Читать книгу: «Актуальные проблемы государственной политики», страница 19

В результате дезинтеграции народа сразу же началась деградация внутренних связей каждой отдельной общности (профессиональной, культурной, возрастной). Совокупность социальных общностей – структурных элементов российского общества – утратила «внешний скелет», которым для нее служил народ (нация). При демонтаже народа была утрачена скрепляющая его система связей «горизонтального товарищества», которые пронизывали все общности – и как часть их «внутреннего скелета», и как каналы их связей с другими общностями.

Дезинтеграция общностей – от народа до конкретных профессиональных сообществ, предопределила глубину и продолжительность кризиса, создала ощущение его неизбывности и безвыходности. Отсюда и слабость государства, и отсутствие политики самого общества – нет для нее дееспособных субъектов.

Контрольные вопросы

Охарактеризуйте общество как систему. Какова структура общества? Назовите функции государства по сохранению и развитию общества. Что представляют собой процессы интеграции и дезинтеграции общества?

Охарактеризуйте кризис советского общества как системы в 1980-е годы и дизентеграцию советского общества в 1990-е. Что происходит при дезинтеграции системообразующих общностей?

Каковы механизмы консолидации социокультурных общностей? Что необходимо предпринять для восстановления целостности общества?

Дополнительная литература

Голенкова З.Т., Игитханян Е.Д. Процессы интеграции и дезинтеграции в социальной структуре российского общества // Социс. 1999. № 9.

Ионин Л.Г. Идентификация и инсценировка (к теории социокультурных изменений) // Социс. 1995. № 4.

Кара-Мурза С.Г. Кризисное обществоведение. Т. 2. М., 2011.

Кармадонов О.А. Социальная стратификация в дискурсивно-символическом аспекте // Социс. 2010. № 6.

Турен А. Социология без общества // Социс. 2004. № 7.

Глава 16 . Постиндустриализм как реальность и как идеология

§ 1. Кризис индустриализма и зарождение постиндустриализма

Новое время (модерн) – это эпоха индустриальной цивилизации, «вторая волна», оттеснившая аграрную цивилизацию и присущие ей мировоззренческие, хозяйственные и политические структуры. Словом «индустриализм» обозначают и цивилизационные признаки этой эпохи, и уклад (экономический и технологический), господствующий в странах, прошедших индустриализацию, и тип общества и быта людей, и разные идеологии, легитимирующие индустриальное общество.

С начала ХХ в. индустриальная цивилизация стала втягиваться в глубокий кризис. Выражением его стала череда революций, не предусмотренных в социальных учениях индустриализма. Затем произошла Первая мировая война, за которой последовал экономический кризис и «припадок» фашизма в индустриальной Европе, приведший к еще более тяжелой мировой войне.

Важно!

Во второй половине ХХ в. кризис индустриализма приобрел черты системного, что побудило философов к интенсивным изысканиям. Была выдвинута идея исчерпания потенциала индустриализма и наступления «третьей волны» цивилизации. Основания кризиса были изначально заложены в мировоззренческую структуру индустриализма: биосфера Земли, развитие которой ограничено условиями планеты, с появлением человека сосуществует с техносферой, развитие которой считалось ничем не ограниченным. Идеи свободы и прогресса приобрели религиозный характер, и мощность техносферы очень быстро достигла критического уровня, при котором техногенная нагрузка на биосферу стала приближаться к пределу возможностей ее регенерации.

Капитализм оказался неадекватен ограничениям – в нем отсутствовал механизм, гармонизирующий обе необходимые для жизни сферы. Это и побудило ставить вопрос о переходе к «постиндустриальному» обществу. В.И. Вернадский предвидел это как неизбежный «переход техносферы в ноосферу». Запад с его «обществом потребления» раньше осознал неизбежность перестройки своего уклада и прежде всего отказался от универсализма Просвещения и демократического идеала ввиду невозможности распространить западный образ жизни на все человечество. Именно там начались дебаты о том, что будет после индустриализма.

Из истории политической науки

В.И. Вернадский (1863—1945)

Российский ученый, мыслитель и естествоиспытатель. Ввел в научный оборот термин «ноосфера».

Основные сочинения: «Биосфера и ноосфера» (1926), «Научная мысль как планетное явление» (1936—1938)

В терминах, обозначавших будущее общество, была приставка пост. Общество ХХI в. называли постбуржуазным, постэкономическим, постмодернистским. Принят был термин «постиндустриальное». В обзоре терминов отмечается: «Общая приставка отдает каким-то осенним чувством увядания, свойственным нашему веку, – ощущением конца. Действительно, ни Белл, ни другие футурологи не смогли дать сколько-нибудь убедительной картины будущего».

Из истории политической науки

Дэниел Белл (1919—2011)

Американский социолог, создатель теории постиндустриального общества.

Основные сочинения: «Конец идеологии: об исчерпании политических идей пятидесятых годов» (1965), «Грядущее индустриальное общество» (1973), «Культурные противоречия капитализма» (1976)

Понятие «постиндустриализм» получило имя и вошло во все языки. Игнорировать его нельзя, даже если бы мы не видели изменений в мировоззрении и образе жизни Запада. А мы их не просто видим, а и чувствуем на себе. Возникла целая сеть организаций, занятых разработкой этого «образа будущего». Пример – Римский клуб, заказывающий системным аналитикам доклады со сценариями развития в среднесрочной перспективе. В 1970 г. Римский клуб заказал группе в Массачусетском технологическом институте провести исследование, «чтобы выявить катастрофические последствия существующих тенденций и стимулировать политические изменения, которые помогли бы их избежать». В 1972 г. вышел доклад Д. Медоуза (США) «Пределы роста». Вывод был таков: «Необходима передислокация промышленности в пределах планеты». Так началась современная глобализация.

Раньше всего постиндустриализм обнаружился в культуре. Следует вспомнить, что интенсивным поискам нового проекта цивилизации предшествовала мощная атака разных вариаций постмодерна – и в виде «Красного мая-1968» в Париже, и в виде вспышки «социалистического идеализма» Пражской весны.

В обоих случаях главным мотивом были вовсе не социальные противоречия индустриализма, а кризис сознания элитарной части городского общества независимо от его экономической формации. Под какими лозунгами разыгрывались эти постмодернистские спектакли, не так важно.

Важно!

Сама постановка вопроса о переходе цивилизации к ее постиндустриальной фазе служит симптомом кризиса западного общества, не сводящегося к кризису технологического и экономического уклада. Речь идет о кризисе мировоззренческой матрицы, на которой было собрано и в течение четырех веков воспроизводилось западное общество.

Этот кризис захватил и Россию – и как индустриальное общество, и потому, что смута последних 25 лет привела страну в состояние деиндустриализации и демодернизации. Этот провал должен быть закрыт форсированной программой восстановления и развития. Нам необходимо понимать состояние и проекты Запада – не для того, чтобы их имитировать, а чтобы разумно и с наименьшими издержками и рисками продолжать модернизацию России, т.е. освоение некоторых технологий и институтов, порождаемых Западом в его развитии.

Никакое общество не развивается без интенсивных обменов элементами культуры с другими обществами и цивилизациями. В становлении постиндустриального общества за 30 лет Запад уже прошел несколько этапов, им уже сформулированы, обсуждены и изучены на опыте общезначимые проблемы. Освоение этого запаса знаний и умений будет для России большим подспорьем.

В России отношение к проблематике постиндустриализма поляризовалось. Есть влиятельная группа политиков, которая транслирует идеи апологетики «третьей волны», которая преобладала на Западе в 1970—1980-е годы. Ей противостоят те, кто учитывают предупреждения западных аналитиков, согласно которым с начала 1990-х годов эволюция нарождающихся структур постиндустриализма пошла явно не по той траектории, которую прогнозировали энтузиасты доктрины нового общества.

§ 2. Постиндустриализм как новая реальность и как идеологический симулякр

Концепцию постиндустриализма Запада нельзя брать в отрыве от всей доктрины глобализации, которая протекает в духе неолиберализма. Из нее исключен тот универсалистский смысл, который был присущ проекту Просвещения, но категорически противоречит замыслу глобализации как Нового мирового порядка. Эта доктрина приобрела конфронтационный характер и вступает в конфликт с интересами и идеалами большинства человечества. Поэтому некоторые авторы в России вообще предлагают считать концепцию постиндустриализма симулякром, выполняющим идеологическую функцию и не имеющим реального содержания.

Но предмет более сложен. Как и в случае индустриализма, надо различать в нем и систему реальных социальных и культурных форм, набирающих силу в жизнеустройстве современного общества во всем мире (и прежде всего на самом Западе), и систему идеологических конструкций, интенсивно используемых в политической практике – как внутри западного общества, так и в программе глобализации.

Те, кто отрицает познавательное значение концепции постиндустриализма, считая ее инструментом пропаганды, обычно ссылаются на то, что вес тех структур, которые считаются порождением этого нового цивилизационного уклада, еще невелик даже на Западе. С этим доводом трудно согласиться – в любой системе значение ее элементов не определяется их весом. Нога у человека в тысячу раз массивнее гипофиза, но вес не служит индикатором их относительной важности. Так же было и с индустриальным обществом в его инкубационном периоде – роль первых паровых машин была ничтожной по сравнению с овцеводством или пиратством. Но ведь именно прецизионные машины предопределили перспективы индустриального уклада.

Да и не так уж мал вес постиндустриальной экономики. Из данных межотраслевого баланса США следует, что за 1987—1998 гг. доля инвестиций в продукцию «новой экономики» увеличилась с 15 до 25% общего объема государственных и частных инвестиций в основной капитал. А доля продукции этой экономики в ВВП выросла с 17% в 1987 г. до 19% в 1998 г. Это большие величины.

И дело не в прибыли, постиндустриальные технологии необходимы нынешнему обществу как условие его существования: например, как условие получения ренты разного рода со всех частей мира, которые отстали в разработке, производстве и продвижении этих технологий, в частности компьютера и Интернета. Да и само промышленное производство претерпело огромные изменения благодаря постиндустриальным технологиям, которые позволили Западу вывезти очень большую часть трудоемких и «грязных» производств в «новые индустриальные страны».

О торговле и финансовой сфере и говорить нечего. Сети супер– и гипермаркетов не могли бы возникнуть без такой мелочи, как сканирование штрихкода, компьютеризированная организация складской работы и др. Современные банк и биржа немыслимы без новых информационных технологий, нравится это нам или нет. Уже в 1999 г. около 40% розничных продаж ценных бумаг осуществлялось через Интернет. Это реальность, которой надо овладевать, если мы не хотим раз за разом терять свои стабилизационные фонды в кризисах, организованных постиндустриальной финансовой мафией.

Важно!

Можно сказать, что апологеты постиндустриализма преувеличивают отличия нового этапа от индустриального периода. Но стоит ли сейчас спорить об этом? Одни преувеличивают, другие их поправляют – это нормальное отношение к новому явлению.

Исторический анализ действительно не позволяет принять утверждение ряда философов «третьей волны», согласно которым «постиндустриальное общество» есть рожденная в ходе кризиса второй половины ХХ в. качественно новая система, преодолевшая ограничения проекта Просвещения. Смена парадигм в науке и технике, являясь в некоторых смыслах разрывом непрерывности (революцией), пока что в главном не изменила мировоззренческой основы западного общества. Из хаоса кризиса новый порядок еще не кристаллизовался.

Техносфера индустриального общества состоит из «системных множеств», в которых современные и наследуемые системы находятся в многообразных связях между собой, и за последние три-четыре десятилетия это состояние не изменилось. Разрыва непрерывности не произошло.

Технический базис и его культурно-исторический контекст быстро меняются, это несомненно. Однако становления нового типа общества и тем более цивилизации еще не произошло, новые типы еще не затвердели, не определились. Значит, понятие «постиндустриализм» определяет, скорее, процесс с целым рядом возможных траекторий. Это процесс, ведущий к фундаментальным сдвигам, к нему надо относиться с уважением и внимательно изучать – без апологетики, но и без консервативных утопий.

Важно, что тип техники постиндустриализма был задан уже первыми шагами научной революции. И дело не в изделиях, а в самой постановке вопросов. «Машиной» была сама наука, сама ее интеллектуальная структура. Хайдеггер заметил в 1951 г.: «Атомная бомба взорвалась, когда Декарт сказал: "Cogito ergo sum"» («Я мыслю, значит, я существую»). В другом месте он писал: «К сущностным явлениям Нового времени относится его наука. Равное по рангу явление – машинная техника. Последнюю было бы неверно истолковывать просто как применение новоевропейского математического естествознания на практике. Сама машинная техника есть такое самостоятельное видоизменение практики, когда практика начинает требовать применения математического естествознания».

Техника Нового времени – не продукт, а вторая ипостась науки. В этом смысле ничего не изменилось. Сказанное Хайдеггером об атомной бомбе справедливо и в отношении компьютера. Человек Возрождения не умел считать, а в Новое время создание счетной машины стало предметом мечтаний и множества усилий. Постиндустриализм лишь усиливает, а не отменяет этой сущности техники Нового времени.

§ 3. Противоречия постиндустриализма

Устарели и методологические установки футурологической литературы 1970-х годов. В ней термин «постиндустриализм» в большой мере выражал формационные черты предвосхищаемого образа Запада, делал акцент на организации производства, социальной структуре общества и производственных отношениях. В этом родство концепции постиндустриализма с неолиберализмом как фундаменталистской доктриной Запада, представляющей историю как смену экономических формаций.

Но если говорим о формационном статусе постиндустриализма, то надо учесть его «пострыночные» тенденции, которые отмечены и в практике неолиберализма, нарушающего рыночные принципы эквивалентного обмена и возрождающего сословные отношения. Это же наблюдается и в постиндустриальном промышленном производстве. Социологи обращают внимание на такое явление, возникшее в 1980-е годы: реальная заработная плата рабочих упала в США на 13%, а соотношение средней заработной платы топ-менеджера и рабочего в американских корпорациях выросло с 30:1 до 500:1. Топ-менеджеры в постиндустриальной системе превратились в особую касту, доходы которой определяются самой принадлежностью к этой касте, а не успехом предприятия.

В 1992 г. типичная крупная компания с доходом 400 млн долл. выплачивала своим менеджерам высшего звена в среднем 1,04 млн долл. в год, а компания, терпящая убытки на ту же сумму в 400 млн долл., платила своим руководителям в среднем 800 тыс. долл. Это возрождение сословных отношений, «кормление» члена господствующей группы.

Неверен и тезис, что постиндустриализм делает более доступным образование и тем самым выравнивает социальные возможности разных слоев. Напротив, идущая в странах Запада реформа в области образования усиливает разделение общества на касты. Президент Международной ассоциацией социологов

А. Турен специально обращал внимание на то, что информационное общество «воплощает собой процесс радикальной дезинституционализации, наиболее очевидной жертвой которого является система образования. Поскольку эта система выполняет функцию социализации через передачу культурного наследия, она сегодня лишена всякого смысла».

Важно!

Таким образом, концепция постиндустриализма вырабатывалась как ответ на кризис западного общества как метрополии мировой капиталистической системы, а в реальности новые социальные формы в сочетании с неолиберальной волной этот кризис усугубляют. Можно сказать, что западное общество пока что ищет способы справиться со сложностью нового этапа технического прогресса.

Надвигающийся кризис с самого начала воспринимался как системный, его нельзя было предотвратить починкой или заменой какой-то одной структуры или технического средства.

А. Турен пишет: «Привыкшие быть в достатке, наши общества пресыщены и раздражительны, озабочены самосохранением и обладанием и, возможно, скатываются к будущему вырождению подобно Восточной Римской империи».

В результате кризисов ХХ в. неолиберальная утопия приобрела мистические черты и пророчит «золотой век», причем не всему человечеству, а его небольшой части – «золотому миллиарду». Более того, этот милленаризм концепции «общества знания» особенно присущ именно американской ветви западного мировоззрения, он унаследован от мироощущения «отцов нации», которые строили в Америке «сияющий город на холме».

В докладе Римского клуба «Первая глобальная революция» (1991) будущее к середине ХХI в. видится в мрачном свете: «Сценарий, вытекающий из современных тенденций развития, не предвещает ничего хорошего… Розовые перспективы стран Севера не являются столь же радужными для стран Юга… Технологические нововведения дают преимущества передовым странам в ущерб тем, которые находятся на более ранней стадии экономического развития».

Таким образом, новая волна технизации, ведущая к образованию в богатых странах постиндустриального уклада, должна повести, по мнению видных философов, к следующим сдвигам в человеческой цивилизации:

к дальнейшей дегуманизации общества;

использованию новой технологии как средства нового витка империализма (вестернизации);

расширению масштабов изъятия ресурсов из бедных стран и абсолютному ухудшению качества жизни их народов;

усилению военной конфронтации между Севером и Югом;

сдвигу политического порядка в богатых странах от технократизма к тоталитаризму.

Важно!

Опыт последних двух десятилетий показал, что социальные потенции постиндустриализма оказались подавлены целями неолиберальной глобализации. В доктрине постиндустриального общества изначально присутствовал зародыш иррационального антигуманизма, но развился он гораздо быстрее, чем созрела атомная бомба в обществе индустриальном.

В 70-е годы ХХ в. иррациональный страх стали вызывать «голодные орды с Юга», которые якобы наступали на цивилизацию, как варвары на Рим. В 1995 г. новый президент Римского клуба Р. Диц-Хохляйтнер заявил, что ситуация стала хуже, чем 20 лет назад, и жители Запада «все более превращаются в некое гетто, которое окружают возмущенные, готовые к бунту орды голодных, неграмотных и безработных… В своей нынешней форме демократия вряд ли пригодна для решения предстоящих задач».

После краха коммунизма «информационное общество», неспособное существовать без врага, на время оказалось в мировоззренческом вакууме. В этот период мы видим небывалый всплеск производства фильмов, в которых на «цивилизацию» наступают самые различные фантастические враги – ящеры, инопланетяне, вампиры, пауки и пр. Схема наступления зла «из-за фронтира» не меняется от фильма к фильму, но в совокупности вся эта культурная продукция отражает потребность общества во враждебном ином.

Можно провести аналогию с той парадигмой, которую выразил роман Уэллса «Война миров». Но разница между двумя случаями существенна. Марсиане Уэллса были явно Иными – могучими, но хорошо обозначенными и в этом смысле понятными. Террористы начала ХХI в., скорее, воспринимаются как Тень, которая нападает на своего хозяина. Она невидима и неразличима, что внушает особый страх. Уэллс внушал оптимизм – марсиане погибли от бактерий, которые были безопасны для людей. Сейчас положение другое – цивилизации угрожают ее же «бактерии», с которыми произошла мутация. Ведь бен Ладен и талибы – создание самих США. А. Турен писал об изменении типов конфликта в постиндустриальном обществе (он называл его «программированным»):

Цитата

В индустриальную эру общая основа называлась справедливостью, будучи связана с возвратом рабочим плодов их труда и индустриализации. В программированном обществе единой основой как протеста, так и контрнаступления является счастье, т.е. всеохватывающее понятие организации социальной жизни, основанной на учете потребностей индивидов и групп в обществе.

Это значит, что арена социальной борьбы в программированном обществе определяется уже не так, как в предшествующих: в аграрных обществах все, очевидно, было связано с землей; в торговых обществах горожанин, житель был главным «актером»; в индустриальном обществе таковым был рабочий. Но в программированном обществе это уже социальный «актер» в любой из многих своих ролей, можно даже сказать – просто живое существо.

Вот почему движения протеста действуют во имя коллективного целого, будь то индивид, рассматриваемый в понятиях его телесной природы и его планов, или же само сообщество. Вместе с тем все различные аспекты, которые придают социальным конфликтам в программированном обществе исключительную жизненность и широкое распространение, являются одновременно и причиной их слабости, поскольку обобщенная природа этих конфликтов в данном случае лишает их общей основы. Пользуясь грубой аналогией, пламя может вспыхнуть в любом вместе, но обществу меньше, чем прежде, угрожает огромный пожар.

А. Турен. От обмена к коммуникации:

рождение программированного общества

Кризис углубился, но стал прозрачнее. За последние десять лет о нем накоплено принципиально новое знание, в значительной мере создан методологический аппарат для систематизации и объяснения главных воздействий постиндустриализма на социальную, культурную и экономическую сторону жизнеустройства.

Это знание совершенно необходимо при разработке программы модернизации, которую предполагается предпринять в России. Имитация социальных форм западного постиндустриального общества, переживающего ряд тяжелых болезней, таит в себе опасные угрозы для России.

Основные выводы

Во второй половине ХХ в. кризис индустриализма приобрел черты системного, что побудило философов к интенсивным изысканиям. Была выдвинута идея исчерпания потенциала индустриализма и наступления «третьей волны» цивилизации. Основания кризиса были изначально заложены в мировоззренческую структуру индустриализма: биосфера Земли, развитие которой ограничено условиями планеты, с появлением человека сосуществует с техносферой, развитие которой считалось ничем не ограниченным. Идеи свободы и прогресса приобрели религиозный характер, и мощность техносферы очень быстро достигла критического уровня, при котором техногенная нагрузка на биосферу стала приближаться к пределу возможностей ее регенерации.

Сама постановка вопроса о переходе цивилизации к ее постиндустриальной фазе служит симптомом кризиса западного общества, не сводящегося к кризису технологического и экономического уклада. Речь идет о кризисе мировоззренческой матрицы, на которой было собрано и в течение четырех веков воспроизводилось западное общество.

Можно сказать, что апологеты постиндустриализма преувеличивают отличия нового этапа от индустриального периода, но стоит ли сейчас спорить об этом. Одни преувеличивают, другие их поправляют – это нормальное отношение к новому явлению.

Концепция постиндустриализма вырабатывалась как ответ на кризис западного общества как метрополии мировой капиталистической системы, а в реальности новые социальные формы в сочетании с неолиберальной волной этот кризис усугубляют. Можно сказать, что западное общество пока что ищет способы справиться со сложностью нового этапа технического прогресса.

Опыт последних двух десятилетий показал, что социальные потенции постиндустриализма оказались подавлены целями неолиберальной глобализации. В доктрине постиндустриального общества изначально присутствовал зародыш иррационального антигуманизма, но развился он гораздо быстрее, чем созрела атомная бомба в обществе индустриальном.

Контрольные вопросы

Почему постиндустриализм рассматривается как проявление мировоззренческого кризиса западного общества?

Каким образом постиндуриализм и постмодерн оказывают влияние на Россию?

Объясните различия между постиндустриализмом как реальным изменением общественных отношений и его проявлениями в качестве идеологического симкуляра. Приведите примеры.

Каковы основные противоречия футурологии постиндустриализма?

Дополнительная литература

Кинг А., Шнайдер Б. Первая глобальная революция. М., 1991.

Новая постиндутриальная волна на Западе: Антология. М, 1990.

Новая технократическая волна на Западе: Антология. М., 1986.

Осипов Г.В., Кара-Мурза С.Г. Общество знания: История модернизации на Западе и в СССР. М., 2012.

Рыклин М. Деконструкция и деструкция. Беседы с философами. М., 2002.