Читать книгу: «Героями рождаются. Сборник рассказов», страница 4

Карпаты, Карпаты

Хотел рассказать, как мы с Леной покоряли Говерлу, когда мне было 53 года. Но лучше расскажу про все мои Карпаты. С самого детства. Мои Карпаты? Это наши горы? Или польские, австрийские? Недалеко от Трускавца есть древняя русская застава в горах, туда возят туристов. Русская застава. Как теперь объяснить, что украинцы и русские – это разные народы? Соврать? Горы не врут.

Запомнился разговор с китайским профессором, врачом.

– Скажи, чем отличаются русские и украинцы? Их можно отличить по внешнему виду? Вот мы, китайцы, различаем разные народности, образующие наш китайский народ.

– Внешних различий нет. Только язык отличается.

– Вы понимаете один другого без словаря? Языки отличаются больше, чем у китайцев, которые живут на границе с Вьетнамом от языка северных провинций?

– Нет, значительно меньшее отличие. Без словаря свободно понимаем.

– Может быть, у вас история различная или религия?

– Да нет, история у нас общая. Древние князья – близкие родственники, управляли княжествами в Киеве, Суздале, Пскове. И церковь, русская христианская, была создана в десятом веке. Правда, теперь в украинском языке нет слова «русская», есть только «российская», что имеет иной смысл.

– Значит, вы единый народ. Различия имеют политический характер. Как бы вы ни назывались. А политические взгляды в истории народов быстро меняются.

Я не стал спорить. Тогда мне это казалось несущественным. Люди верят в правду или в вымыслы. Пусть считают себя отдельными народами, если им это важно для самосознания. Дед считал себя украинцем, прадеда уже не помнят. Значит, украинцы. Вот только церковь, островок грамотности, сохранила память о едином прошлом, да исторические документы, которые ещё не все подогнаны под новые теории.

Это было в начале девяностых, и я не придал тогда значения этому разговору. А умный был китаец.

Вернёмся к Карпатам.

В детстве я был в пионерском лагере в Межгорье. Учителей посылали летом на работу в пионерские лагеря, вот и мою маму отправили в Межгорье, где дети были из сёл Западной Украины. Меня она забрала с собой в лагерь.

Вспомню несколько эпизодов из пионерской жизни. Мы собирали возле реки растение мать-и-мачеха. Оно так называлось. Для аптеки и помощи Родине собирали. И там, у реки, один пионер поймал змею. Всех пугал гадюкой, но, по его убеждению, это был уж. Через пару часов змею увидел физрук. Велел бросить её в коробку. Змея вцепилась зубами в край коробки, и потёк яд. Это была гадюка. Она по-доброму отнеслась к мальчику, не укусила. А её убили. Потому что она гадюка. Это было несправедливо. Надо было отпустить. Почему она не укусила? Забыла, что гадюка? Загадка природы.

На крутом склоне над ручьём был ДЗОТ времен войны. Я был уверен, что в нём лежит пистолет «ТТ» или немецкий. Меня дожидается. Надо только залезть по крутому склону. Я почти залез. Вот только глиняная осыпь помешала. Я по ней осыпался до самого низа, где всё было опутано колючей проволокой времен войны. Она ржавая. Но ещё колючая. Весь стал зеленый после медпункта. Это зелёнка размазалась. И на вечерней пионерской линейке (это такое построение пионеров в конце дня) меня, зелёного, как крокодил Гена, можно сказать, «красного следопыта», ругали перед строем, как начинающего чёрного копателя. Трёхцветное событие получилось.

И вечера после отбоя. Когда ещё не спят. В других лагерях пионеры рассказывали анекдоты или пугающие ужастики про пляшущего скелета или про чёрный плащ. В комнате было много кроватей, и всем вместе было не так страшно. Но в этом лагере у нас был один лучший рассказчик, а все слушали историю про какого-то Гойко, который убивал москалей. Помню, что он и из пистолета, и гранатами, и из пулемёта, и даже гвоздём убивал. Да, думаю, москали – это бандиты какие-то, вроде фашистов. В конце пионерской смены ко мне подошли ребята, с которыми мы сдружились. Они все говорили на украинском, но это нам не мешало общаться.

– Юрко, ты файный москаль, давай мы тебя научим говорить «паляниця».

– Зачем?

– Наши в лесу прячутся до сих пор. Если ловят москаля, то заставляют говорить «паляниця». Москали произносят «поляница», и их вешают на гиляке. А маланцы не могут сказать «кукурудза». И их вешают.

Научили правильно произносить «паляниця». Боже, думал я, так это про убийства русских целый месяц рассказывал мастер разговорного жанра.

Ну я тогда не так думал по форме. Попроще. Это был 1963 год. Пятьдесят лет до декабря 2013 года.

Прошло много лет, мы ещё ходили в походы по Карпатам. Перед Афганистаном (у нас всё делится на «до него» и «после»). Мы с женой Леной прошли маршрут по горам Браты в районе Драгобрата. Поставили палатку на заброшенной лесопилке и поднимались на полонину, за черникой. А в это время к нам в палатку приходил медведь за сгущёнкой. Натуральный обмен: мы брали у него ягоды, а он у нас сгущённое молоко. Погрыз открытую банку и шерсть свою оставил. А ночью приходил рычать у ручья. Может, спасибо говорил за молоко. И филин жутко ухал. Ему сгущёнки не досталось. А Лена прятала чернику, чтобы медведь не слопал наши ягоды. Карпатский медведь на людей не нападает. А чернику ест. Но всё равно страшно.

Вот мы идём с рюкзаками по селу в горах. Навстречу идут пионеры из школы. В сёлах принято здороваться. Сейчас увидим пионерский салют? Да, пионеры поравнялись с нами и поприветствовали: «Слава Иисцу! (Иисусу)». Мы знали, как отвечать: «Во вики слава!» Вот ещё один отстал от группы: «Славься, Хрест!». «Во вики слава!» Это в 1941 году нацисты изменили традиционное приветствие, чтобы было похоже на фашистское: «Слава Украине – героям слава». А незалежные националисты в 90-х годах подхватили все фашистские речовки и приветствия.

В 2014 году знакомой учительнице, которую все ценили и уважали, звонит бывший ученик, уже пропитавшийся национализмом: «Слава Украине». Она молчит.

– А почему Вы молчите?

– Ну, если со славой Украине я ещё могу как-то согласиться, то герои, о которых идёт речь, вызывают большие сомнения. – Бросил трубку.

Это я отвлёкся от Карпат.

Мы по тому же маршруту уже с детьми прошли после Афганистана. В первый год после войны. Тогда по привычке искал на тропе оттяжки мин из тонкой проволоки. Вспоминал, как майор Пономарёв, командир мангруппы Кара-Калинского погранотряда шёл по горной тропе и наступил на самодельную мину нажимного действия, услышал металлический звук, всё понял, так и замер на ней, боялся двинуться. Выкопали её из-под ноги, оказалось, что батарейка разрядилась и контакты заржавели. А ноги после этого не шли, как у парализованного. Первые шаги руками их передвигал.

И фонариком в походе я мигал по привычке, а не светил постоянно. Посмотрю, куда идти, и выключаю. Додумался один боец включить фонарь и стирать в арыке вечером. Пуля прилетела в фонарь, повезло. Прапорщик Касмынин решил светить фонарём на вытянутой руке на уровне плеча, чтобы промахнулись. Мы смеялись, что будут стрелять не в анфас, а в профиль. А солдат на пянджском направлении чуть не бросил курить. Закурил ночью на посту. Пуля попала в сигарету, выбила зубы и вышла через щёку. Не бросил курить. А ещё пара сантиметров – и бросил бы.

Опять я о своём. Продолжу о Карпатах.

И вот нам уже за пятьдесят. Но мы хотим себе что-то с удовольствием доказать. Мы всю жизнь пытаемся себе что-то доказать. Вспомнил. В Хорватии на пляже пацаны прыгали с пирса в море. Неспортивные, прыгали, как сосиски в кастрюлю.

Думаю, а я покажу одесский шик. Всего сорок лет назад я такие сальто крутил в прыжке. Это мне раз плюнуть. Разбегаюсь, делаю сальто. Не докрутил. Плюхаюсь, как жаба, даже хуже, спиной. Жаба, точнее, лягушка как раз неплохо в воду прыгает. И боль в пояснице. Пришёл к Лене за сочувствием и массажем. Получил только массаж.

Но зайти на Говерлу с северной стороны, откуда люди не ходят, это же не сальто! Это доказательство ещё не прошедшей молодости.

Машину оставили у местных жителей во дворе, поднимаемся вверх по дорожке вдоль горной речки. По знакомым местам. Родник с минеральной водой – на своём месте. Вон там, за поворотом, был приют, сейчас – развалины приюта. Там пели песни под гитару туристы со всего Союза. И мы с товарищем по Высшей школе Колей Амуровым ночевали там, когда на каникулах делали зимнее восхождение на гору с альпинистами из Пензы. Ещё в походе ночевали в колыбе – доме пастуха, который топится по-чёрному, с огромной дырой в потолке, куда уходит дым. Когда гаснет костёр, в этой дыре видны огромные звёзды, но становится очень холодно. Ночевали по трое в спальном мешке. Два мешка состёгивали змейкой в один. Мы с Колей взяли к себе альпинистку. До утра я ей надышал на волосы затылка огромную сосульку. Мороз был 25 градусов.

А дальше – большая площадка, остатки навеса. Там ставили много палаток на сборах туристов. Я там был летом инструктором у десятикласcников. Повёл их в горы. Было трудно. Девчонки терпели. А парни – двое совсем расклеились. Кричали, что приехали сюда отдыхать, садились на землю и не хотели идти. Стыдили их с девчонками, и даже немного пришлось попинать. И нагрузить на себя три рюкзака. Один свой, один слабенькой девочки и один пацана. Потом даже сердце болело. Или не сердце.

Навыки на службе пригодились. Моей жене Лене нравится фотография, (она её разместила на обложке моей книжки), где я потный на привале по пути к отдельному посту на памирском участке Афганистана.

Там говорили: «Дойдёшь вон до той арчи – лёгкие выплюнешь!». Высокогорье. Однажды поиграли в футбол на высоте за три тысячи, потом никто не спал. Сердце колотится, не успокаивается.

И вот мы идём всё выше, по забытой дороге, где только старенький УАЗик как-то проезжает один раз в день за молоком на горную ферму.

Высоко забрались на ночёвку. Вокруг грибы. Много грибов. И все без единого червячка. Червякам лень тащиться так высоко за грибами. Они не туристы. Внизу тоже есть грибы. Сварили грибной суп в котелке. Лапша и прочие ингредиенты потерялись среди массы грибов. Но было вкусно. Ещё и коньячок для согрева. Тишина. Там, вверху – цель нашего похода, вершина Говерлы.

Вот и лес кончился, вверху только горные луга. Брусника, черника под ногами. Ноги идут всё тяжелее. Но идут. А там, возле вершины, бегают какие-то насекомые. Ба, да это же люди! Там проложили с южной стороны дорогу для туристов, которые подъезжают на машинах почти до самой вершины. Им остаётся пройти метров восемьсот. Они с удивлением наблюдали, как по склону поднялись двое совсем уставших, с большими рюкзаками. Но мы дошли до самой вершины. Дорога к цели была славной. А сама цель? Вершина нам не понравилась. Стоят на ней какие-то кресты, трезубцы, колокольчики. Всё засыпано битым стеклом: восходители пьют шампанское и разбивают бутылки. Ушли с высшей вершины Украины назад в дикую природу. Где чистые ручьи. Мало приключений? Так вот вам дождь. Сильнейший дождь в крайнюю ночёвку.

А снаряжение китайское. Мы даже два надувных матраса тащили с собой. Китайских. Китайская палатка стала пропускать этот ливень. Я ворочался, как медведь. Раздался странный звук. Это у матраса внутри лопнули перемычки, которые помогают держать ему форму. Матрас превратился в толстую колбасу, на которой не удержаться, как её ни обнимай. А под «колбасой» лужа натекла. Пол, в отличие от крыши, был качественный, воду не пропускал. Матрас Лены положили поперёк палатки, ноги на надувную «колбасу» и стали ждать утра. Утром собрали под дождём вещи, надели плащи. Рюкзак тоже был китайский. Всё отсырело, палатка тяжёлая. Лопнула лямка рюкзака. Тащить его на одной неудобно. Связали верёвкой. Всё под непрекращающимся ливнем.

Быстрым шагом вниз. К селу. В машине обсохнем.

В машине переоделись в сухое, включили печку, стало совсем уютно. Надел наушник от телефона, вернулись в цивилизацию. Ну, подумаешь, когда мы остановились пообедать в придорожном кафе, я его в украинский борщ уронил, но это совсем не потеря. Не потеря для цивилизации. Забавная точка путешествия. Взошли. Доказали. Коленки болят. Как ещё одно доказательство и как память.

Пусть сохранятся эти горы, и леса не станут «кругляком». Это природа. И мы тоже были её обитателями.

2018 г.

Бессонница

Обычно сразу засыпаю и даже удивляюсь, как это люди не могут заснуть. А тут проснулся среди ночи и начался поток неконтролируемых мыслей. Ну вот, сейчас, думаю, они запутаются, и я засну мирным сном. Вон Лена, лежит, спит и в ус не дует. Странное выражение, только для мужчин подходит. Ни во что не дует, спит. А я мучаюсь, придумываю, как подписать свою книгу знакомому. Да, он не будет её читать, ему некогда, и книг, видно, не читает. Уже лет десять. А вот его тёща – человек читающий. Написать сразу «для тёщи»? Получится, ты сам недоразвитый, ничего не читаешь, дарить тебе подставку под горячий чайник не хочется, так пусть тёща прочитает, ей понравится. А если красиво назвать тёщу «мамой жены»? Так, долой знакомого, его жену и мать её. Надо подумать о белых песках пляжа на Варадеро, что на Кубе. Тепло, красиво. И заснуть. На Кубе, на Украине. В Украине, в Кубе. Куба – остров. А Украина – ещё нет. Ров не прокопали до конца. Подумаем о пляже. Стой, мысль, куда лезешь на Украину? Иди на пляж! Там и усни! Мысль пищит, сопротивляется и лезет, куда её не звали. Ещё не хватало, в Афганистан поползёт, будет там по Куфабской долине блуждать. А как кубинки танцевали! У них и фигура для танцев, что спереди, что сзади. Вот, вырулили с кубинками на правильную дорогу, сейчас с ними и заснём. Идём цепью из гор Афганистана на пляж. С танцующими кубинками. И тут тёща с другом начали диктовать подпись к книге. Уймитесь, я с кубинками на пляже Варадеро! Они танцуют, а я почти сплю. А вот и Лена услышала, что я ворочаюсь.

– Ты что, не спишь?

– Представь, не могу уснуть, придумываю надпись на своей книге для подарка.

– Подумай о чём-нибудь другом. У нас вечером от дождя размокла основа зеркала, что висело на сарае. Зеркало выпало в снег и не разбилось. Только ты не думай о том, из чего сделать новую основу для этого зеркала. Это я тебе просто так сказала.

– Ну спасибо, удружила. Как китайский философ предложил ученикам не думать про жёлтую обезьяну целый день.

Лена посмеялась и заснула. А я стал думать, из чего сделать основу уличному зеркалу, чтобы не размокало. Влагостойкая фанера? А чем закрепить, чтобы надёжно? Да пусть оно себе размокнет совсем, я полетел на пляж, кубинки ещё там, танцуют. Под тихую музыку. И под тихий храп. Ну да. Она заснула и тихонько так сопит или храпит, потому что спит на спине. Перевернуть на бок? Так разбужу, и она тоже начнёт думать про зеркало. Пусть спит. А я поваляюсь на белом песочке, на пляже. Небо синее, песок белый, море ласковое. Кубинки танцуют. Улыбаются. А её нос храпит. Берёт меня и возвращает к реальности. Тихо так, сопит или храпит. Обычно не мешает. А тут… Опять тёща с книгой… Нет, пойду я в другую комнату. Там большая кровать для гостей. На ней спит кошка. Я пришёл со своей подушкой. Устроился. Кошка проснулась, подошла ко мне, уютно улеглась мне под бок и замурлыкала. Вот это другое дело. Теперь на пляж. Или в детство. И заснуть. Вот кошка уже заснула. Перестала мурлыкать. И захрапела. Тихенько так, сопит или храпит. Мешает. Что, разбудить её? Если ты не спишь, так и всему миру утро? Почему мы спим в самолёте, когда ревут моторы, а не можем спать, когда храпит кошка? Об этом стоит подумать. Куда это мы летели? Стал вспоминать, куда мы летели. На самолете, на ковре-самолёте… Заснул!

И вам всем спокойной ночи. Учитесь управлять своими мыслями!

2021 г.

Город Находка

Я там родился. Если бы не обычный деревянный стул, я бы родился в другом месте. Расскажу всё по порядку.

Отец служил на пограничной заставе возле озера Ханка заместителем начальника. Однажды у них случилось мелкое происшествие.

– Давай, Семён, скроем этот случай. Могут наказать, а мне очередное звание получать, – предложил начальник заставы, который был моложе отца.

– Нет. Врать и скрывать всегда гадко и кончается плохо: один раз соврёшь – не будет доверия никогда. Я это видел много раз на войне. Правда всегда лучше. Даже если накажут.

Доложили о происшествии. Не наказали. Только поругали. А начальник заставы затаил обиду. Стал собирать «компрометирующие материалы» на своего заместителя и его жену. Собирал полгода. Любой праздник изображался как пьянка на заставе. А выезд в соседнюю деревню – «оставление заставы без получения разрешения». Потом всю эту грязь передал в политический отдел штаба погранотряда. Приехала комиссия. Ничего подтверждающего кляузу не нашла, но объявила выговор. Для порядка. После отъезда комиссии начальник заставы позвал отца в канцелярию.

– Ну что, любитель правды, теперь будешь работать, как я скажу? – Он сощурил свою крысиную физиономию.

– Да, будем работать, – ответил отец, вставая и поднимая в руке стул, на котором сидел.

Начальник заставы очень быстро убегал из помещения. Но отец был тоже быстрый и достал его своим орудием справедливости. Несколько раз.

Комиссия с половины пути поехала обратно на заставу. Собирались судить. Собирались уволить. Но спасло то, что отец призвался в армию в 1939 году и всю войну прошёл старшиной. Только поощрения и награды. Потом краткие курсы вместо училища. Командиры тогда были фронтовые, поэтому его отправили служить на бесперспективную должность – начальником клуба в организовывающийся Находкинский пограничный отряд. А того типа потом уволили за что-то там, не знаю.

Пока не построились домики, в погранотряде мы жили в каких-то бараках. Там, где озеро Солёное соединяется с бухтой и по маленькому мостику проходили поезда со страшными шипящими паровозами. Это я потом их увидел и запомнил, когда мы с пацанами ходили на пляж, который рядом. Бараки старшая сестра помнит. А я их не помню. Меня туда привезли из роддома на военном ГАЗике, и не помню бараков и квартиры в пограничном городке. Первые воспоминания – о жизни в начальной школе № 14, где мама была директором. Там у нас была маленькая комната, где спали родители, и совсем маленькая комната, где спали мы с сестрой, и ещё меньше была кухня с печкой. Когда мы переехали в квартиру возле леса, в тех школьных комнатах, где мы жили, организовали «живой уголок». На моём месте стал жить филин в клетке. Его пограничники принесли: в школе учились дети из пограничного отряда и окружающих домов.

Наша комнатка была очень тёплая: из стены торчал угол печки, что согревала коридор школы. Мама к ней прижимала одеяло, когда укладывала нас спать, и оно становилось очень тёплым. Вся школа была очень тёплая, как это одеяло, а уборщицы добрые, никогда не кричали на детей за грязную обувь. А за чистотой обуви, рук и ногтей следили на входе в школу дежурные «санитары» с белыми санитарными сумочками через плечо. У того входа, где висели портреты Ленина и Сталина. А потом только Ленина.

Запомнил, как мы в воскресенье пошли в город на Пятачок. Это так район назывался. Навстречу прошёл взрослый дядька с женой и ребёнком.

– Здравствуйте, Нина Ивановна, – поздоровался он.

– Кто это? – спросил я.

– Это ученик, – ответила мама.

– Такой взрослый ученик? – удивился я.

Родители серьезно объяснили, и я даже запомнил, что была большая война, и многие дети не имели возможности учиться в школе. Работали, помогали взрослым. А начальную школу оканчивали уже почти взрослыми людьми. Вот и этот человек тоже учился в школе. Теперь отслужил в армии, работает, женился.

Потом маму ещё выбрали в горсовет Находки. Мы её перестали видеть в дневное время. Всё делали с сестрой сами. У нас было пианино. Сестра ходила через сопку в музыкальную школу. Чтобы было легче, мы усовершенствовали музыкальный инструмент: подписали чернилами все клавиши. Родители не совсем оценили наше рационализаторское предложение.

Больше всего мне нравился в школе Новый год. Там такую большую ёлку наряжали! И снежинки из ваты, приклеенной на нитки, и самодельные флажки, и гирлянды. Подарки всем.

И выборы мне нравились. Один класс делили фанерой на кабинки, в которых можно было играть. А потом музыка, буфет работал, и люди приходили.

Ещё праздник – это когда сестра уже стала совсем взрослой. Была девчонка, а тут её приняли в пионеры. По этому поводу был куплен торт, бутылки сладкой газировки «Крюшон», включена музыка на патефоне. А вечером папа пришёл со службы – повторили праздник.

А ледяные горки? Они были там везде, где ручьи стекали с сопок. Там катались на санках, на школьных портфелях (потом снег надо было быстро вытряхнуть, пока не растаял) и на любых подручных материалах. Я вот ехал на доске. В конце пути доска во что-то упёрлась, а мне в зад воткнулась целая щепка. Меня повезли в санчасть погранотряда, где щепку мне удалил добрый доктор с красивой фамилией Соловьёв.

Что мы тогда ели? Папе паёк давали. Помню, дали большую банку селёдки. Открыли – а там красная икра. Мама отправила папу поменять банку: селёдка – это еда, а красная икра – баловство какое-то. Такие были понятия. Молоко брали у соседей через дорогу. У них была корова и интересная фамилия: Спичкины. И симпатичная худенькая девочка, моя одноклассница в первом классе. Они жили в финском домике на склоне сопки. Все домики там называли почему-то «финскими». Хотя, до Финляндии оттуда, что в одну сторону земного шара, что в другую, очень далеко. Блины, борщ, картошка, каша, макароны. На праздники все вместе лепили пельмени. Сестра пошла в магазин за печеньем, называлось «Лето», в форме маленьких гантелек. Мы между собой его называли «колотушками». Она попросила в магазине, чтобы ей дали колотушек. Продавщица сначала думала, что ребёнок шутит. Сказала, что колотушки дают родители. А один раз мама дала моей сестре-первокласснице, десять рублей (рубль новыми), чтобы она купила булку хлеба. Но она перепутала – попросила десять булок хлеба. Еле донесла. Булки дорогу закрывали. Приходилось останавливаться, отдыхать и намечать маршрут. Донесла. Сухари сделали. А всякие сладости – на праздники, больше на Новый год. Любой ребёнок тогда точно знал, что кисель можно не только пить, но и грызть. В брикетах. Сладость обычная – сахар колотый. Папа его брал в ладонь и раскалывал обратной стороной ножа. К чаю. Ещё можно было такой кусочек под кран и высасывать сладкую воду. И хлеб, намазанный маргарином или маслом и посыпанный сахаром. Это было очень вкусно!

Но мы верили в светлое будущее. Родители говорили, что жизнь становится с каждым годом лучше. А кто-то из учителей сказал, что при коммунизме озеро Солёное оденут в мраморные берега, и мы все будем гулять по ним в белых тапках. Жалко, что не случилось. Белые тапочки остались в прошлом.

И в Находку не хочется съездить. Жалко разочаровываться. Там теперь даже скалы Брат и Сестра, что синели вдали, превратились в место добычи щебня. Стоят, обглоданные рыночной экономикой. Как и все мы, братья и сёстры.

26.12.2000