Читать книгу: «La Critica (первая книга казанской трилогии)», страница 29
– Где ты был, когда мы с Глебом «парились на нарах»? – спросил.
– Я не мог вам ничем помочь, – ответил он, не поворачиваясь.
Я перевернулся на живот и закрыл глаза.
– Тебе нужно подняться навегх, – сказал Картавый.
– Зачем?
– Магсельчик погиб.
*****
Часы показывали одиннадцать ноль-ноль, когда я вошёл в гостиную, кинув на Марту мимолётный взгляд. Джессики здесь не было. Видимо, Стальская уловила в моих глазах тревогу, потому что спросила:
– Что? Всё в порядке?
– Да-да… – рассеянно ответил я и, секунду поколебавшись, вышел в прихожую.
В прихожей я отыскал в шкафу зимнее пальто и достал перчатки из карманов, надёл их и вышел во двор, а затем на улицу. Обошёл дом и зашёл на «клубную половину» участка. К счастью снег уже совершенно сошёл, и я не оставлял следов. Под навесом стоял Range Rover Autobiography Марселя. Я потянул ручку передней пассажирской двери, – она оказалась открыта. Забрался внутрь. Долю секунды наслаждался внутренним убранством авто, салон которого был обшит изысканной бордовой кожей вручную не иначе самой Лизой-Лизой-Лизоветой. Итак, с чего начать? Открыл бардачок, – аккуратно проверил содержимое. Ничего такого, – обыкновенное содержимое бардачка автомобиля, принадлежащего богатому парню. Нычка под центральной консолью: разменные монеты российских рублей. Подлокотник: четыре пачки банкнот номиналом в пять тысяч рублей и одна пачка тысячных купюр; никакой валюты, – выбор патриота. Подумав о том, что полицейским и так нормально платят, засунул деньги в карманы штанов. На дне подлокотника лежал то ли пистолет, то ли револьвер в кобуре; его я забирать не стал. «Да где же?!..» – с досадой подумал я. Слева от руля обнаружил ещё одну нычку, которая открывалась при нажатии. Под тряпочкой из микрофибры я наконец нашёл то, что искал, – коробочка для переноски линз, жидкости и пинцетов. Положил коробочку в нагрудный карман куртки, выключил подсветку салона, покинул авто и аккуратно закрыл дверь.
Вернулся в дом и зашёл в гостиную. Марта была там. Она спросила:
– Что?
– Слушай, Марта, сделай одолжение.
– Да?
– Езжай сейчас к Марку – к вам домой – и побудь там несколько часов. Окэ?
– С чего бы это? – недоумевающе проговорила Стальская.
Я открывал и закрывал кухонные ящики в поисках подходящей тары для своей добычи. Мне бы подошёл какой-нибудь непрозрачный, сохраняющий форму контейнер. На глаза попался закрывающийся на защёлку металлический бокс для весового чая. Я открыл его и убедился в том, что он наполовину полон.
– С чего бы мне сейчас ехать к Марку? – спросила Стальская, следя взглядом за моими манипуляциями.
– А? – переспросил я, высыпая чай на столешницу.
– Что ты делаешь с чаем? – спросила Марта.
– Мне нужна коробочка, – ответил я.
– Для чего?
– Для денег и наркотиков покойного Марсельчика, – ответил я и, улыбнувшись, добавил: – Ему они больше не пригодятся, а их наличие скомпрометирует светлую память о нём. Хотя я сильно сомневаюсь, что подобные вещи в ста процентах случаев упоминаются в протоколах.
Стальская задумчиво следила за тем, как я извлекаю из карманов пачки денег и коробку для линз в форме лягушки с выпученными глазами и кладу это всё на дно опорожнённой банки, а затем сверху снова засыпаю чаем.
– Что происходит?
– И вот эту коробочку прихвати с собой, пожалуйста. Её оставь на сохранение Марку. Я её потом заберу. Ладненько?
– Какого чёрта происходит? – повышенным голосом вопросила Стальская.
– Слушай, тут такое дело: Марсельчик лежит у нас на третьем этаже в луже крови. Он стопроцентно мёртв. Это ужасное событие. И вот я подумал: а пускай, как будто Марточки целый день не было дома. А? Ты как бы всё это время провела со своим женихом в вашей квартире в городе. Пускай, как будто ты приехала только поздно вечером или даже завтра утром, когда полицейские и эксперты всё здесь приберут. А?
– Хочешь сказать, что Марсель…
– Ну, о чём я тебе твержу. Давай-ка собирайся, езжай сейчас в город и прихвати эту банку с чаем. Ах да! И Джессику прихвати. Неизвестно какой у нашей экономки текущий иммиграционный статус. Так что… Пойду разбужу её.
Через десять минут Марта с сонной Джессикой справа от себя и с сонным Адольphом (сидящим в маленькой клетке для путешествий) у Джессики на коленях выезжали из ворот задним ходом.
– Эй, красавица! – окрикнул я Стальскую.
– Что? – опуская стекло, спросила Марта.
– Мусор прихвати.
Подождав пять минут, я позвонил в «стодвенадцать». Поговорив с оператором, я набрал Марка и всё ему рассказал. «Деньги-наркотики забрал?» – спросил Марк дежурным тоном. «Забрал, Марта везёт их к тебе». «Оружие было?» – спросил Б-гомерзкий. «Было». «Надеюсь, Марта не везёт его ко мне?» «Нет-нет. Оружие я не трогал». «Молодец, Аронов. Выезжаю к вам».
*****
13 апреля.
Сегодня днём мы с Глебом ездили в чудинское отделение полиции – давать показания. Я рассказал, что слышал звуки ссоры и звон стекла. «Потом я решил проверить, всё ли в порядке у нашего партнёра и обнаружил его распростёртым на полу в луже крови». «А я всю ночь провёл со своей подругой Ларисой Ник… с Ларисой. Приехал только на следующий день», – говорил Стальский. Марта давала показания прямо в кабинете Даши, – следователь к ней приехал на работу.
Вечером мы с Глебом, напялив жёлтые резиновые перчатки до локтей, отмыли кровь с пола и подмели осколки. Орудие убийства – бронзовый бюст Луи Армстронга забрали полицейские в качестве вещественного доказательства. Убравшись в чиллауте, мы приступили к перетаскиванию ящиков с запасами алкоголя к нам на кухню. Последним рейсом перенесли профессиональную кофе-машину с бара на третьем этаже к нам на кухню. «Очевидно, что клуб прекращает свою работу», – подумали мы.
В одиннадцать вечера Стальские, Джессика и я ужинали и вели беседу.
– Он был «ласковым, но смертоносным», – задумчиво проговорил я после второй порции джина.
– О ком ты? – тревожно спросила Марта.
Я заметил, что Глеба тоже заинтересовал этот вопрос. Я сокрушённо, как нечто совершенно очевидное, сказал:
– Да об этом личном помощнике Марселя, об ассистенте его!
– С чего ты взял, что это Ренат убил Марсельчика? – спросил Глеб.
– Да?.. – нервно спросила Марта. – Может причина в его бизнесе!
– Чёрта с два! – воскликнул я, не в силах выносить – как мне в тот момент показалось – косность ума своих партнёров; у меня ещё стояла перед глазами картина распростёртого на полу Марсельчика. – Это преступление на почве страсти! Ты, как юрист, должна была изучать такой предмет как юридическая психология; на этом уроке тебе бы сказали, что когда из головы человека делают фрисби тяжёлым предметом – это указывает на личную неприязнь! И скорее всего, имеет место преступление на почве страсти. Ревность!
Стальские переглянулись; Глеб налил себе и мне по новой и, посмотрев вдаль, произнёс: «Вот умер» Марсельчик, «но помрём и мы, – не выпросить нам дней из нищенской сумы».
Рената арестовали в ту же ночь, через два с половиной часа после преступления. Он медленно брёл вдоль дороги, ведущей из нашего пригорода в город. Ренат сразу во всём признался.
Многие думают, что похороны – случайное событие без каких-либо правил, но это не так. Похороны – это по большей части светское мероприятие. Вы должны всегда помнить, что на похоронах вы как на сцене
La Grande Bellezza
Глава о последнем светском мероприятии Марсельчика
Четверг. 16 апреля.
На кладбище, которое находилось почти в центре города, и на которое было сложнее попасть в качестве постоянного резидента, чем верблюду пройти в игольное ушко, собралось на удивление мало людей. Совершенно очевидно, что родителей Марсельчика здесь не было; может они уже умерли? Итак: Сицилия не пришла, а пришёл Шуба – что нас немало удивило, а с ним вместе пришёл какой-то высокий экстравагантный мужчина лет сорока трёх, – немного позже выяснилось, что это и был тот самый егоровский старший брат-волшебник.
После погребения Глеб остался общаться с братом Егора на свежем воздухе, Марта разговаривала с самим Шубой, а я вернулся в машину, завёл мотор и включил отопление, – погода в апреле такая изменчивая.
Марсельчик. Без сомнений: этот человек заслуживает того, чтобы о нём рассказали гораздо больше, но я ничего о нём не знаю, кроме того, что он нам – мне и моим партнёрам – дарил праздник. Он обладал обаянием Ганди, Малькольма Литла и Чаплина в одном флаконе. Располагал. Обволакивал. Я включил музыку:
«Если бы я не был настолько одинок
И если б у меня был печатный станок
Если б я не знал, что люди это звери
Я бы тыщу раз подумал,
Но я открываю двери в свой клуб.
Если ты подумал, что жизнь жестока
И если тебе вдруг стало одиноко
Просто постучись ко мне вот так "тук-тук"
Я открою тебе клуб, знай я твой друг…»
Рест ин Пис, Марсель, покойся с миром.
*****
Мы уже подъезжали к ресторану на набережной Нижнего Озера, где готовились поминки, когда я решил спросить Глеба о его продолжительном разговоре с братом Шубы. Марта тоже заинтересовалась этим вопросом.
– Ой, ребята, это странный тип, – с улыбкой проговорил Глеб.
– Видимо, он действительно странный тип, если даже такой странный тип, как ты, говорит, что он странный тип, – жестикулируя перед взором партнёра, скороговоркой проговорил я.
– Мм… – вопросительно и в то же время утвердительно произнесла Стальская.
– Так о чём вы говорили? – с нескрываемым любопытством спросил я.
– Не о чём конкретно… – Глеб задумался. – Он… Кстати его зовут Артём. Он как вода утекал у меня сквозь пальцы во время беседы, – Глеб взглянул на свои руки. – Не увиливал от темы, нет. Как-то обволакивал моё сознание всё это время. Даже вспомнить нечего, кроме того, что он приятный человек. Вроде, – Стальский припарковался и устремил свой взор вдаль.
Я заметил, что к нашей машине приближается Сицилия. Наверное, она не пришла на похороны, потому что распоряжалась здесь. Наверное, всё лично хотела подготовить. Не знаю, короче. Глеб находился в задумчивости, а Марта манипулировала своим телефоном и тоже немного утратила связь с реальностью. Я резюмировал:
– Это про него БГ написал песню «Человек из Кемерова».
Глеб напряг лоб, потом усмехнулся и сказал:
– Сто процентов.
В этот момент Сицилия постучала в моё переднее пассажирское стекло.
– О, Владимировна здесь, – только сейчас заметил её Стальский.
Марта вышла из задней двери и сделала чмоки с Сицилией.
– Ладно, вытряхиваемся, – самому себе сказал я и ступил на землю.
*****
На десять часов вечера у нас троих была назначена ещё одна встреча, – с нашим адвокатом Марком Дважды-мерзким. Он собирался что-ли дать нам какие-то инструкции по поводу того, что мы должны говорить следователям, если они нас снова будут расспрашивать. Всё это конечно касалось убийства в нашем жилище Марсельчика. Кто бы сомневался, что под Марсельчика, окромя налоговой, копали ещё какие-то следственные органы. О чём-то ещё Марк собирался «с глазу на глаз» переговорить с нами троими. Лично я ехал к нему на встречу для того, чтобы он вернул то, что я ему передал на сохранение, а именно банку из под чая с деньгами, порошком и… чаем. Встречу назначили в кафешке около Консерватории и Театра Оперы.
*****
– Вы не поверите, – смеясь, говорил Марк. – Этому помощнику Марселя дали меру пресечения в виде домашнего ареста, и он всех нае…, передознувшись этим своим героином.
«Ого!» – хором выдохнули мы.
– Он что умер?! – переспросила Стальская.
– Вот и я о чём! Его адвокат ну в очень близких отношениях с судьёй. Так бы сидел-посиживал в ожидании суда. Глядишь, дожил бы до первого слушания, аха-ха! – зло засмеялся Бимерзкий.
– Мне жаль, что так всё сложилось, – печально глядя в окно, промолвила Марта. – Трагедия развернулась на наших глазах…
Глеб выглядел также опечаленно.
– Все там будете, наркуши проклятые! – злорадно выпалил наш адвокат.
Секундное замешательство вклинилось в нашу печаль. Все поняли, что Бимерзкий в первую очередь имел в виду меня. Чёрт возьми, у него были причины относить меня к «…проклятым».
– К тому же эти господа брали друг у друга за щёку, – привёл свой последний аргумент в пользу версии неминуемого возмездия Марк.
– Ладно, – поднимаясь с места, устало сказала Марта, – я подожду в машине. – Это всё, что ты хотел сообщить?
– Ну… Да… – замялся Марк. – Ты, может, сегодня останешься ночевать дома?
– Не сегодня, – холодно проговорила Стальская.
Она жестом попросила у Глеба ключи от Яги, Глеб вынул карточку из кармана и отдал сестре. Стальская явно не желала выслушивать желчные речи Бимерзкого.
– Пока, Марк, – уходя, кинула она.
Мы остались втроём. Я заговорил:
– Это самое… Марк, отдай мою коробочку.
Бимерзкий извлёк из своего портфеля жестяную банку из-под чая. По его кисло-надменной роже я понял, что просто так он её не отдаст.
– У меня не камера хранения, Аронов. Тем более для запрещённых веществ. Понял?
– Понял, – смиренно ответил я. – Спасибо.
У меня больше не было причин находиться здесь и я немного заёрзал, поглядывая на Стальского. Глеб о чём-то задумался и сказал:
– Ты иди, Вадим, подожди в машине. Мы кое-какое дельце обсудим быстренько. Тебя с сестрой не касается.
Я был рад распрощаться с нашим законным представителем, поэтому незамедлительно встал, сказал «Пока, Марк» и направился к выходу. Через два шага обернулся, помахал адвокату банкой с чаем и одними губами сказал «Спасибо».
Дошёл до парковки, сел на заднее сиденье машины.
– Они там насчёт Джессики говорят, – обернувшись, сказала Марта. – Глеб хочет гражданство ей сделать.
– А… – задумчиво протянул я, осматривая содержимое банки.
Всё было на месте. Коробочку для линз я положил во внутренний карман пиджака, четыре пачки денег – три по пять тысяч и одну по штукарю – расфасовал по боковым карманам, банку с остатками осквернённого весового чая положил на пол, чтобы потом выбросить.
– На, кинь себе в сумочку, – сказал я Марте, протягивая ей четвёртую пятиштуковую «котлету».
Стальская щёлкнула застёжкой на своей Fendi и раздвинула края. Я разжал пальцы, и кэш упал внутрь со звуком «Бум».
Не вспоминай прошлое. Не предавайся ностальгии. Смотри только вперёд. Твою жизнь пусть вспоминают потомки;
если там будет что вспоминать
Г. Стальский
Глава о звеньях одной цепи
17 апреля.
Под утро я видел сон. Я стою напротив длинных столов, за которыми заседает консилиум жирных дядек. Один из них – видимо, председатель – строгим голосом спрашивает:
– Как твоё имя?
А я отвечаю:
– Оливер Твист, сэр.
А он мне:
– Ты знаешь, что сегодня твой день рождения?
– Нет, сэр.
«Этот мальчишка глуп», – толкая меня в плечо, говорит мужчина, стоящий слева от меня.
А тот, что сидит за столом, снова строго спрашивает:
– Известно ли тебе, что ты круглый сирота?
– А что это такое, сэр? – спрашиваю я у него.
«Я же говорил, что он круглый дурак», – снова толкая меня в плечо, говорит тот, что слева.
Тот, что за столом, спрашивает:
– Ты знаешь, что у тебя нет ни отца, ни матери, что тебя воспитал приход?
«Приход?!..» – думаю я, вот это прикол. Пытаюсь скрыть смех, но у меня ничего не получается. Я начинаю неудержимо смеяться, хлопая себя по коленям.
– Приход! А-ха-ха-ха!!! Меня воспитал приход! Ну вы шутники! – я упираюсь руками в столешницу, чтобы не упасть от приступа веселья.
Строгие лица комиссионеров становятся испуганными, расплываются; затем всё заволакивает пелена, и я просыпаюсь.
Мне нет-нет снятся сюжеты скучных фильмов.
Пробудившись, я застал самого себя «в состоянии интеллектуальной эрекции» и, не отвлекаясь на чистку зубов, сел за обещанный тёте Саре рассказ.
*****
Вечер того же дня.
«… – А это кто у тебя? – заинтересовано спросил офицер.
– Это мой синий платочек, – без запинки ответила я.
– Милая, это же ключик, – смеясь, умилённо промолвил офицер и, нажав на мой нос, сказал: – «Динь!»
…И провожала,
обещала
Синий платочек сберечь…
Посвящается памяти моей мамочки, родившейся в Революцию, героически прошедшей Великую Отечественную Войну, прожившей замечательную жизнь и ушедшей в ясном уме совсем недавно.
Конец».
Последние десять минут, сидя за обеденным столом в гостиной-столовой квартиры тёти Сары, я зачитывал вслух и с выражением, написанный мной утром, рассказ. Я поднял глаза от распечатанного текста и спросил: «Годится?»
Тётя Сара сидела напротив меня и плакала. Признаться, я ожидал и даже надеялся на такую реакцию.
– Многовато пафоса, конечно, – сказал я. – Но жанр требует, понимаете?..
– Годится, Вадимчик, годится, – уверенно проговорила старая леди, утирая слёзы.
Я уже надевал второй ботинок в прихожей, собираясь уходить, когда тетя Сара сказала: «Минутку», и удалилась в глубины своих апартаментов. Возвратилась она через двадцать секунд и, со словами «Это мой подарок тебе», протянула мне кольцо.
– Я не могу и не хочу его брать, – серьёзным тоном проговорил я.
Мне всегда было трудно удержаться от грубости, когда я подозревал, что кто-то пытается навязать мне свою волю. Признаться, я терпеть не могу принимать подарки. Люди дают ненужные тебе вещи и чувствуют себя при этом благодетелями. А ты не можешь отказаться, ибо это невежливо. С другой стороны, подарок старика отличается от подарка молодого человека. Подарок старика – это ступень к освобождению его бессмертной души от земного балласта.
– Тётя Сара, я действительно не люблю вещи, которые мне дарят. Они у меня надолго никогда не задерживаются. Я с вами откровенен, потому что вы мне нравитесь.
Старая леди внимательно слушала мои объяснения, а когда я закончил, промолвила:
– Ты должен его принять. В этом весь смысл.
Я остановился в своей попытке скрыться за входной дверью. Когда мне говорят «В этом весь смысл», я вдруг понимаю, что в этом действительно весь смысл.
– Ладно, давайте, – протянул я руку.
– Ты знаешь, что с ним делать, – со счастливой улыбкой сказала она.
– Да, – ответил я, пряча подарок в карман. – Да.
«…И когда она шла к себе домой по дороге, о которой знала, что он по ней не пройдёт, я смотрел, как она снимает со своих смирившихся рук длинные, бессмысленно красивые перчатки…»
М. Пруст
Глава об обратном захвате дофамина
30 апреля.
Всю ночь я провёл в дружном коллективе нашей газеты у меня на квартире, готовя номер La Critic’и. Материал получался взрывоопасный. Ком тужур, в общем-то. Могли последовать как официальные санкции в виде исков, так и неофициальные: в виде направленного вульгарного членовредительства. Опять. «Если бы про меня такое написали, я бы «заказал!» – поделился со мной своими чувствами Глеб. Хотелось верить, что «вульгарный» этап мы минули; это не так, тем не менее. «Это our way», – философски умозаключил я и продолжил причёсывать текст.
– Предпоследний день апреля, время ти-ка-ет! – стоял над душой Эмиля Стальский.
– Почему в последний момент?! – поинтересовался Иван, который никаких обязанностей не исполнял, а просто составлял нам компанию.
– Просто я весь месяц был занят, – деловым тоном проговорил Стальский.
Я, как бы незаметно от Стальского, показал практикантам жестом, какими именно делами был занят Глеб. Они посмеялись. Глеб тоже. Последние пять дней Стальский прогуливался со своей благодетельницей по Парижу, и только восемнадцать часов назад прилетел обратно. Что и говорить, месяц выдался нелёгкий.
*****
– Ладно, я поехал домой. На ногах не стою, – без пяти два ночи заявил Глеб.
Стальский не спал уже двое суток. Я – больше суток точно. За последний год я научился при необходимости не спать по трое суток, а также научился не просыпаться двое суток.
– Езжай. Я приеду, как только закончим и отправим Марте, – ответил я.
Стальская, сидя дома, ждала, когда мы отправим ей на почту готовый материал, чтобы она могла сверстать номер и переслать его Ильгизу в типографию.
Я закрыл за Глебом дверь. Он явно что-то недоговаривал, но это «что-то» не было связано с новым номером, поэтому сейчас имело для меня второстепенное значение.
*****
Формально 01 мая.
Кукушка прокукарекала половину шестого утра, когда я надел ботинки в прихожей, чтобы умчаться домой. Через минуты мы трое – практиканты и я – спустились вниз и вышли во двор.
Около своей машины я сказал им «пока» и сел внутрь.
– Такой вопрос, Вадим, – заговорил Ваня, когда крыша уползла в багажник, и я снова появился на виду.
– Да.
Вид у них обоих был сдержанно-возбуждённый.
– А Глеб точно не из наших? – спросил Ваня.
– Нет, Глеб – еврей, – шуткой ответил я.
– Мы не про это, – усмехнулся Эмиль.
– Да, я понял. Нет, коллеги, насколько я знаю – а я знаю – он не из ваших, – я усмехнулся. – По крайней мере, пока.
– Так значит, у меня нет никаких шансов? – деланно грустно спросил Ваня.
– Ну, не знаю. Попробуй его разозлить, – посоветовал я.
– Оставим как вариант, – Ваня оценил мою остроту.
– У вас что, свободные отношения? – я перешёл на шёпот, хотя Эмиль стоял рядом.
– Ага. Мы не всегда будем молодые, – ответил Ваня.
– Понятно, – я подивился лёгкости бытия. – Если вдруг Стальский сменит раскрас, и мне станет об этом известно, то вы будете первым, кому я расскажу, – пообещал я и завёл мотор.
Ребята ушли в свой дом студента, находящийся в тридцати секундах ходьбы, – через два дома от моего. Я вдохнул весенний, уже майский воздух и прислушался к звукам природы. Птицы беспощадно пели, призывая друг друга к продолжению рода и другим приятным жизненным хлопотам; я тихо позавидовал. «Мы не всегда будем молодые». По пробуждающемуся ото сна городу с ветерком, с настоящим небом над головой.
Через пятнадцать минут выехал на трассу и прибавил газу. «That’s life – that’s what all the people say…» – пел старина Фрэнк из колонок авто, а я делал вдохи и выдохи.
You’re ridin’ high in April, shot down in May
But I know I’m gonna change that tune
When I’m back on top, back on top in June
В шесть десять утра я ковырялся ключом в замке коттеджа. К моему удивлению Стальские не спали. Ещё из прихожей я услышал, что они ругаются в гостиной. Я не собирался таиться, чтобы подслушать разговор, поэтому громко загремел связкой со всеми ключами, вешая её на специальный крючок. Стальские перешли с крика на злое шипение.
– Кто автор этого дурацкого сценария? – шипел Глеб. – Марк – хитрож… адвокат – Апрелий?!
– Как ты догадался?!.. – прошипела в ответ Марта.
Я прошёл в зал и махнул рукой партнёрам.
– Не обращайте внимания, я сейчас выпью сто, может сто пятьдесят миллилитров, и поднимусь к себе, – произнося эти слова, я доставал бутылку из морозилки, стакан из-под стойки.
Глеб показал знак «Виктории». Я достал второй стакан.
– Так ты меня не отвезёшь, алкожор от полиграфии?! – зло, как бы в последний раз, спросила Марта брата.
Глеб встал с дивана и направился к наполненному для него олд фэшну. Стукнул своим стаканом по моему олд фэшну, залпом приговорил сорокаградусный напиток, – не запивая, не закусывая, не сомневаясь, – как бы отвечая на вопрос сестры; разумеется отрицательно.
– Извини, сестрёнка, я выпил свою рюмку невозврата, выпил ещё две рюмки назад.
Мышцы на скулах Стальской напряглись.
– Что такое? – нехотя поинтересовался я у присутствующих, в душе опасаясь, как бы между мной и водочкой не возникло непреодолимого препятствия.
Марта в негодовании отвернулась. Глеб закурил и жестом показал мне мол: «Пей! Что не пьёшь-то?! Пей-пей-пей! Тебе надо!» Я не стал торопиться.
– Ладно, господа, чем я – слабый человек с водительскими правами категории «В» – могу быть вам полезен на данном этапе жизненного пути?
Моё сознание меркло. Марта по-прежнему молчала, хотя уже не так сурово, как полминуты назад.
– Ты! – указал я пальцем на Глеба. – Говори.
Глеб сделал презрительную гримасу и заговорил:
– Марту надо отвезти в больницу. У неё на семь утра назначена процедура…
– Да, процедура!.. – обрела дар речи Марта. – Стоматологическая процедура…
– Ага. По удалению… – снова заговорил Глеб.
– Зуба! Чтоб вас обоих!.. – закончила фразу Марта.
– И её некому отвезти, некому, НЕ-КО-МУ! У неё ни друзей, ни подруг, ни бойфренда, ни родственников, ни адвоката… Даже Марк не может! А Марта говорит, что если не сегодня, то никогда больше не решиться на эту… стоматологическую процедуру, – победно закончил Глеб.
– Понимаааю, – задумчиво протянул я, в душе уже простившись с жидкостью в стакане. – А сама ты не можешь ехать, потому что будешь после наркоза и всё такое… И такси тебя уже не успеет кинуть до больницы… Только беспринципный и отчаянный рыцарь дорог успеет доставить леди к… «стоматологу» за… – я посмотрел на часы на микроволновой печи, – полчаса.
Марта молчала.
– Ты уверена, что тебе туда надо? – посчитал своим долгом уточнить я.
– Уверенна, – без запинки ответила Марта.
Я по-ковбойски катнул свой стакан Глебу и потратил последние силы на слова, адресованные Марте Стальской.
– Запрягай «Единичичку», я сейчас «поправлюсь» и выйду.
Марта встала с дивана, прошла в прихожую и, не притормаживая, сорвала связку моих ключей с крючка и хлопнула входной дверью.
– Что? – спросил Глеб.
– «Всё готово для пробега, не хватает только снега…» – серьёзным тоном проговорил я.
Глеб замешкался, потом присел на корточки и начал рыться в нижних кухонных шкафах; через секунду нашёл то, что искал; катнул мне по стойке коробочку для линз в виде лягушки с выпученными глазами.
– Эх, не люблю я это дело, но раз такие обстоятельства… – хохмил я.
Размышления о ситуации Стальской я оставил на потом.
– А ты не думаешь?.. – голосом телеведущего начал Глеб.
– Не думаю.
– И почему же?! – Глеб явно злился.
– Я бесплоден, – весёлым тоном сказал я. – Генетическая аномалия. Хромосомный сбой.
– Повезло!.. – на автомате всё так же зло сказал Глеб.
Я поднял глаза на Стальского. Он сказал: «Извини». Я извинил. Глеб твёрдым, но не злым голосом спросил:
– Она знает?
– Да.
Зарядившись оптимизмом и положительными эмоциями, я, выходя в прихожую, кинул: «Передай водке, что я вернусь».
*****
Когда мы подлетели к входу больницы на улице Чайковского, в запасе было ещё четыре минуты. Я хотел поддержать Марту добрым словом, но она так стремительно, не открывая дверь, через верх выпрыгнула из машины и убежала, что мне осталось только выбрать место поудобнее и начать делать два дела одновременно, а именно: спать и загорать. Найдя такое местечко на парковке, сменил прозрачные очки на непрозрачные, приспустил кресло, укрылся пиджаком как одеялом и отбыл в мир грёз. Тёпло-холодная весенняя погода. «Оставь… Я воспитаю маленького ублюдка, как родного». Что?! Дурной сон. «Emergency», – гласила оранжевая надпись на фоне тёмно-синего неба.
*****
– Аронов, трогай.
– А?! – я вынырнул из забытья и вытер растёкшиеся слюни.
Мне ничего не приснилось, кроме черноты, что на меня не похоже. Марта видимо шагнула через открытую крышу, поэтому я не проснулся от звука захлопывающейся двери. Машинально взглянул на левое запястье, но часов на нём не оказалось.
– Трогай, давай. Поехали уже!..
– «Водитель потрогал. Штирлицу понравилось…» – я плохо соображал.
– Оставь свои шутки. Я устала.
Взгляд Марты был затуманен отчаянием и наркозом. Я снова посмотрел на левое запястье, – часы не появились.
– Марта, у меня кажись часы спёрли! Пока я тут спал!.. – я был ошарашен этим открытием.
*****
Примерно шесть недель спустя.
– Я никогда всерьёз этим не интересовался, – вполне искренне ответил я.
– Правда? Это странно; ведь вы давно дружите; вы ведь дружите? – Марта тронулась со светофора.
– Не знаю. Попробую ответить на твой первый вопрос образно, – я повернулся вполоборота к Марте и поджал одну ногу под себя.
– Давай.
– Если мне нравится шедевр архитектуры, вряд ли я буду дознаваться о том, на каком фундаменте он стоит.
– Хм… А если ты намерен стать владельцем этого… здания, то в таком случае что? – Марта приподняла брови и переводила взгляд с дороги на меня и обратно.
Я понимал, что имеет в виду Марта. Улыбнулся счастливой улыбкой и задумался над формулировкой ответа.
– Если я – владелец здания, фундамент которого мне неизвестен, то я поселюсь в этом здании в самой красивой комнате, и, (если!) когда здание будет рушиться, я буду погребён под его обломками, – закончил свою мысль я.
– Интересненько, – иронично покачав головой, сказала Марта.
– Тебя?..
– Да, вполне.
– Что?
– В смысле: мне понятна твоя позиция, – Марта сосредоточилась на дороге.
Я решил спросить:
– Ты хочешь узнать что-то обо мне?
– Всё, что мне хотелось знать, я уже знаю.
– Что-нибудь из первых уст, как говорится. О моих родителях? Хотя нечего о них рассказывать.
– О моих хочешь послушать? Ты ведь даже фотографий их не видел.
– Они существуют? Родители?.. – на полном серьёзе спросил я.
– Да, – усилила кивком головы свой ответ Марта.
– Может быть позже; мы уже приехали. Нам назначено на шестнадцать ноль-ноль, – я посмотрел на новые часы. – Паркуйся пока.
– Разве для таких как мы не полагается место на парковке? – Марта окинула взглядом перспективу.
– Сегодня суббота; жаркий денёк, – медленно проговорил я, высматривая место под парковку Танка. – Такая большая страна, и так трудно припарковаться.
– Т-с-с-с… – посмеялась она и потрогала указательным пальцем галстук на моей шее.
Я не стал пренебрегать этим аксессуаром, ведь он приобрёл историю.
– Да, надел галстук, – подтвердил я. – Вот конкретно этим была привязана моя левая рука.
– С-с-с…
С минуту мы сидели молча, потом Марта вернулась к прежней теме разговора:
– У нас, милый, вся жизнь впереди, чтобы узнать друг о друге всё. Если пожелаем, – Марта достала из бардачка карандаш для глаз.
Сзади засигналили и нам пришлось отъехать. В поисках парковочного места мы удалились от пункта назначения довольно далеко, – примерно на четыре минуты неспешной ходьбы. Наконец остановились на парковке одного из ресторанов центра города.
– Если что – зайдём выпить по чашке кофе, – отпразднуем, – предложила Марта, указывая на заведение за нашей спиной.
– А может доедем до того заведения, где мы с тобой ели штрудель с шампанским? – предложил я. – Помнишь? Давно.
Стальская пощёлкала языком, обдумывая предложение. Это щёлканье, вкупе с затуманенным взором, действовало на меня одновременно умиляющее и волнующе. Вообще говоря: всё, что делала Стальская ртом мне безумно «нра».
Установилась тишина. Мы умели молчать в присутствии друг друга без всякой неловкости, и сейчас пользовались этим. Я нарушил молчание:
– Вот если бы…
– Да… – перебила меня Марта, явно отвлёкшись от своих мыслей.
– Вот если бы я был писателем и рассказывал историю нашей жизни…
– Да?
– То мой герой – чтобы читателям стало понятнее происходящее – должен был бы спросить твою героиню…
– Да?..
– Он бы спросил: «Зачем мы это делаем?»
Марта захлопнула козырёк с зеркальцем и убрала карандаш, достала расчёску. Набрала воздуха в лёгкие:
– Каждый из нас делает это по своим причинам, но есть как минимум одна общая причина для этого.
