Читать книгу: «Аллегро с Дьяволом – II. Казань», страница 10
Глава 3. Аркадий
1
Аркадий с криком проснулся. С бешено стучащим сердцем, весь в холодном поту он сидел на кровати. Опять этот мальчишка! Первое время после Афганистана он вообще не мог спать из-за него. Потом он, казалось, оставил Аркадия в покое, но после Беслана вернулся вновь.
Беслан – 3-е сентября 2004 года, Аркадий тогда решил, что сходит с ума. Впрочем, возможно так оно и было…
Встав с постели, Аркадий налил и выпил рюмку водки, как обычно запив водой. Включил музыкальный центр. Зазвучала песня в исполнении Николая Караченцова. Аркадий никогда не слышал эту песню ни по радио, ни по телевизору. Как она, интересно, называлась – «Майор»? Нет, скорее «Отставной майор». Он случайно услышал ее у одного парня и сразу переписал. Ни одна песня об Афганистане не смогла произвести на него такого впечатления, как эта. Раньше во время запоев Аркадий слушал ее беспрестанно, и днем и ночью, на полной громкости. Ни возмущение соседей, ни визиты участкового не имели успеха. Но теперь в его жизни была Нурия, и хотя сейчас ее не было дома, Аркадий сразу убавил звук до приемлемого в ночное время. Потом прошел в душ и вымыл холодной водой лицо. Войдя на кухню, он посмотрел на часы, было 1-40 ночи.
– А ведь чуть не забыл, – проворчал он и открыл дверцу буфета.
Он достал три одноразовых стаканчика, взял из холодильника бутылку водки и положил все это в пакет. Потом вернулся в свою комнату, чтобы дослушать песню.
Караченцов уже не пел, а надрывно кричал концовку:
Он до конца отдал свой долг!
Майор!!!
Он сделал все, что сделать смог!
Майор!!!
Так почему же до сих пор,
Глотает пыль афганских гор?!
Майор!!!
«Вот и я так же, все никак не отплююсь от этой пыли», – подумал Аркадий, выключая музыкальный центр.
Песня закончилась, но наступившая пронзительная тишина, казалось, была продолжением песни. Песни о них, о тех, кто вернулся с войны и должен был жить так, будто выезжал на обычные учения. А как их тогда встретили? Ему не хотелось вспоминать все, что было связано с Афганистаном после возвращения домой. Все эти статьи, выступления демократов, отношение чинуш… Нет, сам он никуда не ходил, ничего не просил, хватило рассказов других – тех, кто вернулся не целиком…
Выйдя из дома, Аркадий направился по проспекту Ибрагимова в сторону издательства. Он с наслаждением вдохнул свежий морозный воздух. Тогда в Афгане все закончилось, конечно, не так, как ему теперь снилось в кошмарах, а немного по-другому…
…Пастух с трудом открыл глаза. Без «гарнитуры», как называли шлемофон, он разбил в кровь лоб. Мотор молчал. Вытерев кровь с левого глаза и выкинув автомат в люк, он начал выбираться из танка. Вставая с сиденья, Пастух почувствовал, как с трудом оторвались прилипшие в его запекшейся крови штаны. Ему понадобилось минуты три, чтобы выбраться из танка. Подобрав автомат, он огляделся. Кишлак был не перед танком, как ему потом снилось, а за танком. Точнее, кучи мусора на том месте, где он когда-то стоял. Покачиваясь, Аркадий пошел в сторону высоты. Там, возможно, еще шел бой, значит ему надо было идти туда. Здесь он сделал все что хотел, ненавистный кишлак лежал в развалинах.
– Шурави! – раздался внезапно мальчишеский голос возле самого уха, и Пастух почувствовал, как кто-то дернул его за рукав.
Аркадий резко развернулся, так резко, что с трудом устоял на ногах. Водя автоматом по сторонам, он постарался сфокусировать взгляд, который стал почему-то расплывчатым. Рядом никого не было. Блуждающий, казалось, сам по себе взгляд упал на танк и пошел мимо, но тут же вернулся обратно. Там что-то было. Что-то такое…
На гусеницах были намотаны какие-то кровавые тряпки, внутренности. Там что-то качалось, прицепившись за трек. Кажется, это была кукольная рука. Аркадий тут же понял, что просто пытается обмануть себя. Это была детская рука. Перебитая примерно в локте, она болталась на треке, прицепившись тряпкой, бывшей когда-то рукавом. У Аркадия моментально пересохло в горле, что и без этого, казалось, было сухим донельзя. Громыхнул гром и ударила молния, навсегда выбелив прядь волос на его голове. Эта же молния разорвала пополам его душу, и одна обугленная половина его измученной души рухнула в преисподнюю…
Пастух был абсолютно уверен, что эта белая прядь появилась у него в тот момент, когда он увидел детскую ручку на гусеницах танка, которым он управлял. Хотя когда его спрашивали, он рассказывал совсем другую историю, да и то только в тех случаях, когда вообще что-то рассказывал. Аркадий не любил рассказывать о войне.
Он не помнил, сколько он стоял и смотрел на танк, на эту детскую руку. Секунду, час, а может год?
В конце концов он развернулся и побрел к высоте. Он не успел далеко уйти, когда в спину ударила взрывная волна. Пастух с трудом, но все же устоял на ногах. В танке взорвался-таки боекомплект.
– А раньше ты, урод, не мог взорваться?! – не оборачиваясь упрекнул неповинный ни в чем танк Аркадий.
Жизнь ему была больше не нужна. Существовать дальше незачем, и мгновенная смерть от взрыва была бы не самым плохим способом уйти.
Собравшись с силами, он вновь побрел вперед, или вернее поплыл в кровавом тумане, который с каждым шагом густел. Сколько он прошел сам и где его подобрали, он не помнил.
Помнил только женский голос сквозь грохот вертушки:
– Держись, солдатик, держись, родной.
Ему тогда еще почудилось, что это Наташа…
…Около издательства несколько лет назад открыли монумент Воинам-интернационалистам. Монумент был выполнен в виде сплавленных воедино кусков оружия, чего-то еще, сверху лежали отлитые в металле бинокль, панама, несколько патронов, застывшие в металле солдатские письма. Все это лежало на красных гранитных глыбах. Аркадий так и не мог определить, нравится ему монумент или нет, ну да он приходил сюда не любоваться. Главное – монумент есть и, что немаловажно, недалеко от дома. Аркадий не пошел на официальное открытие, так же как не ходил ни на какие официальные мероприятия. Сюда он приходил только во время запоя, в первый или второй день, потом он бы просто не смог. Впрочем, «день» – не совсем верно сказано. Аркадий приходил сюда только ночью, чтобы не мешали.
Он, как всегда, зашел с задней стороны монумента и расположился слева, где ступеньки были чуть повыше. Голой рукой смахнул снег, потом вытащил и поставил бутылку со стаканчиками и присел рядом на пакет. Открыл бутылку и разлил водку на троих. Взяв один из стаканчиков, он уставился на другие в ожидании, когда придут Кок и Перец. Они всегда приходили поговорить. Вот только для этого надо было смотреть не на стаканы, а в сторону, и Аркадий, отведя взгляд, стал смотреть на дорогу.
После дембеля он побывал дома и у Перца в Кировском районе, и у Кока на квартале. Он рассказал родным все, что знал о том последнем бое, и чего не знал о героической гибели ребят тоже рассказал. Аркадию и сейчас чудились глаза родных ребят и немой вопрос в них: «Как же так, ты, командир отделения, остался жив, а наши мальчики погибли?»
Тогда же он побывал на могилах ребят. Но приходить они стали к нему только здесь, у монумента.
– И долго сидеть будем? Может, выпьем наконец? – раздался над ухом задиристый голос Перца.
Пастух повернул голову: рядом стояли Перец и Кок.
– Привет, Пастух, давненько не приходил, – сурово упрекнул его Кок.
– Да ладно тебе, пришел ведь. Он живой, у него дел полно наверное, да, Пастух? – выступил на защиту Перец, беря стаканчик.
Кок поставил на снег пулемет и тоже взял стакан. Одеты они были так же, как и в день своего последнего боя. Взгляд Аркадия упал на кеды, заляпанные снегом.
– Не холодно в кедах? – неизвестно зачем спросил он.
– Ты че, Пастух? Мертвые не потеют… и не мерзнут! – засмеялся Перец.
– За встречу? – спросил Кок.
– Может за вас? – слабо возразил Пастух.
– Нет, за нас третий, ты уже пил, вчера. Давай за встречу и за ВДВ! – подвел черту под спором Перец.
Они чокнулись, Пастух выпил и закусил снегом. Послышался звук подъезжающей машины. От остановки медленно приближался милицейский уазик.
– Вот как всегда, – вздохнул Аркадий и повернул голову.
Ребят не было. Стаканчики были пусты, на снегу остались следы от двух пар кед и пулемета. Резко хлопнула дверца, Аркадий моргнул и видение исчезло. На снегу не было никаких следов, а стаканчики были наполнены водкой.
От машины подходили двое. Младший сержант сразу не понравился Аркадию. Парень явно недавно работал в милиции, и на лице отчетливо читалось наслаждение той силой и властью, которую ему давала форма, особенно над такими вот алкашами, пьющими где попало. Пастух очень не хотел в «обезьянник», и он постарался по возможности трезво оценить обстановку. Конечно, эти двое не те пацаны «батальонщики», с которых он снял тулупы в 90-м, но с ними, похоже, тоже проблем особых не будет. Плохо то, что в машине, скорее всего, остался третий с автоматом, попробуй его оттуда выковыряй. Блин!
– Спокойно, Пастух, спокойно. Не обижай татар, не надо! – раздался над ухом голос Перца.
– Да никого я не обижаю.
– Ага, люди просто хотят посмотреть, чем ты здесь занимаешься, а ты уже готов на автомат прыгать.
– Мы, конечно, тоже не любим ментов, но не до такой же степени, – подал голос Кок.
– Ладно, все, тихо! Я совершенно спокоен, – тихо и быстро ответил Пастух, милиционеры были уже совсем близко.
Нечто темное, бывшее частью его души, недовольно проворчав, опять опустилось и пропало где-то в огненной бездне. Давненько Аркадий не чувствовал ее присутствия, этой части души, в которой жил Пастух.
– Нарушаем? Спиртные напитки в общественном месте распиваем? – начал, покачивая дубинкой, младший сержант, явно предвкушая какое-то удовольствие.
«Дурак! – охарактеризовал его Аркадий. – Похоже, недавно приехал из какой-то глухой деревеньки, говорит с заметным акцентом».
– Так ведь ночь. Нет же никого, – по возможности миролюбиво ответил он.
– И что, что ночь? Ночью закон спит, по-твоему?
– Подожди, – перебил сержанта второй.
Пастух только сейчас разглядел погоны: старшина. Тоже татарин, но говорил без акцента, да и вообще, похоже, городской, по крайней мере живет в городе несколько лет.
– Участвовал? – спросил тем временем старшина и кивнул на монумент.
– Участвовал, – ответил Пастух и почувствовал, как его стало отпускать напряжение, в котором он, оказывается, сидел.
– Двоих потерял? – последовал кивок на стаканчики с водкой.
– Из Казани – двоих, – подтвердил Пастух.
Старшина задумчиво посмотрел на него.
– Ладно, давай без происшествий тут. Мы здесь неподалеку, если что, – предостерег он на всякий случай.
Младший сержант, поняв, что ничего интересного не будет, направился к машине.
– Старшина, где я, а где происшествия? – уже с улыбкой спросил Пастух.
– Долго не сиди и приходи в следующий раз трезвым, а то заберут, – назидательно сказал старшина и тоже пошел к машине.
– Командир! – окликнул его Пастух.
Старшина обернулся, уже держась за дверцу машины.
– А я сюда трезвым никогда не прихожу!
– И? – последовал настороженный вопрос.
– Ни разу еще не забирали.
Старшина не ответил, хлопнули дверцы, и машина двинулась в сторону Энергоинститута.
Аркадий встал и пошел в том же направлении, домой.
2
Из тридцати восьми человек на высоте после боя выжило шестеро, в какой-то мере благодаря Пастуху, который заставил выкопать окопы полного профиля. Иначе после обстрела с вертолета и последующего удара «Градов» вряд ли бы кто выжил. Также свою роль сыграла скоротечность событий. У «духов» просто не нашлось времени, чтобы найти и добить всех раненых. И парни – раненные, контуженные, засыпанные камнями и землей – но выжили.
Выжил могучий Трактор. После Афганистана он, как и Аркадий, пополнил ряды братвы. Но в отличие от него быстро вошел во вкус и стал бригадиром. Погиб уже в девяносто седьмом, во время очередных разборок. Снайпер выстрелом в голову отправил душу несговорчивого бригадира на Суд Божий.
Презрев все прогнозы врачей, остался жить вот уж действительно двужильный Леший. Он вернулся домой к жене, и у них было уже три сына и две дочери. Леший подался в фермеры, дела вроде у него ладились. В хозяйстве Лешего трудилось половина деревни. Да все бы работали, но Леший не терпел пьянства на работе, и вообще с дисциплиной у него было как в армии. Но деньги люди получали по деревенским меркам хорошие и поэтому не роптали. Да и работы другой не было. Он также выпустил небольшой сборник своих стихов, который не забыл прислать и Аркадию.
Но Афганистан так и не отпустит его. Раны будут мучить его всю оставшуюся жизнь. Да и немного той жизни оставалось. Он умрет от ран в возрасте сорока восьми лет. Его Ольга будет каждый день приходить на могилу. В отличие от мужа, она так и не сможет простить себе ту единственную ночь, которую провела с другим.
Меньше всего досталось Марадоне, Петру из Самары. И хоть на высоте с Пастухом они почти не общались, он тоже пару раз приезжал к нему в гости. Марадона отделался парой царапин и контузией, которая, впрочем, в той или иной степени была у всех выживших. Он неплохо «наварил» на кризисе 98-го. Буквально накануне он продал за валюту квартиру и машину, чтобы купить новую квартиру. Грянул кризис, и Петр быстро, пока не поднялись цены в строительных фирмах, купил три квартиры вместо одной. Пока цены на квартиры не поднялись до необходимого уровня, две лишние квартиры сдавал, потом продал и прикупил к своему магазину еще один, побольше, и про машину не забыл. Короче, Марадоне явно фартило, ну да дай ему Бог. У него была уже вторая жена, отношения с первой он также поддерживал, второго ребенка она ему родила года через два после развода. Нынешняя жена к этому относилась довольно спокойно, также как и к тому, что еще одного ребенка Петру родила уже любовница.
– Ты бы собрал гарем, жили бы все в одной квартире, все экономнее. – предложил Аркадий, когда он последний раз приезжал в гости, года три назад, и рассказал о своем житье-бытье.
– Пробовал, – вполне серьезно ответил Петр. – Ни одна не соглашается, ни в какую. Так вроде смирились, повоевать, правда, пришлось, но вместе ни в какую. Я говорю: «Вам же легче будет с детьми справляться, когда все вместе», – не хотят.
– Вы с Лешим как соревнование устроили, кто больше. Пока ничья, 5:5. У него, правда, пацанов трое, а у тебя двое.
– Догоню еще, – заверил Марадона и неожиданно спросил: – Вот ты мне скажи, чем смысл жизни?
В ответ Пастух лишь пожал плечами.
– Не знаешь? И нечего голову ломать. Природа давно уже ответила на этот вопрос. Смысл существования каждого вида в размножении и распространении по новым территориям. Нам, правда, в последнее время пытаются доказать, что смысл жизни это накопить много денег и умереть в роскоши на мешке с деньгами. Отсюда и пошло: «а что нищету плодить», и вот не рожают. Шибко умными стали, блин.
Народы попроще, у кого денег поменьше, с незатуманенными мозгами, размножаются и распространяются, завоевывая мирным путем новые территории. Кто едет в Европу, кто в Россию, кому повезет – в Штаты, – разошелся не на шутку Марадона. – Скинхеды, точнее те, кто ими управляют – или не знают историю, или просто лицемеры. Россия по определению с момента создания многонациональная. И проблема не в том, что они сюда приходят, настоящая проблема в том, что мы уходим. Ну набьют они вчетвером-впятером одному хачику морду, и что? Русских больше уважать станут? Когда мы все вымрем как мамонты, далеко не все народы из тех, что придут на наше место, способны будут уважать память ушедших. А бить морды легче, чем детей растить да Родине служить, где бы то ни было. А то они орут о любви к родине, иностранцев толпой бьют, а служить некому, – выдал Марадона и неожиданно спросил: – А ты что детей не заведешь, елки-палки? На высоте сколько пацанов погибло, кто, если не мы за них детей наштампует?
– Да у меня с женами все никак не получается.
– А зачем жена? Ты детей штампуй, а жениться или нет, там видно будет. И запомни, нет слаще музыки, чем смех твоего ребенка! – назидательно сказал Марадона уже перед посадкой в поезд.
В прошлом году Марадона звонил, у него родился третий сын, от любовницы.
Из оставшихся в живых больше всех досталось Туле. Он потерял правую ногу выше колена, три пальца на левой руке, и оглох на левое же ухо. Это его крик «Тревога!» разбудил высоту в ту ночь.
Он Пастуху еще в госпитале рассказал, как все началось:
– Представляешь, стою, тишина, легкий такой ветерок будто шепчет о чем-то. И вдруг ракета. Смотрю, «духи» идут. Толпа большая, все в черном, тащат чего-то – как муравьи, честное слово. Увидели ракету, стали и стоят, а я не могу пошевелиться. Шли бы себе и шли. Ан нет, все, кто-то задел ракету и наступило Время Умирать: кому-то из них, кому-то из нас. Я заорал – и очередь. И началось…
Пастух тогда уже знал, что «духи» не хотели нападать в ту ночь на высоту. Они должны были пройти в кишлак, отсидеться там день и ночью ударить по базе.
Тула тоже, как все, приезжал в гости к Аркадию. Это было году в 94-м, кажется. Жаловался, что хороших протезов нет. Импортные за большие бабки, а где их взять, когда пенсии еле-еле на жизнь хватает? Жил он вдвоем с матерью. Невеста, узнав о постигшей его беде, сразу «навострила лыжи» и быстро вышла замуж за другого.
Походы по кабинет чиновников, не приносили результатов.
– Мы вас туда не посылали, говорят, суки тыловые. А кто, кто нас туда посылал? Кто нас так далеко послал, а, Пастух?
Аркадий связался с ребятами, и они набрали денег на протез. Когда они привезли его оружейнику, тот не прятал слез. Когда умерла мать, он стал пить уже беспробудно, и в 96-м году повесился в пьяном угаре.
Остался в живых Конюх. Его быстро перевели в Московский госпиталь, и о его дальнейшей судьбе они не знали.
Итого вместе с Пастухом – шесть. Хотя с высоты вывезли еще одного живого, седьмого – Ерша. Ему повезло умереть уже в госпитале, во время операции. «Повезло» – считал Пастух и все остальные, так как во время этой операции Ершу ампутировали то немногое, что осталось у него от рук и от ног. После Великой Отечественной войны таких называли «самоварами», а было их по некоторым данным почти девяносто тысяч. Цена Победы. Бог уберег Ерша от такой судьбы.
Все живые и мертвые были награждены орденами и медалями, в том числе и экипаж танка – «За уничтожение огневых точек противника на территории близлежащего населенного пункта». Тот факт, что механик остался лежать на высоте, никого, похоже, не смутил…
Кроме ребят с высоты к Аркадию приезжали и другие «афганцы». Аркадий раздал тогда все ордена и медали, которые после дембеля так и не одел ни разу. Последний, Орден Красной Звезды, он всучил Лешему.
– На, сыну подаришь.
– Да зачем он мне, у меня свои есть, – сопротивлялся он.
– Это твои, а этот от меня подаришь, скажешь: «Был такой сержант, Пастухом звали», – настаивал Аркадий…
…Пройдя немного по улице Декабристов, он свернул направо на первой же улице. Подошел к углу то ли двух-, то ли трехэтажного дома, один этаж был мансардного типа, и уставился на табличку с названием улицы. Всегда, возвращаясь от монумента, он подходил к этому зданию. Читал название улицы, а потом просто стоял пару минут, молча уставившись на табличку. Если бы он курил, то обязательно выкуривал бы здесь сигарету. А если бы его спросили, зачем он это делает, он бы не смог объяснить этого – ни себе, ни тем более другим. Вот и в этот раз, постояв пару минут на углу сколько-то-там-этажного здания, он в очередной раз прочитал табличку с названием улицы и пошел дальше.
На табличке было написано: «ул. Солдатская».
3
Следующие после Афганистана два года Аркадий тоже не любил вспоминать. Это было время почти беспробудного пьянства и почти ежедневных драк. Аркадий не вылезал из кабаков и ресторанов. Темная, обугленная часть его души, вернувшись из преисподней, царствовала тогда безраздельно. Он не мог заснуть без водки, перед глазами немедленно вставал Афганистан: Чума, умирающий у него на руках, мешок с разрезанным на куски Стрижом, мальчишка с оторванной рукой, ребята из его караванной группы, ребята с высоты, Наташа. Иногда они молчали, просто стояли и смотрели. Иногда обвиняли его в том, что он их не спас, особенно Чума и Наташа. Очень страшно было разговаривать с Чумой без кожи и с отрезанной головой Стрижа. Хотя в его смерти Пастух никак не мог себя винить – он его попросту не знал и живым не видел. Но самыми страшными были сны с мальчишкой, который раз за разом вылезал из кучи мусора и шел к танку, волоча за собой внутренности.
Водка, если честно, тоже слабо помогала, и каждую ночь он просыпался с криком, в холодном липком поту. Но пьяный он хотя бы мог уснуть. Денег на кабаки уходило много, Аркадий продал «четвертку», оставшуюся от отца, но и этого хватило ненадолго. Тогда и произошла та история с ментовскими тулупами…
…Это случилось в середине января 90-го, месяца через полтора после дембеля. С головой тогда у него было совсем плохо. Он ехал из ресторана на квартал, к очередной из своих подруг. Как ее звали, он давно и надежно забыл. Сколько их тогда было, этих подруг? С кем-то он проводил одну ночь, с кем-то две-три, самые стойкие держались не более месяца. Что делать, трудно с ним тогда было общаться. Эта девушка с квартала продержалась, кажется, где-то около трех недель.
Аркадий еще не остыл после драки в ресторане. И когда при выходе из трамвая (на «мотор» денег не осталось) он увидел троих, вроде как таджиков, а может узбеков, которые хотели войти в трамвай, он, ни слова не говоря, съездил одному из них в нос. Завязалась драка, правда недолгая: через пару минут все трое лежали на снегу. И тут раздалась трель милицейского свистка. Пастух побежал дворами вглубь кварталов. Он надеялся просто убежать, но у него быстро закололо в боку – сказывалось изрядное количество выпитого пива. Оглянувшись, он увидел, что его нагоняют «батальонщики» – «срочники», проходящие службу в батальоне милиции. Было время тотального дефицита и безденежья, а на рядовых милиции были новенькие тулупы. Пастух у них на глазах нырнул в один из подъездов, и когда «батальонщики» с горящими от азарта погони глазами нырнули следом, он двумя ударами «отключил» их. После чего снял тулупы и был таков. На следующий день он отнес тулупы знакомой девчонке-портнихе, и она сделала из синих тулупов черные. Еще через четыре дня он успешно загнал их на казанском «блошином рынке», что располагался в районе Компрессорного завода, за переездом, и именовался в народе «Сорочкой». Деньги, соответственно, пропил…
Дрался он самозабвенно, с упоением, используя драку как способ выхлестнуть переполнявшую его душу ненависть и казалось бы беспричинную злость. Беспрестанные драки не остались незамеченными. Его бойцовские способности быстро оценили, и у Аркадия в ресторане ЦУМа состоялся короткий разговор с местным авторитетом Мамонтом.
– Знаешь, кто я? – спросил Мамонт, грузно облокотившись на стол.
– Слышал вполуха, – ответил Аркадий как можно равнодушнее.
С того момента, как Мамонт направился к его столику, у Аркадия вылетел весь хмель. Не далее как позавчера он отделал в туалете трех быков из бригады Мамонта. Приходить сюда сегодня было, в общем-то, неразумно, но он уже давно не делал ничего разумного. С того момента, как Мамонт подсел к нему, он внимательно и по возможности незаметно старался контролировать обстановку в зале. С Мамонтом было минимум пять бойцов. Двое из быков, с «украшениями» на лицах, были из той тройки, которую Аркадий отделал со всем старанием и наслаждением. Да и сам Мамонт, бывший борец-тяжеловес, вполне соответствовал своему прозвищу. Дядя был весом килограмм под сто тридцать, при этом жирком он только-только начал обрастать.
«А у них еще и "пушки" с собой, определенно, имеются. А из пятерых двое мои клиенты, замочат с удовольствием. Так что если начнется заваруха – шансов мало, надо будет делать ноги», – однозначно решил для себя Аркадий.
Он дружески подмигнул «помеченным» быкам и выпил очередную рюмку. Мамонту выпить он не стал предлагать: его никто не приглашал.
– Ты тут позавчера моих ребят отпрессовал. Это нехорошо. Это наша территория, и если моих ребят будут здесь бить все кому не лень, нас просто перестанут уважать. Как сам понимаешь, я не могу этого допустить. Да и пацаны хотят с тобой побазарить. Будет их в этот раз не трое и не с пустыми руками. Я подозреваю, здоровья у тебя после этой дискуссии резко поубавится. Больница, инвалидность. Пенсия на халяву – это конечно хорошо, не надо работать. Но спрашивается – оно тебе надо?
– И какие будут предложения? Мне встать на колени и прилюдно попросить прощения у бедных пацанов? – резко спросил Аркадий.
– Не кипятись. Я навел справки: ты нигде не работаешь, продал машину, деньги, очевидно, кончаются или уже кончились, в последнее время ты постоянно садишься «на хвост». Поэтому предлагаю – иди ко мне. Работа непыльная, и деньги будут, и вопрос с ребятами опять же будет замят. Бухнете разок вместе и всего делов.
– И что я должен буду делать?
– А то, что ты так любишь. Морды бить. Но с двумя нюансами.
– Какими?
– Бить ты будешь только тогда, когда тебе скажут, и только тех, на кого покажут.
– Это оба нюанса или один? – чуть расслабившись, спросил Аркадий.
– Один. Второй состоит в том, что за это ты будешь получать деньги, и очень не плохие, заметь, деньги.
– Хорошо, я подумаю.
– Подумай, только недолго. Когда ты в следующий раз появишься в нашем ресторане, ты должен будешь знать ответ, – Мамонт поднялся. – Да, а счет за сегодняшний ужин можешь направить мне.
Аркадий с радостью решил воспользоваться столь щедрым предложением и тут же «снял» трех девиц. Они на славу постарались вчетвером, делая заказ за заказом. Аркадий немало потешился, представляя физиономию Мамонта в момент, когда ему принесли счет.
В этот ресторан Аркадий пришел через два дня, и он знал ответ. Так он стал рядовым бойцом бригады Мамонта. В отличие от подавляющего количества казанских ОПГ, выросших из подростковых группировок и имеющих четкие районы формирования и обитания, бригада Мамонта было «солянкой» из вольных стрелков.
«Бойцы», «бультерьеры», «торпеды», «быки» – как их только не называли, но тогда ему на это было абсолютно наплевать. У него были деньги на водку, и он почти каждый день имел возможность начистить кому-нибудь «репу». Если такая возможность не предоставлялась «по службе», то он находил повод вечером в кабаках или ресторанах. Иногда он дрался по нескольку раз в день. Он действительно тогда напоминал бультерьера с красными глазами, которому хотелось только одного – КРОВИ, а остальное не имело значения.
В редкие минуты просветления Аркадия тошнило и от такой жизни, и от себя, и от постоянных ночных кошмаров. В такие моменты он остро жалел, что так рано вылез из танка.
Спустя несколько лет после этого, посмотрев, наконец, на этот период жизни трезвым взглядом, Аркадий немало удивился тому, что за два года бесконечных драк, в большинстве случаев против численно превосходящего противника, он ни разу не был серьезно бит. Конечно, это совсем не значило, что он всегда побеждал. Иногда ему помогали ребята из бригады, иногда вмешивалась милиция, иногда, когда он видел, что удача ему не светит, он успевал «сделать ноги» – так же как и при появлении милиции, в которой он так ни разу не и побывал. Как-то так получилось, что отношение к тюрьме у него было предвзятое. Вот не хотел он туда и все, он был абсолютно уверен, что там ему не понравится.
Его кто-то явно берег. Аркадий волей-неволей задался вопросом, кто: ангел или демон? Тот факт, что за это время он никого не убил, давал шанс ему надеяться, что все-таки не демон.
Когда он попал в бригаду, его дали кличку Седой – за седую прядь, но довольно быстро переименовали в Рембо. Сначала он был в группе прикрытия «наперсточников» на Колхозном рынке, но уже через неделю его перевели в группу, работающую около ЦУМа и на вокзале. А перевели его из-за того, что он с особым наслаждением дрался с представителями бывших южных республик Союза. А на базаре их было много, и не было ни дня, чтобы он не сцепился с кем-нибудь. Он самозабвенно бил их, не обращая внимания ни на количество, ни на то, кавказцы это или представители средней Азии.
Весной 91-го из отборных бойцов казанской братвы была сформирована команда в тридцать восемь человек, для рейда Казань – Волгоград. Из бригады Мамонта в команду вместе с Аркадием попали Лис и Малыш. Вообще-то Малыш нужно писать, конечно, в кавычках. Так как Малышом его можно было назвать разве что по сравнению с танком. Даже рядом с БМП он не выглядел очень уж маленьким. С момента прихода Аркадия в бригаду Мамонта Малыш взялся всячески опекать его. Будучи, как и большинство людей его комплекции, человеком спокойным, он часто гасил попытки Аркадия затеять драку. А делал он это очень просто: брал того в охапку и уносил подальше от конфликта. Сначала Аркадий пытался сопротивляться, но с таким же успехом можно было пытаться вырваться из застывшего бетона. Завалить Малыша в рукопашной дело было просто нереальным, и Аркадий был рад, что тот поехал с ними.
По трассе шли на десяти машинах, упакованные «железом» по полной. Останавливались во всех мало-мальски серьезных населенных пунктах. Днем бригада работала с «наперсточниками» на вокзалах и рынках, вечером уходили работать в рестораны, где бал правили «каталы». Работа гастролеров быстро привлекала внимание как местной братвы, так и ментов. И те и другие высказывали претензии. Основной задачей казанской команды было доводить конфликт до столкновения. Жестокие драки, кое-где и стрельба, быстро заставили обратить на команду особое внимание милицейского начальства, что, собственно, и требовалось.
Так уж получилось, что о цели этого рейда Аркадий узнал много лет спустя из статьи в газете. Команда должна была отвлечь на себя как можно больше внимание МВД, чтобы прикрыть хищение с ВАЗа крупной партии машин. Вывод напрашивался сам собой: Чтобы украсть пару сотен машин, хватило команды в тридцать восемь «быков». Чтобы разворовать Россию – «бультерьеров» спустили с цепей по всей стране…
