могли планировать для новых безработных? Информации никакой не было. В то время не было компьютеров, Интернета, все на уровне слухов, телефонных звонков. Я начала получать первые замечания по своей работе за то, что признавала безработными тех, кто мог бы уходить на места, не соответствующие их образованию или прежнему опыту работы.
Из армии вернулся сын. Не прошло и двух месяцев, как он сообщил, что женится. Тогда я и увидела в первый раз его будущую жену Машу. Они сидели на диване в гостиной, она юная, ей не было восемнадцати, худенькая, темные волосы на затылке в незамысловатом хвостике. Я забыла, как мой бывший муж представлял меня своей матери и говорил о будущей женитьбе. Сейчас я сама была против. В городе безработица, он только из армии, устроился с огромным трудом на работу грузчиком на то предприятие, где работал до армии. Она работала нянечкой в детском саду, училась заочно на бухгалтера.
– Маша беременная, у нас будет ребенок, – сказал сын, и мне пришлось согласиться с женитьбой.
– Ладно, женитесь, – сказала я. – Но у меня жить нельзя. Вторая комната должна быть свободной. Мама старая, в любой момент я могу ее взять к себе.
– Наша бабушка согласна, что мы будем жить у нее, – робко произнесла Маша.
У меня совсем не было денег на свадьбу. В центре занятости платили гроши и не вовремя. Маме пенсию не давали месяцами, она была мизерной. Кто-то начал делать деньги на поездках в Польшу, Финляндию. Занятия торговлей я считала низким занятием, недостойным для идейной дамы. Пришлось переступить через себя, свои принципы. Узнала, что знакомые собираются в шоп-тур в Финляндию за тканями. В магазинах были пустые полки, а женщинам наряжаться все равно хотелось. Оттуда привозили дефицитный по тем временем трикотаж.
Уметь шить и вязать всегда было жизненно важно. В постсоветские времена по сравнению с бывшими дефицитными ничего не изменилось. В начале 90-х чаще не шили, а перешивали: ткань для новой одежды тоже нужно было доставать. Практика перешивания старых вещей была простой: мамино платье становилось мини-юбкой, старые индийские джинсы превращались в юбку-карандаш, а ненужный платок – в жилетку. Я сама распускала вязаные вещи: пряжу расправляла паром, снова сматывала в клубки, ее можно было пускать на новый свитер. Короткие нитки связывались узелками, такая была экономия.
Нужно было набрать русского товара для этой поездки в Финляндию. Не все еще вывезли «челноки», что делали вояжи в Польшу. Туда провозили блок сигарет и 2 бутылки водки, разные электротовары. Проезжали 10 км на чужую территорию, продавали, и за ходку зарабатывали 10-15 долларов. Еще торговали слитым из бензобаков горючим. Из Польши привозили футболки, джинсы, куртки, бытовую технику. Это были китайские товары не самого высокого качества.
Для Финляндии это ассортимент не подходил. Можно было взять с собой блок сигарет, поделки из дерева, народные промыслы, льняные или вышитые салфетки и полотенца. Ценилось кружево. Правда, оно и у нас стоили недешево. Брали с собой то, что было дома и имело товарный вид. Бутылка водки 0,7 л стоила 100 финских марок. Я взяла большую хрустальную пепельницу, ее забрали на таможне. Хрусталь нельзя было ввозить. На таможне к нам относились как к аборигенам впервые открытых островов где-нибудь в Океании. Да и мы всего боялись. Руководитель группы сказала, чтобы мы ни с кем не спорили, подчинялись безотказно. В Хельсинки на площади, расположившись на каких-то длинных столах, мы молча выкладывали свой товар. Немолодые финны подходили, что-то брали, что-то откладывали в сторону. Мы не были первыми, цены уже сложились.
Ближе к границе были построены огромные ангары-супермаркеты для русских туристов, где можно было на вырученные деньги взять какой-нибудь товар. Я сумела купить тюк трикотажа и тюк плащевой ткани. Она тоже была дома в дефиците. С тяжелым грузом, возбужденные от поездки, мы возвращались в родной город. Правда, одному нашему туристу не посчастливилось побывать в этой стране. В гостинице, где мы расположились перед поездкой, он принял так много спиртного, что мы не могли его поднять на ноги. Пришлось его оставить, а на обратном пути притихшего забрать домой. Представляю, что ему сделала жена после этой поездки, на которую она, как все, возлагала большие надежды.
Тканью где-то надо было торговать. Что-то я продала на своей работе, остальное понесла на предприятие, которое было родным. В то время не возбранялось располагаться с товаром в холле управления, в зале заседаний. Так у меня разобрали все ткани. Сумма, которую я выручила от поездки, оказалась достаточной для проведения свадьбы сына. У меня даже кое-что осталось. Но этот шоп-тур был жесткой необходимостью, больше я никуда не ездила. Марки, которые выдали как НДС за товар на границе, я продала следующей группе.
В центре занятости директор с юристом начали ко мне придираться. Удивительно, за короткое время у меня образовалось четыре выговора за работу, два простых и два с занесением в личное дело. Остальные сотрудники наблюдали, никто не вмешивался. Набрали штат из родственников, друзей, образования никакого. Они были счастливы, что работают в госструктуре. Я не могла вынести такой несправедливости и подала на них в суд. Вопрос изучала заранее, проконсультировалась с юристом. Вроде, правда была на моей стороне. Суд шел два дня, редкий случай для такого разбирательства. Два выговора с меня сняли, два оставили. Позже я узнала, что судья и наш юрист были соседи по даче. Удивительно еще, что с меня сняли два выговора.
Создался прецедент для такой структуры. Я решила, что обратно в центр занятости уже не вернусь. Что-то нужно было делать. Мой одноклассник работал участковым врачом, знал о моем низком давлении и аритмии, на три недели выписал больничный лист. Больше с этой болезнью было нельзя.
Миллионы лет природа создавала четкий механизм выполнения разных метаболических процессов одновременно. Передвижение органоидов осуществлялось при помощи так называемых микротрубочек, служащих внутриклеточными «дорогами», и специальных белков, играющих роль «двигателей». Отдельные белковые молекулы также не диффундировали свободно по всему внутриклеточному пространству, а направлялись в необходимые разделения клеточки при помощи специальных сигналов на их поверхности, узнаваемых транспортными системами клетки.
Мне такой организации порядка, как в живой клетке, можно было только позавидовать. Я снова попала в поток, понесший дальше по реке жизни, находилась в водовороте обстоятельств, мне не неподвластных. Как будто я песчинка, или самая малая единица всего живого на Земле, клеточка с ядром-сердцем и крохотными вкраплениями. Моя жизнь была секундой в этой бесконечности, судьба вела меня своей транспортной системой. Мне только следовало прислушиваться к сигналам изнутри, чтобы не отклониться от курса. Сложнее это или проще, чем изученные процессы клеточных механизмов, могло показать только время. Но как в цитоплазме клетки идет перемещение различных веществ, объединение клеточных структур, создается давление, без которого теряется форма, так и мне невозможно было жить без тонуса и продвижения вперед.
Я пошла к директору своего родного предприятия. Им стал бывший секретарь парткома. Устроился хорошо, не то, что некоторые. Что делать, мужикам везет. Сказала ему, что у меня критическая ситуация. Мне повезло, что после ВПШ я вернулась на свое предприятие, сохранив очередь, успела получить двухкомнатную квартиру, собственное жилище, до начала перестройки. Сейчас предприятие перестало строить жилье, начало сокращаться, как шагреневая кожа.
– Мест нет, – сказал он. – Сокращение кругом во всех отделениях.
– У вас секретарь уже год работает на пенсии. Возьмите меня на ее место, – сказала я настойчиво.
– Она здесь лет тридцать, пережила нескольких директоров. И как об этом сказать?
– Как всем говорят. Предложите уйти, скажите, что она пенсионерка.
Не знаю, как он решил это вопрос, но через две недели позвонил и сказал, чтобы я приехала и написала заявление о переводе. Для его секретаря это стало полной неожиданностью. Она сначала ушла дежурной на вахте, потом совсем уволилась. Когда я вернулась в центр занятости с заявлением об увольнении переводом, директор побелел лицом, но подписал все нужные бумаги. Все бывшие партийные секретари в городе еще общались по старой привычке, мой стал директором крупного предприятия, ссориться с ним не было резона.
Перед Новым годом директор представил меня как нового секретаря. После партийных структур это была вроде невысокая должность, но они не знали, через что мне пришлось пройти, чтобы получить эту работу.
Я не раз встречала позже эту женщину, чье место заняла. Она перестала на меня смотреть, здоровалась сквозь зубы. Ее муж был замдиректора на одном из заводов в городе, на пенсии она могла совсем не работать, а у меня без работы не было других средств для существования. Как было попросить у нее прощения? Она бы меня не поняла. Позже я посмотрела свою трудовую книжку. Оказывается, я проработала в центре занятости только девять месяцев, а показалось, что несколько лет. Но закон бумеранга никто не отменял. Мне не дали отработать ни одного дня на пенсии.
Глава 4
Я была секретарем в приемной директора. Легко сообразить, что первое требование к секретарю – отсутствие лишних амбиций. У нормального секретаря не могло возникнуть и мысли, что выполнять распоряжения руководителя унизительно, что начальник ее эксплуатирует или можно пренебречь своими обязанностями из-за расстроенных чувств. Мысли должны быть сосредоточены не на внутреннем состоянии, а на работе. Второе по важности качество – интеллект. Правда, не все руководители им интересуются.
По жизни у секретарей в больших компаниях реальная жизнь далека от киношной. В экранной картинке – глуповатые красотки сидят себе перед дверью директора, пилочкой правят ноготки, иногда что-то печатают, но чаще сплетничают по телефону с подружками. В крупной фирме все наоборот. Следующий рабочий день начинается еще накануне вечером с подготовки для директора всех документов для просмотра и подписи, обсуждения планов на следующий день и некоторых – на перспективу. Утром – просмотр всех подписанных бумаг, некоторые сразу выдаются руководителям, пришедшим на планерку к директору, а во время этой планерки – остальным сотрудникам. Сразу утром нужно сделать необходимые звонки, отправить факсы, электронные письма. Потом идут совещания, посетители. И постоянные просьбы сделать чай, кофе.
Особенно утомляли меня телефонные звонки. В целях экономии денег на оплату телефонной связи установили офисную АТС, в которой переключение входящего вызова на любого абонента станции или на внешний номер было только частью моих функций. Фактически я стала секретарем-телефонисткой с постоянным переключением входящих звонков с прежней зарплатой. Остальные обязанности никто не снимал, но руководители старались не замечать моей усталости, которая накапливалась к вечеру, и часто именно в конце рабочего дня нагружали каким-нибудь срочным поручением, и его нужно было выполнить его с улыбкой.
Несмотря на трудности, которые появились с новой должностью, каждое утро перед выходом на улицу я смотрела на себя в зеркало и, улыбнувшись, говорила: «Я все смогу!» – и отправлялась вперед, завоевывать мир в этот день. Ведь я шла на работу, которая открывала целое море новых впечатлений, встреч, знакомств, где я была самый незаменимый и нужный человек и где, как я считала, меня всегда ждут.
Я любила приходить рано, когда никого нет в приемной, приводить себя в порядок. Нужно было выглядеть на все сто процентов. Я была тогда шатенкой среднего роста со стильной прической, округлыми линиями щек, небольшой рот в легкой улыбке, серые глаза с длинными ресницами. Фигура была стройной, а высокие каблуки придавали походке грациозность. В одежде был деловой стиль, нужно было сразу задавать тон общению. Все должны знать, что разговаривают с деловой женщиной. И все равно, я это знала, я выглядела очень сексуально, и многие мужчины не спускали с меня глаз, когда я работала.
Однажды в приемной весь день провел один молодой француз, ожидающий коммерческого директора, запаздывающего после посещения своих многочисленных предприятий. Он неплохо говорил по-русски.
– Где вы так хорошо выучили русский язык? – спросила я француза, когда угощала его кофе.
– В Москве.
– Я вот английский никак не освою. Нет практики.
– Английский вообще не проблема. В Европе это основной язык. Языки нужны для бизнеса.
В небольшой перерыв я успела вымыть чашки из-под кофе и тщательно их протирала в укромном уголке.
– Я завидую вашему шефу, – с приятным акцентом сказал француз. – У него такая активная секретарша.
– Благодарю вас за комплимент. Жаль, что его не слышит мой руководитель. Иначе ему пришлось бы добавить мне заработную плату.
Зарплата была больным местом в жизни. Ставка секретаря была одной из самых низких среди специалистов.
Говорят, что можно дать счастье окружающим, своим родным, если счастлив сам. У меня было много счастливых минут и часов, целых дней. И связаны они были с одной необычной для наших мест любовью. Через несколько лет после начала работы на предприятии я стала практически своей для управленцев. В один из зимних дней, когда ждешь-не-дождешься окончания работы и чаще, чем обычно смотришь на часы, раздался звонок прямой связи с директором. Шеф попросил зайти к нему. С ручкой и блокнотом я зашла в его кабинет.
– Звонили из концерна, – директор встал из-за своего стола и подошел к окну. – Завтра мы ждем представителей немецкой фирмы. Коммерческий директор одной немецкой компании, выходящей на российский рынок, приедет для знакомства с нашим предприятием. Возможно, впоследствии с ними будет заключен долговременный контракт. Он будет с переводчицей, женщиной. Сделай необходимые приготовления для приема гостей в офисе и банкетном зале, закажи гостиницу. И продумай все вопросы с транспортом.
– Хорошо. Обед на семь человек?
– Да, – ответил директор, – в маленьком зале.
Позже водитель директора принес в холодильник напитки, соки, фрукты и необходимый запас продуктов для бутербродов, которые могли пригодиться, если беседа окажется долгой.
На следующее утро появление в приемной делегации слегка разочаровало. Самым представительным в этой компании был наш руководитель отдела ВЭС. Вместе с ним вошла уже немолодая женщина. У нее было круглое лицо, живые черные глаза, короткие волосы пепельного цвета. Одета она была в меховой жакет из серебристой чернобурки, прямую черную юбку, туфли на толстой подошве. Как-то очень скромно рядом с ними стоял мужчина среднего роста в длинном темно-синем пальто, без головного убора. Волосы темные, коротко стриженые. В руках – чёрный кейс из качественной кожи. И все же незнакомец привлекал к себе внимание. Несмотря на зимнее время, у него было очень загорелое лицо. Ярко-голубые глаза притягивали. И его взгляд – умный, полный энергии. Ко всему прочему, он улыбался. Когда он снял пальто, я обратила внимание на сильное подтянутое тело. Я уважала мужчин, которые имели астеническое и в то же время спортивное сложение в любом возрасте. А этот человек не должен быть очень молодым – ведь он коммерческий директор.
Вообще за рубежом большинство мужчин следят за своим весом, – подумала я. – Вот в Америке, если генерал имеет хотя бы на один килограмм больше положенного его росту веса – значит, ему нужно подавать в отставку. А наши генералы, похоже, не вылезают из-за стола с едой.
По собственному опыту я знала, что следить за своим весом нужно каждый день, с детства. Это трудно только сначала, позже входит в привычку и становится образом жизни. Как бы то ни было, у любого встреченного мною не самого молодого человека стройное тело говорило, что в чем-то наши пристрастия совпадают.
Переводчица, которую звали Татьяна, представила секретарям немецкого партнера. Имя было типичное для немцев – Эрих. Он назвал себя и протянул для приветствия руку, глядя прямо в глаза. Его улыбка и приятное выражение лица были наверняка стандартным проявлением вежливости.
Я произнесла несколько приветственных фраз на немецком языке, которые специально выучила, и предложила гостям раздеться. После этого зашла в кабинет директора и доложила о приезде делегации. Тот распорядился пригласить технического директора и главного инженера. Разговор продолжался в течение двух часов, переключение звонков директора шло на секретаря, поэтому я была очень занята все это время. Еле слышный звук отодвигаемых стульев в кабинете означал, что совещание подошло к завершению, и скоро все выйдут. Прошло несколько минут. Когда участники встречи вышли в приемную и оделись, Эрих поблагодарил меня за кофе и попрощался.
– Вот и все, – подумала она. На этом моя миссия закончилась. – Как он тебе понравился, этот Эрих? – спросила я помощницу главного инженера. – Зовут, как писателя Эрих Мария Ремарк. Может, назвали так в его честь.
– С виду не скажешь, что коммерческий директор фирмы. Наши коммерческие директора такие солидные, – ответила она.
– Лишний вес ничего не значит. За границей, наоборот, большинство следит за своей фигурой: не переедают, занимаются спортом. Мне кажется, что даже мозги лучше работают, когда нет этого лишнего веса, – сказала я коллеге и мы прекратили разговор.
К концу рабочего дня неожиданно приехал заместитель губернатора области. В таких случаях рабочий день секретаря становился длиннее, потому что возникала необходимость связи с другими лицами, имеющими отношение к организации или гостю. Я освободилась к девяти часам вечера. Хотелось только одного: быстрее попасть домой. Я устала, и еще очень хотела есть. Пара бутербродов с ветчиной, которые оставила себе, готовя небольшой стол для гостей директора, не заменили мне ужина. Возле управления стояла всего одна служебная машина – микроавтобус для гостей. Водитель – немолодой уже мужчина, с которым у меня были хорошие отношения, тем более что он был в штате отдела – всегда по моей просьбе выполнял любые поручения, и сейчас я на него рассчитывала.
