Читать книгу: «Корректор», страница 3
Алекс не знал точно, когда жил Джордано Бруно, но предполагал, что в те же века, и скорее всего раньше.
– Прав?.. И звёзды подобны Солнцу? Синьор Филиппо говорил точно так. И вот ты здесь. Человек из иного мира отражается в моем зеркале, – Обхватив голову руками, она закрыла глаза и мелко потрясла головой. – Боже. Моя головушка не выдержит. Человек из иного мира. И как я сама не догадалась? Возможно, догадалась бы, если бы он говорил только это. Но синьор Филиппо рассказывал так много, и такого, что невозможно принять на веру. Вот, например, он проповедует учение некоего синьора Коперника, умершего полвека назад. Этот синьор считается астрономом, хотя когда-то он получил ученую степень доктора канонического права у нас, в университете Феррары. Затем доктор права стал заниматься астрономией и написал труд, согласно которому не Солнце вращается вокруг Земли, а напротив, Земля вращается вокруг Солнца. – Она сделала паузу с улыбкой снисходительного порицания, затем продолжила. – Вот что бывает, когда доктор права начинает заниматься астрономией. Ну ладно, Коперник. А столь ученый человек, как синьор Филиппо? Мне даже слегка неловко за него. Он на полном серьезе проповедует эту несуразицу. Ты можешь себе представить?
Слушая рассказ и глядя в ее вдохновенное личико, Алекс воспарил к таким небесам, где уже не имело значение устройство мироздания.
– Действительно, – усмехнулся он. – Полнейший бред. Земля плоская, это же очевидно.
– Что?! – ее брови сжали лобик умильными морщинками. – Ваша Земля плоская?
Алекс замер с открытым ртом.
Улыбнувшись после небольшой паузы, она ответила за него:
– Скорее всего, нет. Просто вы об этом еще не знаете. Наша Земля – огромный шар, а Солнце и Луна вращаются вокруг него. Ваша Земля, скорее всего, тоже шар, просто ваша наука отстает от нашей. И ты, – она показала на Алекса пальцем, – синьор Александр, имеешь шанс совершить научное открытие в своем мире.
Прищурив глазки, она хитро спросила:
– Скажи, у вас есть океаны? (Алекс кивнул) Ваши корабли совершают дальние плавания? (Он снова ответил кивком) А корабли исчезают за горизонтом?
– Конечно, исчезают, – решительно ответил Алекс. – И Земля у нас тоже шар. Я пошутил про плоскую Землю. И океаны, и континенты, у нас, такие же, как и у вас, один-в-один.
– Как это здорово. – Она похлопала в ладоши. – А у вас есть Рим? А Феррара?
– …Есть, – помявшись, ответил он.
– А скажи, Александр, – ее глаза сияли неутоленным любопытством. – Во всех мирах Земля одинакова? Хотя… Это же объяснимо. Если Господь создал человека по своему образу и подобию, то и иные миры мог создать по подобию нашего, главного. Ведь так? Как бы я хотела рассказать о тебе синьору Филиппо… О чем ты думаешь, Александр?
А думал он уже о другом.
– Джулия! (она несколько раз моргнула) Ты слышала что-нибудь о Джордано Бруно?
Она снова много и часто заморгала, затем задумалась так, что даже закатила глаза.
– Нет, – ответила она через пару секунд. – Про этого человека я не слышала. А кто он? Хотя… Джордано… Джордано… – она усмехнулась. – Странное совпадение. Я слышала, что много лет назад, когда синьор Филиппо состоял в ордене доминиканцев, его монашеское имя было Джордано. Но он давно снял с себя монашеский обет. Отец Антонио считает это наибольшим его грехом, но теперь он светский человек, ученый и философ.
– Как его фамилия?
– Я не знаю. Для меня он всегда был синьором Филиппо. Давним знакомым папеньки. Он приезжал к нам весной, и должен был остаться, чтобы давать мне уроки философии. Но в первый же день у них с отцом Антонио вспыхнул жаркий спор при мне и папеньке. Кстати, среди прочего, по поводу иных миров и измышлений Коперника. А когда папенька поддержал отца Антонио и выступил против Коперника, Филиппо страшно разгневался и заявил, что покидает нас и едет в Венецию преподавать мнемонику синьору Мончениго, который давно его приглашал к себе. Он заявил, что синьор Мончениго остался единственным приличным человеком в кругу его знакомых. И на другой день убыл в Венецию.
Она резко обернула голову вправо.
– Да, матушка Агнесса! Я здесь. Сейчас. Сейчас же иду… Мне пора, – вздохнула она, повернувшись, и виновато пожала плечиками.
– Откуда родом синьор Филиппо? Напомни…
– Из Ноллы, – сказала она, убегая.
«Нолла, Нолла» – повторял Алекс про себя, включая ноутбук.
Пальцы его дрожали, раскладка клавиатуры не хотела переключаться, а дыхание было, как после стометровки.
Когда раскрылась страница энциклопедии, глаза буквально впились в текст, а сердце молотило в такт каждому прочитанному слову.
Джордано Бруно, урожденный Филиппо Бруно, имел прозвище Ноланец по месту рождения – Нолла близ Неаполя. Умер 17 февраля 1600 года в Риме. Монах-доминиканец, философ-пантеист, автор многочисленных сочинений. Из-за своих трудов и высказываний навлек на себя подозрение в ереси, был вынужден покинуть орден доминиканцев и скитаться по Европе, занимаясь преподаванием различных дисциплин.
Взор Алекса помутился, а дыхание участилось так, что он вскочил. Бесцельно покрутившись, подбежал к ванне, наклонился, открыл кран и подставил затылок под холодную струю.
Вскоре отпустило, и он был в состоянии соображать.
Вне всякого сомнения, синьор Филиппо – это Джордано Бруно. За восемь лет до казни. – Думал он, вытираясь махровым полотенцем. Когда голову пронзила острая боль, Алекс понял, что долго простоял под холодной водой. Зато дышалось легко, и разум был ясен.
И тут же захотелось чая. Горячего свежего чая и чего-нибудь сладкого. Включив чайник, Алекс стал мыть заварник от плесени.
Боль вернулась, едва он задался вопросом: что всё-таки происходит у ванного зеркала? После чего Алекс решил просто принять как данность, что там протекает реальный 1592 год, без выяснения причин, как такое возможно. Во всяком случае, пока.
Честно сказать, стало легче. И от принятого решения, и от выпитого чая, и от застарелого обломка шоколадки «Аленка».
Вернувшись к ноутбуку, он спокойно продолжил чтение.
Через пару минут сердце забилось чаще, когда в тексте встретился Джованни Мончениго, венецианский аристократ, которого Бруно взялся обучать искусству памяти, или мнемонике.
23 мая 1592 года Мончениго направил свой первый донос на Бруно в венецианскую инквизицию. 25 и 26 мая были направлены новые доносы, после чего Бруно был арестован и посажен в тюрьму. А 27 февраля 1593 года, по настоятельному требованию святейшего престола, Бруно был передан римской инквизиции, в чьих тюрьмах он провел 7 лет, закончившихся казнью. Это был последний костер, фактически завершивший эпоху инквизиции.
Откинувшись на стуле, Алекс сцепил ладони на затылке и закрыл глаза.
Сегодня 18 мая. До доноса осталось пять дней… К чему всё это?
Бесцельно, и, как ему казалось бездумно, слоняясь по комнате, он ощущал нарастающую внутреннюю борьбу. Ещё не до конца поверив в реальность пересечения времен, Алекс стал наполняться великой целью, всё больше и больше ощущая потребность спасти Джордано Бруно от ареста и казни. И даже некую безотчетную ответственность за огрехи истории.
Само собой, эта цель ни шла ни в какое сравнение с его любовью. Ради Джулии он бы отказался не только от Бруно, но и от всей истории, и даже науки. С радостью ступил бы на плоскую Землю, или на шар, вокруг которого Солнце прокатывается по заоблачной тверди, небесные столпы подпирают хляби, льющие дождь, а огненная колесница пророка Илии испускает молнии и гром. Алекс с величайшей радостью принял бы всё, лишь бы в том мире и на той Земле встретить реальную Джулию.
Но вместе с тем, желание спасти Бруно от казни крепло, обретая плоть и кровь.
Зачем? Понятия не имею. Да и не моего это ума дело. Уж коли всё это происходит со мной, то я становлюсь исполнителем воли, истекающей из сфер столь высоких, что не могут быть поняты моим разумом.
Зачем? Да хотя бы потому, что никто не должен быть безвинно убит, тем более сожжен заживо. Каждый достоин жить, тем более такой мыслитель, как Бруно. Поэтому я обязан приложить все силы.
С этими думами Алекса настиг сон. Хотя спать оставалось всего-ничего.
* * *
Неделя началась безликим серым фоном.
Куда-то метался взмыленный Женька, принося от шефа замаранные красным чертежи. И понимая, что в большей части косяков теперь повинен именно он, Алекс по мере сил старался их исправлять. Но некоторые возвращались по второму, а теперь уже и по третьему кругу.
Понедельничным вечером, когда Алекс вышагивал взад-вперед у зеркала, подбирая слова, он впервые не заметил Джулии.
– Александр? – ее голосок заставил встрепенуться. – Ты чем-то взволнован?
– Послушай, Джулия. Сколько времени уйдет на доставку письма из вашего замка в Венецию?
– Конный курьер управится за полдня.
– Отлично. Ты можешь написать синьору Филиппо?
Её личико напряглось в удивленном непонимании.
– Синьор Филиппо неженатый мужчина. Для подобного письма мне требуется разрешение папеньки. Я уверена, что он не откажет, но должна объяснить причину. И о чем я, по-твоему, должна написать? Александр? Не говори загадками.
– Синьору Филиппо угрожает опасность.
Коротко вскрикнув на вдохе, она испуганно округлила глаза и прошептала:
– Боже…
– Да, самая настоящая опасность. Через три дня Мончениго напишет на него донос в венецианскую инквизицию. Где обвинит его в ереси, богохульстве и всех смертных грехах.
Лицо Джулии, впившейся тревожным взором, медленно менялось от испуганного к удивленно-снисходительному. Уголки губ дрогнули в едва заметной улыбке.
– Александр, – её глазки игриво сузились. – Ты точно из иного мира, а потому мало что понимаешь в нашем. Синьор Мончениго – приличнейший человек, хоть и находится во власти денег, как все венецианцы. Но какой смысл ему доносить? Если не донес отец Антонио, этот ревностный католик, то с чего донесёт Мончениго, которого волнует лишь прибыль в торговых делах. Повеселил ты меня, Александр из другого мира.
– Это правда, – решительно продолжил он. – Ровно через три дня. А потом еще через два, и через день снова. Всего три доноса. После чего Филиппо арестуют и посадят в тюрьму венецианской инквизиции.
– Ох, Александр, – ее тон был шутливым и поучительным. – Знал бы ты эту инквизицию. Венеция не Рим. Там свои законы. Венецианскому патриарху даже папа не указ. Их тюрьмы давно паутиной заросли. А звон монет услаждает их слух более церковных хоров…
Она осеклась на полуслове, напрягла личико, будто вслушивалась.
– Колокол. Как не вовремя… Вернее, как скоро бежит время. Мне надо идти. Отец Антонио служит мессу во славу и продолжение рода Д’Эсте. – Джулия грустно вздохнула. – Маргарита не может забеременеть, а папенька обрести законного наследника.
– Джулия! – решительно перебил Алекс. – Это очень серьёзно. Насчет синьора Филиппо. Я не шучу.
– Ах, Александр, – в голосе проскочила тень раздражения. – Выбрось эту чушь из головы. Мне пора уходить, и я не успею сказать главного: нам предстоит расставание.
Поймав полыхнувший ужасом взгляд Алекса, она игриво улыбнулась.
– Ненадолго. Всего пару дней. Мы с Маргаритой… ну с мачехой, едем в Верону.
– Вновь рыцарский турнир? – спросил он после затянувшейся паузы. – В чью-то честь?
– Да, – едва слышно ответила она. – Вновь турнир… И теперь в мою…
– О как! У тебя именины?
Некоторое время она смотрела усталым изучающим взглядом, словно раздумывала отвечать или нет.
– Нет. Смотрины. Мачеха подыскала мне очередного жениха.
В миг, когда Алекс превратился в каменную статую, эти слова будто повисли в воздухе. Хотя, судя по зеленоватому оттенку лица, его статуя скорее была из меди.
– Что случилось, Александр? Отчего ты так побледнел?
Её прищуренные глазки и игривый голосок выдавали, что она понимает причину, но причина его бледности ее забавляет, и даже приятна.
– Пока, – сказала она в ответ на его молчание. – Я приду завтра. Но раньше, часа на три-четыре. Если ты будешь здесь, мы успеем поговорить… Да, да! Я бегу! – кому-то прокричала она, удаляясь.
Алекс долго не мог отойти от зеркала. Стоял и бездумно разглядывал свою тупую физиономию. Затем, когда спина и ноги налились свинцом, опустился на пол у края ванны и обхватил колени.
Только теперь он познавал, сколь сильными и болезненными бывают душевные муки.
О том, что он не убедил ее написать Филиппо, Алекс вспомнил лишь через пару часов. И признаться, Джордано Бруно в этот вечер волновал его очень слабо.
Так или иначе, ему удалось взять себя в руки, и, выйдя на кухню, он нарочито громко завел успокаивающий диалог с собой.
– Что я с ума схожу? Так точно крыша поедет. Она там, а я здесь. И вместе нам не быть. Раньше или позже она выйдет замуж в своем мире. Это жизнь. И я не должен этому мешать. Да я и сам женатый человек…
* * *
Утром Алекс появился на работе ни свет, ни заря. Просто потому что проснулся, а дальше, как конь, по наезженной колее. Думал, в такую рань будет первым.
Но нет, оказался вторым. Вернее, третьим, если считать шефа.
Вторым был Женька. Зажав дымящую чашку в левой руке, он с мучительным оскалом елозил мышкой, исправляя деталировку. Увидев Алекса, даже не встал, лишь закивал и плотно сомкнул губы.
– Привет, старик. Как ты удачно пришел. Я забыл сказать, что сегодня последний день сдачи. Возьми себе третий редуктор. Он попроще.
Женька с умоляющим видом протянул пухлую, связанную тесьмой папку. Алекс заметил серые тени под его глазами, и то, как Женька осунулся за эти дни.
А ты думал, руководящая работа – это изюм? – Довольно отметил себе Алекс, развязав папку и вытаскивая чертежи с красными пометками.
После обеда Женька, напоминавший взмыленный вихрь, исчез до конца дня в кабинете шефа, так что Алекс даже не узнал, как проходит сдача. Да и, признаться честно, не слишком хотел знать.
Зато был уверен, что в этот день его не станут искать, а значит, можно пораньше оказаться у заветного зеркала.
* * *
– Джулия…, – выдавил он осипшим голосом. – Я… Я желаю тебе счастья…
Когда она, склоняя голову то вправо, то влево, внимательно разглядывала его лицо, ее глаза и улыбка наполнялись грустью.
– Ты правда в меня влюблен? Похоже, что не обманываешь. Скажи, Александр, а как далек ваш мир? Мы могли бы когда-нибудь встретиться? Так, чтобы не в зеркале…
– Нет, – ответив, Алекс ужаснулся сказанному. – Не знаю, Джулия, но я готов пройти через всё, лишь бы это случилось.
– Скажи, а ты принял бы вызов за меня? Стал бы участвовать в турнире?
– Непременно! Пусть даже погибну в первую минуту.
Вскинув голову, она засмеялась так звонко и естественно, что в глазах показались слёзы.
– Ты смел и красив, Александр. Но глуп, как ребенок. На турнире нельзя погибнуть. Расшибленный локоть синьора Умберто ди Марселино, слетевшего с лошади на миланском турнире, был самым тяжким увечьем, которое мне приходилось видеть. У него отлетел доспех из-за плохой работы кузнеца. Александр, если бы они бились не тупыми деревянными копьями, Италия давно лишилась бы половины мужской знати.
Вытерев порозовевшее личико платком из рукава, она серьезно спросила:
– А как бьются на ваших турнирах? Неужели боевым оружием?
– У нас нет рыцарских турниров.
– Нет турниров? В скучном мире ты живешь, Александр. И сам ты сегодня такой грустный. И пришибленный, будто упал с лошади. Ну, Александр, улыбнись же.
По её жестам, голосу и выражению лица, Алекс понимал, что она пытается увести разговор с темы её смотрин.
– Слушай, Александр, расскажи что-нибудь. Я так много тебе рассказала, но ничего не знаю о тебе и твоем мире. Расскажи о себе.
Просьба, как выстрел, застала врасплох. Алекс перевёл взгляд на свое отражение. Его осунувшийся двойник смотрел глазами дебила.
О себе?.. Что о себе? Что я могу ей рассказать о себе?
Пауза неприлично затянулась. Зависшая на лице Джулии улыбка медленно таяла. Алекс мучительно искал слова, но никак не находил.
– Александр? – она будто пыталась помочь. – Скажи, ты находишься в такой же зале у камина?
– Нет. – Он словно очнулся. – Нет, Джулия. Каждый из нас видит свою обстановку.
– Я так и подозревала… – с сожалением вздохнула она. – Камин и флорентийский подсвечник в ином мире?.. Стало быть, я не могу видеть твоих предметов?
– Нет, Джулия.
– А если ты возьмешь что-нибудь в руку? А? Давай попробуем. Возьми что-нибудь.
Алекс хотел было возразить, но вспомнив крест матушки Бианки, который он отчетливо лицезрел, схватил в руку первое, что подвернулось – тюбик зубной пасты.
В лице Джулии ничего не поменялось. Она пару раз метнула взгляд между его лицом и ладонью.
– Ты что-то взял? Я вижу пустую ладонь.
– Это зубная паста, – растерянно ответил он.
– Что? Зубная что?
– Паста. Флакон с густой субстанцией, которую мы наносим на специальную щеточку, чтобы чистить зубы.
И оголив зубы, он показал рукой движение щетки, вызвав тень брезгливости на лице Джулии.
– Это зачем? У вас такой обряд? Церковный или светский?
– Ну… Мы делаем это несколько раз в день, чтобы зубы не болели.
– У вас культ ублажения тела? Разве это не греховно? Господь посылает нам боль как испытание и напоминание. Отец Антонио говорит, что, ублажая бренное тело, мы калечим бессмертную душу и отдаляемся от Господа. А что говорят ваши священники?
– Наши… – Алекс запнулся. – Наши не столь строги.
– Ладно, – по её тону стало понятно, что разговор о зубах ей не совсем приятен. – А скажи, Александр, если ты отпустишь флакон, как он упадёт? Прямо вниз, или как-то наискось, или вбок? Как это происходит в вашем мире?
– Чего? – тупо пробубнил Алекс, не поняв странного вопроса. Его всё больше распекала горечь из-за её смотрин.
Джулия смутилась его непониманием.
– Например, Александр… – она пыталась пояснить вопрос, и задумалась, побегав глазами. – Скажи, у вас есть сады?
– Да.
– А яблоки у вас растут?
– Ну растут…
– Прекрасно. А теперь смотри. Допустим, ты проходишь под деревом, а с ветки над твоей головой срывается яблоко. Что будет дальше?
– Оно треснет мне по башке, – с нескрываемым раздражением ответил он.
– Значит, у вас есть тяготение… – Джулия задумалась с каким-то странным затаенным интересом.
В этот момент Алекс взорвался.
– Послушай, Джулия. Не надо издеваться надо мной. Сначала ты заявила, что едешь к жениху, а теперь рассуждаешь о каких-то падающих предметах. Да наплевать мне на все предметы! Падающие, лежащие и плывущие. Поезжай к жениху и будь с ним счастлива.
Алекса переполняла злость.
– Ой! – Она дернула головой в сторону, затем обратно. – Всё, мне пора. Прости. И да, можешь быть покоен, я не сброшу платка этому напыщенному индюку Артьюччо Каррарези. Он мне не жених и никогда им не будет. Потерпи пару дней, мой рыцарь Александр.
Она склонила голову, мило улыбнулась и, поцеловав свою ладошку, приложила ее к зеркалу, затем с задорным смешком выскочила из залы.
Шок и облегчение одновременно.
Пусть он не убедил Джулию написать синьору Филиппо, но это сейчас занимало Алекса меньше, чем некий напыщенный индюк Артьюччо Каррарези.
Надо же иметь такое мерзкое имя. Да и фамилия не лучше. И хрен его знает, что может произойти на этом гребаном турнире. А вдруг мачеха вынудит ее скинуть этот платок.
Так думал Алекс, отмеряя шаги по квартире, и понимая, что кроме индюка Каррарези его подспудно терзает какая-то не родившаяся мысль.
Тяготение! – вдруг полыхнуло в его мозгу.
Она сказала про тяготение. А еще яблоко… Так это наверняка яблоко Ньютона. Знаменитое яблоко Ньютона и закон всемирного тяготения звучат как должное тогда, когда сам Ньютон еще не родился.
Алекс знал, что Ньютон жил в середине семнадцатого века, но, чтобы точно сопоставить даты, бросился к ноутбуку.
Исаак Ньютон, родился 25 декабря 1642 года…
– Шестьсот сорок второго! – заорал он, вскакивая со стула и стал кружить по комнате, размахивая руками, дабы не сбиться с мысли, которой у него в этот момент не было. Были лишь чувства, вернее ощущения. Очень сильные, и столь же непонятные. Хорошие или плохие, он не понимал, сейчас это было одно и то же. Главное, что мозг, интуитивно узрел какой-то свет в тоннеле вопросов и проблем.
Ньютон не родился, а она говорит о его яблоке и законе всемирного тяготения… Ну ни фига себе! Так, успокоился. Успокоился.
Заставив себя остановиться, Алекс побрёл на кухню, просто за тем, что надо чем-то занять свои руки. Руки налили воды и включили чайник. Под его урчание и потрескивание он подсел за стол.
Так. Явная нестыковка. Причем первая крупная нестыковка в происходящем. Что это значит? А значит лишь одно. Ньютон и его яблоко живут в моем мозгу со школьной парты. Стало быть, происходящее все-таки является игрой моего мозга. Так?.. Стоп, стоп, стоп! Тогда Джулия всё-таки не реальна?
Вздрогнув от щелчка чайника, Алекс покрылся испариной.
Не реальна!?.. Возможно и так. Даже выходит, что так.
Поймал себя он уже не в кухне, а бегающим по комнате вдоль компьютерного стола, обхватив ладонями затылок.
Реальна или нет? В чем разница?
Мысли болтались маятником. Он то терял, то вновь обретал Джулию. Пока обессиленный не плюхнулся на диван.
Но, если она в моей голове, тогда она точно моя. Всегда моя. И только моя. – Алекс вталкивал эту мысль, как спасительную пилюлю.
