Читать книгу: «Стоит ли мне писать?», страница 5
– Прекрасно. – соврал Мельхиот.
– Само собой. Где еще могли придтись по цене твои наклонности?
«Хватит играть. Покажи мне уже свое настоящее лицо, и покончим с этим.»
– Тебе действительно стоит зайти к Гордону.
– Мне нечего ему сказать. Как и тебе.
– Ты помнишь как это случилось?
Она отошла почти на середину фасада.
– Прямо здесь. На этом самом месте.
Джейси выглядела действительно сочувствующей. И опечаленной.
– Я помню. – бесстрастно сказал он.
Она медленно возвращалась.
– Ты бил его, пока его лицо не превратилось в кашу. Не обвисло с костей жирными лоскутами.
Она сокрушенно покачала головой.
– Это было ужасно.
Мельхиот молчал.
– Мелборны потратили целое состояние, что бы оплатить клирикам его лечение. Увязли в долгах. Гордон так и не встал на ноги, ты знаешь? Они нанимали всех. Находили каких-то шаманов – шарлатанов, откуда то с юга. Целителей, из тех, что на торговых площадях выводят порчу по одному имени. Знахарей, из деревенских глубинок. Они почти разорились. Твой лучший друг, и его семья. А ты говоришь, что тебе ему нечего сказать.
– Так почему ты не утешила его?
В полных печали глазах Джейси на мгновение снова промелькнул знакомый огонек. Мельхиот лучше кого бы то ни было знал его.
– Я пыталась. Все отвернулись от нас. Майрон бросил нас первым. Зачем ему возиться с калекой-дворянином из разорившейся семьи? И чернью, вроде меня с Хиллардом. Он ведь «целый» графьёв бастард. Он и был то с нами только из-за тебя. Всегда использовал тебя, как цепного пса. Натравливал на кого хотел. Не говори, что ты этого не понимал. Ты был только и рад, кого нибудь избить. Все равно кого. Теперь, я осталась с Хиллардом одна.
«Боюсь даже представить, во что ты его превратила.»
– Так и скажи, что Майрон тебя отверг.
– А ты знаешь, кто поспешил дать допросному дому показания? Ты уже забыл, как он помчался в Допросный дом, только пятки сверкали? Ах да. Ты этого уже не видел. Ты смылся в гвардию.
«Убежал через все королевство.»
– Твой папочка упрятал тебя.
– Как Хиллард?
– А тебе не наплевать?
Мельхиот наслаждался. Его мелкие сомнения рассыпались сами собой. Он купался в ненависти Джейси. Она была сильной. Сильнее всех его ожиданий. Намного сильнее, чем раньше. Она как прилив, волнами билась о его берега. Жалила его душу. Он жадно впитывал ее. Упивался ей. И не мог напиться.
«Еще не сейчас.»
– Наплевать.
Он развернулся и пошел в дом.
– Ты мразь, Мельхиот! Ты законченная тварь. Я знаю, что скрывается под твоим безразличным лицом. Под этим чистеньким, благородным мундиром.
Заинтересованные криком лица показывались через деревья фасада, в соседних домах переулка.
– Ты самый большой ублюдок, каких носила эта земля!
– Радостные новости, сын. – подскочил к нему отец. – Твоя сестра приедет к нам уже завтра. Прибыл паж с её вещами. Она погостит у нас неделю.
«Беда никогда не приходит в одиночку».
– Что там за шум?
– Ничего. Меня навестили… старые друзья.
– О-о. – протянул сконфуженный Рональд. В его глазах вспыхнул испуг. Сердце бухнуло в груди.
– Я надеюсь, не-е… – протянул он, с опаской посматривая на сына.
– Нет. – отрезал Мельхиот.
– Если ты хочешь поговорить об этом.
– Нет. – «Слишком поздно, старик.»
Отец смотрел на него в сомнении некоторое время. Надежда и вера, постепенно, снова побеждали в его взгляде. Наконец он улыбнулся, вспомнив что-то важное.
– Мы готовим ужин в честь полного воссоединения семьи. Скромный, но все же. Завтро в шесть часов. Не принимай никаких планов.
– Ясно.
Реакция Мельхиота привела его в некоторую растерянность.
– Если бы ты знал, как сильно мы с матерью ждали этого дня. Как мы надеялись. – проникновенно сказал он, боясь взглянуть ему в глаза. – «Как же ты изменился за эти годы.»
Не дождавшись ответа, Роланд глубоко вздохнул. Его рот то открывался, то закрывался, словно он хотел что-то еще сказать. Но лишь вздохнул еще раз.
– В шесть часов, сын. – прозвучал приговор.
Сон не шел. Кошмары, изорваной чередой сменяющих, сливающихся: событий прошлого, и химерических, безумных картин, не являлись ему. Лучше бы он видел кошмары. Он валялся в своей комнате и, в который раз, слушал грохот и приглушенные вопли из соседних апартаментов. Сегодня сударыня Энн, со своим фаворитом, который практически не появлялся на глазах, особенно разошлись.
Он лежал, и по его телу разливалась отвратительная слабость. Ему начинало казаться, что он снова лежит на жестком соломенном настиле, в лазарете клириков. Не способный пошевелить и пальцем.
Ему хотелось вскочить из-за этого. Схватить ноющей от старой боли рукой меч. Разнести все сначала здесь. Потом проломить стену, и изрубить все там. Вместе с этой похотливой парочкой. В щепки, в кровавые лоскуты. И еще мельче. Он хотел что бы другие испытали на себе тот ад, что творится в его душе. Что бы он прикоснулся к ним.
Но он не мог. Ненависть, которая хотела прорваться из клетки его самообладания, как дикий, неукротимый зверь рвется из клетки истязателей. Ярость, которую он загонял, вбивал вглубь себя пудовыми кулаками логики и разумными доводами. Сжигали его изнутри, как кислота.
Он не хотел понимать этой логики. Не хотел принимать этих доводов. Они были ему чужие. Он с большим трудом понимал, почему он поддается им?
«Слабак!»
И сам же себе отвечал: потому, что он в отчем доме. Потому что на его душе огромной горой лежат надежды его родителей. Взгляд отца вставал перед глазами. Из его живых, верующих глаз текли кровавые слезы. Они текли по бледным щекам. По проступившим венам. Капали с подбородка.
В темноте отворилась дверь. Желтый, сальный свет свечи проник в его комнату. В дверях стояла мадам София в ночной сорочке. В дальних комнатах развлечения пары дворян в снимаемых аппартаментах доходили лишь едва заметным стуком.
«Уходи, прошу тебя, уходи!»
В свете свечи, она покачала головой. Мельхиот не видел выражения ее лица, он не понимал, сказал ли он это вслух.
– Хочешь перебраться в другую комнату?
– Нет.
– Есть комната сестры. Гостинная внизу. Я могу оставить тебе свою комнату.
– Нет… Спасибо.
Она постояла некоторое время, то ли прислушиваясь к игрищам соседей, то ли приглядывась к сыну.
– Ты так похож на отца, когда он вернулся из Изергара. Он справился с этим. А ты сильнее его.
«Перебраться? Отступить?» – подумал он глядя на закрытую дверь, скрывшуюся в темноте.
Ведь что, по сути изменится?
«Они хотят что бы я просто забыл это. Они никогда не поймут, что это стало частью меня». – «Всегда так было».
Он не собирался бежать. О нет. Больше никогда.
Всегда до конца.
– Мельхиот. А ты все такой же соня?
– Трудная ночь.
– Надеюсь, не я стала тому причиной? – Кларин обняла брата. С вежливой, почти приветливой улыбкой.
Мельхиоту показалось на мгновение, что ее улыбка высохла. Превратилась в огромную расщелину на изможденной засухой равнине. И потрескалась.
– Нет, Клара.
– Неудачная шутка, прости. Сколько лет прошло. Ах. Ты стал таким огромным. Ты всегда был большим. Но сейчас…
Она присмотрелась к его лицу. К его шрамам. К его глазам. Добрая улыбка всего на миг испытала спазм, какое то едва заметное напряжение.
– Ты стал настоящим воином. – она улыбнулась еще шире. Почти восхищенно.
– Ты стала настоящей леди.
Она исполнила безупречный реверанс.
– Благодарю, сударь.
Было заметно, с каким усилием она подбирает слова, которые можно было бы друг другу сказать.
– Я слышала твоя карьера пошла в гору?
Кинула она пробный камень, и поняла по кислому пожатию плечами брата, что про гвардию говорить пока не стоит.
– Как тебе отдыхается дома?
– Непривычно.
– Понимаю. Целых десять лет. Долгий срок. Огромный срок. Дольше, чем может показаться для некоторых. За это время, казалось, пролетела целая жизнь.
– Многое изменилось. – кивнул брат.
Затянулось мгновение молчания.
– Как ты?
– О-о. – словно обрадовалась вопросу Кларин. – Жизнь бьет ключом. Я уже не та легкомысленная девчонка, с ободранными коленками, которой была, когда ты уходил в гвардию. Муж, сын, дом. Мы подумываем завести дочь. Но тут уж как получится. – рассмеялась она.
– Я его знаю?
– Нет, я уехала из этого… – «Захолустья, Кларин».
– Перебралась в Дэртон.
– Ты всегда была решительной девушкой.
Она слегка печально улыбнулась.
– Не всегда получалось, как было задумано. Не так ли, брат? Но жизнь идет, с горем по полам. Все к лучшему. Никогда не стоит отчаиваться.
– Сеньора Кларин, куда деть вещи? – спросил сутулый паж, смуглая кожа и горбатый нос выдавали уроженца Обершира.
– Комната на верхнем этаже. – указала она на верх. Потом, решив что этого явно будет недостаточно: – Мэллоу. Мэ-э-эллоу.
– Да, госпожа.
– Покажите слуге Анхелю мою комнату.
– Слушаюсь.
– Ты видел Мэллоу? – вернулась она к нему. – Он почти не изменился, правда? Готова поспорить, что наш старый, как само коровлевство, дворецкий, знает секрет бессмертия.
– У тебя столько поклажи?
– Платья. Какая порядочная дама не любит платья? Немногие женские принадлежности.
– Это похоже на тебя: взять больше чем сможешь унести.
Её улыбка на мгновение померкла. Но снова вспыхнула озорным лучиком света.
– Ты до сих пор, не слишком разбираешься в женщинах, не так ли, братец? Анхель, нет погоди. Это в гостинную. Мэллоу, вы поможете нам?
– Надеюсь, мы еще найдем время поболтать? – бросила она брату и взяла под командование обоих слуг.
Мельхиот был рад, что у нее нашлись другие дела. Сам не знал, почему именно сейчас. Она казалась такой искренней. Ему очень хотелось в это поверить. И он ненавидел это желание. Их противостояние вызывало глухую головную боль.
Их обслуживало несколько слуг. Служанка леди Розмари, которой сударыня Энн дарила насмешливые взгляды. Полноватая Изольда. Смуглый прусак – Анхель. И неизменный, невозмутимый Мэллоу.
Собралось неожиданно много гостей. Рональд с леди Софией, на одной стороне длинного стола сидели рядом. Как того требовали правила. На другом, вдова леди Розмари Кроумор. Потомственная дворянка, в роду с графами Меллоны и, даже некоторыми маркизами Изергара. Прочитать что-то, кроме старчесского тика, на лице пожилой, почти седой дворянки было невозможно. Леди Розмари больше всего внимания уделяла своему салату. Казалось, раньше наступит зима чем она его доест. И изредка односложно высказывала свое мнение по тому или другому вопросу.
К солову о царившем разговоре: его, с самого начала взял в свои весла молодой, слащавый и словоохотливый дворянин, который назвался пэром Дэмером Брауном-Сильва. Его сложное имя говорило о том, что он как минимум, бастард изергарского маркиза, принявший фамилию меллонской родни. Которая, должна была происходить, в свою очередь, как минимум от имени герцога.
Знание всех этих, совершенно, считал Мельхиот, бессмысленных тонкостей вяло но неизменно раздражало.
«Чертов тупой аристократский выродок».
Слева от Мельхиота сидела барышня, которую представили как леди Сисиль Барстек, из соседнего кондоминиума. Не обремененный тяжелыми думами, взгляд фрейлины пархал от величественно восседавшего соседа, до елейно разглагольствовавшего пэра Дэмера и обратно. Она весело и искренее смеялась над его шутками и, кажется, никак не могла выбрать кто из них ей нравится больше: строгий, молчаливый и серьезный воин, в солидном гвардейском мундире, с блистательным орденом на груди; или веселый, бравурный павеса, щеголявший красивыми и изящными оборотами речи.
Чем доставляла видимое удовольствие сударыне Энн. Она медленно, с каким-то вызывающим достоинством потягивала мартини. В основном, бросая на съедение почтенной публики невинные шутки, поддерживая своего фаворита. И была подчеркнуто вежлива.
Напротив Мельхиота, рядом с сударыней Энн, сидела сестра Мельхиота. Кларин, быстро влилась в кампанию. Было заметно, что она не просто в своей тарелке – она в своей стихии. Общалась легко и с удовольствием. Они быстро нашли с Энн общий язык. И отдавали долги друг другу смехом, за свои шутки.
Отец глядя на все это, улыбался. Искренее, беззаботно. Насладжался их обществом. Благосклонно принимал безобидные насмешки сударыни Энн. Часто, без ответа, адресовал риторические вопросы, и восхищения своей жене. В его глазах сквозила неприкрытая гордость. И сильно задевала сына.
Леди София, столь же веско, сколь и редко, сообщала свои соображения, как и леди Розмари. Они стали весьма похожи, как неожиданно для себя отметил Мельхиот. Он не был уверен, изменения с какой стороны, привели к подобному обстоятельству. Но по бросаемым на сударыню Энн взглядам, подметил это очень быстро. Его мать презирала их низкорожденную гостью. Глубоко. Почти ненавидела. Он мог так же лего прочитать это на её бесстрастном лице, как в открытой книге.
– Ох уж эти изергарские маркизы. Их воинственным увлечениям нет никаких разумных границ. Мой отец, если изволите знать, маркиз Оушен Бенедикт де Сильва, в своей спальне установил гаубицу. Самое настоящее, боевое, изрыгающее пламя и железные ядра, двухтонное чудовище. – увлеченно расказывал пэр Дэмер.
– Гаубица стреляет узкими цилиндрическими снарядами, вы перепутали с мортирой. – без всякого желания, справедливости ради поправил Мельхиот.
– О, я глубоко уверен, что вам это известно гораздо лучше, чем мне.
– Замечательная политика: никогда не спорьте с гвардейцем. – рассмеялась сударыня Энн вместе с Рональдом.
– Я знавала вашего отца. – бросила ничего не значащий взгляд на пэра Дэмера леди Розмари.
– О, тогда вы должны быть родом из Изергара, или бывали там? Потому что маркиз де Сильва жуткий затровник.
– Вы совершенно правы, пэр, у меня есть родня среди маркизов.
– Удовлетворит ли знатная леди, любопытство уроженца Изергара? Возможно, я их знаю?
– Марион Тауш де Бальге мой кузен. Сэнж Людовик де Буйон мой деверь.
– Позвольте, так ваш муж – мой земляк?
– Вы снова правы. Шевалье Батист был из семьи де Буйон. Третий сын Людовика Бенжамина де Буйон.
– Какие громкие имена. Теперь понятно, почему вы не взяли фамилию мужа.
– Не сочтите вопрос нескромным, но почему вы уехали из Изергара, пэр? – спросила Кларин.
– О, Изергар погряз в своих традициях, общественных устоях, нобильских укладах и прочих милых сантиментах. Выбиться там в люди, молодому претензионному человеку почти невозможно. Младшие сыновья извечно лишаются возможности получить титул выше, чем у старшего брата, и единственного наследника. Ни наследуемый, ни пожизненный, хоть вы вознеситесь, при всей знати Изергара, в свет, со свитой из всех архангелов Йенира. Поверьте, у меня, как сына леди Пентитты Браун, дочери герцога Мерсета Браун, есть право сравнивать. В Меллоне у молодого дворянина несравнимо больше шансов обратить внимание на свои достоинства. И вот, как вам может сказать мой титул, я получил пожизненное дворянское подданство Меллоны.
– И надеетесь, в дальнейшем, получить титул графа?
– Я предпочитаю не забегать так далеко в будущее, но что я потерял? Возможность навсегда остаться шевалье в Изергаре? Если позволите, я склонен считать, что ваш муж рассуждал примерно так же.
Леди Розмари передернуло, что можно было сослать на её тик.
– И какими же достоинствами вы обладаете, позвольте поинтересоваться?
– О, многими, мадам. Несомненно, со всей скромностью вам сообщу что, как и любой шевалье Изергара, я превосходно владею шпагой.
– Дейстительно, пэр Деммер, за одну только свою скромность вы заслуживаете титул графа. – весело рассмеялась сударыня Энн. Пэр Деммер рассмеялся вместе с ней. К ним присоединился звонкий смех сударыни Кларин.
– Стало быть, вы намереваетесь заключить гвардейский контракт? – поинтересовался отец Мельхиота.
– Почему нет, господин Рональд? Не скажу, что сделаю это немедленно, но это у меня в планах.
– Что скажете, сударь Мельхиот? У пэра Деммера есть шанс стать маршалом? – снова рассмеялась Энн.
«Каждый тупой родовитый недоносок глубоко убежден, что только для него в гвардии специально приготовили высшее офицерское звание».
– К званию маршала предъявляют жесткие требования.
– Он должен быть как минимум нобилем, то есть получить рыцарскую грамоту, либо быть не менее чем тем же графом. – подхватил Роланд.
– Неужели эта грамота – такое золотое ярмо, что его так сложно получить?
Отец уставился на сына в немой просьбе.
– В рыцарский корпус дворяне и нобили сдают своих сыновей с малых лет. На обучение требуются большие суммы, и определенная физическая предрасположенность. Крайне мало тех, кто сумел сдать на рыцарский нобиль не проходя полный курс подготовки.
Деммер беззвучно присвиснул. Скорее просто выдохнул.
– Ну что же, придется стать графом. – легко рассмеялся он. Леди Сисиль вторила ему смущенным смешком.
– А вы сможете получить рыцарскую грамоту? – наивно спросила восхищенная Сисиль, хлопая ресницами.
Отец украткой посмотрел на сына с совсем другим, сугубо практичным интересом.
По внутренностям Мельхиота растеклась лава.
– Я не дворянин, не офицер, и даже не мастер длинного меча.
– Но если бы ты получил лейтенантское звание? Просто предположим? – спросил отец.
– Ты не хуже меня знаешь, что это не сделает меня дворянином.
– Позвольте сказать слово дочери старшего сержанта? – Кларин, вдруг, стала очень серьезной. – Мельхиот, ты так же прекрасно знаешь, что лейтенанта дают только дворянам, шевалье и баронам. За редким исключением. Твой орден сделал возможным такое исключение.
Ему снова захотелось сорвать свою награду, и немедленно растоптать у всех на глазах.
– И титул пэра, уже ждет тебя. Это лишь вопрос времени. – поддержала леди София свою дочь.
– Я, к тому времени, наверняка уже стану графом. – весело рассмеялся пэр Деммер. Его поддержала только сардоническая улыбка сударыни Энн, смотрящей на Мельхиота. И веселое, непонимающее хихиканье леди Сисиль.
– А я то думала, что к чему прилагается: орден к званию, или звание к ордену? – бросила почти с той же улыбкой, Энн.
– Это же очевидно, сударыня: орден – высшая, немедленная воинская награда, за определенные заслуги. Орден кавалера света третьей степени, тот что висит на могучей груди моего сына. – Роланд даже не улыбнулся. – Дается за храбрость и отвагу, проявленные в бою. Воинское звание – это зарабатываемое годами положение в гвардии, опирающие на знание и опыт.
– Я все равно ничего не понимаю. – немного плаксиво призналась Сисиль со смущенной улыбкой.
– Я тоже. – скопировав её манеру сказала Энн. – Я то думала, что звания присуждаются так же как награды: где то решили и готово.
– Нет-нет, сударыни. Награды бывают нескольких типов. Ордена дают за единичные проявления каких то достоинств, буть то храбрость, или полководческие качества. Например, за блестящее стратегическое решение в конкретном сражении. Медали дают за постоянные проявления, как то: за верность, за выслугу лет. И так далее. Но звания, рассматривать с точки зрения награды нельзя. Они даются только за конкретные качества и способности.
– Простите великодушно несведушего шевалье, но как же тогда нобили сразу получают лейтенантов? Или у всех детей благородных кровей королевства, поголовно имеются способности к полководчеству?
– Ну, что мне вам сказать? Что дети сервов, и виконтов победнее, действительно, зачастую не имеют возможности дать своим детям хорошее образование? Серв в зрелом возрасте не может просто придти и подписать контракт, даже на рядового. В большинстве случаев, он просто не сдаст проверку на физические способности. Его могут, разве, записать в наемный корпус, где он будет получать сущие гроши. Я не буду распространяться о том, что такое наемники в гвардии. Для нобилей и дворян есть множество школ, университетов, колледжей. Их услуги дорогие, но это лучше, чем ничего. И даже с такой подготовкой, нет гарантии, что они выдержат испытания на звание. В то же время, в академию, иногда, детей отдают с малых лет. Это, практически, та же самая гвардия. Несколько лет жестких тренировок и обучения. Любой нобиль, либо вылетит из нее, либо выйдет лейтенантом. Любой дворянин, в зависимости от происхождения – младшим или старшим сержантом. Любой серв или бастард – сильным, выносливым и дисциплинированным рядовым гвардейцем. А далее, у всех есть возможности проявить себя, и кем то стать. – он указал на сына в подтверждение своих слов.
«Тупым, обозленным на весь мир, послушным куском мяса.»
– Вы должно быть сделали нечто весьма выдающееся, что вас наградили этим орденом? – сухо поинтересовалась леди Розмари.
– Действительно, расскажите нам свою историю, сударь. – улыбка сударыни Энн казалась ему почти издевательской.
Леди Сисиль чуть не захлопала в ладоши, ожидая красивой рыцарской истории.
Мельхиоту пришлось приложить титаническое усилие, что бы его взгляд ничего не выдал.
– Нам пришлось противостоять превосходящим силам противника.
– «Вам»? Ваша заслуга была в том, что вы просто стояли в строю? Я в это не верю, сударь. – засмеялся пэр Деммер.
– Просто все остальные умерли.
– О-о-о. – как то разочарованно произнесла Сисиль. – Я вам глубоко сочувствую. Вы должно быть очень расстроены.
«Расстроен, ах-ха-ха. Да, я расстроен. Ах-ха-ха. Дура ты чертова. ХА-ХА-ХА» – Ему вдруг захотелось смеяться.
– Вы так и не ответили нам, есть ли у вас шанс получить рыцарский нобиль? – сверлила его взглядом сударыня Энн.
На мгновение, Мельхиоту все это показалось совершенно нереальным. Эта, до невозможности глупая и простая как медный грош потаскуха, которую звали «леди Сисиль». Эта старая давно сгоревшая в огне презрения ко всем и каждому ведьма, «леди Розмари». Этот напыщенный идиот, к которому, почему-то нужно было проявлять уважение, именуя «пэром». Это жалкое надоедливое насекомое, которое все называли «сударыня Энн». Её нелепый вопрос. Сами их имена показались настолько незначительными, что их не стоило даже запоминать. Они значили меньше воздуха, который их переносит.
Ему показалось, что все это, с самого начала, было каким-то сумасшедшим сном. Очередным кошмаром. Что сейчас он проснется на койке лазарета, совершенно разбитым. Или в гуще боя, отойдя от удара по голове. Ему показалось, что его засасывает что-то, вытягивает из этой сводящей его с ума реальности. Все вокруг стало каким-то далеким. Слова окружающих стали глухими и плоскими, он престал улавливать их смысл. Он смотрел на сестру, её рот двигался медленно. Она показалась ему и бесконечно далекой и совершенно рядом, одновременно. Словно он смотрел на нее через увеличительное стекло. Она что то говорила. Он не слышал слов.
«Что я здесь делаю?» – мир вокруг него зашатался. По коже пробежала рябь: стена позади сестры затряслась. Ему показалось, что она покрылась крупной кладкой, посерела, и выросла высоко вверх, упираясь в абсолютно черное небо. Ее сотрясали крупные спазмы. Ему показалось, что он смотрит на себя со стороны. Этот другой «он», ненавидел её. Мельхиот видел его ненависть. Она была яркая как солнце. «Он» ненавидел её страшной, дикой, необузданной ненавистью. Воля этого, дугого «его», ударила в стену. Огромные блоки разлетелись как игрушеные. Посередине стены образовался провал, крупные камни падали посреди комнаты и пропадали вникуда. Вникуда провалился и «другой». Это «никуда», вдруг превратилось в землю. Обычную, покрытую травой землю. На ней валялись трупы. Свежие, теплые, только что «рожденные» трупы. Мельхиот искал среди них «себя» взглядом. Камни падали на них, прятали от его глаз. Брешь открывала абсолютну черноту. Он был уверен, что там нету совершенно ничего, так же сильно как и то, что эта абсолютная пустота смотрела на него. Она нашла его прямо здесь. Прямо в… – «Меня не должно быть здесь».
Стену позади сестры сотрясали все более сильные судороги. Она, вдруг показалась ему такой маленькой рядом с этой брешью, рядом с тем совершенным «ничто», которое из нее «смотрело». Сестра? – «Что она делает на поле боя?»
Рот Кларин затрясся вместе со стеной. Он вдруг понял, что это она смеется. Беззвучно, совершенно беззвучно. Только гул от падающих камней проникал в него, обволакивал. Он почувствовал пульсацию стены. Затрясся вместе с миром, вместе с сестрой, вместе со всеми остальными. Он вдруг понял, что он тоже смеется.
«Еще не сейчас».
Роланд смотрел на сына изумленно и испуганно. Было заметно, что он старается скрыть свои чувства, но у него это плохо получалось. Леди София побелела от этого смеха как полотно. Энн явно с усилием сдерживала гнев. От её жалких потугов Мельхиоту снова захотелось смеяться.
– Так вы ответите нам?
Он с трудом вспомнил её вопрос. Буд то он был задан вчера.
– Рыцарский нобиль? Примерно такой же, как у Деммера, стать маршалом.
– Почему же? Вы кажетесь таким опытным воином.
– Потому что я не собираюсь принимать лейтенантское звание. Потому что я увольняюсь из гвардии.
Он встал, собирая изумленные взгляды, и молча вышел из за стола. Мир качался вокруг него. Он чувствовал себя пьяным. И счастливым.
Весь следующий день, мать была сухой, вежливой и равнодушной. Сестра снова куда-то запропастилась. Отец избегал его. Один раз он прошел мимо сидящего у окна Роланда. Без всякой цели – просто что бы пройти рядом. Тот сделал вид, что его нет. Он смотрел в окно уставшим, смертельно уставшим взглядом. Мельхиоту было больно видеть его таким. И эта боль была такой же отравленной. Но что он мог сделать? – «По другому не могло и быть».
Весь день он просидел у себя в комнате. К вечеру дверь грубо распахнулась. И громко хлопнулась обратно.
– Я хочу с тобой поговорить о вчерашнем. – Кларин вошла очень уверенной, готовой к бою. Такой он не редко видел её раньше.
– Ты хоть сам понимаешь что ты творишь? Тебе наплевать на себя, я это знаю. Но подумай хотя бы о родителях.
Он продолжал лежать, апатично глядя в потолок.
– Я сказал как будет. Мне нечего добавить.
– Как будет? – изумленно усмехнулась Кларин. – Как будет? И как же это будет? Каким ты видишь выход из всего этого?
Перед его взором снова предстала брешь в стене. Чернота за ней. Действительно, что это за выход?
«Куда же я качусь? Что я теперь буду делать?» – на мгновение, почти испуганно подумал он. Словно отходящий от наркоза раненный, завидев на месте рук забинтованные обрубки.
– Это будет конец, ты понимаешь?
«Это уже конец.»
– Ты все испортишь окончательно. Ты отнял последнюю надежду у родителей. Зачем? Чего ради? Своей воспаленной гордости? Сказать тебе, куда её засунуть? Неужели, ты умеешь только разрушать? Тебе обязательно нужно было уничтожить этот маленький отцовский рай? Посмотри на меня!
Взгляд Мельхиота переметнулся на сестру.
– Он заслужил это. Заслужил, как никто другой. Слышишь? Не смей это у него отнимать. Я уже не надеюсь, что ты исправишься. Ты всегда был таким… скотом! – не выдержала Кларин, её губы дрожали. – Но, по крайней мере, постарайся просто жить среди людей. У тебя нет необходимости снова бежать на передовую и размахивать своей проклятой железкой. Все! Все кончилось. Здесь нет врагов, Мельхиот.
– Враги есть всегда.
Она закусила губу в ярости.
– Ты сходишь с ума, брат.
– Ты права, я всегда был таким.
– Не смей разрушать их надежду, я тебя заклинаю. Смири свою гордость. Пусть она станет твоим врагом. Победи её, так же, как побеждал всех остальных.
– Если бы все было так просто, Кларин.
– Слабак! – вскричала она.
«Слабак!» – звенело в его голове. «Слабак! Слабак!»
Кларин открыла занавески. От этого резкого движения он услышал как бьется стекло. Медленно, бесконечно медленно.
В открытое окно пробежал свет. И отвоевал у тьмы себе место, не добежав до лица Мельхиота.
Это всего лишь сон. Это не правда. Это не я.
Ему захотелось кричать. Орать, выть. Реветь, как животное. Он хотел, что бы его рев стал волной. Что бы волна стала приливом. Что бы прилив прокатился над землей. Что бы он сметал все на своем пути. Что бы тогда, ему захотелось смеяться…
«Еще не сейчас».
– Да ты же на взводе. Ты же едва сдерживаешься. Я только сейчас это почувствовала. – пораженно сказала она, глядя в его бесцветные глаза.
– Неужели, тебе нравится так жить, Мельхиот? Неужели, этот монстр, все что осталось от моего брата?
– Это все, что им когда то было.
Она испуганно отступила. Он чувствовал её страх. Он видел в её глазах лицо Гордона, кусками мяса свисающее с черепа.
– Я не верю. Я…
– Твой муженек транжирит деньги родителей?
– Что? – она совершенно растерялась.
– Ты берешь у них деньги каждый месяц. Те деньги, которые я зарабатываю, размахивая этой проклятой железкой. Твой муж их пропивает?
– Как ты… Нет! – возмущенно, вскричала она, окончательно сбитая с толку. На её глаза навернулись слезы. Слезы сильной, уверенной в себе женщины.
– Он проигрывается в карты? Да… Я вижу по твоим глазам, что это так.
– Ты не человек. – прошептала она, напуганная почти до обморока.
– Ты сказала, он дворянин? Зачем имеющему средства дворянину жениться на простой дочери виконта?
В этот момент Мельхиот думал, что действительно оказывает ей услугу. Он просто рассказывал то, что сложилось сейчас в его голове, по множеству признаков, в единую картину: дешевый слуга-прусак; нервные, неуверенные жесты отца, когда он говорил про сетру; обилие поклажи, часть которой вскоре исчезла из гостинной; эти пропадания сестры. Никогда он не видел жизнь Кларин так отчетливо, так ясно.
– Любовь! Ты когда нибудь слышал про такое слово?
– Уходи от него, Кларин. Бери сына, и уходи.
Ему эта проблема казалась ему очевидной. Он хотел сказать, что когда его не станет, кто-то должен будет позаботиться о родителях. И не мог. Слова не шли изо рта.
– Что… Ты? Да ты сумашедший! Ты садист, ты чудовище. Что ты знаешь о людях? Об их отношениях? Об их чувствах? Преданность, любовь? Знаешь ты такие слова? Он преодолеет свой недуг! Я помогу ему. Я не брошу отца моего сына.
Он просто смотрел на нее, не понимая, чем еще сможет ей помочь. Что еще может ей сказать?
– По другому не могло и быть, Кларин. Только не для меня.
Она ничего не ответила. Что еще может ему ответить? Выбежала вся в слезах, хлопнув дверью.
Всегда до конца.
Он услышал какой то шорох лежа в, почти полной, темноте своей комнаты. В его голове происходили такие черные думы что, казалось, сама тьма бежит от него. Он просто лежал так, уже который час, не сдвинувшись с места. Он был настолько неподвижен, что со стороны посмотревшему, не удастся угадать, был ли кто в комнате. На огромой кровати, столь же огромного Мельхиота, можно было принять за груду белья.
