Читать книгу: «Предтечи будущих побед», страница 21

Пока они шагали по гулким коридорам пышно декорируемого в стиле неомодернизма дворца, Лукашевич со вкусом опытного гида рассказывал о своем новом строении, о предназначении тех или иных залов, о предусмотренных в нем удобствах для приема гостей и еще о многом чем, по его мнению, было необходимо знать руководителю русской делегации. Все неуемное хвастовство старого (нового) президента было наполнено мыслью о том, что Белоруссия, даже находясь в стесненных обстоятельствах из-за общемировой обструкции, тем не менее, способна стать для возрождающейся России надежным союзником и гарантом спокойствия на ее западных рубежах. Гость при этом делал заинтересованное лицо, где-то кивал, где-то улыбался, чтобы создать впечатление гостя, внимающего словам любезного хозяина роскошных апартаментов. За разговором, который больше напоминал монолог экскурсовода, поднялись на третий этаж. По взаимной договоренности, было решено, вначале провести беседу тэт-а-тэт, а уж после ее окончания перейти к переговорам в расширенном составе. После того, как они остались вдвоем в небольшой, но прилично обставленной гостиной, где к их услугам был накрыт небольшой стол с напитками и фруктами, разговор сразу приобрел деловую направленность. Президент отдал должное оперативности развертывания российских войск на границах союзного государства и выразил благодарность за отсутствие, каких бы то ни было эксцессов, связанных с заходом на территорию Беларуси. Афанасьев, в свой черед, выразил благодарность за понимание местным населением непростой обстановки и не препятствование марш-броску передовых и основных частей Вооруженных Сил России. Он также выразил надежду, что эта мера позволит не только усилить оборону дружеского государства от внешних сил влияния, но и позволит более рационально использовать освободившиеся войска Белоруссии использовать для пресечения противоправной деятельности оппозиции, подстрекаемой и управляемой Западом, о чем теперь стало окончательно ясно. По обоюдному мнению первые части верных президенту войск, уже к концу дня появятся в столице и местным правоохранительным органам станет гораздо легче оказывать сопротивление разбушевавшимся маргиналам, начавшим захватывать районные администрации Минска и милицейские участки.

– Я направил тебе, Александр Григорич, своих специалистов, особенно натасканных на организацию штурма укрепленных сооружений. Полагаю, что их помощь будет не лишней, когда придется брать окопавшихся в Бресте и Гродно польских наймитов. Дело будет нешуточным, потому как они готовились всерьез к противостоянию с центральной властью. Я тут накануне поднимал документы и нашел много свидетельств того, как наша страна, на высшем уровне, еще два года тому назад предупреждала о подобном развитии событий, но вы не приняли эти предупреждения за чистую монету, самонадеянно отмахнувшись от них. Теперь видите, к чему привела ваша беспечность, – выговорил в глаза собеседнику упреки Афанасьев, нисколько не заботясь о его задетом самолюбии.

– Я знакомился с этими предупреждениями, – нахмурился президент, задетый за живое, – но они носили общий и достаточно размытый характер, а то, что они там у себя говорили, и с кем водили дружбу, мне и так было известно. Но пока это не выходило за общие рамки закона, мы решили не нагнетать лишний раз обстановку и раскачивать лодку внутригосударственного консенсуса.

– Конечно общий и размытый характер, – хмыкнул Афанасьев. – А ты, что же, Александр Григорич, хотел, чтобы мы вопреки союзническим отношениям, по примеру пиндосов, основали на твоей территории полноценные разведывательные резидентуры? А насчет, как ты выразился «внутригосударственного консенсуса», то я уже вижу к чему это привело. Ты со своим консенсусом носа высунуть за пределы правительственного квартала боишься.

– А ты, значит, не боишься?! – разозлился Лукашевич на в общем-то справедливое, но бестактное , по своей сути, замечание. – Ну, коли ты такой смелый у нас, что прибыл в сопровождении чуть ли не батальона охраны, то покажи мне пример – выйди к толпе, а я посмотрю, сколько ты после этого проживешь.

– На слабо́ решил взять? Как пацана? А я вот возьму и выйду, – зло сощурился москвич и встал с кресла. – Где там, говоришь, основные митингующие скучковались?

– На площади Независимости, – буркнул Лукашевич, не веря до конца в затею Афанасьева.

– Что-то бедновато у вас со словарным запасом: площадь Независимости, дворец тоже Независимости. Кликни сюда своего распорядителя делами, да моего начальника охраны.

– Ты сдурел, на старости лет?! – не сдержался Григорич, понимая, во что может вылиться бесшабашный поступок генерала.

– Зови, зови! – приказным тоном ответил ему Валерий Васильевич, входя в раж.

Александр Григорьевич брякнул серебряным колокольчиком, стоящим на столе и уже через пару мгновений перед ними предстал руководитель аппарата президента (явно под дверями торчал, грея уши).

– Слушаю вас, господин президент!

– Господин?! – оглянулся Афанасьев на сидящего в кресле Лукашевича. – А ты говорил, что у вас все – товарищи.

Лукашевич не стал отвечать на риторический вопрос, а молча кивнул в сторону Афанасьева, давая понять, что слушать, в данный момент, нужно именно его.

– Вот что, братец, извини, не упомню, как тебя величать, организуй-ка мне, в срочном порядке, грузовичок бортовой и мобильный громкоговоритель с микрофоном. Хочу попробовать пообщаться с вашими протестующими. Да начальника моей охраны позови сюда. За сколько управишься?

На испуганный взгляд руководителя аппарата, брошенный в сторону своего сюзерена, тот лишь угрюмо кивнул, в душе, махнув на все рукой.

– Минут за пятнадцать, – пролепетал посеревшими губами царедворец.

– Отлично! К центральному входу подгоните тогда, а я сейчас выйду. Да моего начальника не забудь позвать.

– Будет исполнено, – произнес придушенным голосом чиновник и на подгибающихся ногах засеменил к выходу.

Начальник личной охраны тоже находился где-то недалече, поэтому предстал перед очами своего диктатора через считанные мгновенья.

– Сан Саныч, – сразу пошел в атаку на своего главного телохранителя, Афанасьев, – ты только не ругайся, а постарайся понять меня правильно.

Охранник тут же напрягся, готовый всем своим видом отразить нападение с любой из сторон. Но он никак не мог предположить, что его подопечный выкинет какое-нибудь чудачество. Во всяком случае, до сих пор Глава Военного Совета отличался рассудительностью и крайней осторожностью.

– Обстановка сейчас такая, что мне крайне необходимо пообщаться с людьми, собравшимися на центральной площади города…

– Вы с ума сошли! – не дал ему договорить телохранитель. – Толпа экзальтирована до предела!

– Я знаю.

– Нет, не знаете! Даю голову на отсечение, что многие из них вооружены! В домах, окружающих площадь могут находиться натовские снайперы! Вы забыли, как это было у нас в 93-м или на Украине в 14-м!? Нет! Нет! И еще раз, нет! – яростно затряс головой Сан Саныч.

– Я не собираюсь с тобой спорить. Это приказ! – потерял терпение Валерий Васильевич, видя неуступчивость подчиненного.

– Вы мне не начальник! – попробовал огрызнуться тот. – Мне приказывать может только генерал-лейтенант Коченев. Если я вас не устраиваю, то жалуйтесь ему, а он пусть тогда меня увольняет.

– Да никто на тебя не собирается жаловаться! – слегка смягчил тон Афанасьев. – Просто, ты пойми, дурашка, что сейчас весы противостояния находятся в неуверенном равновесии. И каждая гирька, положенная на ту или иную чашу весов, способна в корне изменить эту ситуацию в ту или иную сторону. Они там, – указал он рукой в сторону окна, – могли еще вчера запросто пойти на штурм, и поверь мне, у них бы все получилось, но ведь не пошли! Чего-то ждут! Может быть, именно нас и ждут! Ждут, чтобы мы им сказали слово своей Правды.

– Я все равно не могу пойти на это, – уже не яростно, а затравленно сказал охранник. И чтобы, хоть как-то подкрепить свои слова, обратился к президенту, наблюдавшему эту сцену. – Александр Григорич, да скажите же ему, что это безумие!

– Валера, не дури! – отозвался из кресла Лукашевич, отбросив в сторону все жеманства дипломатического этикета. – Он дело говорит. Тебя кто-нибудь шмальнет из толпы, а твои войска потом устроят в отместку на улицах Минска мясорубку. Ты этого хочешь?!

– Не городи ерунды, Григорич! – огрызнулся Афанасьев, полуобернувшись к все еще сидящему в кресле президенту. – Никто не собирается устраивать бойни на улицах. Наоборот, я хочу эту бойню постараться предотвратить. Я же знаю, какой приказ ты уже отдал войскам, снятым с западных рубежей. Сначала – ультиматум, потом час на размышление, а в конце – безжалостный разгон с применением всех средств поражения.

– Я хозяин у себя в дому, – сумрачно сверкнув глазами, проговорил он глуховатым голосом. – Но я тоже не хочу отвечать перед всем миром и прежде всего перед россиянами за не сохранение твоей жизни, а поэтому пиши расписку, что все, что ты тут понапридумывал, лежит исключительно на твоей совести и осуществлено без давления с чьей бы то ни было стороны. Вот тебе, бумага и ручка. Пиши, – достал он из кармана своего пиджака ручку и блокнот.

– Товарищ, Верховный, – уже чуть не плачущим голосом заныл охранник, наблюдая, как Афанасьев склонившись к столу, что-то быстро чиркает на бумаге, – да ведь Коченев с меня голову снимет за ваши выкрутасы!

– Не переживай, Саныч! – весело и зло осклабился Афанасьев, продолжая строчить расписку. – Будешь стоять со мной рядом, и пусть нас убьют обоих, тогда и голову твою Коченев уже не снесет. Встанешь рядом?!

– Куда же я денусь? – проворчал телохранитель, шмыгая носом, как мальчишка перед дракой и уже заранее поставивший крест на своей жизни.

Дверь в гостиную приоткрылась и руководитель аппарата, просунув голову в появившуюся щель просипел:

– Машина с аппаратурой готова. Ждет у главного крыльца.

– Добро! – отозвался Валерий Васильевич, возвращая блокнот и ручку владельцу. – Пошли, Сан Саныч.

К чести президента, он все же сделал последнюю попытку образумить гостя, кинувшись впереймы, но тот только отмахнулся:

– Угомонись, Григорич. Ты расписку получил? Получил. Теперь можешь спать спокойно, твоя совесть чиста, хе-хе, – выдал он ядовитый смешок в конце, будто отвесил напоследок хлесткую пощечину.

Афанасьев хорошо запомнил дорогу, ведущую в комнату, где велись переговоры, поэтому обратный путь нисколько не затруднил его, тем более, что прямая, как стрела анфилада помещений не давала возможности запутаться в переходах. У самого выхода их встретила делегация, которая только что прибыла на машинах эскорта. Они с тревогой обступили своего руководителя. Им только что сообщили, что Глава Военного совета намеревается выступить перед оппозиционно настроенными демонстрантами. Основная масса охранников прибывшая с членами делегации с недоумением смотрели на своего непосредственного начальника, но тот только пожимал плечами и кивал головой в сторону охраняемого объекта, мол де не его воля, а Самого. Грузовик с аппаратурой вместе с динамиками громкоговорителей, которые занимали приличное пространство, уже стоял возле крылечка. Сан Саныч, окончательно убедившись в непреклонности решения Верховного, стал тут же отбирать из телохранителей тех, кто, по его мнению, и в силу своей комплекции, сможет стать живым щитом для охраняемого объекта. Таких нашлось, кроме него самого, еще двое. Уже успев познакомиться накоротке со своим коллегой из охраны президента, он попросил его дать во временное пользование стеклянный противоснайперский щиток, чтобы выставить его перед Афанасьевым и тем самым хоть как-то оградить от возможной пули в переднюю проекцию. Тот пообещал немедленно предоставить таковой в распоряжение гостей. Этот разговор услышал сам Афанасьев и заерепенился:

– Я не собираюсь общаться с людьми через вашу дурацкую форточку, – решительно заявил он. – Вполне достаточно и того, что вы сзади и с боков будете прикрывать меня своими телами.

Пришлось неволей смириться и с этой причудой спятившего, окончательно, по мнению окружающих, Верховного. Уже подходя к самому грузовику, Афанасьев приметил, топтавшегося в нерешительности возле «Ауруса» Андрея Аверьяновича – старшего сына Кондратьича, которого взяли в заграничную поездку впервые. Валерий Васильевич поманил того пальцем и тот рысцой подбежал к нему. Афанасьев опять поманил его указательным пальцем и высокий и плечистый водитель склонил голову, чтобы получить инструкции от первого лица, сказанные ему на ухо. Получив какое-то распоряжение, он шементом ринулся к своей машине.

– Ну-ка ребятки, – обратился Верховный к сопровождающим веселым голосом, – подсадите-ка меня в кузов, а то сам не заберусь.

Стоящие рядом бережно подхватили его невеликое, но все же весомое тело и на вытянутых руках передали тем, кто уже стоял в кузове. Капитан-лейтенант с «ядерным чемоданчиком», тоже сунулся было залезть в грузовик, но Афанасьев только поморщился и замотал отрицательно головой, запрещая ему сопровождать их. Не успели закрыть кузов и тронуться с места, как их догнал Андрей, неся в руках что-то длинное и замотанное в холстину. Бережно передав свой сверток тем, кто находился наверху, он и сам полез вслед за ним в кузов. Охранники загалдели, не желая пускать водителя на площадку, где и так было тесновато, но Афанасьев сделал разрешающий жест, и им пришлось-таки потесниться. Подняв заднее ограждение борта, тронулись потихоньку.

Глава 40

I.

17 августа 2020 г., г. Минск, площадь Независимости.

Минск, хоть и являлся столицей государства, но был не слишком велик, как по площади, так и численности населявших его людей. Его население к 2020 году едва-едва дотягивало до двух миллионов постоянно в нем проживающих. По сравнению с таким мегаполисом, как Москва с ее почти двадцатью миллионами – численность минчан была просто незначительна. Однако эта цифра составляла без малого пятую часть от всего населения страны. И вот за эту пятую ее часть – наиболее активную в политическом плане, Афанасьев и решил побороться, самонадеянно считая, что переломив протестное настроение именно здесь, есть шанс на смену настроений и всего народа. Несмотря на то, что приходилось пробираться на черепашьей скорости мимо кордонов протестующих плотно охвативших правительственный квартал, проезд до соседней площади, где располагались основные силы оппозиции, не занял много времени. Уже подъезжая к площади, стало невооруженным глазом видно, как вся она была запружена людской массой в руках, у которой полоскались полотнища бело-червонной расцветки – символа сопротивления власти и флагов коллаборационистов, прислуживавших Третьему Рейху в Великую Отечественную войну. У Афанасьева невольно пальцы сжались в кулаки от увиденного зрелища. Грузовик еще сильней сбросил скорость и еле-еле двигаясь, погрузился в толпу. Ему не препятствовали, расступаясь. В толпе собравшихся людей раздались первые крики. Афанасьева узнали. По мере продвижения к центру площади Независимости, крики стали раздаваться сильней. На слух было сложно определить, раздавались ли эти крики в знак возмущения или просто в качестве приветствия. Однако камни в грузовик и его пассажиров не летели, и Афанасьев резонно посчитал это добрым предзнаменованием. Наконец грузовик дополз до середины площади и замер там, как вкопанный. Крики не умолкали. Кое-откуда пробовали даже свистеть, но свистки были вялыми и неубедительными, к тому же в целом довольно культурные минчане посчитали для себя неприемлемым такое обращение с гостем, поэтому наиболее яростным свистунам быстро дали понять пагубность их дальнейшего поведения. Толпа еще продолжала шуметь, но ее шум стал намного глуше. Всем хотелось послушать диковинного московского гостя, приехавшего к ним, как они считали, с порцией нравоучений и угроз. В сторону генерала, одетого в парадный китель, не раздавались оскорбления, как это было с его коллегой, но ухмылки людей, знающих себе цену и цену ложным посулам прежних властей, красноречиво говорили о том, что в лучшем случае, каждая из сторон останется при своем мнении, несмотря ни на что.

Охранники с трех сторон теснее прижались к Афанасьеву, настороженно крутя головами в поисках в поисках огнестрельного оружия, направленного в сторону их подопечного. Они и сами прекрасно понимали, что не смогут разглядеть ничего подобного в стотысячной людской массе, но исправно несли свою бесполезную службу, учитывая характеристики современного снайперского вооружения, эффективная дальность которого превышала сами размеры площади Независимости. Выждав еще какое-то время, пока взбудораженная появлением нежданных гостей толпа немного поуспокоится, Афанасьев решительно взял в руки микрофон и, откашлявшись, начал свою речь, возможно, что последнюю в жизни:

– Граждане Белоруссии, позвольте мне сначала представиться, как, и положено человеку и незваному гостю.

Народ зашумел, но этот шум не свидетельствовал о неприятии первых слов русского генерала. Среди гула даже можно было различить возгласы одобрения скромности московского визитера, ведь не каждый может признать себя незваным гостем, хоть и в братском, но все же чужом доме. И кажется, Афанасьеву удалось подобрать нужные интонации для начала диалога.

– Я – генерал армии Афанасьев Валерий Васильевич полтора месяца назад в результате трагических событий произошедших у нас в стране вступил в должность руководителя Российской Федерации, – продолжил он негромко говорить и гул толпы стал понемногу стихать. – Меня все считают диктатором, взобравшимся на престол при помощи штыков. Наверняка и вы считаете точно также. Что ж, я не возражаю. Зовите, как вам удобно. Свой первый визит в зарубежную страну состоялся, как видите, к вам. И я очень огорчен тем, что мой визит проходит не в атмосфере спокойствия и согласия, а на фоне нестроений и противостояний. Вы вот, сейчас, наверное, стоите и думаете: «За каким чертом приперся этот московлянин к нам? Чего он лезет не в свои дела? Наверное сейчас будет угрожать нам всяческими карами и санкциями, или того проще – вторжением и оккупацией». Угадал?

В ответ послышался нестройный гул голосов, в котором явственно слышалось согласие с подобным предположением.

– Вижу-вижу, что угадал, – покивал он головой своим высказанным мыслям. – А вот и нет. Не стану я вам угрожать вторжением и санкциями, топоча ножками с генеральскими лампасами, потому что знаю бесполезность угроз в адрес решительно настроенного народа, знаю ваш характер. И знаю, что чем больше вам угрожают, тем непреклонней вы становитесь. Ну, а как же иначе? Вся Беларусь – один большой партизанский лагерь. Так всегда было, есть, да и будет наверное. И ни один правитель не в силах будет изменить ваш упрямый и свободолюбивый норов, выработанный десятками поколений.

Притихшая было толпа, опять слегка всколыхнулась, выражая одобрение, данной ей оценке из уст русского диктатора. А Афанасьев, меж тем, продолжал:

– Однако, если вы полагаете, что я приехал сюда для того, чтобы уговаривать вас разойтись по домам и рабочим местам, обещая взамен кучу всяческих плюшек, то должен вас и в этом разочаровать. Не стану я вас уговаривать. Это детей уговаривают хорошо себя вести, обещая увеличить ассигнования на карманные расходы. Что я буду вас уговаривать? Вы взрослые люди и вправе сами решать, как вам поступать: бастовать и дальше требовать справедливости, или махнуть на все рукой в очередной раз, терпеливо ожидая, когда, наконец, сам окочурится ваш «бессмертный и несменяемый».

Последняя фраза особенно понравилась протестующим, и на этот раз Афанасьев удосужился услышать в свой адрес не только одобрительный гул, но и робкие аплодисменты.

– Вы спросите, зачем я тогда приехал? Отвечу. Про меня и тех, кто встал рядом со мной, сейчас много рассказывают всяческих небылиц, огульно обвиняя в тех или иных поступках. Да, вы наверняка и сами все это слышали. Чего уж там скрывать, что есть, те кто об этом поет вам в уши. Зачем далеко ходить, когда я собственными глазами видел телерепортаж с одного из собраний с народными представителями, где ваш собственный президент стращал их приходом «русской хунты», в случае его возможного провала на выборах. Было такое? Было. Вот поэтому я и хочу рассказать о том, что в действительности у нас в стране делается, а уж вы сами оцените правдивость этого. О покойниках принято говорить либо хорошо, либо вообще молчать, если ничего хорошего вспомнить не удается. Так вот и у нас произошло. Своей мученической смертью наш покойный президент много грехов своих искупил. Каюсь, я и сам, как и мои соратники, или если хотите, то соучастники, люди далеко небезгрешные. И в казну государственную лазили, и служебным положением пользовались на всю катушку. Я уже об этом говорил, да и вы, скорее всего, слышали моё выступление в тот злополучный день. Не буду на этом останавливаться. Ну не было среди нас белых и пушистых. А где взять других, когда кругом только такие и водятся? А если и есть ни в чем и никогда незамаранные, то от них толку еще меньше, чем от прохиндеев, потому, как жулики, хотя бы знают способы и механизмы государственного существования. Честные и порядочные привыкли витать в эмпириях, не спускаясь на грешную землю, а потому и сознание у них – чисто популистское, как у булгаковского Шарикова с его «все отнять и поделить». А ведь так не бывает в жизни. Поэтому вред от них может перевесить все их благие начинания. Что от тех, что от других – вред примерно одинаковый. Мы, конечно и до этого подозревали, что немало грязи нанесено в высокие кабинеты, но не думали, что ее будет так много. Начали, как сумели, чистку с себя самих, прежде всего. Вроде бы немного дело сдвинулось с мертвой точки. Потом копнули чуть глубже. Такое сразу началось, что мама не горюй! Мы, жулики не самой высшей категории, когда пришли к власти и решили, прежде всего, провести инвентаризацию, как мы наивно думали сперва, доставшегося нам добра, то схватились за голову от ужаса. Куда не кинься – ничего своего нет! Вплоть до исподнего. Энергетика – в руках иностранцев. Добывающая промышленность, в подавляющем большинстве своем – тоже в их руках. Тяжелая промышленность – часть у них, часть – загнулась, не выдержав конкуренции и лишь малая часть, все еще пытается выплыть. Отечественные технологии, либо проданы на корню за гроши, либо просто похерены. Дошло до смешного. Гвозди, и то из Китая привозят. Стыд и срам. То же самое и с другими отраслями. Иностранцы наше кровное скупили, навесили свои ярлычки и нам же продают, как будто заграничное, да еще и по соответствующей цене в их валюте. Такая же беда и с торговыми сетями. Названия-то вроде и по-русски звучит, а хозяин-то, глядь, опять заграничный. И так во всем. Вся прибыль утекала за бугор. Те, кто в 90-х щеголял в малиновых пиджаках, живо смекнули, что рано или поздно откровенный бандитизм грозит им укорочением жизни, поэтому скоренько пересели на другие сани. Одни сумели легализовать награбленное и стали крупными воротилами в бизнесе, а другие сумели пролезть в чиновничий аппарат, и уже облеченные властью продолжили свои преступные деяния. Пришлось нам заняться и этими оборотнями. Мы еще только в самом начале пути очищения от налипшей за тридцать лет грязи. Однако результаты оказались просто поразительными. Арестовав имущество всего десятка чиновников высшего ранга, нам удалось наполнить бюджет почти в два раза. И это мы еще не спускались до чиновников средней руки, коих у нас насчитывается тьма-тьмущая. Мы-то гадали, где взять денег на строительство школ, больниц и домов? А они вот где, туточки лежат. Также мы начали трясти и наших олигархов, сколотивших свои состояния, в лучшем случае на неизвестно откуда взявшиеся деньги. Но происхождение большинства капиталов нам прекрасно известно. Правда, тут нужен более осторожный подход. Всех под одну гребенку причесывать не будем. Репрессии не коснутся только тех, кто развивал доставшееся на халяву производство, не утаивал капиталы за границей и был лоялен к государству. Таких мало, но они есть. И мы будем всячески их поддерживать, чтобы не загасить инициативу частного, но честного предпринимательства. У вас, наверное, возникнет вопрос: зачем нам все это и чего мы добиваемся? Вопрос непростой. Ответ тоже не будет простым. Мир стремительно меняется, причем, буквально на глазах. Простому обывателю, отпахавшему смену на производстве и пришедшему домой, чтобы завалиться на диван для просмотра любимого сериала, обстановка в мире может и не показаться изменившейся. Но мы, те, кто обладает возможностью получать широко развернутую, а также скрытую информацию, видим, что мир меняется, и он уже никогда не будет прежним. Сейчас на просторах Земли идет яростная борьба за остатки ее ресурсов. Человечество на пути своего развития исчерпало большинство из того, что ему подарила природа. Сейчас подходят к своему полному исчерпанию минеральные сырьевые запасы, но это еще не самое страшное. Человечество может изобрести или открыть новые источники энергии. Страшно другое. Люди в своей безумной расточительности и природной недальновидности, выражаясь простыми словами – где жрали, там и испражнялись. Уже сейчас встала на повестку дня острая нехватка продовольствия, воды и даже чистого воздуха. Поэтому следующий виток за перераспределение биоресурсов Земли будет носить наиболее ожесточенный характер с применением наиболее варварских методов ведения истребительной войны. Горькая ирония заключается в том, что более-менее нетронутыми кладовыми Земля, как в плане минеральных, сырьевых, так и биологических ресурсов, остаются территории Западной и Восточной Сибири, а также шельф Северного Ледовитого океана. И та и другая территории принадлежат России, а значит, мы будем являться либо вожделенной добычей для алчущих победы над нами, либо последней надеждой Человечества. Во всяком случае, пока это человечество не изобретет для себя иные формы существования. К чему я эти страшилки рассказываю? А к тому, что прежний мир капитала и относительно свободных экономических отношений канул в Лету. Что идет ему на смену? Я скажу совершенно определенно. Военный лже-коммунизм. Не по названию, но по сути своей. Разница лишь в том, что у руля власти будет стоять кучка наиболее богатых и влиятельных транснациональных кланов, которые и будут заниматься распределением оставшихся в их распоряжении благ по своему усмотрению, а, не исходя из принципов общечеловеческой справедливости. Причем, контуры этого нового мира видны уже сейчас невооруженным взглядом, и они, к сожалению, приобретают наиболее извращенные черты своего облика. Наглядным примером тому служит, почти повсеместное в западном сообществе, ничем не прикрытое наступление на основные права и свободы человека. Запад, который всегда так гордился своими завоеваниями в этой области, теперь стоит в авангарде отмены всего, что не укладывается в его жесткие рамки экономии всего и вся. Я не боюсь стать пророком, поэтому беру на себя смелость утверждать, что Третья Мировая война произойдет уже на нашем с вами веку. Война жестокая и последняя. Победитель, если это будет так называемый «золотой миллиард» плодами своей победы делиться ни с кем не станет: ни со своими верными союзниками, ни тем более с ситуативными партнерами, прибившимися к нему в чаянии поживиться с барского стола недоеденными объедками. Мы, славяне, а в широком понимании этого смысла все те, в ком течет кровь первого в мире государства рабочих и крестьян, никогда не будем считаться для Запада равными партнерами. Как бы мы не изворачивались и не иудничали, в желании, во что бы то ни стало понравиться ему, но к его столу нас пригласят только в одном качестве – в виде пищевого продукта. При любых обстоятельствах мы всегда были, есть и будем для них нежелательным элементом, или если хотите «белыми неграми». Мы на себе это уже вдоволь испытали. Ваши южные соседи и братья украинцы – тоже, причем до сих пор. Мы не любим и не хотим воевать. В этом вы могли убедиться полтора месяца назад, когда в ответ на варварскую акцию по уничтожению жителей Донецка и Луганска, мы выпустили в сторону укронацистов всего лишь одну ракету, чтобы остудить некоторые воспаленные головы в Киеве. Могли бы и сильнее ударить, но мы мирные люди и не хотим лишний раз лишать жизней даже своих откровенных врагов.

Народ на площади, в ответ на эти слова глухо заворчал, явно выражая свое неприятие сказанному. Чуткое ухо генерала уловило перемену в настроении слушателей его речей.

– Я вижу, что кому-то не нравятся мои слова?! – решил он обострить ситуацию. – Говорите, что, по-вашему, я не то сказал? Вот, вы! – указал он пальцем на недалеко стоящего от грузовика человека средних лет, крепко сжимающего в руках древко бело-червонного прапора и кривящего рот в презрительной усмешке.

– Я?! – на мгновенье растерялся демонстрант.

– Да-да, вы! Я давно за вами наблюдаю и вижу, как вы кривитесь, глядя на меня, будто клюквы объелись. – Наберитесь храбрости и скажите мне в лицо, что вас не устраивает в моих словах?

– А вот и скажу! – сразу встопорщился протестант, видимо задетый за живое словами о клюкве. – Вы тут нам палітінфармацыю чытаеце пра тое, якія вы маскалі добрыя, ды добрыя, а вакол вас адны злыдні. Мы такія прамовы ад нашага Таракана ўжо дваццаць пяць гадоў слухаем з кожнага чайніка, а цяпер яшчэ і вы прыскакалі на нашу галаву. Мірныя людзі, кажаце?! А чаму ж вашы войскі ўжо акупуюць нашу зямлю?! Чаму вашы танкі утюжат нашы раллі, а дэсантура захоплівае гарады і вёскі⁵⁸?!

– Я, смотрю, вам где-то в районе сороковника будет? Вроде не младенец уже, а лжете мне, старому генералу, давно перешагнувшему порог в шестьдесят лет, как мальчишка. Где вы видели, что наши десантники захватывают города и села?! Кто вам сказал, что наши танки утюжат ваши поля?! Да если бы такое действительно было, то те, чьим рупором вы сейчас являетесь, уже подняли бы вой до самых небес, живописуя, как злые русские захватывают еще одно государство, стремящееся к демократии. Да, по обоюдной и предварительной договоренности наши части вошли на территорию Беларуси для проведения совместных учений. Так всегда было раз в два года в конце лета. В прошлый раз, ваши военные прибывали к нам, а в этот раз – наши. А вы знаете, где они сейчас находятся?

В ответ из толпы начали неуверенно раздаваться предположения весьма далекие от действительности:

– В Барановичах?!

– В Бобруйске?!

– В Гомеле?!