Читать книгу: «La Critica (первая книга казанской трилогии)», страница 6
Ведь в начале никто не знает, кто он:
извращенец или поэт, или сноб, или злодей
М. Пруст
Глава о «сомнениях грызущих, которым всякий не рад», а также о том, что Сицилия ближе, чем мы думаем
Стыд, похмелье, сомнение, робкая надежда, страх, ещё немного стыда, – такие ингредиенты составляли коктейль ощущений следующего дня после описанных выше событий. Это что касается моих чувств. Насчёт Глеба я не был уверен.
Вообще до среды следующей недели я прожил в каком-то анабиозе. На работу меня не вызывали, необходимости выходить из дому у меня не имелось. Стальские уходили и приходили, а я не шевелился. Наконец, в четверг ближе к обеду позвонила редактор строительного журнала и дала задание на пятницу, а также просила зайти в редакцию после того как я закончу интервью. И строительная фирма и наш офис находились в центре, так что я пообещал забежать, как только запишу на диктофон бредни представителя очередной строительной конторы.
*****
Пятница; около трёх часов дня.
– Вадим Афтандилович…
– Да-да, – я был в приподнятом настроении. – Да-да, Алина Ильдаровна.
– Вадим, это было ваше последнее задание, – робко промолвила редактор.
Я открыл от удивления рот.
– Как?!.. Вы меня увольняете?! Что ж… – я был растерян.
– Нет-нет! Конечно, нет! – запротестовала Алина.
– А! Вы меня НЕ увольняете! – обрадовано и ещё более растерянно сказал я.
Я в конец запутался.
– Мы закрываемся, – грустно и торжественно, как над гробом хорошего человека, сказала Алина Ильдаровна.
На моём лице застыло не подлежащее классификации выражение. Алина смотрела вниз.
– Так вы… мы… журнал закрывается?! – заговорил я.
– Да, – дрогнувшим голосом сказала Алина.
– Мне очень жаль, – искренне сказал я.
Алина молчала. Я решил, что мне пора убираться. Вдруг Алина снова заговорила:
– Сейчас никто не выживает. Ни «бумажные», ни «электронные». Девяносто девять из ста СМИ обречены на закрытие. Никто не в плюсе. Такие дела… – Алина подняла на меня свой очкастый лик. – Даже старым знаменитым изданиям приходит конец.
– Да… Времена… сейчас… такие. Кризис… – я старался вытянуть грустную ноту, но мною овладело противоположное настроение; я думал о малышке La Critic’е и той судьбе, что уготовили ей звёзды. – Я тогда пойду. Не грустите.
Я начал вставать, но внезапный порыв моего – теперь уже бывшего – главного редактора заставил меня вновь приземлиться на кресло.
– Хочу сказать, что мне было интересно работать с вами, Вадим! Интересно и поучительно. Вы, без всякого сомнения, талантливейший в своём роде журналист, с каким мне доводилось иметь дело, – глаза Алины за стёклами очков быстро моргали.
– Спасибо на добром слове, Алина. Вы мне тоже нравились. Прощайте, – я встал.
– И ещё кое-что, – быстро проговорила Алина. – Вами интересовались.
– Кто?! – неприятный холодок пробежал у меня по ногам.
– Не знаю точно, но предварительно мне позвонил наш учредитель и велел ответить на любые вопросы этих людей.
– Каких ещё людей?
– Это были двое мужчин. Один со мной не разговаривал, а говорил на ухо тому, кто помоложе. А тот, молодой, задавал вопросы мне. Они спрашивали о вас. Скопировали на флэшку все статьи, которые вы успели написать; даже черновые варианты ваших статей. Вадим, вы ведь помните, что я всегда просила выпускающего немного переделать изначальный текст, чтобы он был не такой… не такой…
– Я понимаю, Алина Ильдаровна, – я посмотрел вдаль и потрогал нос.
– Я бы сказала, что этот, – тот, что моложе – знает не понаслышке о журналистской деятельности; он с лёгкостью оперировал специальными терминами и понятиями… Язык подвешен. Задавал вопросы о вашем журналистском потенциале. Спрашивал: какие темы, по моему мнению, вас интересуют как журналиста. Вообщем так.
– Вот как?! И что же вы ответили?
– Я не стала скрывать тот факт, что вы – опять же, по моему мнению, я могу и ошибаться, – на полном серьёзе не интересуетесь ничем, но можете написать практически о чём угодно, чтобы это было интересно читать; я им сказала, что вы эрудированный человек и умеете углубляться в тему; я им сказала, что вы – мастер стилизации. Да! Я так и сказала: «мастер стилизации». Но, наверное, было правильнее сказать «мастер нарочитой реминисценции». Я ничего не имела в виду плохого, поверьте мне, – Алина сняла очки и начала терёть глаза; вид у неё был затравленный.
– Я понимаю, – сказал я, хотя вряд ли понимал.
Алина вновь надела очки.
– Да. А тот, что постарше, очень похож на какого-то служащего.
– В смысле чиновника?
– Нет-нет. В смысле сотрудника силового ведомства. Мне так показалось. Они припарковались прямо напротив дверей редакции; а тут парковаться нельзя, – здесь работают эвакуаторы. А их машину не забрали, хотя они минут тридцать у меня находились. Вот я и подумала: наверное, какие-то ответственные сотрудники. Они, конечно, не показывали документов. Я и не настаивала, ведь учредитель велел оказать полное содействие.
– А кто ваш учредитель, если не секрет? – я должен был вытянуть по возможности максимум информации.
– Не могу сказать. Он имеет отношение к строительству, но о каких-то конкретных его проектах мне не известно.
– А не припомните, что за автомобиль был у тех двух мужчин? – потянул я за последнюю ниточку.
– Чёрный внедорожник. Как его… Ланд… Рандж…
– Лэнд Ровер Рейндж Ровер?
– Да! У моего дяди такой.
Я помялся с ноги на ногу; мне было неловко допрашивать Алину, а с другой стороны, я просто обязан узнать больше, потому что это в наших со Стальским интересах.
– Может быть ещё что-то?.. – смущаясь, спросил я.
– «Крутись-вертись», – задумчиво сказала Алина.
– Не понял.
– Такая особенность: несмотря на грамотную речь молодого, он несколько раз использовал этот жаргонное выражение. «Крутись-вертись». Мол, чтобы что-то заработать, надо «крутиться-вертеться». И ещё: «Хочешь быть хорошим журналистом, репортёром – крутись-вертись». Непонятно, что он имел в виду? Крутиться в определённых кругах? Вертеться на… Не знаю.
– А!.. А камер у вас тут нет?
– Нет.
*****
По дороге домой – в метро – меня начали посещать неприятные мысли. Мысли эти были о том, что второй номер La Critic’и при всём усердии не будет и наполовину так же хорош как первый, если вообще считать первый выпуск хоть в каком-то смысле хорошим. Что-то мне подсказывало, что мы истратили все силы. Оказалось, что у нас совершенно не было плана на будущее. Не было вектора. Не было идей. Нам в голову не пришла ни одна мысль о том, что же мы, чёрт возьми, будем писать во втором номере! Сегодня девятое число. Погода чудесная, это да. Май, как-никак. Моя станция, конечная.
Часам к восьми все были уже дома. Крутились на кухне, перекидывались ничего не значившими фразами, шутили, посмеивались. Приготовили ужин. Съели ужин. Помыли посуду. Даже вытерли помытую посуду чистым вафельным полотенцем. Глеб скрутил свою папироску, выкурил её. «Может чего-нибудь?..» – спросил кто-то из нас мужчин. «Да, давай чуть-чуть», – ответил другой. Мы выпили по коктейльчику, потом чистоганчиком. Стало очевидно, что мы напряжены и недоговариваем об одном и том же. Стало понятно, что нас беспокоят одни и те же мысли. Что делать дальше? Делать ли что-нибудь дальше? В каком духе продолжать? В том же? Я что-то вякнул про газету. Глеб мотнул головой, выдав своё раздражение. Я, то ли в шутку, то ли в полушутку сказал что-то типа: «Марта-то – юрист, завсегда пригодится. Возьмём твою сестру в долю…»
– В какую, нахер, долю?! – взорвался Стальский. – Ты много прогуливал математику. Не знаешь, что на ноль делить нельзя. И ноль на три: получится ноль!
Стальский покраснел от злости.
– Чёрт возьми, Стальский, не будь таким пессимистом. Я в толк не возьму: ты так сестру ненавидишь или совершенно не веришь в успех нашего предприятия? – я говорил вкрадчивым голосом, чтобы не спугнуть правду.
– А что, это взаимоисключающие вещи? – стараясь не орать, спросил Глеб.
Переводить всё в шутку было уже поздно. Пора было начать называть вещи своими именами.
В этот момент в кухню, где мы совещались, зашла Марта. Я, изображая благодушного дурачка, воскликнул:
– А, Марта-Крошка, вот и ты! У меня… Точнее у нашего предприятия под названием La Critica для тебя кое-что есть. А именно: зарплата! У-ху!.. Ты рада?
Я сбегал в прихожую, засунул руку во внутренний карман пиджака, потом в другой, и извлёк свой портмоне. Вернулся на кухню.
– Вот, получи за свою работу среднюю по стране зарплату: двенадцать тысяч рублей, – я положил перед Мартой деньги.
Марта посмотрела на Глеба обречённым взглядом, а потом – совершенно без хвастовства – сказала:
– В прошлом месяце я заработала в десять раз больше, и это был плохой месяц.
Я не знал, что говорят в таких случаях, поэтому сказал следующее:
– Жизнь такая штука, как американские горки. Правда во всём мире их называют «русскими», – и это, на мой взгляд, более подходящее название… Может в следующем месяце будет лучше, – я почувствовал себя дураком и замолчал.
Глеб улыбался улыбкой больше похожей на судорогу. Я и он поняли, что мы потратили весь энтузиазм на первый номер; весь энтузиазм и уйму денег; а заработали всего пятнадцать тысяч с «Фанерного пейзажа» и тридцать с Шубы (мы таки содрали с него тридцатку). «А что ты думал?! Всё так просто?!» – хотел сказать каждый из нас другому, но не говорил. Марта взяла деньги со стола и сказала: «Ладно». В дверь позвонили. Мы не двинулись с места. В дверь позвонили ещё раз. Я сказал: «Пойду, поставлю стирку». Глеб сказал: «Я у себя». Мы с Глебом знали, что как только снова окажемся в одном помещении, то сразу должны начать говорить о том, как бы свернуть наше предприятие. Мне было стыдно за всё и перед всеми. А вообще-то это был крах. Да-да. Больше всего на свете я сейчас желал… Нет, не того, чтобы наша газетка дожила до второго номера, а того, чтобы остаться другом Глебу Стальскому. О Марте я даже не смел мечтать. Никакой цинизм не победит надвигающееся на меня одиночество. Я был уверен, что мои дни сочтены. Я слегка потерялся в пространстве, потому что обнаружил себя в дальнем приделе прихожей смотрящим в угол. В моей голове звучали слова царя Василича:
«Если не сбылась мечта,
Это, пупсик, неспроста,
Слё-ё-ё-ё-зы и кро-о-о-о-о-вь-ь-ь-ь-ь…»
Но мне не легчало.
В дверь снова позвонили и одновременно застучали; вроде бы даже ногой.
– Может посмотрим кто там? – откуда-то донёсся голос Стальской.
– Да. Я гляну; хуже не будет, – крикнул я и пошёл открывать.
«Чик-чик», – сказал дверной замок. «Ы-ы-ы-ы», – скрЫпнула дверь. Во мраке нашего подъезда стояла женщина. Она сделала шаг внутрь, и я узнал Сицилию Владимировну.
– Я думала, вы никогда не откроете, – нейтральным тоном произнесла она.
К тому времени, когда она сказала своё первое предложение, в прихожей уже стояли брат и сестра.
*****
– Я пришла, чтобы предложить вам сотрудничество, – промолвила Сицилия, стоя посреди прихожей. – Где мы можем присесть и поговорить?
Мы все трое жестами указали в направлении конференц-зала тире гостиной. Сицилия проследовала в указанном направлении, а мы, переглядываясь, зашли следом.
Кое-как рассевшись, мы приготовились внимать. Как ни крути, неожиданный визит Сицилии Владимировны жутко интриговал. Наша гостья окинула взглядом комнату и спросила:
– В квартире только вы трое?
– Да-да, – заверили мы.
Гостья секунд двадцать прислушивалась к тишине, а потом заговорила:
– Мы связались с вами не для того, чтобы заказать рекламную статью для «Фанерного Пейзажа».
Мы трое покивали, как бы давая понять, что эту часть повествования мы усвоили и ждём продолжения. Сицилия продолжила:
– Нам было важно понять: умеете ли вы излагать материал доходчиво и в нужном ключе. Из статьи о «Пейзаже» этого, конечно, было не выявить, а вот статья о директоре нам понравилась.
Я заёрзал, потому что статью о директоре писал я.
– Да, я знаю, что это писал ты, – показала ладонью на меня Сицилия Владимировна. – Твоя стилистика узнаваема. Мы прочитали все статьи, которые ты написал для строительного журнала, и единогласно решили, что это как раз то, что нам нужно.
Мы с Глебом набрали в лёгкие воздух, как бы намереваясь задать уточняющие вопросы, но Сицилия жестом попросила подождать и продолжила говорить:
– Я предлагаю вам следующее: устный контракт приблизительно на два года, плюс-минус пара месяцев, оплата помесячная. Вы – дальше выпускаете вашу La Critic’у, пишите о чём душе угодно на первых трёх страницах, а на всей четвёртой странице размещаете наш материал. Материал этот будет состоять из: текста, который будешь писать ты, Вадим Аронов, и фото, или двух фото.
Я оттопырил указательный палец, подыскивая слова для формулировки вопроса, но Сицилия вновь жестом призвала нас к терпению.
– В течение месяца от меня Вадим будет получать конверт с материалом – информация о конкретной персоне, – фото, текст, может аудиозаписи, может иногда видеозаписи. Я на словах, то есть устно, буду тебе рассказывать всякие неблаговидные моменты в биографии вышеозначенной персоны. Разные всякие компрометирующие этого нашего героя месяца факты (или не факты, не важно), буду расставлять правильные акценты. Твоя задача, Аронов: на основании прочитанного, услышанного от меня и увиденного на экране компьютера, мобилизовав весь свой творческий потенциал, – Сицилия слегка усмехнулась, – написать статью. Статью о конкретном человеке. Каждый месяц – новый персонаж. Может, иногда, два персонажа в одной статье, не больше. Статьи, как вы уже догадались, будут носить компрометирующий характер.
По нашему виду было понятно, что мы желаем услышать самое главное. Сицилия Владимировна, устало вздохнув, сказала:
– За первую статью – это получается июньскую – миллион рублей. За следующую – больше на четверть. За четвёртую – ещё плюс двести пятьдесят. То есть, каждый месяц ваш оклад будет увеличиваться на четверть миллиона рублей. По окончанию контракта – щедрая премия. Оплата наличными. Никаких свидетельств того, что вы работаете на кого-то быть не должно; никаких материальных доказательств, никаких бумажных договоров и прочего. Выпустили номер – получили деньги. Выпустили следующий номер – получили следующие деньги. Никаких электронных переводов, никаких чеков, квитанций…
– А… – что-то хотел спросить Глеб, но, видимо, передумал.
– Что? – указала пальцем на Стальского Сицилия.
Глеб сделал жест, что вопрос снят. Установилось молчание. В моей голове крутились мысли. Одна из них была: за такую явно опасную работу нам могли бы предложить платить больше.
– Мы должны обсудить предложение, – сказала Марта, вставая, и сделала мне и Глебу знак следовать за ней.
– Она не с нами, – вяло запротестовал Глеб, показывая пальцем на сестру.
– С нами, с нами, – заверил я нашу гостью, делая ладонью оборонительный жест.
– Вы уж определитесь, – призвала нас к благоразумию Сицилия Владимировна.
– С на-а-ами, – протянул я, ставя точку в этом вопросе.
Глеб сделал жест, означающий, что он сдаётся, и мы проследовали за ожидающей в дверном проёме Стальской.
Мы прошли в комнату Глеба, вышли на балкон и закрыли за собой дверь. Так как Марта была инициатором совещания, то мы с Глебом молчали и ждали. Марта выставила перед нашими лицами по указательному пальцу, как бы фокусируя наше внимание на своих словах. Заговорила:
– Деньги – это деньги, но есть ещё кое-что, что мы можем требовать. Мы попросим оплачивать наши накладные расходы…
– Точно!.. – воскликнул я. – Тираж газеты!
– Не только, – проникновенным голосом сказала Марта. – Совершенно необходимо, чтобы нам оплачивали адвоката, дополнительное медицинское страхование, и… и…
– Бензин? – предположил Глеб.
– Да! Топливная карта! – воскликнул я, вспомнив о расходах, которые мы понесли на кормление Танка.
– Что-то ещё? – спросил Глеб.
– Не знаю, – ответила Марта. – Но топливная карта – это мелочно. Ни слова о топливной карте, поняли?
Мы покивали в знак согласия.
Я решил резюмировать наши условия:
– Итак: миллион рублей – наш оклад на троих, плюс…
– На первый месяц, – уточнил Глеб.
– Я слышала, что ректор нашего универа получает официальную зарплату – миллион, – сказала Стальская как бы для справки.
Я покивал и продолжил:
– Да-да, миллион рублей – на первый месяц, дальше – прибавка. Соцпакет, который в себя включает: дополнительное медицинское страхование со стоматологией, оплата адвоката и… и…
– Тираж, – подсказал Глеб.
– «Все расходы, связанные с выпуском газеты», – уточнила Стальская.
– Да-да… «Все расходы, связанные с выпуском газеты», – вслух для самого себя проговорил я.
– Программа! – выпучив глаза, сказал Глеб.
– Какая ещё? – спросил я.
– Лицензионная! – ответил Стальский.
– Точно! Чуть не забыли, – обрадовано проговорил я. – Молодец, что вспомнил.
Мы ещё постояли и подумали. Больше ничего в голову не приходило.
– Стало быть, мы согласны? – ради приличия, риторическим тоном сказал Глеб, когда мы выходили с балкона.
Что характерно: присоединение к нашей кооперации Марты Стальской произошло стремительно, бесповоротно, и инициатива исходила с её стороны.
Через три минуты в гостиной. Сицилия Владимировна, утвердительно кивая, повторила вслух условия нашей сделки:
– Миллион рублей наличными за первый месяц, оплата тиража и дистрибуции (а не «всех расходов, связанных с выпуском газеты», потому что нас не интересует содержание вашей газеты за исключением того материала, за который мы вам платим), оплата адвоката, рекомендованного вами, дополнительное медицинское страхование в качестве соцпакета, лицензионная программа «Вёрстка и издательство». Это приемлемые условия, – резюмировала Сицилия. – Напомните мне: сколько экземпляров был первый тираж La Critic’и?
– Э-м-м… Три тысячи, – ответил я.
– Да, три тысячи, – подтвердил Стальский.
– Теперь будет два миллиона, – сказала Силиция как ни в чём не бывало. – Чтобы на всю республику хватило.
Мы трое потеряли дар речи; сидели и просто утвердительно покачивали головами. Во мне рос восторг, который я старался скрыть за маской бесстрастного профессионала.
«…быть может, самые изумительные шедевры нашего времени обязаны своим происхождением не Всеобщему конкурсу, не образцовой постановке дела в высших учебных заведениях, а частым посещениям ипподромов и многолюдных баров»
М. Пруст
(Красиво, но это опять же не про нас)
Глава о том, что всем и так известно: почему прогноз погоды ведут люди с неидеальной внешностью
Стоит ли говорить, что как только в нашу жизнь вошла Сицилия с её нескромным предложением, от творческого кризиса не осталось и следа. Мы с Глебом просто таки фонтанировали идеями для нового номера. Просто осыпали друг друга и Марту нетривиальными соображениями. Список персон, у которых возьмёт интервью La Critica для июньского номера перевалил за десяток в первые десять минут обсуждения. Примерно в этот момент пришла мысль подавать материал о приключениях Шубы не в виде текста, а в виде комикса, исполненного в жанре примитивизма. И всякое другое.
На следующий день примерно в два часа пополудни, на мой номер позвонила Сицилия и велела нам троим явиться к ней в офис для «обсуждения плана действий».
В четыре часа дня мы вчетвером уже заседали в её кабинете в «Фанерном Пейзаже».
– Вообщем так, мои хорошие, – приступила Владимировна. – Одной из составляющих частей плана является ваша всереспубликанская популярность. И первым шагом к этому будет запуск на телеканале «Кефир» шоу с участием господ Стальского и Аронова. Вы обязаны быть не просто популярны, а любимы зрителями. Понимаете?
Мы не понимали, и по нашему виду это было очевидно.
– Зачем мы должны быть популярны? – поморщившись, спросил я.
– Почему нас должны любить? – задал более резонный вопрос Глеб.
Марта ничего не спросила. Сицилия посмотрела на Марту, потом перевела взгляд на меня и с досадой в голосе ответила:
– Да потому что вы будете писать компромат на уважаемых и известных людей! А чтобы вам поверили простые изб… читатели, вы должны нравиться людям. А как понравиться людям быстро и легко?
Мы пожали плечами. Сицилия ответила:
– Через телевизор.
Мы сидели и переваривали информацию. Сицилия вновь заговорила:
– Я вам даю контакт вашего телепродюсера, – она достала из визитницы визитку и положила перед нами на стол. – Свяжитесь с ней не позднее двадцатого числа. Ваша задача: подумать над идеей телешоу. Если Даше – так её зовут – понравится ваша идея, она её реализует. Если ничего не придумаете, то за вас придумают. Но, я уверена, что вы что-нибудь предложите сами. Так ведь?
Мы молчали. У меня появился вопрос и я поднял указательный палец, чтобы его задать, но Сицилия предвосхитила его, сказав:
– Естественно, что занятость на ТВ оплачивается отдельно. Вот эта работа – по самому настоящему контракту. По настоящему бумажному подписанному контракту. Вы – медиаперсоны, которые выпускают собственную газету, и вам можно верить. Так-то. К тому же: хорошо известных широкой общественности персон не так-то просто уничтожить.
– Кхе… – кашлянул Стальский.
– Мм… – промычал я.
– Не волнуйтесь, ничего с вами не случится, – заверила Владимировна. – Заработаете денег своим талантом, – каждый мечтает о чём-то подобном. Не так ли?
Мы были в замешательстве, и не знали на какой вопрос ответить, и какой вопрос задать. Стальский неожиданно сменил тему, спросив:
– Вы навели справки о нас?
Сицилия хмыкнула, потому что этот вопрос показался ей наивным. Она ответила следующим образом:
– Сами вы пока ещё ничего из себя не представляете, поэтому наведение справок о вас – есть наведение справок о ваших родителях и… близких, – тут она задержала взгляд на Марте и слегка улыбнулась. – Егор Стальский – бывший тренер по баскетболу, а ныне бизнесмен. Уехал в Болгарию по контракту, по истечении которого остался на МПЖ, занимается несколькими видами деятельности… Афтандил Аронов – организованная преступность, наркотики, рэкет, мошенничество, вымогательство, – всего понемножку… Убит в девяносто четвёртом вместе с женой и…
Марта посмотрела на меня изумлёнными глазами. Я прикрыл половину лица рукой и пробормотал что-то вроде: «Времена такие были…» Сицилия с усмешкой громко сказала:
– Да, времена были такие. Папа Вадима был героем своего времени. Очень жаль, Вадим, что так всё закончилось, – глядя на меня по-доброму, проговорила Сицилия.
Мы сидели и смотрели в пол. Через двадцать секунд Сицилия снова заговорила:
– А что касается непосредственно вас, мои хорошие, то тут всего по паре строчек. Оба мальчика – учились – не доучились, Аронов работал по барам и ресторанам. Стальский Глеб сходил в армию, служил в ВДВ; характеристика положительная. Эм Стальская – юрист по образованию, спортсменка в свободное время; обширные связи в юридическом сообществе посредством близкого знакомства с адвокатом по фамилии Бимерзкий, который в особом представлении не нуждается, так как широко известен в разных кругах.
«Ничего сверхъестественного…» – подумал я, сам не зная о чём конкретно.
Владимировна бодрым и весёлым голосом подытожила:
– Вот, как видите: мы всё о вас знаем. Агентами вражеских разведок не являетесь.
– Кто вы? – спросил Глеб, явно не рассчитывая на развёрнутый ответ.
– Так, мои хорошие: работаете на меня. Остальное – в своё время.
*****
В десять часов вечера в эту же субботу мы втроём сидели в гостиной и вели беседу. Стальские яростно спорили, а я отвлёкся и потерял нить разговора.
– О, Господи! Что тебя заставляет говорить такую чушь?! Это всё равно что сказать: «Творог храбрее… рассыпчатости… главного светофора»! Чёрт! Чёрт! – почти заорал Глеб. – Что скажешь, Аронов?
– Успокойся, пожалуйста, – сказал я Стальскому. – И так мысли разбредаются.
– Ты не участвуешь в обсуждении? Почему? – спокойно спросил Глеб.
– Я думаю о том, как нам повезло, – проговорил я убедительно и вдохновенно.
Марта едва заметно утвердительно покачала головой, полулежа на облюбованной ею атаманке.
– Вы просто не пред… – снова заговорил я.
– Да-да, нам повезло, – с сарказмом сказал Стальский, – Мы уже поняли твоё мнение.
– Рад, что ты говоришь «мы», вы на пути к пониманию друг друга, – с улыбкой сказал я. – Это, как родится монегаском! Миллион за то, что некоторые дураки считают за счастье делать бесплатно. Это в месяц! Пока!.. Потом больше!.. Так обещают, – я слушал свой голос и сам себя убеждал.
– Да-да, или быть гражданином Арабский Эмиратов, – продолжил ассоциативный ряд Глеб.
– Или гражданином Древнего Рима, – ввернула Стальская, навеянный юридическим образованием, факт.
– Вот. Я рад, что мы мыслим на одной волне, – я сам разволновался; я не видел пути назад. – В любом случае всё уже свершилось. Мы впряглись. По ходу дела будем стараться разнюхать больше информации о том, во что конкретно впряглись, а пока…
– Считаешь себя крутым? – неожиданно сменив вектор разговора, спросил Стальский с усмешкой, а Стальская своим грозным взглядом как бы присоединилась к этому риторическому вопросу.
– Ваша жизнь не казалась вам скучной? – я пытался апеллировать к авантюрной стороне характеров партнёров.
– Мне моя – нет! – ответила Марта.
Глеб ничего не ответил. В совещании был объявлен антракт на перекур и чаепитие.
Спустя двадцать минут.
– Что мы можем предложить телевиденью? Тянет на повестку дня, – я посмотрел на партнёров; партнёры безмолвствовали.
– Я повторю вопрос… – начал по новой я, но Стальские одновременно заговорили.
– Да подожди ты… – оборвал Глеб.
Стальские думали. Хотелось бы знать о чём. Марта сложила губы весьма волнующим моё воображение образом; положение её губ означало крайнюю озадаченность.
– Ладно… – я собрался было встать и пойти на кухню, чтобы что-нибудь начать готовить к позднему ужину.
– Кажется… – неуверенно начала Марта; мы с Глебом напрягли внимание. – Кажется, я знаю, что мы можем предложить телевидению.
– Говори! – завопили мы с Глебом не своими голосами.
– Нет. Не скажу. Пока не скажу, – Марта сделала защитный жест руками.
– То есть как?! – не веря своим ушам, спросил Глеб.
– Не могу объяснить. Просто доверьтесь. Подождите некоторое время. У нас ведь неделя с лишним? Ну, вот. Скоро поймёте. Скоро. Если я вам сейчас объясню свою задумку, то может не получиться, – Марта встала, давая понять, что совещание окончилось.
На следующий день, не мешкая, мы с Глебом начали собирать материал для следующего номера La Critic’и. Стальский взял на работе отпуск и планировал уволиться, когда отпуск закончится. Я же быстро, но аккуратно написал последнюю статью для «Строительного журнала» и тоже был совершенно свободен. Мы придумали добавить под названием газеты на первой странице в верхнем правом углу маленькую надпись на латинском языке. «In re», – что переводилось «В действии». Звучало круто и с претензией на интеллектуальность, но в меру. Вроде как: «La Critica in re». Если темой нашего первого номера были заведения досуга, то темой второго номера стали молодые бизнесмены нашего города; естественно из числа наших знакомых, которые не преминули попиариться за счёт газеты, за что им и были выставлены счета от La Critic’и, правда, на весьма символические суммы.
В эти погожие весенние денёчки буквы легко превращались в слова, а слова в свою очередь непринуждённо складывались в предложения. Мы с партнёром ярко иллюстрировали собой первую половину Закона Парето, который гласил, что 20 % усилий дают 80 % результата, а остальные 80 % усилий – лишь 20 % результата.
Марта в эти дни занималась своими клиентами, дела которых были ещё не завершены, а новых клиентов не брала. Вечером мы встречались дома и обсуждали дела. Готовили сложные вкусные блюда на ужин и с удовольствием их ели. Мы с Глебом даже забывали набухиваться, что было очень даже неплохо с морально-этической точки зрения. Ха!
Всё шло как нельзя лучше, пока тринадцатого мая во вторник вечером я не свалял дурака. В этот день Глеб куда-то слинял. Днём Марта сидела в своей комнате, возилась с бумагами и совершала звонки. Я пытался разобраться в новой лицензионной программе для вёрстки, пробную версию которой скачал себе на копм, хотя Стальская обещала взять эту обязанность на себя, потому как «…я всё равно ничего не пишу, буду хоть верстать». Программа была сложная и разветвлённая, со множеством тонких настроек. Экран моего компьютера не мог раскрыть потенциал программного обеспечения, поэтому я всерьёз задумался о приобретении Макинтоша последнего поколения, того у которого чудовищное разрешение экрана. «Без коктейля не поймёшь», – пробубнил я себе под нос, встал из-за стола и пошёл на кухню, чтобы замешать себе отвёртку. Проходя по прихожей, кинул мимолётный взгляд в приоткрытую комнату Марты, – она сидела перед окном, используя подоконник как письменный стол, спиной к двери и, видимо, читала. Я уже было повернул на кухню, как в дверь позвонили. Отложив на время реализацию плана с отвёрткой, я, не спрашивая «кто?», открыл дверь. На пороге стоял мужик, его лицо мне показалось знакомым, но моя память сразу не могла связать его с кем-то, кого я знаю, чтобы вспомнить, где я его видел раньше.
– Э… Привет. Ты – Аронов?
Я не спешил отвечать. Тогда мужчина продолжил:
– А Марта здесь живёт? Я Марк.
«Ах, точно. Это же Марк!» – подумал я, а вслух сказал:
– Да, она дома, проходите.
Я направился в свою комнату, оставив дело закрытия входной двери Марку. Проходя мимо зала, я громко сказал: «Марта, к тебе пришли». Зашёл в свою комнату и закрыл дверь. Мне хотелось что-нибудь разрушить.
Прошло какое-то время. Я старался не прислушиваться к звукам из соседней комнаты. Даже некоторое время пролежал на диване с подушкой вокруг головы, но, решив, что это чересчур, прекратил. Громкий шёпот и возня достигали моего слуха, заставляя злиться. Не то слово, злиться! И тут я принял самое умное решение в такой ситуации: решил прогуляться, тем более что погода так и шептала: «Иди, Аронов, прогуляйся… До рюмочной». Я прокрался в прихожую, надел пиджак и вышел. Несмотря на будний полдень, в рюмочной почти не было свободных мест. Я подошёл к стойке и заказал «сто» в один стакан. Представленные на витрине бутерброды с колбасой и лососем не внушили мне доверия, поэтому я взял Дюшес в стеклянной бутылке на запивку. Занял стоячее место, составив компанию «слесарю Коле» и «сантехнику Борщову». Не успел я положить локти на столик, как уже снова пришлось идти к стойке буфета, – за новой порцией. Чтобы не возвращаться слишком скоро, я заказал ещё сто грамм в один стакан и разливного пива. Вернулся к своему стоячему столику. Отпил половину из маленького пластикового стаканчика и хотел запить Дюшесом, но решил не занимать пространство в желудке бесполезной жидкостью и запил пивом. Через несколько глотков пенного, в помещении рюмочной наступил мрак. А через несколько мгновений луч софита вырвал из темноты мой столик. Два моих соседа по столу отступили во мрак, а я, сделав три больших глотка из стеклянной кружки, надел цилиндр. Слабый свет подсветил буфетчицу, которая теперь была одета в нарядную униформу работника буфета советского образца. Она дала мне знак приготовиться и показала три пальца притаившемуся в углу оркестру. Потом показала два пальца, потом один. Оркестр заиграл вступление. Я допил содержимое пластикового стаканчика и начал:
