Читать книгу: «Плата за рай», страница 14
– Разумеется, есть! Бог воздаст им по заслугам, когда они…
– Глупец! – перебивая Ифриса, вскричал Зепар. – Даже мальчишка умнее тебя! Как ты не поймешь, что Бога нет, никогда не было и уж точно он не появится сейчас?!
– Ошибаешься! – в свою очередь, возразил Ифрис.
– Неужели ты не слышал, что я тебе рассказал? Этот ужас… Это ли не доказательство, что Его нет? Хорошо, ответь мне: если Он есть то, почему позволил случиться жестокости? Отчего не оберег рабов своих от дьявольского гнева? Я тебя спрашиваю, отчего он так жесток, восседая у себя на небе?! Пойми, в этом мире правят связи и деньги – если они у тебя есть, то ты можешь быть последней сволочью, но делать безнаказанно все, что тебе взбредет в голову. И чем их у тебя больше – что того, что другого, – тем больше тебе позволено и тем выше уровень безнаказанности.
– Жестокость – необходимая мера!
Зепар выпучил глаза от такого утверждения Ифриса. Он не мог найти подходящих слов, чтобы выразить свое удивление.
– Как ты не понимаешь, что Он испытывает твою волю и оценивает силу твоей веры! – досказал свою мысль Ифрис.
– Значит, Он отнимает жизнь у одних, чтобы увидеть, насколько ему преданы другие? Он отнимает чужие жизни, чтобы испытать тебя?! – Зепар от безуспешных попыток что-либо доказать опустил голову.
– На все воля Бога! Наши души принадлежат Ему, и Он, только Он распоряжается ими, как Ему одному угодно. Раз суждено ста тысячам умереть – значит, так и должно быть, и мы с тобой ничего не сможем поделать с этим!
– Хорошо, я готов уверовать в то, что ты говоришь, но объясни мне почему? Почему он так жесток? Почему, чтобы прозреть, должны гибнуть миллионы? Неужели ты не видишь, что все это самообман? Неужели все то, что ты делаешь, – исполнение всех предписаний, указанных в священных книгах, есть показатель силы твоей веры? А что, если ты не будешь выполнять предписанного, но будешь верить в Него всем сердцем? Ты все равно будешь отвергнут? Он не примет тебя? Ты всю жизнь будешь верить, а он не примет тебя из-за того, что ты неправильно верил в Него? Не примет из-за того, что ты не делал того, что написано в книге? Выходит, вера – это предписание в книге?! Выходит, вера – это книга?!.
– Что ты несешь? В священных книгах указан путь, как обрести Его, и как жить, чтобы быть праведным и не поддаться искушению – промыслу дьявола. Книги учат терпимости к ближнему, доверию, взаимопониманию. Они помогают развить в себе добродетель, учат благим помыслам и в конце пути помогают обрести покой. Я не смогу тебе в двух словах пересказать великие писания, которым больше десяти веков и на написание которых ушли годы.
– Да послушай же ты! Заклинаю тебя, услышь меня! Что, если он забрал сто тысяч жизней, чтобы проверить силу твоей веры, а ты не оправдал Его надежд? Или же твоя сила веры оказалась не столь сильной, как Он того ожидал? Что тогда?! Сто тысяч невинных жизней, отнятых ни за что?! Сто тысяч жизней разрушены ради того, чтобы узнать, сильно ли верит Ифрис… А-а, оказывается не сильно, ну и ладно. Так выходит?
– Ты искажаешь истину! Прошу тебя, прежде чем делать окончательные выводы, прочитай книги, и ты поймешь, что на все Его воля! И ты…
– Вздор! – перебил Ифриса Зепар, взволнованно махая руками, то и дело вытирая ладонью взмокший лоб и импульсивно шагая по комнате. – Абсурд! Нелепица! Довольно! Я отказываюсь верить и не желаю никогда более говорить об этом с тобою!.. Я ухожу!!! – И Зепар в чрезвычайном раздражении, сжимая кулаки и цедя слова негодования через сжатые челюсти, удалился. Его силуэт исчез в темноте.
XXXIX
Не прошло и часа, как Зепар вернулся в приподнятом настроении. Отлучившись, он выпил пару порций водки, поиграл с товарищами в кости, поговорил на отвлеченные темы и порядком подзабыл про недавний спор.
Ифрис дремал.
– Ифрис? Ифрис? – улыбаясь, будил своего приятеля подвыпивший Зепар. – Хватит спать! Все чудесные мгновения жизни проспишь!
– Да я не спал толком, шумно тут у вас, – еще не совсем проснувшись и силясь приподняться, пробормотал Ифрис.
– Как скажешь, друг любезный! Я намерен отлучиться по делам. Я решительно не могу сказать, когда вернусь, – по той причине, что и сам не знаю. Да и вообще нет никаких предположений, вернусь ли я сюда или еще куда-либо. Поэтому я не смог уйти, не узнав, чего тебе от меня надо? Чистое любопытство душу дерет; ведь надобно, раз отыскал?
– Надобно, – преодолевая свою гордость, подтвердил Ифрис. Он ненавидел себя, свое безвыходное положение, но был раздавлен нуждой. Зепар, понимая это, улыбался, как победитель.
– Итак? – покровительственным тоном произнес он, ковыряя заусенец на мизинце.
– Я уверен, ты в курсе… Лера в положении… Нас постигла нужда… Ладно я, но Лера!.. Ты знаешь, будь у меня выбор, я не пришел бы к тебе… Ночами слышу плач моего ребенка в ее утробе!.. Будь я не в том положении, что сейчас, я бы выбрал смерть и избавил бы окружающих от своего присутствия. Но я не один. И допустить, чтобы Лера осталась сама с ребенком, я не могу. Ради них я переживаю унижение.
– Ну вот, снова ты говоришь слова, тебе неведомые: «избрав смерть», «избавлю»… Во-первых, верующие люди вроде тебя, заканчивая жизнь самоубийством, попадают в ад. Во-вторых, единственные люди, которых ты «избавишь», – это отец, мать, супруга и твой будущий ребенок, остальным на тебя плевать, хоть ты два раза покончи с жизнью. В-третьих, ты избавишь их хоть и от обузы, но и от любимого сына, супруга, отца, и смерть твоя придаст их жизням горькое послевкусие, с которым они будут жить до конца своих дней. В-четвертых, ты решительно не понимаешь, о чем говоришь! Пробовал ли ты хоть раз покончить с жизнью? Нет? То-то и оно! А ты знаешь, сколько мужества необходимо для того, чтобы привести намерение в исполнение? А сколько, надо чтобы довести дело до конца?.. Столько, сколько в пятерых Ифрисах не наберется!
Зепар с полминуты помолчал, переводя дыхание, и собрался с мыслями.
– Я рад новости о твоем будущем ребенке и искренне поздравляю тебя с наступлением самых теплых, лучших дней в жизни каждого человека. Но, к сожалению, предложить мне тебе нечего. И помочь тебе в этой ситуации я ничем не могу, разве что советом: достойный мужчина, когда он не в силах прокормить семью, выполнить перед ней свои обязательства, должен вручить их судьбы в руки тех, кто это сможет сделать.
– Да как ты смеешь?! Скажи еще, что могучий человек, способный сделать мою семью счастливой, это ты?! – неправильно поняв, Ифрис в остервенении попробовал было броситься на Зепара.
– Да погоди ты драться! – поморщился Зепар. – Не я, разумеется! И как тебе только такое в голову пришло?! Хотя чему я удивляюсь… Мать, отец – вот кто! Тем более у нее положение опасное, ребенок в утробе может пострадать. Эх, эта проклятая жизнь, уже в утробе ни в чем не повинный малыш испытывает нужду, несправедливость и злость этого мира! А ведь ему еще всю жизнь страдать.
– Как я говорил, у меня трудности, но Леру никому и ни на каких условиях я отдавать не собираюсь. Она моя и только моя! И ребенок в ее утробе тоже мой и только мой! Они не кусок хлеба, чтоб их поровну надломить, и не имущество какое, чтобы передать. – Ифрис перевел дыхание и продолжил: – Ну ладно, поговорили и будет. Довольно на сегодня бесед. Буду краток. У меня к тебе предложение, – серьезно сказал Ифрис.
– Слушаю, – так же серьезно ответил Зепар.
– Ни для кого не секрет, что отец мой – не последний человек в кругах, где смысл жизни есть ядовитая пыль.
– Не секрет, но продолжать следует тише, – Зепар нагнулся ближе к Ифрису, на всякий случай бросив взгляд по сторонам.
– Помнишь сумку, набитую наркотиками, которую мы с тобой продали, а деньги поделили?
– Помню, как не помнить! Я товар, рискуя жизнью, продавал, – произнес Зепар с угрюмым видом.
– Так вот, я знаю, где лежат запасы моего отца. И та сумка – это всего лишь сотая часть того, что зарыто у нас во дворе.
– Да, но отец твой – не тот человек, который отдаст, пусть даже и сыну, все свое состояние. Скорее он придушит тебя и повесит на забор как урок тем, кто захочет полакомиться с его стола!
– Да, так и есть. Но мы ведь не будем просить, мы возьмем.
– И как ты себе это представляешь?
– По старинке, мы украдем.
– Хе-хе, ну, ты прям великий мыслитель, долго план-то обдумывал? – рассмеялся Зепар. – Даже если мы и сумеем украсть, как, по-твоему, можно сбыть такое количество товара? Ай, чего я спрашиваю! Ты-то не сбывал, ты не знаешь, каково это – рисковать жизнью, чтобы продать смерть народу. Тебе все видится легко, оттого что ты не знаешь нюансов, деталей, в буквальном смысле важных для жизни. Все люди, занятые этим бизнесом, связаны друг с другом и с лицами, вращающимися в высших кругах государства, а некоторые из них и вовсе к ним принадлежат. И ручейки – да что там, все русла этой большой реки – контролируются ими! Всё и все подотчетны. Без их разрешения товар не продать… Они создают условия, чтобы ты смог продать смерть. Подкупают сотрудников правоохранительных органов по борьбе с наркотиками, по борьбе с коррупцией. Уговаривают чиновников отвернуться, закрыть глаза на преступления. Угрожают отнять семьи у не соглашающихся, честных людей, не оставляя им выбора. Даже если честный человек будет кричать во все горло, во всеуслышание, он все равно ничего не сможет сделать, а тем более что-то в корне изменить.
Сказать тебе почему? Потому что это каста, организованная преступная группировка, восседающая у руля страны и олицетворяющая собою власть. Они запугали всех своей лютой, животной жестокостью, беспределом. Их положение дает им возможность преступать закон и действовать безнаказанно. И все, словно в болоте, погрязли в этой системе, которой управляет «Жаба-Царь». Он все знает и все контролирует. У него находятся все ключи, открывающие каналы, хотя бы один из которых нужен нам, чтобы воплотить твою идею в жизнь. Без его разрешения, которое предполагает, что мы должны отдать львиную долю нашего дохода ему, таких, как мы, вычислят немедля, а затем вздернут на городской площади24, чтобы проучить остальных наглецов.
– Ты прав, я не имею понятия, как текут реки под землей… Поэтому я и пришел к тебе за помощью. Нам не нужно разрешения этой «жабы», ведь мы не будем красть все. Мы украдем лишь сотую часть. Ровно столько, чтобы отец не заметил пропажи. И продадим ее теми же порциями, что и тогда. Это даст нам денег, чтобы жить еще некоторое время.
Зепар задумался, но не об услышанном. Совсем о другом.
– Подумай только, эта легкая прибыль – и никакого риска для нас! – продолжал заверять Ифрис.
– Хорошо, если все так просто, почему ты сам этого не сделал? – спросил Зепар.
– Мне нужна помощь: один на страже, другой помогает с сумками, и ты, чтобы превратить украденное в деньги.
– А что если отец твой нас застанет за делом? Как тогда быть? Ведь я уверен – отец твой, как и мои ребята, не согласится идти на попятную. В таком деле все идут до конца, каким бы он ни был… Потому-то этот бизнес и есть самый опасный и самый прибыльный.
– Никакого кровопролития не будет! Мы сделаем все под покровом ночи, когда отец будет спать. Все это дело не займет и получаса. Собак у нас нет. Соседи старые и ложатся с заходом солнца, спят крепко, пока не начнет светать. Никаких препятствий. Все легче легкого, бери, не хочу! Если успешно пройдет, по мере нужды будем еще брать.
На этот раз Зепар, схватившись руками за голову, крепко задумался.
Зепар вырос без отца. Он был лишен ласки, теплых чувств и должного воспитания. У него не было самого драгоценного учителя, который превращает мальчика в настоящего мужчину. И все же, несмотря на это, он испытал крайнюю неприязнь к Ифрису, за его бессердечность. За то, что тот предлагал обокрасть близкого человека.
Подумав несколько минут, Зепар задержал дыхание и закрыл лицо ладонями. Затем опустил руки и, выдохнув, произнес: «Так и быть, попробуем!»
– Отлично! – вскричал Ифрис.
– Но при условии, что я составляю план, и ты будешь повиноваться мне беспрекословно во всех вопросах, – строго предупредил Зепар, погрозив Ифрису указательным пальцем. Он был неумолим и готов был отказаться от сделки в случае возникновения малейшего спора со стороны Ифриса.
– Идет! По рукам! – все так же находясь в радостном расположении духа от успеха переговоров, заключил Ифрис.
– Отлично. Вот как мы поступим: ты побудь здесь, отдыхай и ни о чем не думай. Набирайся сил, они тебе теперь пригодятся. А я отлучусь и прощупаю почву, соберу ребят и испрошу кое-кого, как лучше все провернуть.
Зепар, серьезно настроенный, быстро вышел из комнаты. Ифрис, предвкушая скорое выправление своего финансового положения, с легкой, едва заметной улыбкой на лице задремал.
XL
Ифриса не было дома уже неделю. Валерия делала все, что могла, чтобы как-то отвлечь себя от переживаний, которые могут повредить будущему ребенку. Она понимала, что это ни к чему хорошему не приведет. Но занять себя чем-то определенным тоже не могла, да и нечем было. Она боялась выходить на улицу без Ифриса. Ей казалось, что все ее осуждают. Только и ждут подходящего момента, чтобы наказать ее за столь бесстыдный поступок, который она совершила, – разделила ложе с мужчиной до вступления в законные отношения, отдалась до заключения брачного союза. Валерия кусала ногти в догадках, где находится ее супруг и почему он так долго не возвращается. Ходила по комнате, заставляя себя не думать, что с Ифрисом случилась беда. А уже через несколько минут лежала на диване и, обливаясь слезами, умоляла, просила Бога сохранить живым и здоровым любимого.
Она находилась в критическом состоянии – еще и потому, что из еды у нее оставался лишь хлеб. Валерия растянула буханку на неделю, а последний кусок съела вчера. В этой ситуации сказать, что Валерия нуждалась в пропитании, все равно что сказать: «Мать жаждет увидеть появление своего ребенка на свет». Она предпринимала попытки обмануть желудок, выпивая больше воды, но через неделю голодания желудок стал умнее. Все эти условия: голод, холод, одиночество и бесконечные размышления, лишающие сна, в конце концов заставили ее найти в себе силы, подняться и идти на поиски своей пропавшей второй половины.
Валерия надела старое черное платье, в котором вырезала дыру в области живота, чтобы поместиться в него. Незакрытый торчащий живот она прикрыла материалом из обрезанной занавески белого цвета, весьма хорошо дополнивший ее наряд. Валерия не думала о прическе, и ее растрепанные волосы, словно водопад, ниспадали на плечи, спину, а спереди закрывали грудь. Дешевые красные тапочки с простеньким узором из цветочков украшали тонкие босые ноги Валерии. Она уже собиралась было выходить, как вдруг в дверь постучали.
– Кто там? – спросила Валерия в надежде услышать Ифриса.
– Лерка, это я, Зепар!
Валерия открыла дверь.
– Здравствуй, Лера, как твое здоровье?
– Спасибо, все хорошо. Вот только Ифриса давно нет… Ты не знаешь, где он? – Валерия перешла сразу к делу.
– Обсудим это, – сказал Зепар и без приглашения прошел, не снимая обуви, на кухню, где уселся в ожидании чая.
– Ой, как же это я? Совсем забыла о традициях. С этими переживаниями не до манер… Я помню, мама учила меня: дурной тон, приличия и еще что-то, все в голове перемешалось!.. – Валерия часто вспоминала родителей и братьев, но в этот момент ей особенно их не хватало. Ей стало неловко от присутствия Зепара – чужого мужчины, которого она не очень хорошо знала. Мужчины, с которым она была наедине в комнате, где – убей он – никто бы и не услышал криков. Затем ее охватил внезапный страх. Его торжествующий взгляд так и норовил забрать ее душу. Взгляд заставил Валерию ощутить всю горечь, боль и тяжесть совершенного ею безрассудства – побега с незнакомцем. Будь Валерия дома и не переступи черту дозволенного, она никогда не ощутила бы тех неприятных чувств, которые испытывала сейчас, в эту минуту.
Зепар действительно вел себя как хозяин не только квартиры, но и ее души. Внутри же он испытывал к Валерии искреннюю жалость. Он уже более двух минут наблюдал, как Валерия пытается найти что-нибудь для гостя, бесконечно то открывая, то закрывая дверцы пустого шкафа, в котором несколько месяцев назад было полно еды.
– Спасибо, Лера я не голоден, да и спешу. Могу ли я попросить просто воды? – сжалился Зепар над усилиями Валерии.
– Да, конечно, разумеется, можно! – повеселела Валерия.
Она протянула Зепару треснувший граненый стакан, наполовину наполненный водой. «Бедняги! Уже воду из крана экономят. До чего же дожили и как не померли?» – подумалось Зепару. Он не хотел пить, но взяв стакан, осушил его до дна. Допив, обратил свой взор на Валерию, которая, в свою очередь, молча глядела на него, выжидая момент для того, чтобы спросить, не знает ли тот чего-нибудь об Ифрисе.
– Валерия, Ифрис погиб! – сказал наконец Зепар и, понимая, что он (от неуменья и отсутствия опыта сообщать известия о несчастье), не должным образом оповестил близкого человека, замялся.
– Что ты такое говоришь?! Зепар, ведь так не шутят, тем, более учитывая, что его уже нет неделю, и принимая во внимание мое состояние! – Валерия, не веря своим ушам, натянуто улыбнулась.
– Валерия, выслушай! Он отправился по делам отца, чтобы добыть вам денег, а также на расходы, связанные с будущим рождением ребенка. Ну почему он не обратился ко мне, я бы непременно помог вам!.. – Зепар изобразил скорбь на лице. – По дороге машина, в которой они ехали обратно, угодила в столб… Его уже похоронили.
– Врешь! Это все ложь! Я отказываюсь в это верить! – вскричала Валерия и вскочила со стула, словно не была в положении. – Зачем?! Зачем?! – вдруг зарыдала она, ища опоры. Зепар, воспользовавшись подходящим моментом, обнял ее. – Зачем мне его деньги без него самого? Что я теперь буду делать?! Как мне без него жить, когда я им дышала?! Куда мне теперь идти?!. О, Боженька, за что Ты так поступаешь со мною?.. За что обрекаешь на одиночество?.. За что Ты отнял его? Чем я разгневала Тебя? За что разрушаешь жизнь мою? За что? За что?! За что?!. – продолжала рыдать она, совершенно ополоумев.
– Крепись, Лера, мужайся! – Зепар, не выпуская ее из своих объятий, успокаивал плачущую женщину. – Не думай ни о чем, я тебя не брошу, все будет хорошо! Я о тебе позабочусь, верь мне! – Зепар, закрыв глаза, произносил эти слова словно молитву, словно то были запретные заклинания, которые исполнят все его мечты.
– Не верю я, не верю тебе! Могила… Я хочу убедиться своими глазами! Едем на могилу сейчас же!!! – вырывалась в остервенении Валерия.
– Лера, сейчас нельзя, – уговаривал Зепар. – Даю тебе слово, обещаю отвезти тебя при первой возможности, но сейчас нельзя.
– Нет, я сказала сейчас! Оставь меня! Пусти! Я к мужу еду… Лучше проводи, а нет – так я сама найду. Только плохая жена не найдет своего мужа, а я хорошая жена! «Манеры, дурной тон, приличия…» – едва договорив, Валерия потеряла сознание и повисла на руках Зепара.
XLI
Когда Валерия очнулась, наступила черная полоса ее жизни. Она потеряла ребенка и сама чуть не умерла. За ее жизнь боролись больше восьми часов. Она потеряла много крови и, по заключениям врачей, возможность иметь детей. Потом Валерия долгое время пребывала в беспамятстве и временами даже в бреду. Она потеряла все. Зепар боялся, что она наложит на себя руки, поэтому почти все свободное от дел время находился рядом с ней. Ее страдания вызвали в его сердце чувство, доселе ему неведомое, – сострадание. Он твердо решил для себя, что забота об этой невинной, ангельской душе, по воле судьбы оказавшейся на его пути, – его долг и искупление за совершенные грехи. Но Зепар даже не предполагал, что дружеская первоначально забота перерастет в чувство намного более сильное – в любовь.
Опасения врачей подтвердились. Очнувшись и придя в себя, Валерия сразу, по мере осознания произошедшего, происходящего и грядущего, впала в депрессивное состояние. Разумеется, были слезы, крики и истерики, соответствующие ситуации, когда ты теряешь близких людей, семью. Но желание вырваться на свободу оказалось бессильным против возможностей медицины. В конце концов, уровень успокоительных веществ в крови Валерии настолько превысил норму, что врачи стали опасаться за ее здоровье. Зепар умолял ее ради всего святого взять себя в руки, но его усилия не увенчались успехом. Так продолжалось до марта две тысячи пятого года, в первое воскресение которого Валерия воскресла и резко пошла на поправку.
Конечно, она не вскочила с больничной койки, заливаясь смехом и весело танцуя, демонстрируя полное отсутствие болезни; лечение продолжалось. Радости Зепара не было предела. Он стал ухаживать за ней, будто получил билет в рай. Он не мог ей ни в чем отказать. Более того, он делал для нее больше, чем было необходимо. Даже когда Валерия попросила у него наркотики, он, хоть и долго отказывался, делая вид, что подобная просьба неприемлема, все же, в конце концов, уступил из боязни потерять ее. Со временем он привык к новому нраву Валерии.
Зепар даже предположить себе не мог, ему и в голову не пришло, что горе и тоска по любимым, рок судьбы заставили ее взбунтоваться и встать на путь саморазрушения через познание всевозможных запретов и грехов. Валерия помнила, как наркотики во время первого приема затуманили разум и избавили от страха предстоящей встречи с родителями Ифриса. Но в силу депрессии, будучи не в себе, она при этом забыла, что они же ее чуть не убили. Когда она находилась в тяжелом, казалось бы, безысходном состоянии, наркотическое опьянение показалось единственно возможным вариантом выхода из ада, в котором она оказалась. Валерия воспринимала яд, как чудо, способное вылечить раковую опухоль размером с теннисный мяч. Как противоядие от укуса королевской кобры, как спасение в открытом бушующем море. Как средство, помогающее пережить и заглушить боль утраты… Затем, как это обычно бывает, незаметно для человека, привычка возобладала над здравым смыслом, и необходимость искать причины, чтобы остановиться, отпала сама собой, как бы даже естественным образом. Но со временем Валерия поймала себя на мысли, что уже не в силах отказаться от этой напасти. Более того, она знала, что стала рабой Зепара, ибо только он давал ей то, без чего она не могла обходиться, – минуты забвения. Она знала, что готова на все ради очередной дозы проклятого наркотика. Она также здраво понимала, она предчувствовала, что однажды Зепар попросит ее заплатить и, в силу отсутствия такой возможности, унизит ее в счет накопившихся долгов. Но наркотическая зависимость не оставляла ей выбора, и она не придавала большого значения тому, что может произойти, рассматривая свои предположения как неизбежное будущее.
Цель, которую преследовала Валерия, быстро была предана людской огласке. Будучи последовательной в вопросе встречи со смертью, Валерия быстро завоевывала свою черную репутацию, о которой читатель уже осведомлен. Чем дальше Валерия погружалась в бездну порочных страстей, беззакония, преступлений, отчаяния, самоотречения и греха, тем больше ей хотелось и тем труднее было остановиться. Она была поглощена дьявольской пучиной зла, из которой нет пути назад.
Валерия наотрез отказалась ехать домой к родителям, но мысли о семье стали посещать ее все чаще. Она каялась в содеянном и тосковала по дому. Валерия испытывала одиночество, несмотря на постоянное присутствие Зепара.
Минул год. Ни один день не проходил без празднования наступления ночи. Ни дня без мотовства и порока. Погоня за смертью путем предания своей плоти бесконечным истязаниям и переутомлению привела бы, будь кто другой, к деградации личности, к потере себя, но Валерия была вне божественной досягаемости. Этот небольшой отрывок жизни она добровольно отдала дьяволу. Как бы она ни старалась, используемые методы борьбы с жизнью, против ее желания, делали ее только сильней. С каждым днем она становилась неуязвимее для обычных человеческих чувств. Проклятье окружило ее разум, и как бы она ни силилась все забыть, убежать от жгущих мыслей, засевших в голове и отдающих нестерпимой болью, ей это не удавалось. Образ жизни, который вела Валерия последний год, не оставил следов на ее внешности, но время забрало у нее десять лет жизни из резерва организма, припасенного для старости. Она чувствовала это, но человека на пути саморазрушения не остановить, ибо он идет против своих инстинктов намеренно. Валерия проклинала себя за свою слабость и бесхарактерность, за недостаток мужества покончить с собой. Проклинала за то, что не может лишить себя бесцельной жизни, избавить себя от этой ноши – жить. Она желала лишить жизнь возможности снова нанести ей коварный удар, который ранит, но не убьет. Она боялась не смерти, но жизни. Боялась выжить. Боялась жить с болью, с незаживающей раной. Ее нутро жаждало, а существо каждый день изыскивало способы поставить точку, после которой нет продолжения. Но вместо самоубийства – мгновенного расставания с жизнью, проблемами, несправедливостью, жестокостью, истязаниями и болью, она подвергала себя духовным мучениям, унижению и позору. Валерия хотела страдать, быть жертвой. Желала быть растерзанной, желала себе тяжелой кончины в неимоверных муках, чтобы в конце пути ее признали мученицей – в знак протеста судьбе.
Она мстила.
