Читать книгу: «Аллегро с Дьяволом – II. Казань», страница 9
3
Анастасия Петровна, дежурный врач, стояла у окна второго этажа и смотрела на стоящий к ней спиной грустный фонарь. На улице шел мокрый снег. Попадая на теплый плафон фонаря, он таял и капал вниз. Когда капля набиралась и падала, она некоторое время отражала свет. Казалось, что фонарь плачет – плачет капельками света:
Кап-кап… Кап-кап…
Вот уже три дня, как уехал неизвестно куда Иван. Анастасия немного успокоилась, но так и не смогла понять, куда укатил суженный и за какое такое «все может случиться» он получил такие деньги? И самое главное – насколько оно опасно, это «все»? На следующий день после отъезда Ивана (хотя почему отъезда? он мог запросто и улететь) она позвонила Аркадию.
– Вни-ма-тель-но! – старательно выговаривая слога, ответила трубка.
– Пьянствуешь, значит? – разочарованно спросила она.
– Выпиваю, – слабо возразил против очевидного Викторыч, как подчас называл его Иван.
– А Нурия где? Поссорились, что ли?
– Нет! Солнышко… уехала… на две недели… в деревню… – с трудом ворочая языком, объяснил Аркадий. – У нее бабушка лежит… надо ухаживать. Настен… ты только ей не говори ничего… Ладно?
– Ладно, ладно, – согласилась Настя, подумав «А то Нурия у тебя дурочка, сама не догадается».
– Слушай, Иван куда-то уехал, оставил какую-то непонятную записку и уехал. Ты случайно не знаешь куда? – уже поняв бесполезность разговора, тем не менее спросила Настя.
– Ик… Иван уехал? Куда?
– Это я тебя спрашиваю, куда? Не знаешь случайно?
– Не… Мы вчера… или позавчера… у меня выпивали… потом он ушел… А куда он уехал-то?
– Ой, ладно! Я потом перезвоню, когда в себя придешь.
Настя в сердцах бросила трубку. Запои у Аркадия длились примерно неделю-полторы, так что звонить ближайшие пять-семь дней было бесполезно.
И вот уже три дня она привыкала жить без мужа. Дай бог, временно, и никакие «Все может случиться» не помешают ему вернуться домой. Через два-три месяца, да хоть через год, в самом деле, только бы вернулся домой.
– Господи, пусть он вернется! – в сотый раз мысленно молилась Анастасия.
А за окном все плакал и плакал капельками света грустный фонарь:
Кап-кап… Кап-кап.....
«О чем плачешь, фонарик? Уж не Ваню ли оплакиваешь?»
Настя прислушалась к своим чувствам. Нет, не Ивана. С ним все в порядке – сейчас, по крайней мере. Если с мужем что-то случилось, то она бы почувствовала, это точно. Но в душе не было чувства беды, только тревога и грусть от разлуки с любимым человеком. Одиннадцать лет как она вышла замуж, почти тринадцать как они были знакомы, и за это время больше чем на один-два дня они не расставались. А вот на тебе – «от двух-трех месяцев до года». Загрустишь тут.
Продолжая смотреть на плачущий фонарь, Анастасия углубилась в воспоминания, в начало осени 1992 года…
…Поступить в медицинский институт с первой попытки у Насти не получилось. Пришлось родителям через знакомых искать подходы, чтобы попасть к репетиторам в довольно закрытые и небольшие группы человек по 8-10. Хотя изъяви репетиторы желание, то эти группы могли быть и по 50 человек. Дело в том, что в этих группах занятия проводили не просто репетиторы, а те самые профессора, которые потом и принимали экзамены у абитуриентов. Соответственно, при должном старании поступление было гарантировано. Это не сейчас – нашел нужного человека, дал денег и ты в институте. Советская, тогда еще, интеллигенция чуралась самого слова «взятка», грязного и липкого. Но жить хотелось получше, а тут реформы с замораживанием вкладов и бешеной инфляцией. Вот и приходилось крутиться. Но деньги, полученные за репетиторство, профессора отрабатывали честно, готовя абитуриентов на совесть. Так, во-первых, успокаивалась совесть и возможные слухи. Во-вторых, не дай бог чего, какая проверка, тьфу-тьфу, прошедшие через группы абитуриенты действительно были достойны поступления в институт, даже при том высоком конкурсе, какой всегда был в медицинский. Это, кстати, еще одно принципиальное отличие от нынешней ситуации, когда дипломы порой просто покупаются бездарями, за что пациентам, т.е. нам с вами, уже приходится расплачиваться своим здоровьем, а порой и жизнями.
Разумеется, занятия в этих группах стоили очень недешево, и Насте пришлось устроиться на казанский «Кожзавод», чтобы помочь семье в оплате. Занятия в группах начинались в декабре, на завод же она устроилась в конце августа. И вот в сентябре, только она прошла через проходную, как с ней поздоровался совершенно незнакомый парень, попавшийся навстречу (широкоплечий, чуть выше среднего роста, в меру симпатичный, в общем – обычный).
– Доброе утро, Настя!
Настя чуть не споткнулась от изумления.
– А вы, собственно говоря, кто такой? – озадаченно спросила она, окинув парня более внимательным взглядом. – Я вас не знаю.
– А вы собаку к ветеринару везли на прививку две недели назад. Помните?
Настя согласно кивнула. Собаку, немецкую овчарку по кличке Цезарь, которую им подарили знакомые, они с мамой действительно возили на прививку в ветеринарную клинику, что находилась недалеко от завода на улице Краснококшайской. Но при чем тут этот парень? Хотя…
– А я рядом с вами в троллейбусе ехал, помните? Я еще спросил, сколько ему лет.
– А… Кажется, да, – немного разочарованно ответила она – так все банально, случайный знакомый, никакой романтики. – А вас как зовут?
– Иван, – вот и имечко, ну очень «романтичное»!
Но тем не менее, они познакомились и в тот же вечер пошли в кино.
Зря она тогда так разочарованно вздохнула, все оказалось не так уж и банально. Уже после того, как они расписались, Иван признался, что устроился на завод только для того, чтобы найти там ее.
– Помнишь, ты матери объясняла, что идти к ветеринару надо мимо твоей работы. А тут больше работать негде, школа да училище. На учительницу ты по возрасту явно не тянула, оставался Кожзавод. Я туда и устроился, чтобы тебя найти.
– А не проще было возле проходной выследить?
– А кто знает, в каком ты цеху и по какому расписанию работаешь? Целый день торчать, и неизвестно будешь ты в тот день работать или нет. И к тому же пристать на улице – это одно, а на территории завода – совсем другое, вроде как сослуживцы, даже если в разных цехах.
Также Иван сознался, что полюбил ее задолго до их встречи. Где-то лет в одиннадцать он в журнале видел картину Константина Васильева «Ожидание», изображенный там образ запал ему в душу. Когда он встретил Настю, по его мнению так похожую на запомнившийся образ, то сразу и безоглядно влюбился в нее. Насте не очень понравилась мысль, что ее полюбили из-за сходства с какой-то нарисованной женщиной и возможно только по этому. Она долго не соглашалась с тем, что она похожа на героиню картины.
Но однажды маленькая Оксана спросила, показав на висящую в зале репродукцию:
– Мам, а это папа тебя нарисовал?
После этого спор «похожа – не похожа» был окончен.
Иван тоже провалил экзамены, только в строительный институт. Узнав об этом, Анастасия снисходительно улыбнулась: это не медицинский, она бы туда без проблем поступила. Но у Ивана было смягчающее обстоятельство – он вернулся из армии за три недели до экзаменов. После неудачной первой попытки он тоже пошел на подготовительные курсы, правда официальные, где студенты нулевого курса или, как его еще называли, «рабочего факультета» даже получали стипендию. Он уже успел устроиться во вневедомственную охрану, где до встречи с Настей проработал ровно одну неделю.
Расскажи он это ей сразу, то возможно она восприняла бы его ухаживания более благосклонно. Конечно, поменять место работы, чтобы познакомиться с девушкой – это не битва с драконом или эдельвейс, сорванный с неприступной скалы, но все-таки уже кое-что. Но Иван тогда промолчал, и Настя принимала, конечно, его ухаживания (романтика романтикой, но не сидеть же одной дома), но не более того.
Как-то она пожаловалась на то, что ей приходится рано вставать, в пять утра, чтобы выгуливать перед работой Цезаря. Уже на следующее утро она была немало удивлена, встретив у подъезда Ивана.
– С добрым утром! – сказал он, довольный произведенным эффектом.
Настя с улыбкой вспомнила, как не только удивилась, но и рассердилась, когда он заявился первый раз. А рассердилась она потому, что в это время во дворе было пусто, и она не очень беспокоилась о своем внешнем виде. Вот представьте себе: не успевшая толком проснуться, заспанная, но тем не менее полная романтики девушка выходит во двор, а там как из засады какой-никакой, но кавалер. Рассвирепеешь тут, тем более решив сгоряча, что теперь вставать придется еще раньше! Правда, позже она поняла, что вставать раньше совсем не обязательно, просто надо перенести время ухаживания за собой любимой со времени после завтрака на время перед прогулкой с Цезарем.
Потом вечерами она стала ездить на курсы, точнее они стали ездить. Иван иногда провожал ее на курсы, и уж обязательно всегда встречал после занятий, проходивших в стенах института. Кончались они достаточно поздно, и родители (в первую очередь, конечно, мама) узнав, что ее встречает с курсов какой-то парень, пожелали срочно с ним познакомиться. Узрев Ивана и проведя с ним краткую ознакомительную беседу, родители решили, что за возвращающуюся вечерами дочь можно больше не беспокоиться.
Так они и «гуляли»: утром он встречал ее во дворе и они шли в парк рядом с домом выгуливать Цезаря, потом он провожал ее до цеха, вечером встречал после курсов и провожал до дома. По выходным Иван старался обеспечить культурную программу, как то – походы в кино, театры или концерты. О том, когда учащийся днем и работающий ночью Иван успевает спать, она не задумывалась, так же как и о том, что Иван тратил на нее всю зарплату и стипендию в придачу.
Примерно через полгода, 8 марта, принеся Анастасии с утра роскошный букет роз, Иван первый раз отважился сказать «люблю». А у Насти был в отношении слова «люблю», как бы это помягче, небольшой романтический пунктик – она, правда, тогда называла его мечтой.
Однажды, лет в пятнадцать или чуть раньше, совсем еще юная Настенька подумала: «Вот слово "люблю" – как его затерли, поистрепали все. В самом деле, миллионы, нет, миллиарды раз, на разных языках, начиная от первого "рыыы", которое прорычала одна обезьяна другой (Хотя если честно, то Настя не особенно верила в родство с обезьянами. Как-то уж больно прозаично получалось, то ли дело инопланетяне, например). Говорили это "люблю" горячо и искренне, говорили привычно и скучно, говорили лживо и фальшиво, лишь бы затащить какую-нибудь дуреху в постель».
Сколько их таких, доверчивых дурех? Настя не знала, но твердо была уверена, что в их число не попадет. Тому, кто ее полюбит по-настоящему, придется попотеть. Не простое и затертое «люблю», а какое-нибудь новое слово, например, чтобы звучало красиво и завораживающе. В крайнем случае, если не хватит фантазии на новое слово, то оригинальный способ признания в любви пусть придумает.
Примерно в то же время она заявила матери, что та может не беспокоиться – Настя твердо решила сохранить девичью честь до свадьбы. На что мама, старательно пряча улыбку, ответила: «Молодец, коли так».
И в ответ на свое «люблю» Иван услышал, что он в общем-то парень неплохой, но она пока его не любит и до окончания института думать о любви вообще рано.
В ту ночь с восьмого на девятое марта она почти не спала, и с утра была рада, увидев Ивана. Только повзрослев, она вспомнила об этой своей бессоннице как о первом звонке любви, которая в ней жила, но которую она упорно не хотела замечать. В ту ночь она плохо спала и часто просыпалась, потому что боялась, хоть и не признавалась себе в этом, что Иван обиделся и не придет.
Иван пришел, и Настя так и не поняла тогда, что с ней происходит. Еще полгода до зимы их отношения протекали в том же спокойном русле, и понадобилась хорошая встряска, чтобы она поняла, наконец, кем незаметно, исподволь стал для нее Иван.
Осенью они успешно поступили каждый в свой институт. Настя с удовольствием окунулась в водоворот студенческой жизни. Среди прочих новых знакомых она сразу выделила грузинского парня Артура, с третьего курса. Высокий и стройный (ненамного выше Ивана, правда, но он был не так широк в плечах, отчего казался выше и стройнее), с горящим взором и благородным профилем, он был, казалось, воплощением рыцарства. Да и имя соответствовало, такому действительно самое место за рыцарским столом. Артур хорошо играл на гитаре (в отличие от Ивана), а на вечере «Здравствуй, Первокурсник» превосходно станцевал степ. Да, такой запросто найдет способ оригинально признаться в любви, да хотя бы пробьет чечеткой. Не то что Иван – топчется уже больше года и ничего, одни анекдоты да по киношкам с театрами таскает.
Сын довольно обеспеченных родителей, Артур приезжал в институт на «девятке» серебристого цвета. По нему сохла половина институтских девчонок. Артур довольно быстро обратил внимание на красивую первокурсницу с русой косой. Пару раз подвез ее домой на машине и однажды пригласил в ресторан, отпраздновать его именины, так сказать, в узком кругу, то есть вдвоем. Настя не то чтобы мечтала об этом всю жизнь, но в ресторанах ни разу не была и с легкостью согласилась, возможно, больше из интереса.
В ресторане она поддалась уговорам Артура и выпила немного вина, потом еще немного и еще… Ресторан сначала не очень понравился девушке: шумно и людно. Но после нескольких выпитых рюмок она основательно захмелела, и оказалось, что в ресторане очень приятная музыка и много милых людей вокруг. Ах, Артурчик такой молодец, что пригласил ее. Иван, поди вон, ни разу не пригласил. В разговоре ни о чем Настя проговорилась, что очень любит французские комедии.
Артур, загоревшись, тут же стал зазывать ее к себе домой:
– У меня есть «видак» и большая коллекция французских фильмов, мама очень любит. Поехали, посмотрим?!
– А родители ругаться не будут?
– Они у родственников в Ленинграде! Поехали!
Видеосалонов тогда было уже много, но вот так дома ставь и смотри любой фильм – это было еще в диковинку. И Настя опрометчиво согласилась, забыв, что время было больше десяти вечера, крайнего срока возвращения домой, между прочим.
По приезду домой Артур первым делом полез целоваться. Хмель по дороге немного успел выветриться, и Насте было не очень приятно беспардонное поведение кавалера.
– Мы, кажется, приехали посмотреть кино, – напомнила она.
– Конечно, конечно, сейчас. Садись на диван.
Артур поставил кассету и присел рядом, обняв Настю за талию. Пока шли титры, он решил не тратить время даром и опять впился в губы девушки. Слабую попытку сопротивления он принял за кокетство и только усилил натиск, навалившись на девушку всем телом. Руки, ставшие вдруг потными и липкими, полезли туда, куда лазить не имели никакого права. Мысль о том, что ее сейчас, как пьяную дуру, вот здесь, на этом самом диване просто и банально изнасилуют, мигом выбила остатки винных паров.
«Вот так, на старом диване, сейчас все и получишь: и степ, и эдельвейс, и убитого дракона, идиотка! И никаких тебе "люблю" – ни чечеткой, ни просто на словах, все по банальной программе: в ресторан, а потом будьте добры в постель!»
«Ну уж нет!» – встрепенулась, окончательно протрезвев, Настя.
А Артур тем временем уже расстегнул ей джинсы и запустил туда руку, в это мгновение освободив, наконец, девушке одну руку. И Настя тут же врезала ему с размаха оплеуху. Явно не ожидавший этого, незадачливый насильник отпрянул, держась за щеку. Настя тут же вскочила на ноги.
– Ты че, сука, я тебя просто так что ли в ресторан возил? – прорычал потерявший голову парень.
Настя поразилась: что рыцарского нашла она в этом человеке? Артур тем временем снова бросился к ней и попытался, взяв ее в охапку, вновь повалить на диван. Попытаться-то попытался, да не смог, по чисто техническим причинам. Отец не зря учил Настю, как надо вести себя в подобных ситуациях: мощный, со всей силы, увеличенной обидой и злостью, удар коленом в пах свалил Артура на пол. Не дожидаясь, когда он придет в себя, Настя покинула негостеприимный дом.
Поймав «мотор», Настя без проблем добралась до дома. Дальше было хуже. О том скандале она до сих пор очень не любила вспоминать. Отец, обычно спокойный, поняв, что дочь, явившаяся далеко за полночь, кроме всего прочего еще и пьяна, сразу перешел на крик и дал ей пару пощечин. Это был первый и единственный раз в жизни, когда он ее ударил. Отец кричал, чтобы ноги Ивана около их дома не было, что он не ожидал от него такого. «Если этот мерзавец еще хоть раз заявится, я ему ноги переломаю!» – кричал он исступленно.
Насте пришлось врать про день рождения одногруппницы, которое якобы отмечали в общежитии: «Ивана не было, он не пришел… Или мы разошлись, – добавила быстро она, так как "Иван не пришел" для родителей прозвучало несколько дико. —Я совсем немного выпила, просто трудно было добраться до дома в такое время».
Отец еще долго ругался и грозился, в отличие от мамы, которая почти шепотом под отцовскую бурю выговаривала: «Разве так можно, дочка? Мы так переживали. Посмотри сколько времени. Отец полпачки таблеток выпил, да и я тоже перенервничала вся».
А потом у отца прихватило сердце. К счастью, матери удалось отпоить его каплями и обошлось без вызова «неотложки». И это оказало на Настю большее воздействие, чем скандал.
А утром не пришел Иван, первый раз за год с лишним. Сначала Настя не очень обеспокоилась – проспал наверное, с кем не бывает.
Но и вечером после занятий Иван также не встретил ее. Анастасия встревожилась не на шутку. И только сейчас поняла, что за последние три месяца после поступления в институт она уже неоднократно позволяла себе не приходить на свидания с Иваном по выходным. На его вопросы она отвечала просто: «Не смогла». Иван обижался, билеты пропадали, но он продолжал встречать ее по утрам и вечерам. Да и вообще, она ведь, по сути, только разрешала Ивану ухаживать за собой. За все время Иван осмелился лишь на пару поцелуев в щеку, которые были встречены довольно прохладно. Робкое и не очень умелое ухаживание, а в ответ никаких проявлений чувств, да и откуда им взяться, если их, этих самых чувств, и нет. Хотя…
«Да Иван с тебя пылинки весь год сдувал и притронуться боялся, чтобы не обидеть, он же не Артур», – яростно накинулась одна половинка Насти на другую. – «Сколько можно над парнем издеваться? Он же не железный, а может и увидел тебя с этим козлом. Не дай Бог!» – искренне испугались обе Настиных половинки. – «Господи, какая же я дура. Вчера мы же договорились встретиться, а я снова не пришла. Как идиотка, задрав хвост, понеслась за индюком высокомерным».
Анастасия вдруг почувствовала, что без незаметного и привычного Ивана она не сможет жить, как не смогла бы жить без незаметного и привычного воздуха. Ночью Настя не спала. Но ее надеждам не суждено было сбыться. Наутро Иван снова не пришел…
Жизнь кончилась, буднично и тихо. И винить было некого кроме себя. Кое-как отсидев пары, Настя почти час проторчала на углу дома, где они обычно встречались. Транспорта по улице Бутлерова ходило мало, время от времени громыхали трамваи второго маршрута да редкие на этой улице в начале девяностых машины. Раньше Анастасия не считала великим грехом опоздать на свидание минут на двадцать-тридцать. Промучившись же в напрасном ожидании, твердо решила «отныне и присно и во веки веков быть пунктуальной». К слову сказать, хватило этого обета ровно на один раз. Вечером мама, конечно, заметила состояние дочери. Настя сослалась на усталость и рано легла спать. Проспала она не больше трех часов. Не сомкнув больше глаз, Настя с трепетом ждала утра. Она нарочно медленно собиралась и вышла почти на десять минут позже обычного. Не помогло: Ивана не было. Тот день тянулся ужасно долго. Лекции, проведенные в полудреме, казались бесконечными. Когда же они, наконец, соизволили окончиться, Настя вновь пошла на их с Иваном место встречи. Шла и чувствовала, что он не придет. Ивана конечно же не было, но она честно прождала его полчаса, после чего решительно отправилась к нему домой. Поднявшись на четвертый этаж, Настя замерла перед дверью, не в силах позвонить.
Позвонишь, а тебя спросят: «А кто тебя звал, голубушка?»
Сердце колотилось так, что казалось: а зачем звонить? И так должен уже весь дом выглянуть в подъезд: «А кто здесь так колотит?»
«Очень нелюбопытные люди живут в этом в доме, однако, – сделала вывод Настя. – А, будь что будет!»
Набрав воздуха, как перед прыжком в воду, она нажала наконец звонок.
– А Ванька в больнице, у него воспаление легких, – почему-то радостно сообщила открывшая дверь Валя, младшая сестра Ивана.
– В какой он больнице? – спросила Настя сквозь брызнувшие вдруг слезы.
– В этой… в Соцгороде. Ты не беспокойся, ничего страшного. Мама сказала, недельки три полежит и выпишут. Не плачь, Насть. Проходи. Воды будешь?
Но Настя все не могла успокоиться: плакала и чувствовала, как давивший последние два дня на грудь и мешавший дышать камень уходит, вытекает с очищающими слезами. Проревевшись на маленькой кухне «хрущевской» квартиры, в которой жила семья Тихих, Настя в ванной привела себя в порядок и, уточнив номер палаты, поехала – нет, полетела в больницу.
Как и следовало ожидать, заболел Иван когда напрасно ждал ее на условленном месте. В тот день резко похолодало, после обеда даже пошел снег, а Иван был в легкой осеней курточке и летних туфлях. Он прождал ее почти полтора часа на холодном ветру, пока она… ну, с этим… в ресторане развлекалась.
– Замерз как собака, и вот… – развел Иван руками, показывая на больничные стены.
– А зайти в институт подождать никак нельзя было, дурак ты несчастный? – досадуя то ли на Ивана, то ли на себя спросила она сердито.
– Я подумал, зайду с этого входа, а ты с другого выйдешь. Разойдемся. А что ты не пришла-то?
– Кто не пришел? – растерянно спросила Настя.
– Ты не пришла, – снова сказал Иван, с улыбкой рассматривая растерявшуюся Настю.
– Так… это… А, у одногруппницы был день рождения, последнюю пару отменили и мы пошли к ней в общежитие, – врать Настя не любила и делала это не очень убедительно, не зная чем занять пальцы и не смотря на Ивана. – Я хотела тебя потом предупредить, да забыла. Вот. Ты меня уж извини, ладно? – попросила извинения Настя, немного схитрив.
Этим «извини» она просила прощения не только за пропущенные свидания и болезнь Ивана, но и прежде всего за Артура, о котором Иван, к счастью, не знал. Конечно Иван простил ее, простил все скопом – за все, о чем знал и о чем, к счастью, не догадывался.
Настя каждый день бегала к нему в больницу. Через пару дней в одном из закутков больничных коридоров Иван в очередной раз признался в любви. Просто очередное скованное «люблю», а она будто первый раз услышала да ждала всю жизнь этого «люблю». Простое «люблю» и ничего больше – и лицо залила краска, и летать захотелось, и губы сами прошептали: «Я тоже люблю тебя, Ваня».
А потом они целовались, так, что у нее долго после этого болели губы. Тогда же в больнице Иван признался, что давно пишет стихи для нее и прочитал их. В одном из них он назвал ее «звездочкой».
– Я конечно Анастасия, но не Ягужинская, – смутилась Настя, вспомнив популярный сериал «Гардемарины».
– Поэтому не звезда, а звездочка, – возразил Иван.
С тех пор он так ее и называл: Звездочка.
После того, как Настя призналась в ответной любви, Ивана как подменили. Куда делись робость и скромность? Иван стал смело, словно имел право, искать границы дозволенного. А Настя все расширяла и расширяла эти границы, позволяя любимому все больше, уже не в силах сопротивляться чему-то неизведанному, сладостно-манящему.
В общем, после больницы их отношения стали очень бурно развиваться.
«Пожалуй, даже слишком бурно», – улыбнулась воспоминаниям Настя.
Вскоре пал и «последний запрет». В больницу Иван попал в начале ноября, а уже в мае им пришлось в спешном порядке расписываться, так как еще через четыре месяца пронзительным криком их дочь Маша возвестила о приходе в этот мир. И через два месяца будет одиннадцать лет, как они неразлучно вместе. Иван как был у Анастасии первым мужчиной, так и остался единственным.
И вот теперь два или три месяца жди. Что хуже всего – неизвестно, откуда ждать и насколько там опасно. За что дают такие деньги? Совершенно ясно только одно, что не просто так.
«А может, он выиграл в лотерею и умотал с любовницей на какой-нибудь курорт? И вся эта записка про работу и возможный риск – вранье от начала до конца?» – проснулась в Насте подозрительная «язва», да и как ей не проснуться в такой ситуации.
«Нет, Иван так не сделает. Да и кто с любовницей на курорт уезжает на год? Это уже не любовница, жена получается», – неуверенно возразила любящая и верящая половинка.
«Вот-вот, новая жена. А записку тебе написал, чтобы привыкла потихоньку, что его нет. А что? Запросто может быть. Тихий-то он Тихий, да вот только в тихом омуте черти водятся. Значит так: Иван где-то выиграл денег, и молодая вертихвостка тут как тут. Как ни пыжься, а тебе, Надюша, уже тридцать натикало и против двадцатилетней вертихвостки конкурировать трудно. Да она еще и сына, наверное, родить пообещала. Все мужики о сыне мечтают, а у вас только девочки», – настаивала на своем «язва».
«Но я уже подумывала через годик-другой родить».
«Ага, через пару лет, а она сразу наверное пообещала, а мужики ведь такие нетерпеливые».
«Так, все, таблетки больше пить не буду! Вернется Иван – как Бог даст, так и буду рожать», – решительно заявила любящая половинка.
«Вернется, ага, жди», – не смолчала «язва».
«Вот уж мне этот махровый мужской эгоизм! – в сердцах выругалась уставшая спорить сама с собой Настя. – Уехал и прохлаждается где-то там, а ты тут с ума сходи. Где он, что он, с кем он, да когда вернется?»
– Вот вернешься, Тихий, я тебя сама убью, чтобы в следующий раз по-людски уезжал! А потом будешь мне свою верность доказывать. И не дай Бог не сможешь подарить мне такую же ночь, как перед отъездом. Тогда я… тогда… тогда я… – Настя задумалась, и вот лицо озарилось от найденного решения: – Тогда я еще раз убью тебя, Тихий. Точно, убью без всякой жалости и попробуй слово против пикнуть!
И эта мысль, что когда муж вернется, она в праведном гневе сделает с ним все что захочет, успокоила сердце и наполнила его просто какой-то несгибаемой детской уверенностью, что все будет хорошо. А хорошо все будет по той простой причине, что плохо быть просто не может! Не имеет права! Вот и все!
За окном спящей больницы все плакал и плакал капельками света грустный фонарь:
Кап-кап… Кап-кап…
Настя смотрела на него и улыбалась. Впереди ее ждала неизвестно сколь долгая разлука с любимым человеком, но она была твердо уверена: фонарь плачет не по Ивану.
