Читать книгу: «Бессмертие надо заслужить!», страница 4

Но вдаваться в объяснения значило бы – выдать себя с головой.

Уже по возвращению, прежде чем расстаться, Нина внезапно вспомнила о Выготском: интересно, где он, что с ним, как поживает? Я ответил: понятия не имею и никогда не интересовался.

– Ну ладно, – вздохнула она. – Если вдруг увидишь – передавай привет…

Никогда бы не подумал, что такой случай представится.

4.

Предлогом для встречи двух давних неприятелей стал 100-летний юбилей Выготского-старшего-старшего. Дедушку-лингвиста чествовали в Институте ментального языкознания (он занимает с десяток этажей в одном из небоскрёбов на северо-западе). Моё имя внесли в число приглашённых – с правом допуска на банкет, и по пути для придания себе уверенности я твердил, что за мной – вся мощь Системы. И всё же продолжал нервничать.

Во мне боролись любопытство и беспокойство. Последнее пока побеждало: причины для этого, по рассмотрению, имелись веские.

Во-первых, публика ожидалась самая представительная: сколько в ней окажется зелёных? А что если я стану единственным представителем своего статуса – по крайней мере, на банкете? Как я там буду смотреться в своей зелёной рубашке (обязательной для официальных приёмов)? От такого предположения, хотя оно по сути ничего не решало, становилось как-то неуютно. Мой опыт общения с людьми, стоящими на социальной лестнице сильно выше, не назовёшь богатым: единственный человек голубого статуса, с которым я общаюсь более-менее регулярно, это – МВ. Но наше общение не назовёшь ни светским, ни равноправным. И одно дело лебезить только перед МВ, другое – перед целой толпой ему подобных и тех, кто ещё выше.

Во-вторых и в-главных: за минувшие годы между мной и Иваном – примерно равными людьми – разверзлась социальная пропасть. Он достиг синего статуса – это обстоятельство меня прямо-таки добивало. Пусть это случилось совсем недавно, и всё же: я бы ещё понял – голубого. Тут были все предпосылки – от родственных связей до личных способностей. Но синего!.. За какие-такие заслуги? Об этом Система информации не предоставила. И как, скажите на милость, я должен вести интеллектуально-ментальный поединок с синим?.. Что если я, несмотря на всю поддержку СМК, завалю миссию? С чего вдруг Иван станет мне рассказывать о том, что является в нём загадкой для самой Системы?..

Должно быть, от проступавшей неуверенности мне вдруг вспомнился собственный дед. Он не дожил всего месяц до 90-летия, а так мечтал дотянуть хотя бы до 95-ти! В своё время ему не удалось выучиться на полноценного врача, зато с юности он стал принимать участие в медицинских экспериментах и к зрелым годам уже неизменно занимал положение старшего в группе добровольцев. Вероятно, из-за столь беззаветной преданности науке после 87-и его и сразила редчайшая болезнь – кара мозга, когда нейроны по непонятным причинам становятся диэлектриками, отказываясь обмениваться импульсами. Тем не менее, с гордостью хочу подчеркнуть: мой дед был в числе первых, кому успешно имплантировали видеокамеры. Не надо специально объяснять, насколько это улучшило качество ментальных копий – записи нейронной карты стали дополняться видеорядом объективной реальности.

На своей ментальной копии старик был просто помешан: не позволял себе запутанных мыслей и переживаний, а, когда такие почему-либо случались, делал специальные разъяснения Системе ментальных коммуникаций. Он трезво оценивал свои силы и прекрасно понимал, что статуса бессмертных ему не достичь. Но дед истово верил в Науку, верил в Систему, и не сомневался, что когда-нибудь человечество научится гармонично соединять клон с ментальной копией (биоматериала для воссоздания клона он, разумеется, заготовил с запасом), и тогда его оживят в новом качестве. Но вот причуда: оставив на редкость ясную ментальную копию, дед в своём завещании запретил её просмотр, и только для нас, своей семьи, сделал небольшое исключение, разрешив доступ к двум непорочным периодам. Теперь в день его рождения мы на семейном мероприятии переживаем день-два из детства деда (до 7 лет), а в день смерти – что-нибудь из пожилого периода (после 70). Самое интересное ждёт своего часа, который – даже учитывая все заслуги деда перед наукой – возможно, никогда не наступит. Что ни говори, а до наступления полной справедливости – ещё очень далеко…

…Хотя я прибыл заблаговременно, в фойе перед конференц-залом уже было полно народу. Зелёных оказалось не так уж и мало. Были и жёлтые, и, к моему удивлению, несколько оранжевых. Из общего гомона прилетело, что ожидается прибытие бессмертных. Это наводило на предположение, что собравшимся предстоит стать свидетелями исторического события.

Между прочим, в числе фиолетовых было названо имя ЗТ. В другое время я непременно воспользовался бы случаем, чтобы подойти и засвидетельствовать ему личное почтение. Возможно, даже удалось бы прикоснуться к великому человеку – это, наверняка, принесло бы мне удачу. ЗТ – достигший бессмертия выходец из зелёного статуса, наша гордость и легенда. Это он научил человечество определять генотип по лицу: каждый, кому всё ещё интересно находить в толпе близкородственных людей, обязан отправить немного благодарности ЗТ. А начинал с очевидного пустяка, который другим почему-то не пришёл в голову: выделил из Всемирной базы лиц историческую часть и предложил любому желающему поискать «себя» в различных минувших эпохах. Неожиданно эта забава стала необычайно популярна среди жёлтых и оранжевых, и многим из них принесла утешение: они восприняли её, как новую редакцию реинкарнации. Некоторые зубоскалы прозвали программу ЗТ «бессмертием для бедных», однако и они не смогли отрицать её гуманистическую пользу…

Наконец, всех пригласили на торжество. Юбиляр появился на сцене почти сразу после того, как публика расселась по местам. Он выглядел чуть старше моего отца («Прости, папа, я знаю – это всё работа. Тебе нужно меньше работать и более качественно релаксировать!»). Зал взорвался аплодисментами. Затем выступали разные почтенные люди – они рассказывали, какими реальными достижениями наполнено славное имя Выготского-старшего-старшего (разработка дешифратора внутренней речи, продуктивная работа по смысловой дешифровке внутренних иносказаний, от иронии и сарказма до метафор и гипербол, и многое, многое, многое…). Юбиляр не преминул пригласить на сцену сына (по-прежнему, голубой статус) и внука (да, да: синий), похвастав достижениями каждого из них. Сын оказался главным помощником юбиляра (за двадцать лет, что я его не видел, он постарел от упорных трудов года этак на четыре). Внук поначалу сотрудничал с отцом и дедом, а затем выбрал самостоятельную стезю отважного исследователя оранжевых и (в основном) красных – изменения в их языке в сравнении с нашим, а также их хозяйственные и культурные практики. Что меня больно кольнуло: Иван выглядел младше тридцати. Обо мне (как бы я себе не льстил) такого не скажешь.

Кульминацией стало восшествие на сцену фиолетовых – члена Президиума Всемирного Совета Бессмертных, представителя в Совете от России, ЗТ и ещё нескольких. Представитель зачитал решение Совета: за бессмертные научные заслуги Выготский-старший-старший отныне причислен к высшему статусу, и член Президиума облачил юбиляра в фиолетовую мантию. Овация не смолкала чуть не полчаса. Было ясно: на наших глазах состоялась главная новость ближайших недель. Когда все немного успокоились, последовало приглашение: званных на банкет – к одному выходу, не званных – к другому.

Я поспешил к званным и вдруг («Он что – выходы перепутал?») увидел, как Иван поспешно покидает зал через двери для не званных. Ловко маневрируя в толпе, я догнал его и ухватил за локоть:

– Привет! Сколько лет, сколько зим!..

– Простите, – он недоумённо посмотрел на меня. – Мы знакомы?

– То есть как? – я растерялся. – Мы вместе играли в театральной студии – двадцать лет назад.

– А-а, вы хотите сказать: мы были знакомы? Но сейчас-то…

– Но как же? Мы с тобой даже…

– Понимаете, я не отрицаю: всё возможно. Но адаптация к изменениям в мире требует от дисциплинированного ума вовремя избавляться от ненужных воспоминаний. Еще раз простите.

Он повернулся ко мне спиной, и я запаниковал: что теперь делать?.. Такого варианта мы с МВ и близко не рассматривали! Миссия провалилась, даже толком не начавшись. Что теперь делать?!

В ушах прозвучало всего одно слово: «Нина». Мне захотелось хлопнуть себя по лбу: так стремительно усомниться в Системе!..

– Тебе привет от Нины, – бросил я вслед.

– Простите: что? – сделав несколько шагов, Иван полу-обернулся.

– Такая девушка с веснушками, – заторопился я. – Ты ещё уносил её со сцены на руках, помнишь? Если нет, то получается, ты её и не любил – только мне помешал. Впрочем, это неважно. Просто, когда мы с ней увиделись, она сказала: увидишь Ивана Выготского – передавай привет! Вот и передаю, – я растерянно развёл руками.

Несколько долгих мгновений Выготский-младший разглядывал моё лицо.

– Очень интересно, – кивнул он. – Спасибо. Ей тоже привет.

И размашистыми шагами двинулся в сторону лифта. Я остался на месте, продолжая верить в Систему. И не зря:

– Так ты с ней переспал? – внезапно Иван снова развернулся. – А как же наш уговор?

Я пожал плечами:

– Это было сто лет назад.

– Там было что-то о сроке давности?

– Нет, но…

Выготский внезапно огляделся по сторонам и кивнул мне, указывая на выход:

– Идём, меня здесь тошнит…

Лифт вознёс нас на самую вершину небоскрёба – к стоянке авиатакси.

– Куда теперь? – спросил я.

– Куда-нибудь на крышу.

– Мы и так на крыше.

– Эта не в счёт… – он оглядел меня с весёлым любопытством. – А почему бы и нет? Полетели на ту, помнишь?

– Ты хочешь драться?! – изумился я.

– Боишься?

– Ещё чего!

…Унылый район стал ещё более унылым – с дня памятной потасовки я ни разу над ним даже не пролетал. Бледно-жёлтая кровля выгорела почти до грязно-белого цвета, и только несколько относительно свежих жёлтых заплаток напоминали об изначальном цвете.

– Двадцать лет спустя преступников потянуло на место преступления, – пошутил я, пройдясь мимо столиков в одну сторону и в другую. – Тут почти ничего не изменилось! Какое убожество! Хорошо хоть столы и стулья протирают! Может, закажем чего-нибудь? Не сидеть же просто так!

– Я уже заказал, – Иван отодвинул один из стульев. – Не будь чистоплюем: нормальная крыша. Я даже хотел её выкупить, но передумал: может, ещё кому-нибудь на ней повезёт?

– Выкупить? Зачем? И о каком ты везении?!

– Судьбоносное место, – коротко сообщил он и, чуть помедлив, пояснил: после нашей драки было сочтено, что у него есть скрытая тяга к экстриму. Поэтому какое-то время спустя ему предложили интереснейшую работу – исследование оранжевых и красных.

– И что интересного в этой работе? – поинтересовался я. – Живи, непонятно где, общайся непонятно с кем…

– Для кого как…

– Нет, правда, что?

Архаика непотопляема, скучающим тоном пояснил Иван, тем и интересна. Чем дальше будут уходить технологии, тем больше в нашей жизни будет и архаики – суеверий, увлечений древними практиками. По-видимому, он и в студию пришёл из-за того, что театр – древнейшее искусство. Тогда это не осознавалось, но теперь, задним числом…

– А-а, – протянул я и хотел было брякнуть: «У тебя это, наверное, от жёлтой мамы», но спохватился: вдруг он рассердится? А потом меня настигло важное соображение. – Послушай, – произнёс я с изумлением, – получается, если бы не наша драка, то ты бы и не занялся красными! Вот не думал, что сыграл такую роль в твоей судьбе!

Мне хотелось, чтобы и он это прочувствовал: нас объединяет гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд!

Косо глянув на меня, Выготский сказал: и правильно. Он тоже никогда не думал, что я сыграл в его судьбе хоть какую-то роль. На моём месте мог быть, кто угодно, и он подрался бы с этим типом.

– На моём месте мог быть только я – это же очевидно!

– Я так не считаю. Тебе объяснить разницу между объективной реальностью и субъективным восприятием?

– Спасибо, обойдусь! И всё ж таки… Ладно, неважно, – я сел за стол напротив него и сменил тон на непринуждённый: – Как поживаешь?

– У меня лето, – кашлянув в кулак, сообщил Иван. – Тёплый вечер. Сижу на нормальной крыше в компании зелёного трепла и жду неплохого вина.

– Да ладно тебе, – произнёс я миролюбиво. – Я же не специально! Её сыну понадобилась операция, не предусмотренная жёлтой страховкой. А я работаю в зелёной клинике – вот она ко мне и обратилась. По-твоему, я должен был ей отказать? Не спорю: Зелёный кодекс так и предписывает. Но что поделать: проявил слабость. И что же: мне следовало сказать ей: «Сначала Иван, а я только после него: мы с ним так договорились»? Или самому податься в жёлтые? Но ведь, если разобраться, всё получилось, как мы планировали с самого начала. Помнишь, мы попросили её выбрать одного из нас? Тогда она не смогла, но годы спустя обратилась ко мне. Это был её отложенный выбор.

– И ты решил переспать с ней, чтобы это ни в коем случае не выглядело, будто твоя помощь продиктована сочувствием?

– Вот видишь: ты и сам всё понимаешь, – только произнеся эти слова, я внезапно сообразил, что, если это понимает Иван, то, конечно, это с самого начала было ясно и Системе. И, если мой рейтинг тогда не пострадал, то потому, что у СМК могли быть на этот счёт свои расчёты. Не исключено, что и МВ тогда уступил не мне, а по рекомендации свыше. Кого я хотел обмануть!.. Или меня спасло стремление к внешним приличиям – то, что внешне моё нарушение не выглядело вопиющим? Может, и так.

Выготский молчал: трудно было сказать, насколько его убедили мои слова.

– Понимаю, – продолжил я, – где-то в глубине подсознанья, у тебя хранилась мысль, что опция первой ночи с Ниной – всё ещё за тобой. Первой по отношению ко мне, конечно, а не вообще. Но мы же с тобой уже не семнадцатилетние придурки, чтобы всерьёз думать, будто судьбы людей могут решаться подбрасыванием туфля!

– Сейчас бы я уложил тебя за полминуты, – вздохнул Иван. – И всё пошло бы по-другому. А, может, и нет: не пошло бы…

– «Уложил»? Я тоже, знаешь ли…

– Сейчас я моложе тебя, но дело даже не в этом. Мне случалось недели проводить среди оранжевых, а среди красных – месяцы и месяцы. Знаешь, что я делал у красных? Рубил дрова, носил воду из колодца, охотился. Сейчас у тебя просто не было бы шансов. Ты хоть знаешь, что такое «дрова» и «колодец»?

Я хотел ответить: врать не буду, в жизни никогда не встречал, но… Но тут, наконец, прибыли вино и сырная тарелка. Приятным девичьим голосом дрон извинился за задержку: заказ – далёкий от типичного, пришлось лететь издалека. Я посмотрел на этикетку бутылки и присвистнул: дорогое винцо!.. «Пино нуар» 2036 года – одно из любимых вин МВ, и даже он позволяет его себе лишь по особым случаям, а мне и вовсе не доводилось пробовать. После нашего заказа его осталось всего 14706 бутылок.