Читать книгу: «Церион, или Холодный, но прекрасный мир», страница 2

Глава 4
Насмешка судьбы

Алика не могла упустить последнюю спасительную соломинку и последовала за таинственной незнакомкой. Илин повела её по узким улочкам, ведущим на окраину.

Девушка хорошо знала свой город, но даже ей не приходилось плутать здесь. Обычно её дорога вела либо в центр, либо к морю, поэтому улочки, напоминающие собой дачные СНТ, были для неё непривычны. Видя, что новая знакомая ведёт её в трущобы, девушка заподозрила неладное.

– Вы живёте здесь? – спросила она у Илин.

Одежда и речь женщины свидетельствовали о том, что если она и не богата, то, по крайней мере, состоятельна, а значит, на окраине города ей делать нечего.

– Мой дом в конце улицы, – объяснила женщина, – чуть дальше.

– А мне обязательно заходить внутрь? Поймите, я только хотела узнать, как именно вы поможете…

– Я буду говорить только в стенах своего дома. Я бы так не настаивала, но это необходимая мера.

Алика нутром чувствовала, что что-то здесь не то, но, вместе с тем, это была её последняя надежда, к тому же рисковать было нечем.

Когда девушка услышала голос своей спутницы, она немного успокоилась. Ей хотелось доверять Илин, так же как и хотелось верить в счастливый случай. К сожалению, её спутница была немногословна и говорила только по делу. На вопросы девушки вроде: «А вы давно здесь живёте?» или «Вы живёте одна?» женщина отвечала односложно и, ничего не добавляя к ответу, замыкалась и погружалась в себя.

Наконец, показалась высокая черепичная крыша.

– Вон там, это мой дом, – пояснила Илин.

Первое, что удивило Алику – высокий забор, обвитый плющом. Кирпичный и крепкий, он казался Китайской стеной по сравнении с другими полуразрушенными, полувросшими в землю деревянными и металлическими оградками. Он казался большой жирной кляксой на общем фоне и, вместе с тем, смотрелся эстетично.

Пока хозяйка открывала дверь, Алика заметила на соседнем участке пожилого мужчину. Сосед разглядывал её, как какую-то диковинку. И что его так привлекло в ней? Для неё это осталось загадкой.

А, между тем, дверь отворилась. Алика неуверенно вошла внутрь. Первое, что бросилось в глаза – это тенистый сад: плакучие ивы, шелестящие серебристыми листьями при каждом дуновении ветерка, каменные фигурки, изображающие мифических героев и простых девушек в греческих одеждах, водящих хоровод или играющих на инструментах.

Классический вкус хозяйки удивил Алику. Сад был красив, но в нём не было никаких современных атрибутов. Не была и газона. Трава росла вольно, хотя и не пестрела высокими сорняками. Были и цветы, но их было не так много. Видимо, хозяйка, создавая свой сад, боялась скорее пересолить, нежели недосолить.

Илин быстро провела гостью по тенистой, выложенной тёмным кирпичом дорожке. Они поднялись на террасу. Подул свежий бриз.

«Наверное, до моря рукой подать». – Почему-то от этой мысли девушке стало спокойнее. Солоноватый запах водорослей и рыбы был для неё родным, а потому вселял в сердце уверенность, придавая сил.

Однако внутри самого дома Алика почувствовала себя уязвимой. Теперь она полностью оказалась на территории своей знакомой незнакомки, от которой не знала, чего и ждать. Ни шума волн, ни звуков, доносящихся с соседних участков, не было слышно. Насчёт того, зачем Илин помогает ей, у неё не было почти никаких догадок, не считая того, что Алика надеялась, что Илин помогает ей бескорыстно.

«Обладательница такого дома вряд ли захочет что-то заработать за счёт девчонки-подростка, тем более такого, как я», – рассуждала она.

А пока Алика рассуждала, они вошли в какую-то комнату. Позже обстановку комнаты она так и не вспомнила – не на том тогда было сосредоточено её внимание.

Илин жестом повелела ей сесть. Именно повелела, а не предложила. Кресло было очень жёстким и глубоким. Перед ним стоял низкий кофейный столик со стеклянной поверхностью.

Девушка села, точно провалилась. Было очень неуютно, но ёрзать в поисках удобного положения она не стала.

Хозяйка садиться и не собиралась. Алику это насторожило. Женщина держалась за спинку стула и, как показалось девушке, чего-то ждала. Порыв ветра ворвался в открытое окно. Штора надулась от ветра, словно парус перед бурей. Алика, не моргая, ждала, что же скажет её удивительная знакомая.

– Может, чаю? – вежливо предложила Илин.

Алика так удивилась, что провалилась в кресло ещё глубже.

– Нет-нет, спасибо, – протараторила она, а про себя подумала: «Ну скорей уже говори, не тяни».

– Ну, как знаешь. – Илин резким движением захлопнула окно, – Ну что ж, я не буду попусту тратить слова и не буду тебя ни в чём убеждать.

В этот момент Алику одолело такое подозрение, что её собеседница умеет читать мысли.

– Я просто покажу, каким даром я могу тебя наделить.

«Звучит пафосно», – успела подумать девушка, но быстро сосредоточилась и подвинулась на край кресла.

– Ты готова? – спросила Илин, медленно подходя ближе.

Алика дала понять, что готова, хотя это было правдой только отчасти.

Илин достала нож. Блеск металла отразился в глазах девушки. Лезвие рассекло воздух, Алика снова приросла к спинке кресла.

Нож прошёлся по коже. С запястья Илин закапала кровь. Женщина за долю секунды оказалась перед самым лицом своей гостьи.

– Смотри. – Она показала ей окровавленную руку.

Порез на глазах затянулся.

– Что за чертовщина?! – не выдержала Алика и сказала вслух то, что намеревалась произнести про себя.

– И это ещё не всё, – победоносно произнесла Илин. – Я никогда не болею и никогда не старею. Хочешь быть вечно молодой, Алика? – Женщина обтёрла лезвие платком и отложила клинок на стол.

Девушка молчала, как пришибленная.

– Только одно слово – и болезнь будет тебе не страшна.

– В чём фокус? – И это Алика тоже не собиралась произносить вслух.

Ответа не последовало. Любопытство победило осторожность и здравый смысл. Алика неожиданно взяла клинок со стола.

– Что ты делаешь? – Илин растолковала действия девушки по-своему. – Постой, это не так работает…

Алика быстро резанула по ладони.

«Может быть, всё дело в ноже», – подумала она.

Царапина защипала и даже и не думала заживать. Алика перевела взгляд на свою таинственную собеседницу – кровь завораживала, гипнотизировала её.

Илин смотрела на кровавую полоску, как аллигатор на добычу. Алика поняла: искушать судьбу больше нельзя.

Не теряя времени, она выскочила за дверь, быстро отыскав выход из дома и оставив за собой только распахнутую дверь.

Она бежала на шум моря – туда, где, идя по берегу, она точно сможет отыскать обратную дорогу, и ей не надо будет плутать по непонятным улочкам и закоулкам.

Минут десять она провела в пробежке, и только когда крыша дома исчезла из виду, девушка немного успокоилась и перешла на шаг.

Бег вымотал её. Хотелось пить, но впереди виднелись только разноцветные полосы моря. Усталость была не столько физической, сколько моральной. Алике так хотелось зацепиться за эту спасительную соломинку, но та оказалась только насмешкой судьбы.

Сейчас вся эта ситуация с доброжелательной незнакомкой, укрывшей её от дождя, с богатым коттеджем на окраине и порезами, заживающими на глазах, казалась ей сущей нелепицей. Саму себя она называла не иначе как идиоткой.

«И зачем я повелась? Зачем сунулась в этот дом? Никакой нормальный человек на моём месте не поверил бы словам этой женщины. И кто она? Просто ненормальная? Садистка?» Впрочем, может, Алика и зря корила себя: каждый имеет право на что-то надеяться.

Тщетно ища ответа на многие мучившие её вопросы, она вымоталась, изгрызла себя изнутри. Сил больше не было, осталось только море… Разноцветные блики играли в догонялки, резвясь в лазурных водах, щедро политых солнцем.

Жёлтый песок с вкраплениями рыжего, коричневого и серого, острые ракушки, так и стремящиеся уколоть босые пятки, болотно-зелёные водоросли, похожие на волосы кикимор – всё это напомнило девушке картины её отца (тот был художником). Его картины, хоть и были очень однообразными, пестрели множеством ярких красок.

Алика вспомнила одну из них: невысокие полупрозрачные волны пропускают солнечные лучи. Тоненькой кисточкой выведен элегантный силуэт девушки, стоящей у моря, в карминовом платье с декольте и в соломенной шляпе с огромными полями.

Отец отдавал предпочтение густым мазкам и всегда быстро писал свои картины. Спешка свойственна очень целеустремлённым людям, а иногда и очень импульсивным. Импульсивность – помеха для достижения цели.

Пожалуй, отец, пишущий картину, – единственное, что Алика помнила отчётливо о своём родителе. Остальные воспоминания были расплывчатой, несвязной массой. Со слов матери она почти ничего не знала. О своём бывшем муже мать рассказывала редко, а когда дочь задавала вопросы, отвечала с большим раздражением.

А так иногда хотелось заглянуть под эту туманную завесу, узнать хоть что-то о своём родителе! Надо отметить, что образ отца в воображении Алики был сильно идеализирован.

Юная мечтательница наделила его всеми теми качествами, которыми не обладал её отчим Пустовалов. В своём воображение она как бы противопоставляла эти два мужских образа: Пустовалов был полным, а может, даже и толстым, а отец, напротив, был стройным и подкачанным. Пустовалов был резок и груб, отец же был рассудителен и интеллигентен. Пустовалов принижал Алику, отец, наоборот, возвышал. Пустовалов пытался затоптать, отец помогал подняться.

Но это был всего лишь мираж, порождённый её воображением. Это было странно, потому что мать никогда не говорила ничего подобного. Напротив, она больше ругала своего бывшего мужа, нежели хвалила.

Но Алика неосознанно наделила этот образ теми чертами, которые, подрастая, она искала вокруг себя, но ни в ком не находила.

Подростковые фантазии, даже те, которым суждено разбиться об скалу суровой действительности, тем не менее, помогают пережить трудности возраста. Пощёчины судьбы неотвратимы, шрамы неизбежны, но это не мешает человеку верить в лучшее, надеяться, мечтать и любоваться бликами моря и игрой волн. Так, может быть, их лучше и не трогать, эти фантазии?..

Глава 5
Мелодрама и жизнь

Личность отца Алики оставим за кадром. Судьбы его и Алики вряд ли когда-нибудь пересекутся. Гораздо важнее уделить внимание её матери Наталье.

Наталья была ничем не примечательной худощавой женщиной средних лет. Жизнь не была очень строга с ней, но ради справедливости стоит сказать, не баловала.

После развода с первым мужем доходы в семье снизились более чем на половину. На тот момент у женщины уже были две маленькие дочери и не слишком высокооплачиваемая и к тому же нелюбимая работа. Повышать квалификацию, переучиваться – всё это было не для неё. Есть люди не целеустремлённые, от природы обделённые усидчивостью и терпением.

Наталья еле сводила концы с концами. Все её усилия, направленные на то, чтобы хоть как-то улучшить свою жизнь и жизнь детей, сводились к тому, что она просила. Просила облегчения. Каждый день, когда она слышала этот треклятый звон будильника и, поднимаясь, с великой неохотой искала закатившиеся под кровать тапки, она просила. Когда она ехала в лифте, она просила, когда днём она приплеталась с работы домой и подогревала растреклятые макароны, она просила. Когда она включала очередную мелодраму, и пока та грузилась, она думала: «Вот хорошая же жизнь у этой Хюрем Султан! Вот жили же в то время». И много чего она ещё передумывала по этому поводу, пока мелодрама грузилась, а после всей душой, всем сердцем и всем своим женским обманутым существом она погружалась в этот романтичный мир лапши на ушах и стереотипов в голове.

Справедливости ради стоит сказать, что Наталья искренне любила свои мелодрамы и не представляла без них жизни. Они были единственным утешением в сером болоте повседневной рутины. Она, взрослая женщина, искренне верила многому из того, что видела на экране телевизора, а позже – планшета.

Перейти к активным действиям она почти не пыталась, а если и пыталась, то у неё не хватало силы воли и настойчивости для того, чтобы довести начатое до конца. И так неизвестно сколько бы ещё её кинематографично-романтичная душа плавала в море одиночества, если бы её не услышали…

К большой её радости, в продуктовом магазине Наталья сумела, однако же, познакомиться с солидным и, как ей тогда показалось, достаточно обеспеченным гражданином. Она сразу поняла, что имеет дело с состоявшимся мужчиной. Его движения были благородно-неповоротливы, манера речи – величественно-пафосная. И несмотря на хлебные крошки, скрывавшиеся в его давно не бритой щетине, Наталья поняла: этот человек держит себя с достоинством монарха.

Стоит ли рассказывать читателю о том, какая именно искра вспыхнула между ними и с какой поспешностью закрутился их «роман» без нежных ухаживаний и цветов? Возможно, тут и стоило бы сказать пару слов, если бы это была искра страсти, но нет, это была даже не страсть…

Солидный гражданин за неимением собственной квартиры великодушно согласился переехать к своей удачно встретившейся возлюбленной. Так начался симбиоз Натальи и Виталия Аркадьевича Пустовалова (именно так звали нашего меркантильно-неповоротливого «монарха»).

Сначала всё начиналось довольно сносно: Виталий великодушно давал деньги на еду и на падчериц, однако уже совсем скоро Наталья поняла: её избранник неизлечимо болен хронической ленью и паразитическим эгоизмом.

Она глубоко разочаровалась в Виталии Аркадьевиче и вообще во всех мужчинах разом и ушла в другой, прекрасный для неё мир – мир мелодрам. Проблем, конечно, таким действием, вернее, бездействием, она не решила, но забыться ей удавалось. Что ж, она сумела довольствоваться и этим.

***

Среда, в которой мы рождаемся, во многом влияет на нас. Неуловимо, незримо она оставляет на нас раны, трещинки и шрамы, которые со временем и складываются в то, что мы зовём характером человека. Впрочем, не из одних ударов судьбы рождается личность. Важно другое: ни один человек не может быть отражением того общества, в котором он вырос, так как отражение передаёт всё дословно.

Человек, даже если речь идёт о ребёнке, не впитывает в себя характер среды, как губка, – напротив, как существо, наделённое волей, он может решать и делать выбор. В детстве этот выбор чаще всего несознателен и продиктован врождёнными качествами, которые не может препарировать никакая среда, особенно если человек упрям и обладает силой воли. Но всё же, каким бы ни был стойким человек, среда всё равно оставит свой след. В случае Алики это был шрам. Но о шраме будет сказано позже.

***

Это был тот самый день, когда Алика убежала из дома загадочной и даже странной женщины с лицом, напоминающим белую маску.

В старом же многоэтажном доме на всю лестничную площадку раздавались ругательства. Из квартиры 119 хорошо слышались истерические возгласы женщины вперемешку с матом и раздражённым рычанием мужчины. Иногда, стоит отметить, можно было услышать слова.

По квартире, покрасневшая и вся в слезах, перемещалась Наталья, за ней, властно потрясая кулаками, набычившись так, что из-под густых бровей с трудом можно было разглядеть глаза, не шёл, а скорее топал Виталий Пустовалов. Его щёки содрогались при каждом брошенном им грубом слове, при каждом взмахе тяжёлых рук, которые как бы помогали выразить те эмоции, на выражение которых у него не хватало словарного запаса.

– Я за всё время нашей совместной жизни ни одного доброго слова от тебя не слышала! Я… я, – суетилась Наталья. – Да ты даже в магазин нормально сходить не можешь! Да ты вечно… Только для себя всё, для себя, любимого! Если притащишь продукты, то не для всех, а для себя!

– Это… эт… это самое…

Пустовалов перевозбудился от раздражения и, как он считал, праведного гнева, который испытывает тот человек, который искренне верит в то, что он содержит всю семью. Псевдоправедное раздражение было столь велико, что Виталий Аркадьевич с трудом мог построить фразу.

– Ты глупая женщина! – грозно известил он. – Не нравится, так и не живи со мной!.. – Он выдвинул челюсть вперёд, отчего его лицо приняло смешной и даже комичный вид, и скрутил фигу у самого носа Натальи.

В физиономии Пустовалова было и вправду что-то комичное, но эта комичность была шляпой с потайным дном: сначала смешно, а потом… чёрт знает, странное ощущение… Лицо Пустовалова в тот момент пугало! И страшно было не само лицо, а внутреннее содержание, которое в моменты сильного раздражения вылезало наружу.

Но что же Наталья? Наталья ударила его наотмашь.

Пустовалов не стал церемониться и отвесил сожительнице звонкую оплеуху. Его ноздри в тот момент раздулись, как у быка, а сам он раскраснелся подобно спелому помидору под палящими августовскими лучами солнца.

Наталья вскрикнула, как подбитая птица, и, пробормотав что-то невнятное, выбежала из квартиры, потирая покрасневшую щёку.

Бежала она недолго. Истерика не то что не даёт облегчения, но часто даже усугубляет ситуацию. Не обращая внимания на красный свет и на мчавшиеся на скорости машины, женщина попыталась перебежать дорогу.

Молодой водитель успел нажать на тормоз, но было уже поздно.

Страх в глазах. Удар. Полёт. И темнота.

Очнулась она уже в больнице. Когда картинка перед глазами стала более или менее отчётливой, первой кого увидела Наталья была её младшая дочь, Алика.

Дочь сидела у койки еле живой матери и сосредоточенно смотрела ей в глаза.

– Где Ирма? – протянула женщина с надеждой в голосе.

– Я не знаю, – протянула Алика.

На самом деле Ирма, узнав о том, что мать при смерти, поставила на полку шоколадную пасту, отложила на время просмотр мемов и поспешила заняться вопросом наследства.

***

Мать молчала, и Алике не хотелось нарушать это молчание, да и, по правде говоря, она не знала, как это сделать. Что обычно говорят умирающим?

Алика смотрела в вечно усталые глаза матери и думала: «Она должна была меня пережить и теперь, вот так, неожиданно умирает. Она редко болела, только часто жаловалась на усталость. Я уверена, она дожила бы до преклонного возраста, если бы не выбежала в истерике на дорогу. Отчим, конечно, тоже не безвинная овечка, но мама должна была знать по опыту, что истерика ни к чему не приведёт: холодильник полнее не будет, а, кричи не кричи, чурбан чурбаном как и был, так им и останется».

Алика винила и себя в случившемся: она тогда как-то растерялась и не вмешалась в ссору, не побежала за матерью следом, хотя, тогда уже было поздно.

Мать неподвижно лежала на койке и то смотрела на дочь, то переводила отстранённый взгляд на потолок.

«Она уже не здесь», – поняла девушка.

Сейчас в глазах этой обманувшейся, измученной женщины читалось только одно: «Скорей бы всё это кончилось». И её лицо, стремительно постаревшее за один день, выражало то ли вселенскую муку, то ли вселенскую скуку, что, по сути, одно и то же.

– Знаешь, – едва слышно протянула мать, – это даже хорошо, что ты умрёшь молодой: мучиться, как я, не будешь. А то, мучайся не мучайся, а всё равно итог один…

«Нет, нет, тысячу раз нет!» – Всё существо Алики взбунтовалось.

Девушка любила жизнь, любила даже со всеми её судорогами, бедами и разочарованиями, но умирающей возражать не посмела. Да это было бы даже глупо.

– Алика, доченька… – Наверное, мама хотела пожалеть своё обречённое дитя, но мысль остановилась.

Зрачки женщины застыли в одной точке. Дыхание оборвалось. Наталье было только сорок три, а она умерла старой.

Глава 6
Когда все мосты сгорели

Разноцветные обёртки, полиэтиленовые пакеты и прочая лабуда крутилась в воронке ветра. Упаковка из-под мюсли влетела в лицо Алики. Ха, как насмешка!

Девушка быстрым движением отшвырнула от себя навязчивый мусор. Она стояла на остановке, потирая руками предплечья.

Холодный ветер пробирал до костей, но вот что странно: домой возвращаться всё равно не хотелось. Однако идти больше было некуда, и Алика не по своей воле, но своими ногами должна была вернуться в серую многоэтажку.

Она думала о многом и ни о чём конкретном. Казалось, что всё происходит по какому-то заранее написанному сюжету. Внутренне она противилась и не хотела возвращаться в опостылевший ей серый дом. Но куда ещё ей было идти? Когда накатывали такие мысли, Алика чувствовала себя полуживой.

Наконец, подъехала долгожданная маршрутка. Ветер подул с новой силой. «Уж не ураган ли приближается?»

– Садысъ быстрэй, дэвушка, пока вэтром нэ сдуло! – весело крикнул водитель.

Алика неторопливо забралась в долгожданную маршрутку и села напротив молодой матери с маленькой девочкой. Мать и дочь очём-то говорили и чём-то весело смеялись. Женщина нежно прижимала девочку к себе.

Алика смотрела на их счастливые лица понуро и даже почему-то обиженно. Но сцена семейного счастья затронула в ней давно не звучавшие струны. Воспоминания детства пронеслись киноплёнкой. Она вспомнила мать, молодую и улыбчивую, вспомнила, как та носила её, маленькую, на руках, вспомнила её ловкость в быту, быструю походку и запах духов. Это был древесный запах.

Тогда маленькой Алике казалось, что так должна пахнуть сильная и уверенная в себе женщина. Она попыталась уцепиться за эти воспоминания и как можно дольше не отпускать их, погрузиться в них, уйти с головой, но…

Но вот маршрутка остановилась на её остановке. Счастливые мать и дочь остались позади, а впереди был холодный серый дом и полная, щемящая неизвестность. Теперь её никто не ждал.

Дома была только сестра. Ирма, вопреки своему обыкновению, воодушевлённо возилась с документами. Не глядя на сестру, она задала ей пару вопросов, о том как умерла мать и когда теперь похороны, и ещё что-то в этом роде. Алика незаметно для самой себя ответила на них.

– А Пустовалов свалил отсюда, – известила её сестра. – Другого выхода у него не было. – В её голосе прозвучали радостные нотки.

Самый главный страх отчима стал явью: он остался без квартиры.

– Есть хочешь? – оторвавшись от кипы бумаг, поинтересовалась новая хозяйка квартиры.

Алика торопливо закивала. Ей уже чудилось, что её желудок начал переваривать сам себя. Ослабевшая и подавленная, она всё-таки решила подкрепиться.

На кухне благоухали жареные грибы. Большая их часть прилипла к сковороде, но, к счастью для Алики, на тарелку всё-таки что-то попало.

Девушке было не до эстетических соображений. Голодная, она умяла всё, что ей положили, и откинулась на спинку стула, держась за живот. Грибы на голодный желудок – совсем не здорово.

– И всё-таки какой кайф, жить без этой скотины Пустовалова! – Старшая сестра лихо махнула рукой и уперла руки в боки.

Плотная, румяная, упитанная, теперь она стала свободной и независимой женщиной.

– У меня только один вопрос, – прервала восторженный поток её слов Алика.

– Ну? – Ирма опёрлась одной рукой на стол.

– Как ты думаешь, если я найду отца, он примет меня?

Горло сестры чуть не разорвалось от истерических смешков.

– Ой-ой-ой, да нафиг ты ему нужна? Как говорит наша тётка: «Охолонись, милая».

– Ну, всё-таки я его дочь, – возразила девушка.

– Какая, к чёрту, дочь?! Ты палка в колёса, а не дочь. Плевал он на кровные узы и всю прочую ерунду! Он не хотел, чтобы ты появлялась на свет. Да и вообще… – Ирма остановилась. – Забей.

– Так-так, а вот с этого момента поподробнее. На что я должна забить?

– Забей. Просто забей. – Ирма отвернулась и, сделав вид, что ничего и не было, принялась мыть посуду.

Если человек сказал «забей», его уже трудно снова разговорить, но Алика не унималась.

– Расскажи, что ты ещё знаешь! Расскажи! – настаивала она. – Ты же знаешь, что я просто так не успокоюсь!

Ирма оставила посуду недомытой и с мрачным видом повернулась к сестре.

– Ну слушай, если хочешь. – сказала она, вытирая руки полотенцем. – Родители не знали, оставить плод или нет. Сама знаешь: вечно денег нет, то, сё… Мать предложила подкинуть монетку…

– И? – насторожилась Алика.

– Считай, что тебе повезло.