Читать книгу: «Я обрёл бога в Африке: письма русского буш-хирурга», страница 36

Отснял молитву в хирургической женской палате и иду в отделение интенсивной терапии – посмотреть больного, которому накануне сделал декортикацию правого лёгкого. Нахожу больного в прекрасном состоянии – удаление напластований с коллабированного лёгкого после ножевого ранения двухнедельной давности не представляло больших трудностей. Больного можно перевести в палату. С удивлением отмечаю отсутствие в правой подключичной вене катетера, который я с таким трудом вставил вчера.

– Сестра????? – обращаюсь к лет тридцати тётке, стараясь не заводиться.

Тётка расплывается в широкой улыбке:

– Выпала-а-а-а…

Как же хорошо говорить на двух языках! Про себя: «Ёпть!!»

И ей:

– Чему же вы смеётесь? Плакать бы надо… Это же – ОТДЕЛЕНИЕ ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ!!! Для больного катетер в центральной вене – жизненно важная необходимость. Молите Бога, что больной пережил ваш уход.

…Появляется матрон отделения:

– Что вы опять шумите, д-р Рындин? Больной переводится в палату.

– Правильно, матрон, но болезнь-то его не остаётся в вашем отделении – в палате катетер ему ещё больше нужен. Жалко, что вы этого не понимаете.

Прохожу в операционную – тут молодые ребята уже подают на операционный стол больного с грыжей. Вдруг подруливает молоденькая сестра:

– Подпись больного под его согласием на операцию недействительна – он лечился у психиатра! Вывозите его.

– Сестра, по мне, чем меньше операций, тем лучше. Но больной-то сейчас в здравом уме и полном сознании.

Воевать бесполезно. Иду к нашему главному психиатру, что-то целыми днями пишущего у себя кабинете, дверь которого открывается чуть ли не в нашу «ординаторскую»:

– Док, это же бред собачий – никто не может объявить больного недееспособным, и уж во всяком случае, не медсестра. Вмешайтесь, пожалуйста.

Психиатр согласился со мной по всем пунктам, но изменить ситуацию в операционной не смог – кому хочется воевать с придурковатыми сёстрами?

132. Лирическое отступление: African names again

Имена – отражение культуры народа.

К примеру, кому в России придёт в голову дать своей дочери имя «Крокодил»? Особенно, если вспомнить жестокость, с которой парни клеймят не слишком красивых девушек: «Где ты такого крокодила откопал?».

А вот в Африке женское имя с прямым переводом «крокодил» – совсем не такая уж редкость. У меня сейчас в роли интерна симпатичная молодая зулуска по имени Nkwena (Нквена). Прямой перевод «Nkwena» – «крокодил». Однако культурный перевод – «Самая уважаемая». У них, зулусов, крокодил – самое уважаемое животное.

А на языке шона (Зимбабве) мужское имя «Katsende»(Каценде) с прямым переводом «крокодил» при культурном переводе означает «боец».

Моя фамилия созвучна с женским именем народа венда «Рындани» = glorified. Наверное, не совсем точный перевод на английский. Ну, это вроде как «выражение родителей благодарности Богу за ребёнка». Так или иначе, а венда иногда зовут меня «доктор Рындани».

У буров распространена приставка к имени «van der» – типа нашего «-ин»,«-ов», например «van der Merwe» – герой всех анекдотов про буров.

Моё имя Dr. V.D. Ryndine буры иногда читают на свой лад: «Doctor van der Ryndine».

133. Хирургические гастроли

Я с огромным удовольствием разбираю свой электронный архив под названием «Russian Surginet». Разбор архива – увлекательная вещь. Каждый файл содержит множество посланий, которые просто-таки волокут меня воспоминаниями опять в чуть затухшую дискуссию.

Вот интересный файл по теме «Хирургические гастролёры».

Каждый хирург знает, насколько опасно оперировать на чужом поле, особенно, если ты вызвался показать периферийным коллегам что-то, тобой выдуманное.

Из опыта старых выездов в СССР на операции.

Я выезжал немного – нечем было особенно хвалиться-то… Работая над докторской диссертацией по теме хирургии рака пищевода, я наладил контакты с НИИ онкологии в Ашхабаде и ездил туда для операций. Это нельзя назвать демонстрацией моего мастерства: мне просто нужен был материал для диссертации, нужно было оперировать самому, поскольку в длинном списке хирургов торакального отделения ВОНЦ АМН СССР, желающих оперировать после профессора, у меня не было никаких привилегий – жди своего больного, на которого не претендует шеф…

Ездил туда и Михаил Давыдов, набиравший хирургическую и, что важнее всего, политическую силу. Михаил оперировал и улетал на другой день. Я хитрил и под разными предлогами оставался ещё на день-три. Денег мне лично за операции не платили – кормили, развлекали. Заведующий отделением, с которым меня связывали деловые отношения по работе над его диссертацией, рассказывал мне, что абсолютное большинство больных, оперированных М. Давыдовым в Ашхабаде, умирали после операции.

Не буду врать про моих больных: я просто не помню, может, и они все поумирали, да и оперировал я там меньше, так как моей задачей было содействие заведующему отделением местного института – помочь с диссертацией, ассистировать на операциях… Я стал допытываться – почему мрут больные Давыдова? Расслабленный от жары шеф местной хирургии обрушил на меня:

– Наверно, они просто уморили их – никто не хочет приезда московских хирургов сюда для конкуренции.

Повторяю, что у меня были другие задачи, – все больные, над которыми мы корпели вместе с заведующим отделением, шли под его подписью: «Оперировал – …Ассистировал – Рындин». Полагаю, что это и спасло больных от гибели.

Другой мой ашхабадский друг с русской фамилией говаривал:

– Восток – дело тонкое…

Незадолго до защиты своей диссертации я встретил в солидном отечественном хирургическом журнале статью за подписью Жоры Чепчерука, с которым мы учились вместе в Военно-Медицинской Академии в Ленинграде. Мне нужен был отзыв о внедрении положений моей диссертации в солидном хирургическом отделении. Жора – торакальный хирург в одной из клиник ВМОЛА им. Кирова – был самым нужным мне человеком для написания такой статьи. Я позвонил Жоре, и он согласился не только принять меня, но и подготовить пару больных для совместной операции.

О моём плане узнал Михаил Давыдов:

– Я тоже поеду!

Я не мог отказать. Миша был напорист, что твой трактор, он сумел уговорить заведующего отделением военного госпиталя дать ему оперировать отобранных больных.

Во время операции Миша разошёлся – он демонстрировал онкологическую широту, с которой следовало, по его мнению, оперировать таких больных. На следующей день мы уехали. Оба больные померли.

– Внедрили, ёпть, – грустно подумал я.

Жора понимал нюансы моей ситуации – он выхлопотал у своего шефа нужную бумагу для меня.

* * *

У нас тут настоящая африканская зима – прохладно, даже холодно. Сейчас (2:30 утра) на термометре в моём кабинете всего +7 градусов по Цельсию. И я уже давно не купаюсь в бассейне, хотя вчера днём было +23 градуса в тени.

В такой холодняк местные жители предпочитают сидеть в своих домах – даже разбойники. А потому меньше автодорожных аварий и бандитских нападений резанными и огнестрельными ранениями. Скука…

Правда, иностранные туристы охотно посещают ЮАР: сейчас – «нетуристский» дешёвый сезон. Да и ранд довольно низок по сравнению с долларом, что делает ЮАР самой дешёвой страной для туризма у людей с долларами. Туристов порой поедают дикие звери, которых специально для этих целей и держат в частных и государственных парках. Вот вчера одну американку чуть-чуть поели три молодых льва. Но, видимо, она им не очень пришлась по вкусу – не доели… Мои коллеги эту леди зашивали долго. Леди может много запросить с хозяина частного «гейм-парка» за ущерб… потом она ещё может заработать на всяких интервью, публикацией рассказа «Как я побывала в зубах трёх львов» – бестселлер может получиться!!!

Профессор Sydnei Chung

Был у нас тут неделю профессор Sydnei Chung из Гонконга – мастер лапароскопической хирургии.

После того, как русский профессор Б.Д. Савчук выполнил в нашем провинциальном госпитале первую лапароскопическую холецистэктомию, наши ребята (тасманец Томсон и кубинец Монсон) стали делать эти операции довольно регулярно, хотя и в небольшом количестве – от двух до четырёх в месяц.

Думаем, что после китайца мы продвинемся в этом ещё чуток… даже я, старый, проявил большой интерес к этому делу.

Сидней – китаец только по морде лица, а по образованию и образу мышления – сплошной англичанин.

Честно признаться, Сидней мне очень понравился своей открытостью:

– говорит то, что думает;

– говорит только то, что достоверно знает;

– всегда отвечает на заданный ему вопрос, чтобы удовлетворить интерес спрашивающего, а не с желанием показать себя.

Он очень быстро выполняет ретроградную холедохопанкреатографию. Очень аккуратно делает лапароскопическую холецистэктомию (это хорошее качество – действовать осторожно на выезде, ведь в случае осложнения по причине торопливости мы сами же его и смешаем с грязью).

В своём докладе по хирургии рака пищевода он привёл очень честные данные – там нет никаких сверхдостижений, которые с завидным постоянством демонстрируют все нынешние докладчики.

Он очень скептически относится к идее трёхэтажного выколупывания лимфатических узлов при хирургическом лечении рака пищевода.

Он верит в роль H. pylori в патогенезе язвенной болезни. В то же время он верит в стволовую ваготомию при операциях по поводу осложнений язвенной болезни.

Сидней сейчас поехал в Крюгер-парк. Я ему сообщил о нападении львов на американку и дал в дорогу книгу Моше Шайна с рекомендацией перевести её для своих молодых врачей.

Сидней сказал:

– Конечно!

Я не понял, что он имел в виду: переведёт книгу за уикенд в Крюгер-парке, или как?

Сидней 17 июня побежит Comrades Marathon – 89 км… в этом году они бегут в гору – от Дурбана до Питермарицбурга. Первый раз за моё пребывание здесь я буду искать в многотысячной толпе участников марафона знакомое лицо…

Iatrogenic aortic injury

Вчера с нашим китайским коллегой тяжёлый стресс произошёл – день такой по расположению звёзд говнистый попался.

Утром рано делали лапароскопическую холецистэктомию гармоническим скальпелем (это нам фирмачи просто по случаю прибывшего заокеанского профессора привезли подержать чуть-чуть; но мы свой уже оплатили – вот-вот получить должны). Ну, попалась больная со спайками после предшествующих операций на брюшной полости. Китайский гость нервничает, а я ему:

– Да вы не тушуйтесь – это вам по вашему рангу именно «профессорский» случай подвернулся. Лёгкий-то случай и доктор Монсон сделает!

Ну, со смехом всё обошлось…

Второй случай – операция Льюиса… Там к профессору аж три наших чёрных доктора с хирургическими квалификациями помылись. Не буду врать, но я при всей моей любви к китайскому профессору про себя подумал:

– Ну, я это дело даже лучше оперирую…, а ко мне только Монсон и Роберту моются.

Несчастье случилось на торакальном этапе: при отделении опухоли бронхиального сегмента пищевода от аорты ствол средней пищеводной артерии оказался очень коротенький (я его обычно не перевязываю, а прошиваю). Стали его перевязывать – убежал сосудик. Стали его зажимами в кровяном болоте хватать – ещё больше потекло. Ассистенты-то говёненькие… Пока там профессор пальцами дырку заткнул, попросил кровишку подлить – утёкло-то её 1300 мл только в банке, а сколько промокали тампонами – только Богу известно…

Я быстро-быстро помылся к профессору – не для показа, что профессор не справится, а просто для моральной поддержки. Профессор к моему приходу аорту мобилизовал выше и ниже дырки (молодец!!!). Я между двух пальцев аорту пережал ниже дырки (АОРТА БЫЛА ПОВРЕЖДЕНА НА ЧЕТВЕРТЬ ОКРУЖНОСТИ), а профессор зажим Сатинского наложил выше и стал ушивать на моём пальце. Ушил – пальца не проколол!

Такой фильздипец случается не столь уж редко на выездных показательных выступлениях – закон подлости называется.

У меня вопрос: что бы вы стали делать дальше, после ушивания аорты?

Комментарий одного российского хирурга:

«Э, нет, Вячеслав Дмитриевич… Это оттого, что упомянутого профессора некто раньше времени прохвалил на всю Сеть. Долго ли сглазить-то в нашем деле?

Все под богом ходим: кто под китайским, кто под японским…

А профессор ваш молодец – это точно! Не только продырявить сумел, но и заткнуть! Блеск!!!

Более того: иной раз фильздипец на показательных выступлениях бывает хорошо подготовлен».

Мой ответ на комментарий:

«Он – профессор – мне и сейчас очень нравится. Мужик и спаечный пузырь жёлчный удалил, и из дерьма с разрывом аорты прилично вышел. Не всяк в его гостевом положении стал бы продолжать операцию на радикализм. Тут срабатывает инстинкт самосохранения: «Не буду оставлять после себя трупа».

Настроение у него, конечно, подпортилось, что тоже вполне понять можно.

Примечания по существу его техники оперирования.

(1) Абдоминальный этап был затянут из-за игрищ с «гармоник»-скальпелем. При хороших ассистентах мобилизация желудка по схеме «зажим-режь-вяжи» идёт быстрее.

(2) Использование большого пальца для «рассечения» межребёрных мышц до позвоночника – именно до позвоночника – непременное условие успешного расширения торакотомной раны и из переднебокового доступа. Мне не понравилось рассечение кожи и мышц почти до позвоночника – травматично, а если упомянутый манёвр имени «большого пальца» не выполнен, то и этот травматичный разрез не обеспечивает достаточного доступа.

(3) Пищеводно-желудочный анастомоз аппаратом, введённым через дырку в кардии после отсечения пищевода… К такому приёму вынужден был прибегнуть мой профессор Пирогов для того, чтобы покончить с «демократическим» подходом хирургов к формированию пищеводно-желудочного анастомоза – эта «демократия» обеспечила высокую летальность. Диктатура нормализовала положение до уровня «средне-российского». На эту тему можно говорить много пустого.

* * *

В главный провинциальный госпиталь в Полокване пару месяцев назад прибыл молодой доктор Легоди, только-только получивший диплом специалиста кардио-торакальной хирургии.

Перед Новым 2008 годом в местной газетёнке нашей Лимпоповщины появилось ура-ура-урашное сообщение «Первая операция на сердце в Лимпопо-провинции»…

Это весть дошла до меня на три недели позже с комментарием:

– Ребёнок с мёртвой корой головного мозга всё ещё на аппарате лёгочной вентиляции…

Ещё через пару дней встречаю кардиоторакального хирурга:

– Как ваш ребёнок – жив?

Хирург отвечает с широкой улыбкой:

– Жив… Он будет жить… Эти операции здесь нужно начинать…

… Ребёнок умер несколькими днями позже.

134. Не верь никому, прежде всего – не верь самому себе

В хирургической практике есть множество бесконечных тем – это те, о которые можно ушибаться множество раз. Оттого-то и появилось выражение «не верь никому, прежде всего – не верь самому себе».

Как это – «не верь самому себе»?

Да, просто будь готов поменять своё мнение и свой план на любом этапе обследования-лечения больного. Применительно к хирургии можно сказать: будь готов отменить хирургическое вмешательство даже тогда, когда больной уже в операционной или уже на операционном столе, когда он уже под наркозом или когда у него уже открыт живот/грудная клетка.

Или деньги, или удовольствие: ранение мезентериальных вен

1. Ранение мезентериальных вен

На сегодня назначена презентация русскоговорящей колонии наших картинок о поездке в Европу. Договорились на 14 часов. Ровно в 13:00, когда я был уже на пути к дому после обхода моих больных в частном госпитале, заверещал мой селл-фон:

– Доктор Рындин, это доктор Какуджи из Манквенга. Я знаю, что вы сегодня не дежурите, но у меня проблема. Со вчерашнего дня мне оставили больного с огнестрельным ранением живота и гематурией. Я сейчас открыл ему живот – ушил две перфорации в тощей кишке, но нашёл большую забрюшинную гематому. Помогите мне, пожалуйста.

– Мать вашу…

Еду…

Приезжаю…

Моюсь…

Открываю забрюшинное пространство – струя венозной крови.

Похоже, что это крупные ветви – верхней мезентериальной вены…

Две вены… Накладываю краевые сосудистые швы.

Далее нахожу, что на две трети пересечена поджелудочная железа в области перешейка – выполняю субтотальную панкреатэктомию и спленэктомию.

Откуда-то валит жёлчь… Выделяю и пережимаю CBD (Common Bile Duct – общий жёлчный проток) чуть ниже пузырного протока – поступление жёлчи прекратилось.

Откуда течёт? Просмотрел все отделы двенадцатиперстной кишки – ничего не нашёл.

Прошу анестезиолога накачать в желудок раствора флюоресцеина: кишка наполнилась раствором, а никаких следов красителя в животе не прослеживается… Значит двенадцатиперстная кишка не повреждена – повреждён проток?

Перевязываю проток у стенки duodenum и накладываю холедоходуоденоанастмоз бок в бок.

К концу операции замечаю, что петли тонкой кишки приняли нехороший синеватый цвет. Всё-таки мезентерильные вены… Жаль парня – перекрытие мезентериальных вен ничуть не лучше артериального мезентериального тромбоза.

Думаю сам себе: «Доцент Русинов мне за такую операцию бейцы бы поотрывал… Но Русинова – гуру хирургии жёлчных путей и поджелудочной железы – здесь нет».

На всё про всё ушло три часа, которые включали коллапс одного из моих ассистентов и поиски очень старательными сёстрами то того, то сего…

Без четверти пять звоню домой:

– Ну, что там, Тат, все разошлись?

– Нет – у нас перерыв.

Жму домой с мыслями: «Только бы не разбиться…»

Мой шеф и друг, профессор Маховский в прошлую ночь по дороге из Манквенга врезался в выскочившую на красный свет «4×4»… Машина его лечению не подлежит, а самого Маховского спасла пневматическая подушка – ПОКУПАЙТЕ «МАЗДУ»!!!

Наливаю себе, Грине Юдину, Олегу Мацевичу и Саше Опарину по рюмке медовой горилки с перцем:

– Ну, давайте за повод: сдавать экзамены, ездить во всякие Европы, покупать дома… и выживать в авариях! Быть добру!

2. Убил бы…, но прощаю

Нет, что бы там не говорили всякие доктора с птичьими кликухами, Соколы-да-Фальконы, про Бога, а Он есть… И только Он и решает, кому и когда жить-умереть.

В моём представлении случая огнестрельного ранения нижней половины грудной клетки справа (пуля прошла через грудную стенку, лёгкое, диафрагму, печень, правую почку, желудок, общей жёлчный проток, поджелудочную железу, тощую кишку и две венозные мезентериальные ветви) от 10.07.2005 есть такие слова: «К концу операции замечаю, что кишки приняли нехороший синеватый цвет. Всё-таки мезентерильные вены… Жаль парня – перекрытие мезентериальных вен ничуть не лучше артериального мезентериального тромбоза».

Этими словами я и мысленно, и гласно похоронил парня: «Не выживет»…

Но парень выжил и день, …и второй… и третий…и неделю… и десять дней!!!

Мне особенно нечего было делать в Манквенге, но я туда названивал каждый день и справлялся: «Жив ещё? Дааа??? Удивительно»…

Вчера не выдержал и поехал смотреть больного. Мужик плоховат, конечно, но на смертельно больного не тянет. Обезвожен. Из брюшной полости в области мягкого пластинчатого дренажа отходит серозная жидкость – чистая, будто слеза. Такая же жидкость просачивается через швы раны. У мужика понос – стул интенсивно окрашен жёлчью. Желтухи нет.

– Ребята, у больного burst abdomen – кишки прикрыты только кожей. Похоже, что кожа вот-вот лопнет. Его нужно оперировать. Но после операции ему нужна будет интенсивная терапия. У вас в ICU места нет… Я его забираю в Полокване, ОК?

«Ребята» – и два «мистера»⁵⁹ хирургии – радостно согласились.

В Полокване я дал задание своему регистрару⁶⁰ поставить больному подключичку, наводнить его, перелить кровушки. Заказал место в ICU (Intensive Care Unit – отделение интенсивной терапии). Сегодня рано утречком заказал ему операционную. Медсестра, распределяющая операционные, предложила мне отменить лист плановых операций доктора Марчиша Поспеха. Поляк заоргазмировал от возмущения. – Марчиш, но вы ж понимаете – burst abdomen… кишки наружу выскочили…

Идём с Олегом смотреть больного:

– Боже! Так тут из живота уже кишечное содержимое валит. Похоже, что у меня действительно «чёрный глаз»: если я сказал, что больной помрёт, он и вправду умрёт.

Оперирует Олег Мацевич. Он всё в нашей бригаде оперирует.

Я ему сказал:

– Ты – оперируешь, я – получаю деньги. Так всегда: молодые работают, а старики получают деньги. Чем старее и бесполезнее, тем больше денег. Вечная историческая несправедливость.

Я стою за спиной и смотрю, что же там с кишками.

После снятия повязки сразу стало видно, что в прилежащей к ране тонкой кишке имеется дырка – результат прошивания кишки при закрытии живота (про себя думаю «Убью Какуджи – живота зашить доверить нельзя»). Ещё скопление гноя под левым куполом диафрагмы – при удалении селезёнки в условиях перфорации кишки это довольно частое явление. Перитонит ограничен только участком перфорированной кишки.

Звоню доктору, который закрывал живот:

– Какуджи, иди скорее смотреть, какие чудесные розовые петли кишок у нашего больного с перевязкой мезентериальных вен. Правда, ты ему кишку к брюшной стенке подшил – там теперь дырка. Тебя бы убить следовало, но я тебя прощаю, поскольку кишки у больного живые. Похоже, что Бог решил, что этому парню ещё не время умирать.

Демократически решаем с Олегом, что зашивать дырку в кишке опасно – развалится, так как больной уже две недели живёт на одной жидкости, вводимой ему в вену. Олег накладывает двухствольчатую еюностому, а живот закрывает пластиковым мешком из-под стерильного раствора⁶¹.

Без каких-либо проблем заказываю больному на две недели Ти-Пи-эН (TPN – Total Parenteral Nutrition – тотальное парентеральное питание) – питание через вену. Удовольствие это довольно дорогое, но пока ещё нам доступное. Помещаем больного в ICU.

Через два дня (в воскресенье!) я прихожу в госпиталь и аккуратно удаляю Багота-бэг, затем промываю полость левого поддиафрагмального абсцесса и закрываю живот.

Через еюностому больной теряет слишком много жидкости (желудочный сок, жёлчь, панкреатический сок), а с нею – много-много солей и всяких других крайне нужных нашему телу веществ. Эту потерю невозможно восполнить халявным Ти-Пи-эН.⁶²

Ещё через десять дней я призываю Олега закрыть стому.

– Развалится, ВД… – сомневается в правильности моего решения Олег.

– В твоих руках не развалится. Иначе из него вся жизнь через эту еюностому вытечет. Терять нечего.

После операции:

– ВД, у меня очень большие сомнения в анастомозе – кишка ещё очень отёчная. Все швы могут развалиться.

– Индульгенцию выпрашиваешь? Молись за его здравие.

Через пять дней Олег звонит мне:

– ВД, плохо дело – дерьмо валит через швы. Всё развалилось.

– Почему ты думаешь, что это твой анастомоз полетел? Это, может, мой холедоходуоденоанастомоз потёк. Открывай его. Только не торопись. Если там течёт мой анастомоз, ты вглубь не лазь – просто дренажик поставь и уноси ноги. В такой поздний срок свищ наверняка незначительный – закроется.

После операции:

– ВД, всё правильно – мой анастомоз держит хорошо, течёт из области двенадцатиперстной кишки. Ещё гной из-под левого купола диафрагмы. Я дренажи поставил.

Я доложил случай в международной виртуальной конференции хирургов. Предметом презентации было моё удивление фактом выживания больного с повреждением мезентериальных вен. Реакции было мало. Моше Шайн заметил, что он однажды (!) оперировал больного с повреждением этих вен – у больного позже возникло варикозное расширение вен кишечника (такого я себе даже представить не могу).

Ну, если преподаватель общей хирургии, проработавший долгое время в горячих точках мира (Израиль, Йоганнесбург, Нью-Йорк-сити), видел за всю свою карьеру только один подобный случай, я могу быть горд моим.

Русские хирурги практически проигнорировали моё сообщение – два вежливых ответа. Ну, понятно – остальная масса российских хирургов такие случаи каждый день видят.

Моше не удержался от положить какашки в мой восторг:

– …Your patient is not yet out of the wood – Твой больной ещё не выбрался из гроба.

27.08.2005

Сегодня я докладываю, господа коллеги и граждане миряне.

По этому поводу хочу заметить:

– Частная практика даёт нам деньги, а профессиональное удовлетворение мы получаем от работы в государственных госпиталях. Частные больные нередко готовы подать на своего хирурга в суд. Скупая благодарность стыдящихся своей бедности больных, которых ты вытащил из гроба, незабываема – они запоминаются на всю жизнь, становятся твоими родными по крови, по поту, по множеству бессонных ночей…