Читать книгу: «Погляд скрозь гады. Белорусские очерки иностранного консультанта», страница 2
Я начал проходить все положенные процедуры для поступления на учебу в двухгодичный факультет Высшей школы КГБ при СМ СССР – на Большом Кисельном переулке, в здании, построенном на месте разрушенной ювелирной фабрики Фаберже. Совсем рядом, по соседству, кстати говоря, в 30-40-е годы ХХ века вытворяли свои медицинско-палаческие чудеса известный «врач-отравитель» Георгий Моисеевич Майрановский со своими коллегами, токсикологами и бактериологами типа С.М.Муромцева и М.П.Филимонова. Именно там позднее помещалась Центральная военно-врачебная комиссия (ЦВВК) КГБ при СМ СССР.
Итак, моя подготовка к будущей работе в органах государственной безопасности СССР началась со знакомства с ЦВВК – основным «карательным» органом кадровых подразделений КГБ. Почему так? Здесь все элементарно: когда какого-то военнослужащего органов госбезопасности нужно было потихоньку куда-то спровадить подальше от глаз начальства – «кадры» первым делом направляли его на очередное обследование в «цвэк», и дело в шляпе – какое-нибудь «плоскостопие» у имярека там обнаруживалось мгновенно. «Карательная медицина» в КГБ существовала всегда и во все времена, поэтому разведчики, приезжая из-за кордона в отпуск, больше всего опасались обязательного медицинского обследования. Особенно, если они во время пребывания за границей в чем-то провинились или совершили какой-то неблаговидный проступок.
ЦВВК мне запомнился прежде всего своим знаменитым «ленинским креслом» – вместительным кожаным изделием, на котором проводилась проверка на полиграфе. Почему я его запомнил? Да хотя бы потому, что в нем мне пришлось посидеть по самым различным поводам добрый десяток раз и много часов. И я чувствовал себя в нем очень комфортно и уютно ровным счетом аж до того памятного эпизода, когда я чуть было не стал разведчиком-нелегалом.
Весной 1976 года меня вдруг срочно вызывает начальник учебного отделения Э. П. Л., и прямо с середины занятия ведет к начальнику основного факультета полковнику Л. Тот говорит мне примерно следующее: «Сейчас Вы поедете на моей машине в город, там с Вами встретятся и поговорят ответственные работники из Центра. Ничему не удивляйтесь и выполняйте все их указания. Вы у нас ленинский стипендиат и мы с Э.П. уверены, что Вы нас не опозорите». Я, заинтригованный и ничего не понимающий, отвечаю «Есть!», сажусь в машину, стремглав мчусь в Москву и оказываюсь в конечном итоге в знакомых до боли помещениях ЦВВК.
Здесь начинается не менее, чем шестичасовое по длительности представление, центральным эпизодом которого было как раз утомительное сидение в том самом уютном «ленинском кресле». Только программа моего обследования была на сей раз качественно совсем иной: какие вопросы мне только ни задавались, какие тесты только ни проводились, какая реакция моего мозга только ни проверялась – до сих пор вспоминать лестно и для внутреннего самолюбия в чем-то даже приятно. Потом доставили меня обратно – на основной факультет КИ, при этом категорически запретили обмениваться своими впечатлениями с другими слушателями-«курсантами» КИ. Через какое-то время Э. П. Л., слегка таинственно посмеиваясь, спросил меня: «Ну, ты хоть понял, куда тебя сватали? На работу в Управление „С“ ПГУ, в нелегальную разведку. Только ты на медкомиссии что-то там „наколбасил“ по части эмоций, и в результате они остановились на другой подходящей кандидатуре со знанием французского языка. Ничего, что ни делается – все к лучшему. Зато теперь уж точно поедешь в Париж в качестве легального разведчика».
Есть такой бытописатель деятельности советской разведки по фамилии Сергей Жирнов, некий зарубежный антипод отечественного Николая Долгополова. Проживает сей фрукт сейчас во Франции, является политологом и публицистом, представляется бывшим разведчиком-нелегалом, старшим офицером КГБ и СВР, а также убежденным «политэмигрантом из современной России». Ну, я уж не знаю в точности, какой из этого очередного Хлестакова – друга-приятеля внучонка Л.И.Брежнева, сокурсника Владимира Потанина, Бориса Титова, Алексея Митрофанова и Ольги Буториной был этот «заслуженный российский разведчик-нелегал» эпохи Е.М.Примакова. Скорее – это всего лишь обычный сотрудник так называемого «Особого резерва КГБ», каковых во все времена была хренова туча в сводках у слегка перевозбуженных кадровиков. Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что в самый престижный ВУЗ Франции по подготовке кадров госслужащих – Национальную школу администрации (ENA) – даже по каналам студенческого обмена «абы кого» посылать вряд ли станут…
Кое-что полезное для понимания обывателем системы обучения в Краснознаменном институте (Академии СВР) и психологического тестирования будущих нелегалов Жирнов в своей книге «КГБ на «Свободе» повествует более-менее корректно, хотя и с очевидной насмешкой. Я эту упомянутую им в книге толстенную картотеку вопросов-ответов на достаточно щекотливые сексуальные темы до сих пор хорошо помню. Не менее часа карточки раскладывал по разным ящичкам туда-сюда, а по ним потом целый график моей психологической устойчивости в результате нарисовали, сам его позднее с любопытством разглядывал, собственными глазами лицезрел, хотя ничего так и не понял в этой хитрой материи…
Позднее в разговоре с Юрием Ивановичем Дроздовым (светлая ему память), с котором всегда был в очень хороших отношениях, как говорится, «на короткой ноге», даже помогал ему готовить записку в Совет Министров СССР с описанием будущего боевого знамени воинской части – Отдельного учебного центра КГБ СССР (ОУЦ), более известного теперь как «Группа «Вымпел», я рассказал ему об этом эпизоде из своей биографии и спросил, зачем меня тогда столько мытарили и мурыжили (в течение обследования на «детекторе лжи» меня врачи дважды гоняли в туалет). Он сразу же всё вспомнил, рассказал в общих чертах, под какую операцию Управлению «С» тогда срочно понадобился «недоподготовленный кадр из КИ», обрисовал в нескольких словах, какая оперативная легенда поджидала меня и мою жену. И даже прозрачно намекнул, в какой стране мне довелось бы восстанавливать прерванную связь с ценным агентом-документалистом. Вот так я чуть было не стал будущим зарубежным разведчиком-нелегалом с историческими корнями из многочисленных ветвей южного славянства…
Первый этап моего оформления в кадры контрразведки закончился к середине 1970 года, и я уже твердо знал, что мне предстоит учеба в «двухгодичке». Но Родине вдруг срочно потребовались кадры резервистов-офицеров запаса по моей военно-учетной специальности «командир взвода разведки войск радиационной, химической и бактериологической защиты», и меня стали регулярно гонять в райвоенкомат с очень прозрачной перспективой призыва на военную службу – кажется, на год. Я, согласно полученным инструкциям, тут же звоню «дяде Саше», обрисовываю ему ситуацию и спрашиваю, как мне действовать. Он сказал, что посоветуется с начальством. Начальство, по-видимому, «отмазывать» меня от военной службы по призыву не захотело, хотя могло бы это сделать играючи, но решило, по-видимому, что за этот год «подызучит» меня дополнительно через возможности «трешки» (3-го ГУ). «Дядя Саша» мне все это добросовестно передал и «успокоительно» сказал: «Служи, воин, КГБ от тебя никуда не убежит».
Однако на меня тогда уже серьезно нацелился и отдел спортивной и оборонно-массовой работы МГК ВЛКСМ, который тоже стал регулярно приглашать на собеседования с различным комсомольским и партийным начальством. В конечном итоге в МГК ВЛКСМ мне сказали следующее: «Берем тебя на работу инструктором горкома по ставке „лагерного организатора“ (это была так называемая финансовая „привлеченка“), с отделом административных органов МГК КПСС вопрос согласован. Только ты уж у себя в институте подсуетись и постарайся избежать распределения в систему Средмаша СССР. У Е.П.Славского нужные ему кадры не выцарапаешь, придется отработать по распределению положенные по закону три года. Тем более что ты защищал диплом в их головном институте – ГИРЕДМЕТ (Государственный научно-исследовательский и проектный институт редких металлов) и наверняка попал в поле зрения цепких кадровиков этого министерства».
Надо сказать, что где-то после третьего курса, я, наконец-то, несколько остепенился, «взял голову в руки» и сумел выровняться по учебе из «хвостиста» первых трех годов обучения в устойчивого «хорошиста», без пяти минут отличника трех оставшихся лет. Наш выпуск (1971 года) количественно был на уровне примерно пятиста двадцати человек по всем трем факультетам («Т», «С» и «Р»), из которых ровно 100 выпускников имели право самостоятельно выбирать место своего будущего распределения из института. Я в этом списке числился «99-м» и поэтому благополучно, без особых проблем распределился в головной институт Министерства геологии СССР – Всесоюзный НИИ минерального сырья им. Н. М. Федоровского» (ВИМС) на должность старшего инженера. Доложился об этом в МГК, там быстренько написали соответствующее письмо-ходатайство на имя министра Е.А.Козловского, последний меня с большой радостью и со спокойной душой отпустил на вольные комсомольские хлеба.
И вот я уже ответственный работник аппарата Московского горкома ВЛКСМ, располагавшегося в историческом здании купца А.Л.Кнопа, где в 1941 году принимали заявления от добровольцев и выдавали путевки на фронт, формировали команды ПВО, сандружины, отряды для разведывательной и диверсионной работы в тылу врага. Именно здесь путевку в воинскую часть 9903 – «хозяйство подполковника Спрогиса» – получила легендарная Зоя Космодемьянская. Уже в постсоветские времена в этом здании с удобством разместился дом приемов небезызвестной компании «ЮКОС» – детища известного комсомольского выходца из среды НТТМ (научно-техническое творчество молодежи) Михаила Ходорковского.
Вскоре после этого (я начал работу в аппарате МГК в марте 1971 года) явно обрадованный «дядя Саша» попытался было вновь «закинуть на меня ногу», направив летом соответствующее письмо в МГК ВЛКСМ. Но ему там недвусмысленно показали фигу, да еще и добавили при сем: «Можешь даже не надеяться, нам самим ценные кадры нужны». Меня тогда вызвал на беседу первый секретарь МГК ВЛКСМ Сергей Александрович Купреев (добрая и благодарная ему память за вразумление, настоящим человеком был!), который сказал буквально следующее: «Валентин, у нас на тебя совсем другие планы. Мы хотим тебя через год-другой рекомендовать к избранию секретарем Москворецкого РК ВЛКСМ. Там, кстати, работает секретарем райкома партии известный тебе Владимир Мартин, тебе будет легко с ним сработаться. Но если ты по-прежнему будешь стремиться попасть в органы государственной безопасности, мы порекомендуем тебя на гораздо более интересную работу, чем ту, которую тебе предлагает А.С.Козицкий». На том тогда и порешили.
Где-то через год (в 1972 году) мне внезапно позвонил совершенно незнакомый кадровик в звании подполковника (фамилию его ранее помнил, но сейчас уже позабыл) и пригласил на встречу в приемную КГБ СССР. В беседе он сказал, что забрал у А.С.Козицкого мое кадровое дело, и что далее он будет заниматься моим оформлением на работу в Первое главное управление КГБ СССР (разведка). Так впервые прозвучало слово «разведка» в моей дальнейшей служебной карьере. «Дядя Саша» был откровенно огорчен таким разворотом событий – и я его хорошо понимаю, он потратил на меня уйму сил и времени. Сошлись с ним «полюбовно» на следующем: я ему подберу несколько толковых ребят из числа оперотрядовцев и тем самым возмещу кадровую потерю. С позиций уже не инструктора, а заведующего сектором охраны общественного порядка МГК ВЛКСМ я «бросил клич» по всем районам, и уже вскоре через мои руки прошло около сотни ребят и девчат из числа актива КООД. Семеро наиболее перспективных из них я направил к кадровику разведки, около двадцати – к «дяде Саше» в ВГУ, остальных – к кадровикам УКГБ по городу Москве и Московской области. Так я «по-хорошему» разошелся со всеми кадровиками органов КГБ.
Добавлю ко всему этому лишь следующее – к кадровику ПГУ, который меня оформлял, у меня была и уже навсегда осталась очень большая претензия. Он, судя по всему, был обычным рядовым работником кадрового подразделения ПГУ, со спецификой набора кадров из числа контингента т.н. партийного набора детально не был знаком или же был осведомлен, но слабо, поверхностно. Во всяком случае, как уже вскоре выяснилось, если бы я всего лишь предоставил в кадровый аппарат рекомендацию для работы в органах КГБ СССР не от бюро МГК ВЛКСМ, как мне было велено, а от секретариата МГК КПСС (а сделать это не представляло никакого труда, в отделе административных органов горкома партии меня уже хорошо знали, ценили и даже недвусмысленно намекали на будущую перспективу работы инструктором одного из райкомов партии в Москве), я бы пошел на работу в КГБ СССР совершенно в ином качестве. А именно – по линии партийного набора, так как занимаемая должность в московском горкоме (работавшем на правах ЦК ЛКСМ союзной республики) мне это вполне позволяла. В результате два с половиной года работы в МГК ВЛКСМ вошли бы в общий стаж моей офицерской выслуги, и я бы учился в Краснознаменном институте уже как полноценный штатный сотрудник ПГУ, направленный на учебу. И получал бы не 170 рублей как курсант, а целых 230 рублей (по тем временам немалая сумма денег).
Более того, еще находясь в запасе, я без особых проблем из лейтенанта войск химической защиты мог бы стать капитаном запаса по политсоставу – в соответствии с занимаемой мною должностью в руководящем органе ВЛКСМ, которая, как выяснилось, в категории политсостава была даже не капитанской, а майорской. Поэтому я мог бы совершенно спокойно уйти на работу в КГБ уже в звании капитана. Делалось это у нас, в отделе спортивной и оборонно-массовой работы МГК ВЛКСМ, очень легко и просто: писалось соответствующее письмо даже не в Министерство обороны, а в его нижестоящую структуру в Московском военном округе, которая курировала деятельность военных комиссариатов столицы, о переводе «имярека» в политсостав. Далее движение «вверх» в соответствии с занимаемой «политической» должностью происходило бы уже автоматически. Три года походил в старших лейтенантах запаса – получай звание капитана запаса, причем автоматом, без каких-либо дополнительных усилий и писем-ходатайств. Главное, чтобы твоя комсомольско-партийная должность была бы к чему-то приравнена в вооруженных силах. Те партийные начальники, кто готовился к партийной карьере в армейских структурах, так и поступали. Но ведь нужен же был еще и толковый кадровик, чтобы заранее предупредил бы о такой схеме кандидата на работу военнослужащим. Лично я успел получить только звание «старлея» запаса, да и то после того, когда меня проинформировал о такой возможности руководитель сектора военно-патриотического воспитания молодежи нашего отдела…
Вас никогда не удивляло то обстоятельство, что большинство депутатов Государственной Думы или членов Совета Федерации (если только они, естественно, не бывшие военнослужащие) поголовно все являются «полковниками запаса»? Это как раз и есть та самая сохранившаяся до нынешних времен отрыжка советской кадровой системы «прохождения военной службы в запасе», в соответствии с которой какому-нибудь «депутату-гранатометчику» после двухдневных экскурсионных сборов на подмосковном полигоне курсов «Выстрел» и распития качественного спиртного в теплой компании с генералитетом присваивают очередное воинское звание по ведомству Министерства обороны, МВД или ФСБ, в зависимости от прикрепления к той или иной военизированной структуре (сейчас, я почти уверен, еще и по линии других военизированных ведомств, того же МЧС или Росгвардии).
Вот так и стал, например, чистый аграрий, агроном по профессии, бывший директор совхоза «Большевик» Мошковского района Новосибирской области Н.М.Харитонов «полковником запаса ФСБ»… Полковник запаса Г.А.Зюганов, как известно с его слов, «трижды в армии прослужил». А полковник запаса В.В.Жириновский до сих пор лелеет многолетнюю мечту генеральские лампасы нашить себе на парадный мундир. Да я самолично не одному народному депутату СССР посодействовал в присвоении Председателем КГБ СССР В.А.Крючковым очередного воинского звания «по занимаемой должности депутата Верховного Совета», и потому отлично знаю, как все это делалось на практике!
Иными словами, если говорить без ненужных политесов – настоящим формалистом был мой тогдашний кадровик из ПГУ, человеком без широкой души и даже без полета мысли. Да еще, может быть, и с очевидным комплексом ущемленности, характерной для многих, если не для большинства кадровиков в разведке, я об этом уже говорил ранее. Ну, как же, я ведь всего лишь подполковником КГБ числюсь, а этот выскочка из комсомола сразу капитаном к нам на службу придет, да еще и на должность оперативного, а, может быть, и вовсе старшего оперативного уполномоченного ПГУ… Когда уже позднее я стал помощником начальника Главка, лично помог доброму десятку своих коллег – бывших номенклатурных работников партийных и комсомольских органов, тоже невинных «жертв» местных кадровиков – оформить включение их стажа работы на освобожденной партийной или комсомольской должности в общий стаж офицерской выслуги путем подачи рапорта на имя начальника ПГУ В.А.Крючкова. Решалось это достаточно несложно – я писал на рапорте соискателя «Согласен», Крючков ставил свою подпись, и все: уже со следующего месяца зарплата сотруднику шла по повышенной ставке. И никакие кадровики или непосредственные начальники в подразделении не могли соискателю в этом помешать – есть норма закона, ее следует неукоснительно исполнять вне вашей личной воли или вашего субъективного желания.
Им-то я помог этого добиться, но сам по-прежнему оставался (и в конечном итоге так и остался) на бобах. Не мог же я самостоятельно сунуться к Владимиру Александровичу с аналогичным рапортом, он бы этого просто не понял. А кадровики в ПГУ были, по-видимому, все одним миром мазаны – ни одному руководителю нашего кадрового аппарата, с которыми я многократно и очень тесно общался по повседневной работе, даже в голову не пришла мысль залезть лишний раз в мое кадровое дело и инициировать соответствующее ходатайство перед начальником разведки. Не стану же я напрямую просить их об этом, сходу хотя бы в тот же партком Главка настучат о моей «нескромности», они здесь всегда очень дружно «в паре» работали… Однако о себе-то, родимых, они – тоже многие бывшие партработники – никогда не забывали, абсолютно все положенные по закону льготы и привилегии своевременно и даже заблаговременно оформляли. Так, в конечном итоге, я и ушел со службы в КГБ СССР с должности генерал-лейтенанта, потеряв свои законные два с половиной года офицерской выслуги и даже не достигнув на момент увольнения нужного для полной пенсионной выслуги уровня в 20 календарных лет.
Первые мои встречи с сотрудниками политической разведки – еще на городской вилле «Клён» – до сих пор памятны. Беседовал со мной очень умный, разносторонне образованный и хорошо подготовленный работник – будущий генерал-майор, начальник 5-го линейного отдела ПГУ В. Б. Л. Я тогда еще подумал: да, в разведке действительно работают кадры более высокого интеллектуального уровня, чем в контрразведке (контрразведчиков и из ВГУ, и из УКГБ по Москве и МО, и из райотделов КГБ я уже узнал предостаточно, причем от майоров до генералов).
Забегая вперед, расскажу еще один примечательный эпизод. Когда после окончания учебы в КИ я шел по коридорам ПГУ в столовую и случайно встретился там с Яковом Прокопьевичем Медяником (к слову будет сказано – моим земляком из села Вороны Полтавского района, где я побывал и даже побеседовал с его односельчанами, которые хорошо его помнили еще пацаном, но которые совершенно не знали и не ведали, что с тех времен он стал видным советским разведчиком), то, глядя на его тонкое, интеллигентное лицо, уверенную и, вместе с тем, скромную поступь, гордую посадку его совершенно седой головы, подумал: «Да, именно таким я и представлял себе облик заслуженного советского разведчика!». Увы, в разведке, как и повсюду в природе, были совершенно разные люди, и процент откровенных мерзавцев и карьеристов, как оказалось, там тоже был немалым.
К моменту поступления в Краснознаменный институт КГБ при СМ СССР в моем чекистском активе уже были три благодарности и две почетные грамоты начальника УКГБ по Москве и МО, почетная грамота Парткома КГБ при СМ СССР и два ценных подарка Комитета ВЛКСМ КГБ при СМ СССР. Так что весь мой «чекистский бэкграунд» до прихода в разведку был целиком и полностью связан с работой контрразведчиков, которым я всячески старался помочь и словом, и делом. Поэтому контрразведку как орган специальной службы в массе своей я очень уважаю, ценю нелегкий труд полевых, но никак не кабинетных, контрразведчиков, и искренне сожалею, что не в ту сторону, как выяснилось после августа 1991 года, они вместе с внешней разведкой пристально глядели. И что кое-кого из скрытых врагов СССР на самом верху государственной пирамиды власти советского государства мы, по моему глубокому убеждению, все дружно проглядели…
Когда я работал в комсомольских оперативных отрядах дружинников (КООД) города Москвы, мы по степени эффективности проводимой работы и по конечной отдаче от полученных результатов были далеко не всегда, но порой все же выше, чем рядовые сотрудники подразделений так называемой «пятой линии» КГБ СССР. Некоторые из них работали абсолютно без искры в глазах и без толковых мыслей в голове – так себе, ни рыба, ни мясо. Только и были способны разве что на то, что при необходимости могли важно надувать щеки от сознания, что у них в нагрудном кармане лежит «корочка» с пугающим названием очень известного всем ведомства. Находились они примерно на том же профессиональном уровне, что и переполненный ощущением важности собственной персоны бывший депутат Госдумы и нынешний глава полка, бригады, а, может быть, даже и дивизии частных охранников (по советским меркам – обычных дежурных на входе в офисы и ночных сторожей («бабуся божий одуванчик») многочисленных складов, только на сей раз вооруженных не берданкой с солью, а служебным или гражданским оружием). Его зовут Иван Александрович Хлес…, виноват – Геннадий Владимирович Гудков – работник младшего оперативного звена Коломенского райотдела УКГБ по городу Москве и Московской области. Мне кажется, что все эти «детские болезни „левизны“ в коммунизме» явились прямым следствием совершенно унылых, тусклых времен «комсомольского» правления Комитетом госбезопасности периода Шелепина-Семичастного. Не зря ведь в народе говорят: «Каков поп – таков и приход».
Имею полное право говорить столь уверенно и даже категорично: абсолютно все, подчеркиваю – все! направленные в тот период «записки в Инстанции» (а каждая такая записка – это квинтэссенция проведенной отдельным органом КГБ и КГБ СССР в целом оперативной работы, посмотрев рассекреченные материалы «яковлевского фонда» можете сами легко в этом убедиться) были просмотрены В.И.Жижиным и мною лично по распоряжению В.А.Крючкова. В том числе и материалы обо всех чекистских операциях, проведенных по линии 5-го Управления. Была очень веская причина для столь тщательного просмотра, о ней говорить здесь не буду.
И я прекрасно знал и знаю их истинную, а не намеренно преувеличенную цену с точки зрения профессионала специальной службы Советского Союза, на протяжении целого ряда лет имевшего повседневный доступ к обширному массиву самых закрытых материалов. Прошу хотя бы в этом не ставить меня на одну доску с каким-нибудь очередным «генералом ельцинского разлива» типа Евгения Савостьянова или Александра Михайлова. У них в публичных высказываниях больше непредумышленно или намеренно искаженных фантазий, чем реальных знаний о глубине агентурно-оперативного проникновения зарубежных спецслужб во многие властные структуры СССР.
А красивые побасенки об «общесоюзной государственной важности полученных от агентуры донесений» относительно разветвленной системы хищений и контрабанды изумрудов с уральских копей (читай с Малышевского тантал-бериллиевого редкометального месторождения Свердловской области, других у нас просто никогда не было и нет) вам любой более-менее продвинутый «хитник» из поселка Малышев или из города Асбеста во всех цветах радуги разрисует, причем с леденящими душу подробностями. Совсем иное дело – реально вскрытые КГБ крупномасштабные хищения драгоценных металлов из Приокского завода цветных металлов с самого момента его основания в 1989 году. Но так ведь это уже Рязанщина, город Касимов, там свои собственные чекисты имелись.
Или, например, не очень известное широкой публике дело группы дельцов из «Рембыттехники», производственные подразделения которой имели от государства вполне законное право ставить собственные пробирные клейма на свои ювелирные изделия. В том числе и на изготовленные из драгоценных металлов, имеющих вполне отчетливое и очень характерное криминальное происхождение самого различного генезиса, а не только из уворованного шлихового золота с Магаданского края и Колымы. Еще до революции главными скупщиками краденных ювелирных драгоценностей и, одновременно, основными изготовителями кустарным способом вполне работоспособных взрывчатых веществ типа «гремучего студня» из нитроглицерина были тогдашние местечковые ювелиры, фармацевты и часовщики. Изобретательного изготовителя «биллиардных шаров» в исполнении актера С. Филиппова из серии буйных кеосаяновских фантазий под общим названием «Неуловимые мстители» припоминаете в этой связи?
Господи, скольким же серым, невзрачным «пятакам» с их мелковатыми нечистоплотными повадками я, будучи прямым и непосредственным куратором комсомола всех правоохранительных органов Москвы, в том числе и чекистских, мог бы, по тогдашним суровым временам при желании очень и очень сильно «подпортить биографию» за, условно говоря, «коррупцию и хищение социалистической собственности»… Объясняю популярно для недогадливых – сотрудники КООД при задержании с поличным изымали у фарцовщиков, спекулянтов и валютчиков некоторое (однако в масштабах всей Москвы – немалое) количество материальных ценностей, являвшихся предметом спекуляции и нарушения правил о валютных операциях и, соответственно, потенциальными вещественными доказательствами для будущего административного или даже для уголовного дел по КГБ-шной 88-й статье УК РСФСР (т.н. «бабочке»). Здесь присутствовало полное товарное изобилие под общим брэндом «счастье фарцовщика»: валюта, чеки и сертификаты «Внешпосылторга», зарубежные джинсы, колготки, духи, кремы, помада, долгоиграющие пластинки, импортные сигареты, спиртные напитки, ордена, медали, наградные знаки и значки, жвачка и всякая прочая потребительская ерунда. Мы долгое время никак не могли окончательно «утрясти вопрос» с партийно-советскими и прокурорско-милицейскими органами – куда же все это изъятое добро надлежит сдавать строго по закону? Возвращать обратно? Так хозяева от него обычно «открещивались» уже в начальный момент своего задержания – не мое, мол, мне товарищ дал подержать, а сам убег куда-то в туалет, чего это вы меня на спекуляцию провоцируете, дорогие товарищи комсомольцы-добровольцы…
Вначале поступила централизованная команда из Моссовета – «бесхозные» материальные ценности следует сдавать в райфинотделы при райисполкомах. Но там очень быстро завопили благим матом: райкомы комсомола, куда это вы со всей этой мелочёвкой к нам лезете, да при этом еще и с подробными описями на сдачу материальных ценностей? Не видите, что ли, что у нас вагонами воруют, совсем как «отец уголовника Шарапова по фамилии Сидоренко» в фильме «Место встречи изменить нельзя»? Мешаете нам, однако, путаетесь тут под ногами у потенциальных будущих олигархов…
Милиция в лице своих дежурных отделений и районных отделов соглашалась принимать по описи преимущественно только мелочевку: одежку и обувь, сигареты, жвачку, импортные помады, презервативы и прочие предметы первой необходимости. Видимо те, которые можно было пустить в собственный, личный обиход без излишних на то мозговых усилий – акт приема-передачи материальных ценностей тут же порвал, да и пользуйся себе на здоровье, кто там тебя проверять станет? И некоторые пользовались этим вовсю, до сих пор помню хапугу с широко известной ныне всем фамилией из Киевского РОВД, как не приду к нему в гости – все «Мальборо», «Кент» или «Кэмел» курит…
Райотделы КГБ в лице оперативных сотрудников низового звена (в основном работников пятой линии) забирали у нас преимущественно те же самые сигареты из магазинов «Березка» и иностранную валюту со всеми ее заменителями – сертификатами и чеками «Внешпосылторга». Ну, разве что «впридачу» дополнительно брали еще ту же «антисоветскую литературу» или те же порнографические издания – самим малость просветиться на досуге.
И только когда я вышел в своих потугах и мучениях аж на уровень заместителя начальника Главного таможенного управления при Министерстве внешней торговли СССР, то хотя бы в одном сравнительно небольшом, но зато наиболее сложном с правовой точки зрения вопросе, настал относительный порядок – всю изъятую валюту и ее заменители все КООД столицы стали централизованно сдавать «под отчет» в Московскую городскую таможню на Ленинградском вокзале.
Кстати, насколько мне припоминается, именно на незаконных махинациях с изъятым на смотровой площадке МГУ на Ленинских горах спекулятивно-фарцовочным добром достаточно крепко погорел в те времена командир комсомольского оперативного отряда МГУ и член Парткома (!) университета А. Смушкевич (Смушкевичус) – преемник на этом посту известных ныне российских политиков А. Громова и К. Затулина.
Рассказывая вам все это, я хочу тем самым подчеркнуть ровным счетом лишь одно: уровень работы отдельных профессионально неподготовленных энтузиастов-комсомольцев из оперативных отрядов был порой ничуть не ниже, чем у отдельных профессионально подготовленных сотрудников пятой линии в органах КГБ, работавших в молодежной среде. Единственно, в чем они неизменно и уверенно превосходили КООД – это использование специальных приемов и методов агентурной работы и применение специальных технических средств, которых у «коодовцев» изначально, просто по определению быть не могло – действующее законодательство никогда не предоставляло им подобных прав. Мы даже промышленные рации типа «Ласточка» (которыми крановщики и прочие высотники пользовались для своих переговоров) и то долгое время никак не могли для оперотрядовцев приобрести, и четыре штатных милицейских «Тюльпана» у нас появились уже в самом конце моего пребывания в МГК ВЛКСМ. Да и то только потому, что у меня в секторе ООП МГК ВЛКСМ стали работать на постоянной штатной основе сразу два сотрудника ГУВД по г. Москве: освобожденный секретарь Совета секретарей комитетов ВЛКСМ органов милиции Москвы в чине капитана и симпатичная старший лейтенант милиции, курировавшая всю работу с «трудными подростками» столицы.
