Читать книгу: «Актуальные проблемы государственной политики», страница 26

Есть немало оснований полагать, что в данном случае выйти из оцепенения нам удастся только в эпоху грядущего господства общественной собственности, когда глобальный закон стоимости перестанет быть регулятором производства. Конечно, если бы система централизованного планирования и управления экономикой не была бы столь опрометчиво упразднена, то социалистическая экономика могла бы существовать и далее. Хоть она и не выдерживала бы сравнения с капиталистической экономикой по эффективности и качеству продукции, но могла бы обеспечить сносную жизнь сотням миллионов человек. Тем более что у социалистической экономики оставались немалые резервы для совершенствования.

М.М. Голанский Новые тенденции в мировой

экономике и участь отставших стран

М.М. Голанский доказывал, что идея заменить плановую экономику на рыночную ошибочна, что и самому Западу придется сдвигаться к конвергенции систем а не к поглощению хозяйства постсоветских стран. Он писал: «Вместо требовательной и капризной капиталистической системы хозяйствования понадобится непритязательная и невзыскательная система, основанная на господстве государственной собственности. Только благодаря устойчивости и неприхотливости ведения хозяйства человечеству, по-видимому, удастся преодолеть неблагоприятные последствия экологического кризиса».

А Россия, в свою очередь, должна будет интегрировать в свое хозяйство рыночные институты. Это будет разумная конвергенция. Он писал в 1992 г.: «По-видимому, искать выход из создавшегося положения нам все-таки придется самим, и полагаться мы должны будем не на всесилие и всемогущество рынка, а на самих себя, на наше умение и наш опыт. При этом нам, конечно, не обойтись без использования инструментария рынка. <…> Однако рациональное использование рыночного механизма не будет иметь ничего общего со сдачей экономики целиком и полностью на "милость рынка" и с отказом от собственной активности. В нашем случае рынок должен играть сугубо подсобную роль, в качестве одного из действенных средств реализации плановых заданий».

Как известно, в реформе был выбран радикальный вариант «шоковой терапии» под эгидой МВФ. Это был ошибочный выбор. В январе 1992 г. в Вашингтоне в Комитете по советско-американским отношениям Джеффри Сакс делал доклад о программе, к которой приступали в России. В своем выступлении по этому докладу Д. Гэлбрейт сказал: «На Западе слишком хорошо знают, что такой подход неприемлем. И потому никогда не позволят осуществлять его на практике в своих собственных странах». На это Дж. Сакс ответил: «Шоковая терапия имеет шанс на успех, но лишь в том случае, если Запад предоставит значительную помощь, особенно для стабилизации рубля. К сожалению, Запад едва ли такую помощь мобилизует».

С приходом В.В. Путина была начата программа восстановления государственных институтов – и сразу возникла напряженность в отношениях с США.

Американский политолог, директор Центра изучения России и стран Восточной Европы Аллен С. Линч подробно перечисляет «неудавшиеся попытки России стать полноправным членом западных экономических, политических и оборонительных сообществ». В большой статье 2001 г. Линч отмечает: «В настоящее время российско-западные, и особенно российско-американские, отношения почти полностью утратили ту сентиментальную ауру, которая объединяла обе страны в антикоммунистическом и прореформистском порыве начала 90-х годов»¹⁶.

Экзаменом была война в Ираке. «Вашингтон таймс» писала: «Г-на Путина следует поставить перед жестким выбором… История свидетельствует, что российские лидеры имеют тенденцию лучше всего понимать ясный и недвусмысленный язык. Пора г-ну Бушу-младшему обратиться к г-ну Путину именно на таком языке и сказать: “Хочешь быть союзником Америки – надо себя вести как союзник”».

С того момента США сильно продвинулись в разработке технологии дестабилизации целых регионов, которые пытаются реализовать свои программы развития вне доктрины глобализации под эгидой Запада. Так были организованы «цветные» революции на постсоветском пространстве, затем свержение светских режимов арабских государств, затем «революция» нового поколения на Украине. И эта «революция», и гражданская война в Сирии, и организация террористических структур также нового поколения (ИГИЛ и родственных организаций) стали важной угрозой для России. Тяжелым ударом по России и Украине стал конструктивистский проект создания в населении Украины радикальной антироссийской общности. Кризисные общества постсоветских республик не знают этих технологий, не нашли еще средств защиты и несут тяжелые потери.

Известный в России Джеффри Сакс пишет в связи с обстановкой на Ближнем Востоке: «Больно это признавать, но Запад, особенно США, несет значительную ответственность за создание условий, в которых ИГИЛ расцвел. <…> Общественности, действительно, никогда не рассказывали истинную историю Усамы бен Ладена, Аль-Каиды, или подъем ИГИЛ в Ираке и Сирии…

Ничем не спровоцированная война Америки в Ираке в 2003 г. высвободила демонов… В последние годы США, Франция и Великобритания свергли Муаммара эль Каддафи в Ливии, а США работали с египетскими генералами, которые свергли избранное правительство “братьев мусульман”»¹⁷.

В таких условиях тают шансы войти в «лоно западной цивилизации» или реализовать программу дружественной конвергенции. В идеологическом дискурсе правящей элиты Запада Россия представлена как «враждебный Иной» – стереотипное понятие западной геополитики. На нашей национальной повестке дня снова стал приоритетным вопрос о формате и механизмах отношений и с Западом, и с Востоком.

Мы и сейчас слишком медленно движемся в понимании происходящего и не фиксируем принципиальные для нас теоремы и выводы. То, что Запад нас к себе не впустит, стало очевидно уже к концу 1990-х годов. Но беспристрастной и хладнокровной рефлексии в этом изменении нашей картины мира не было до сих пор. Дискуссии на эту тему принимают форму низкопробного шоу. А ведь можно было структурировать эту проблему и прийти к выводу уже в 1980-е годы.

Часть интеллигенции, которая мыслит в категориях механистической картины мира, считают капитализм просто формацией – простой, как очередное поколение машины, а значит, мы сможем легко установить на нашей почве, если удастся сменить политическую систему и идеологию. На Западе, напротив, свой капитализм считают уникальной культурой и посторонних в нее не пускают.

Есть широкий спектр культур, в которых можно найти структуры капитализма, по-разному вложенные в контексты социальных отношений конкретных культур (пример – модернизация Японии в ХIХ—ХХ вв.). Этот спектр расширяется, возникают «гибридные» системы, в которых переплетаются социальные отношения, присущие разным формациям. В парадигме формационного подхода эти системы с трудом поддавались анализу, реальные уклады назывались «докапиталистическими» или, позже, «некапиталистическими», теперь приходится вводить понятие «постиндустриальные» (или «посткапиталистические»).

В ХХ в., особенно после волны революций в незападных странах и ликвидации колониальной системы, разнообразие форм капитализма и социализма расширилось. Попытка реформаторов «построить капитализм в России», а затем войти в систему «западного капитализма» выглядит утопией из ХIХ в. Сейчас нет никакого смысла создавать конфликты относительно идеологических ярлыков.

Очевидно, что в России не ведется строительство социализма, но она и не претендует, чтобы ее приняли в ЕС или НАТО. Россия строит жизнеустройство, адекватное нашей природе, ресурсам, культуре и отношениям с международной средой. Если придется сказать, что мы строим капитализм, то свой – в чем-то схожий с западным капитализмом, а в чем-то отличный.

Подчиниться одному «полюсу власти» и одной модели мир не желает и не может, даже если бы хотел. Разнообразие – условие существования человечества. Но для этого необходимо выйти за рамки классических универсалистских парадигм, рожденных Просвещением.

Это исторический вызов российской политологии.