Читать книгу: «Мир Маньяка», страница 4

Глава 9. Разговор Ву и Кота в квартире

Гость появился, не звоня в дверь – карта доступа у Кота была. Конечно же, кроме этого электронного гостевого замка дверь имела ещё много секретов, но сейчас, в ожидании друга, все остальные запоры были отключены.

– Всё плохо? – начал он, когда разговор о книгах был закончен.

– На мой взгляд, на столе достаточно всё хорошо. Или чего добавить? Есть осетрина положенной свежести, – ответил его друг.

– Я – про твою встречу.

– Включу-ка я «стенку».

– Лучше не «Флойдов»²³, а… Другую.

Ву подошёл к стойке с музыкальным оборудованием, что-то там пощёлкал, но никакого звука не было слышно. Мало кто знал, что громадные окна были ещё и уникальными акустическими системами, на которых можно было послушать любую музыку, а кроме этого они не давали возможности прослушать, что происходит в квартире. При их работе снять колебания звуков в квартире было невозможно, разве только послушать музыку, которую они воспроизводили. А можно было просто включить генератор звука на частоте, не слышной человеческому уху, но которая гасила все другие колебания стекла. Сейчас он включил именно его – разговаривать этот генератор не мешал.

– Мы не заигрались в шпионов? – спросил Кот.

– За несколько часов моих бесед – извини, что так долго пришлось задержаться в шахматно-карточном доме – у меня профессионально вскрыли машину, степень её защиты тебе известна, поставили микрофончик и «поводок».

– И ты приехал сюда на своей машине? То есть – наше местоположение им известно?

– Конечно, нет. Стоит, скучает родимая в центре. Сюда приехал на такси, вернее – на двух такси. Но окошки всё равно пускай «играют». Теперь – о главном: выкладываю картошечку, остальное уже на столе.

– Коли так, с телефоном как поступил?

– Лежит в сейфе. Не волнуйся, через него не прослушают, да и отключил я его, как только в такси сел, ну – почти сразу.

Кот любил покушать, а стол друга всегда напоминал о празднике…

И о детстве…

– Главная новость – это пристальное внимание после твоего визита, на которое им не жалко ни денег, ни времени. Я правильно понимаю? И отсюда – главный вопрос: что будем делать? То что человек-бабочка выпорхнул из этого приметного жилища, у тебя сомнений не вызывает?

– Абсолютно.

– Доказательства есть? Еда, как всегда, бесподобная. Не пойму: как такой с виду простенький набор блюд вызывает такие ощущения! – Кот с удовольствием смешивал информацию с едой.

– Для суда? Нет! – ответил режиссёр на первую часть вопроса.

– И кто этот художник? Бабочко-производитель, так сказать.

– Вот это пока не понятно. Есть три варианта: отец, сын и они вдвоём. Надо прошерстить этот домик с огородиком вместе.

– Никто не даст. Даже близко не подойдём. С другой стороны – за нераскрытие этого дела постоянно стружку будут снимать, но одно дело – выговор, другое – работы лишиться, если полезть к ним напролом, – нахмурился Кот.

– Тогда поедим душевно и в хорошей компании, а заодно и подумаем о делах наших тяжких.

– Это-то у нас хорошо получается: и душевно поесть, и компания что надо. Но всё же… Что с этими садистами делать будем?

Ещё долго в квартире не смолкали голоса друзей, возникали разные мысли, и…

А на крыше здания, стоящего в 100 метрах от неё, лежал человек в наушниках с приспособлением, похожим на параболическую антенну, и с длинной оптической трубой. Он внимательно вслушивался и всматривался в то, что происходило в квартире…

Глава 10. Как договорились Иван Васильевич с Дмитрием Николаевичем

Иван Васильевич не был маньяком – Иван Васильевич был чиновником средней руки, то есть на «руку получал средне». А приглядывал он за детскими домами, или, как говорилось в их организации – курировал их. И не надо путать с «купировал». Хотя, по большому счёту, последнее более точно описывало его деятельность. «Отрезал» он всё, что только можно было «отрезать».

Первое время он безумно завидовал сослуживцам, курировавших более серьёзные направления – медицину, благоустройство. О дорожных службах он и мечтать не мог: асфальто-укладчики – стоило только чуть уменьшить слой асфальта – «выдавливали на обочину» такие суммы, что и потратить их было трудно. Но коллеги с этим справлялись просто замечательно.

Но, как известно, опыт приходит со временем. Тем более что не только он был недоволен соотношением «ожидания – реальность».

И в один прекрасный для Ивана Васильевича день – во всяком случае он так думал – в его кабинет зашёл человек. Неплохой костюм, аккуратная стрижка, официальная улыбка – в общем ничего предвещавшего чего-то значительного. Так, ещё один посетитель, «проситель» или «предлагатель» – так хозяин кабинета делил приходящих к нему. То есть, либо просить чего-то, либо предлагать что-то, в основном: либо – пустое, либо – слишком опасное, именно за этим приходили к нему.

Но служба обязывала выслушивать их хотя бы иногда, а то ведь – кто его знает? – накатают ещё жалобу, что было совсем ни к чему.

Вот только глаза у этого посетителя…

Было в них что-то эдакое. Непохожее на то, что их владелец будет что-то выпрашивать или предлагать какую-то мелочь.

– Дмитрий Николаевич, директор детского дома, – здесь он явно «соврамши», но Александр Васильевич этого не знал и продолжал слушать. – Для нашего разговора номер его и адрес абсолютно несущественен, – представился посетитель.

– Несколько необычно, но продолжайте.

– Ценя ваше время, я перейду сразу к делу. Объём финансирования детских домов вам известен как никому другому. И оставляет желать лучшего. А ведь дети заслуживают лучшего и большего.

Тут Иван Васильевич напрягся: после таких слов должна была быть предложена какая-то большая афера – надо было взвесить все плюсы и минусы. То есть – возможную прибыль и возможный срок. Хотя нет, срок – это навряд ли: никто не захочет выносить мусор из избы, глядишь, его начнут искать во всей избе.

– Просто безусловно. Для этого мы и трудимся. Только – для детей всё.

В конце последней фразы Иван Васильевича подразумевался вопросительный знак, но тоном он этого не показал.

– Естественно, для них – не считая маленькой комиссии за труды праведные.

– Только если оно того стоит, и не будет недовольных, жизнь так сложна… – фразы Иван Васильевича строил такие безобидные, такие обтекаемые, что даже если какой-нибудь человек из органов стоял рядом и всё понял – и не только понял, но и записал разговор на диктофон – то доказать ничего не смог бы, ведь за финансовые намёки не сажают.

– Есть люди готовые пожертвовать на благое дело, но им бы хотелось кое-что взамен… – расплывчато начал посетитель.

– Откатная благотворительность? Не приветствуется, – после этих слов, как говорилось в старом анекдоте, засмеялся бы даже кот.

Но разговаривающие были серьёзны, а кота в кабинете не было, поэтому диалог продолжался, может, даже чуть более напряжённо.

– Можно и так не сказать, – визави Ивана Васильевича тоже был мастером эзоповского языка, который для чиновников был родным. – Но мне хотелось бы продолжить разговор, понимая, что в принципе – вы согласны.

– В принципе – я за то, чтобы делать добро. Много добра. Для всех людей добро, – слово «всех» он подчеркнул особо.

– Тогда продолжим этот разговор не здесь и не сегодня. Засим – позвольте откланяться, – сказал Дмитрий Николаевич, применив именно эту стародавнюю формулировку на прощанье, поскольку «Честь имею» у него не выходило выговорить. – Я позвоню, – и директор детдома удалился с благостной улыбкой, как будто он не решал здесь свои делишки, а прикасался к святыне.

Впрочем, это было именно так – ведь святыня для него выражалась в количестве денежных единиц. Поэтому – этот кабинет вполне мог стать храмом, где они лежат. Надо только наклониться и подобрать их, а для этого – договориться с его хозяином.

На следующий день телефон действительно оповестил, что Ивана Васильевича хотят и услышать, и увидеть: завтра, в 20–00, в ресторане «Турандот».

Завтра для Ивана Васильевича наступило и в прямом, и в переносном смысле…

Так хотелось другой жизни!

Конечно, в «Турандот» он мог наведаться и без приглашения, но обедать и ужинать в отличном ресторане не являлось пределом его мечтаний. Ведь в жизни столько замечательных вещей, столь недостижимых для чиновника его ранга, пусть он даже работает в госучреждении одного из самых богатых городов мира.

«Яхты, самолёты, дома в удивительных местах, а таких мест он мог назвать с полсотни. Бриллианты и их друзья, а вернее – подруги: молодые красивые и такие соблазнительные!²⁴ И любящие его…», – и подумав, добавил. – «И бриллианты. А он – такой! А они – такие! И всего этого – побольше! Хочу больше!».

Однако что такое в своей епархии он просмотрел?

Вроде всё выдоено, в разумных пределах УК РФ, вернее – в тех пределах, в которых жёсткие меры в виде лишения свободы как бы не грозили совсем. Поэтому принцип – «курочка по зёрнышку клюёт и сыта бывает» – он соблюдал. Только сыт-то он был, а доволен – нет.

При подъезде к ресторану «Турандот» его охватила эйфория, правда, вперемешку с беспокойством. Между этими двумя чувствами шла борьба: первое радовалось новым возможностям, второе не прочь было повернуть по направлению к дому, утверждая, что и так всё хорошо…

В кабинете – ну конечно же, его проводили в кабинет – кроме Дмитрия Николаевича за столом сидел ещё один человек. В хорошем костюме, но довольно свободном, не сковывающим его движения. И с каким-то холодным, можно даже сказать – мёртвым взглядом. Человек не говорил ничего, да и слушал невнимательно. Он смотрел. Да так, что лучше бы он говорил.

Иван Васильевич почему-то понял сразу, что отказаться уже не получится. Отказаться теперь он мог только от своей жизни, и человек с мёртвым взглядом безусловно ему это устроит.

– Перекусим? Чем бог послал, – Дмитрий Николаевич был сама любезность, но вкупе со взглядом незнакомца коктейль получался не очень.

Почему-то вспомнился застенчивый персонаж из любимой книги: «В этот день бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селёдки, украинский борщ с мясом 1-го сорта, курицу с рисом и компот из сушёных яблок…», – «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» – великие произведения, просто настольные книги современного комбинатора.

Остапа Бендера он обожал и жалел – такие способности, которые свелись на нет стараниями авторов!

Странно, но так бывает: он обожал героев И. Ильфа и Е. Петрова – Корейко ему тоже был близок по духу – и ненавидел авторов, которые создали их…

И растоптали своих героев…

То, что он отвлёкся на литературные изыски, говорило лишь о том, что он безумно нервничал, хотя это абсолютно не повлияло на его аппетит. Поэтому им был заказан дегустационный «Модерн сет»²⁵ от Дмитрия Еремеева.

«Сет» от Дмитрия и разговор с Дмитрием. Восхитительно!» – подумал чиновник, невольно улыбаясь такому каламбуру.

Угорь и «Фуа-гра» были восхитительны, с «Том Кха» мог соперничать только разве «Том Ям», а утка «Пи Па» с дыней и трюфелями привела его состояние близко к наркотическому блаженству.²⁶

Маракуйя – или как её именуют европейцы, passion fruit, плод страсти – и манго, наверное, два самых фантастических произведений природы, в части фруктов, во всяком случае Иван Васильевич обожал их и считал именно так. Обожал не только телом, но и душой. На этом обеде именно они – в виде шампань-десерта – ярким фейерверком вкуса поставили точку.

А вот вина Иван Васильевич решил не пить, потому как и без него он полностью дошёл до кондиции, а чрезмерное расслабление на серьёзных переговорах недопустимо, и должно держаться в рамках.

Глаза его посоловели, круглое личико вспотело, а лысина заблестела от жира.

Пока продолжалась трапеза, её прерывали только глубокие вздохи с пожеланиями шеф-повару здравствовать и продолжать готовить так же прелестно, как и сегодня.

Третий сотрапезник, которого ему так и не представили, продолжал молчать и потягивал газировку с соком лайма и солью, что тоже показалось Ивану Васильевичу весьма странным. При таком выборе блюд пить кисло-солёную воду, пусть даже с пузырьками!

Дмитрий Николаевич, как будто заражённый этот молчанием, разговора почти не поддерживал, а в конце трапезы, когда со стола было всё убрано, молча достал из своего портфеля даже не пачку, а объемистую котлету денег. 1 000 портретов самых известных американских президентов.

И как славно, что Иван Васильевич уже ничего не ел, а то – как пить дать! – поперхнулся бы и поперхнулся бы сильно.

– Это вам, – два коротеньких слова, произнесённых почти шёпотом, в голове чиновника прокатились набатом, он даже оглянулся, не стоит ли кто за его спиной, поигрывая наручниками, желая тут же обустроить его в кандалы. Но сзади него по-прежнему была стена, и она была безучастна к откатам. То ли, потому что привыкла – здесь это происходило довольно часто. То ли, потому что была просто стеной.

Вихрь чувств пронёсся у него в голове, от – «наконец-то дождался», до – «что же мне за это будет». Но в короткий миг решил – вне зависимости от опасности просьбы – он готов, впрочем, к этому он был готов всегда.

– Премного благодарен, – сказал он это таким тоном, словно такие суммы ему по три раза на дню приносят, а он выбирает: брать и помогать или не брать и отсылать. – Чем обязан буду?

– Всего лишь помощь в одной бумажке – подписать её, и всё, – ему подвинули папочку и на неё положили стопочку купюр.

Двумя пальчиками, очень осторожно Иван Васильевич вытащил папочку из-под денег.

– Мне нужно только это, – чиновник указал взглядом на папку, а молчаливый как-то подсобрался и напрягся. – Пока – только это. Поработаю. И обязательно… – он посмотрел на холодноглазого. – Обязательно поможем. За остальным… Я пришлю своего человека. Только… Каждый из десяти этих документов упакуйте отдельно в непроницаемую упаковку. Ни для кого не проницаемую…

Надо сказать, что лично он деньги в руки никогда не брал. Для этого существовал водитель, который получал конверт и клал его в замечательно красивую железную коробку с надписью «Рафаэлло», предварительно переложив сами конфеты себе в пакетик – он их просто обожал, а их было столько, что хватало не только ему, но и дочурке с женой. В общем, начальник у него был просто золото!

Затем внутренние края крышечки коробочки он смазывал клеем, закрывал плотненько и клал в сумку с продуктами, поглубже, а когда они приезжали на хозяйскую дачу, относил пакет на кухню.

На кухне домработница разбирала продукты и баночку с конфетами ставила в шкаф, на верхнюю полку. Хозяина она считала хорошим человеком, но не лишённым странностей. Эти коробочки он берёг, как зеницу ока – запрещал открывать и дарить кому-либо, даже если их скапливалось много, при этом, если она брала что-то другое, пусть даже чёрную белужью икру, он смотрел на это сквозь пальцы и никогда не ругал её за это.

Никто на этой планете не знал, что же дальше происходили с баночками, скорее всего – и на других планетах тоже.

А происходило с ними вот что…

Коробочка должна была «вылежаться» неделю-другую, и если не происходило никаких катаклизмов – то есть к нему не приходили с обыском и понятыми – коробочка вскрывалась и проверялась на соответствие подарка. Причём хозяин её производил всё это за зарытой на задвижку дверью и в перчатках, поэтому на коробочках были чьи угодно отпечатки, но только не его. Затем коробочка снова запечатывалась и отправлялась в одно из пяти мест хранения таких «кондитерских изделий».

Иван Васильевич резонно считал, что хранить «все яйца в одной корзине» не стоит. Поэтому некоторые баночки лежали в ячейке банка, некоторые были спрятаны в саду, некоторые лежали под половицей на чердаке, а некоторые были даже закопаны в лесу, одни – близь Ленинградского шоссе, если в «Финку»²⁷ придётся срочно ретироваться, другие – около трассы № 4, если придётся на юг сматываться.

При этой схеме доказать наличие взятки было невозможно. Конечно, водитель мог рассказать, где он брал пакеты, которые отвозил хозяину на дачу. Но мало ли что делал бестолковый водитель, когда его попросили всего лишь купить конфеты…

Может, стоило просить пакеты класть сразу в коробки и отдавать водителю уже запечатанные коробки?

Но тогда о необычной денежной таре станет известно многим, да и водителя придётся поменять. А делать этого не хотелось.

– Всё было очень приятно, но мне пора на службу. И – работать, работать… – важно произнёс чиновник.

Они попрощались, вернее, прощались только двое – Иван Васильевич и Дмитрий Николаевич, третий же – имя которого так и не было названо – продолжал наблюдать за происходящим, как бы говоря этим: «Пока всё идёт хорошо – я не вмешиваюсь, продолжайте так же, ведь моё вмешательство вам точно не понравится…».

Глава 11. Чиновник берёт заказ и теряет портфель. Портфель находит Ву и видит странные документы

«Сто процентов аванса… Это провокация…», – подумал чиновник, садясь в свой «Мерседес».

В том, что завтра он получит десять коробочек «Рафаэлло», он ничуть не сомневался, хотя стимул что-то делать исчез. Но тут вспомнилось лицо с холодными глазами, и мнение насчёт этого вопроса изменилось диаметрально – есть стимул, есть.

Отъехав на несколько кварталов от ресторана, он остановил машину – хотелось посмотреть на столь дорогой документ вне стен рабочего кабинета.

Если коротко, то сей документ гласил:

«Благотворительная организация «The Child in Time» из Санкт-Петербурга, штат Флорида, готова принять в этом американском городе тридцать ребят из разных детских домов Московской области для углублённого изучения английского языка, а так же – возможного продолжения обучения в Америке, а так же – возможного усыновления или удочерения их семьями из этой страны, с соблюдением всех правил и законов в связи с этим. По результатам тестирования, которые провели сотрудники русского филиала «The Child in Time», уже были отобрано тридцать два ребёнка…».

«Точно сказано – уже отобраны… Только у кого?», – мелькнула мысль.

В переводе же с русского от великого комбинатора на русский реальный это звучало так:

«Мы отобрали 32 ребёнка, которые нам понравились по критериям, которые вам знать не обязательно, мы забираем их туда, где они нам нужны, делать с ними мы будем что захотим, и назад они не вернуться никогда, даже если останутся живы, а это – тоже не факт…».

Такой жёсткий перевод Ивану Васильевичу подсказали всё те же 1 000 «президентов»²⁸, которые в таком количестве не предлагались бы, если всё было так, как написано в этом замечательном письме.

И поняв всё это, Иван Васильевич…

Подписал бумагу!

Сердце при этом у него обливалось кровью, ах, да, не обливалось, потому как наличие этого органа у него существовало лишь в физиологическом смысле, хотя и это было под вопросом – вместо него вполне мог стоять калькулятор.

Ведь организмы чиновников ещё хорошо не изучены, и их поведение не всегда понятно, но всегда логично с точки зрения калькулятора и банковской ячейки. Трансформация из обычного человека в чиновника остаётся загадкой для современной науки. Причём – данная трансформация происходит далеко не у всех. Некоторые, заняв чиновничье место – как ни странно! – так и остаются людьми. Правда, процент таких неизвестен в связи со сложностью выявления кто есть кто…

И ещё…

Иван Васильевич всё же был маньяком. Нет, не таким, как в фильмах – со страшным оскалом, сумасшедшим взглядом, получающим удовольствие от убийств – аккуратненький чиновник, одним росчерком пера могущий обречь десятки детей на смерть или даже хуже, он был даже страшнее.

С маньяком, в общеупотребительном смысле этого слова, у него было много общего – желание иметь для себя то или другое удовольствие вне всяких моральных рамок. Вне всяческой зависимости от того, чем расплачивались другие люди за их удовольствия. И неизвестно, кто из них был хуже: убивающий своими руками или убивающий своим пером.

Все бумаги он подписал, и в полном блаженстве предался размышлениям: «На приличный дом где-нибудь в Испании теперь ему хватит. Не дворец – на дворец не хватит, а хотелось бы, ох, как хотелось бы! Так, может, эти бумажки – не последние? Может, будут ещё?», – видимо, в детстве ему книжка о золотой рыбке в руки не попадалась, поэтому о последствиях возрастающих желаний он как-то не думал. – «Яхточку тоже не помешает, к домику-то…».

В бумажках его интересовало только одно: удастся ли выкрутиться и не загреметь в места не столь отдалённые – хотя бумаги были составлены так грамотно, что их криминальную составляющую Иван Васильевич со своим «чиновничьим нюхом» посчитал просто мизерной. Всё остальное его не волновало от слова «совсем». В том числе: какие будут последствия для тех, кто указывался в этих бумажках. Это ведь будет где-то и с кем-то.

В состоянии такого эйфорического настроения он решил побаловать себя бокалом вина, но обязательно – хорошего, от которого стоически отказался на встрече. Пожалуй, «Пушкин» подойдёт для того, чтобы это сделать.

Машину пришлось оставить далеко, однако пройтись в такой день было просто одно удовольствие!

Он шёл и опять размышлял: «Прекрасная погода, прекрасная прогулка… Спешить на службу не буду. Пускай подож…», – докончить свою мысль он не успел – руку Ивана Васильевича что-то сильно дёрнуло, и из неё какая-то неведомая сила буквально вырвала портфель.

Растерянный чиновник только и увидел уносящегося вдаль мотоциклиста со своим портфелем.

– Невиданно! Италия какая-то! – произнёс Иван Васильевич, скорее испугавшись от неожиданности, чем огорчившись.

Конечно, сам портфель был не из дешёвых, но «Hermes Birkin Ginza Tanaka Bag»²⁹ ему по рангу не полагался, а дразнить гусей, то есть своих сослуживцев, он привычки не имел, да и денег таких у него не водилось, поэтому это был всего лишь «Brioni»³⁰. Его, конечно, тоже было жалко, но грядущие перспективы затмевали эту неприятность. В портфеле ничего важного не было, только…

Документы, которые он только что подписал в машине…

Но и это не страшно, подписанный пакет документов он обещал выдать через неделю. Мог бы и сегодня, но его опыт подсказал взять время про запас. И это пригодилось уже сейчас.

Через час после встречи звонить и говорить, что документы потеряны – явно не комильфо, да и такое может натолкнуть другую сторону на некие сомнения. То ли дело дней через шесть сообщить им об этом, да ещё и сославшись на тупых исполнителей, которые при проходе бумаг через инстанции затеряли их где-то. Да и немного задержать подписание документов – это просто хороший тон чиновничьих правил!

Поэтому – бокал вина не отменяется.

И бодрым шагом, полный приятных предчувствий он зашагал к ресторану, который почему-то назывался кафе.

* * *

Мотоворишки, радостно смеясь, на какое-то время расслабились: то ли предчувствие денег – всё же портфели «Brioni» даже в Москве, в этом Понто-граде, на земле не валяются и даже пустые считаются хорошей добычей – то ли из-за опасности быть пойманными, но скорость на повороте они не рассчитали и, выезжая на Тверскую, понеслись прямо в бок серебристому красавцу «Ягуару».

Выхода у них было два…

Первый – въехать в дорогой коллекционный автомобиль со всеми вытекающими: оплата ремонта, и это в лучшем случае – без оплаты протезирования челюстей, рук и ног после встречи с охраной хозяина авто. Хотя, если милиция их задержит – нечасто голодранцы на мотоцикле имеют портфели «Brioni» – затем «обезьянник», срок и опять-таки протезирование, только теперь после встречи с охранниками хозяина портфеля.

Второй – положить мотоцикл на бок, постараться не переломать ноги и въехать его колёсами в колёса машины. При этом ущерб машине может быть минимальным.

Следуя второму варианту, мотоцикл лёг на асфальт боком и со страшным скрежетом понёсся по нему. Удар был ощутимый, но действительно пришёлся в колесо авто, которое продолжило ехать, оставив горе-воров позади, что дало им время встать, запрыгнуть на мотоцикл и, лавируя среди машин, исчезнуть вдали.

«Ягуар» остановился и из него вышел…

Ву.

Осмотрев машину и не найдя особых повреждений, он уже, было, собрался продолжить свой путь, как увидел на обочине портфель. Ребята так спешили унести ноги, что впопыхах забыли его. Да оно и понятно – было не до него.

Он взял портфель – странная вещица для обочины, даже для этой улицы.

Он посмотрел вокруг – никого, кто бы мог швыряться на Тверской такими вещами.

Разве что бомбочка там…

Машинка нужная проезжает мимо, кнопочку нажал и…

Бух – и ни машинки, ни того, кто ехал в машинке.

Но помещать её в столь приметную вещицу было неразумно – ей бы тут же «приделали ноги», и взорвалась бомбочка где-нибудь в подворотне.

И Ву взял «потеряшку».

Пробежав взглядом содержимое портфеля – вдруг найдётся, какая информация о хозяине? – его взгляд остановился на одном документе…

Слова: «дети», «детдом», «Санкт-Петербург», «Америка»…

Детей у него не было – как, впрочем, и жены, во всяком случае пока – но детвору он обожал, умел найти с ними общий язык, и это был не только опыт общения с детьми-актёрами на съёмочной площадке.

Именно поэтому он повнимательней прочитал первую страницу весьма странной бумаги.

Она почему-то заинтересовала его: там для детей-сирот описывались условия как в сказке, но направлялся документ вовсе не в сказочную организацию.

– Может, найти это самого Клюквина И. В. – подумал вслух Ву. – Вернуть его утерянную собственность, а в награду попросить объяснить этот документ, может, сказки действительно сбываются.

Но сначала внимательно прочитать его полностью. И лучше это сделать, сидя за столом, и желательно, чтобы на столе было что-нибудь съестное – Ву сильно проголодался и хотел сочетать полезное с полезным. Для этого кафе «Пушкин» вполне подходило, благо, оно было недалеко.

А всего в метрах ста от происшествия шагал Иван Васильевич. Шум аварии он слышал, но был не любопытен в таких ситуациях, поэтому уже свернул к «Пушкину», которое кафе.

Перефразируя знаменитую фразу об Аннушке и её масле³¹ можно было сказать:

– Ву уже поднял портфель и не только поднял, но уже и посмотрел, что там внутри, и забрал его с собой.

Насколько по-другому сложилась бы жизнь Ивана Васильевича, будь он человеком в меру любопытствующим, а посему, кроме аварии, рассмотрел бы он свой злосчастный портфель и забрал бы его.

И остался бы незнаком с человеком, вышедшим из «Ягуара», который в дальнейшем…

Впрочем, ведь это будет только в дальнейшем…