Читать книгу: «Жестокие женские игры», страница 8
–Наша дочь – вдруг хрипло проговорила она.
–Ну да, наша. Я ведь никогда от неё не отказывался.
–Ты не понял, – глухо произнесла она, – это твоя дочь. Вика родилась семимесячной.
Постепенно до него стал доходить смысл её слов, и как ни странно, это не вызвало у него удивления. Наоборот, удивило, каким слепым все эти годы был он сам. Да, дочь всегда была очень похожа на Ирину, но у неё была та же форма рук как у него, она так же как он хмурилась, и так же склоняла немного голову к плечу, когда с кем-нибудь разговаривала.
–О Господи! – сквозь плотно сжатые зубы вырвался его полный боли стон. Он смотрел на Ирину, и не мог понять, как мог когда-то любить эту женщину. Хотел спросить, сказала ли она это Вике перед её отъездом, но не смог, почувствовав, какая страшная усталость овладевает им.
–Ну, ударь меня! – не выдержав его молчания, закричала Ирина Сергеевна. – Я ненавидела тебя тогда! Мне хотелось, чтобы ты почувствовал такую же боль, какая сжигала меня изнутри, когда погиб Никита! Но он продолжал молча смотреть перед собой, будто не слыша её слов.
–Ты так ненавидела меня, что перенесла ненависть на нашего ребёнка – наконец ответил он.
Ирина испугалась. Ещё никогда она не видела мужа таким. Ей показалось, что ещё секунда, и он убьёт её. Но ни злиться, ни кричать, ни возмущаться у него уже не было сил. Ивану Александровичу вдруг показалось, что земля уплывает у него из-под ног. Стало нечем дышать, а в груди разлилась такая сильная боль, что уже через мгновение он почувствовал себя полностью заполненным ею. Жена что-то говорила ему, но он уже ничего не слышал, видел только искаженное от страха лицо и беззвучно шевелящиеся губы.
Очнулся он в больничной палате. За окном было темно, и он не знал утро скоро или только начало ночи. Возле кровати, сидя на стуле, дремала молоденькая девушка. Ивану Александровичу очень хотелось в туалет, но чтобы встать, необходимо было сначала выпутаться из множества опутавших его проводов. Он попытался сделать это как можно тише, но видимо сон у спящей медсестры был очень чуткий, проснулась она, едва услышав, как он зашевелился.
– Ой, вы очнулись! Подождите минутку, не двигайтесь, вам нельзя. Я сейчас, только доктора позову. Она умчалась так быстро, что он не успел даже слово вставить. Когда она убежала, Иван Александрович попытался оценить своё самочувствие и вскоре с удовлетворением отметил, что кроме как на сильную слабость и довольно ощутимое головокружение ему вроде и пожаловаться больше не на что. Пользуясь, что он в палате один, и никто не может запретить ему встать, Шубин решил повторить попытку, но был остановлен вошедшим в палату врачом.
–Смотрите-ка, Леночка, пациент-то наш бежать надумал – обратился он к уже знакомой Шубину медсестре. Весело фыркнув, девушка опять вышла куда-то, а вошедший мужчина присел на стул возле его кровати.
–Ну, что же, Иван Александрович, давайте знакомиться. Меня зовут Всеволод Николаевич, я дежурю сегодня по отделению. До утра вы будите под моим присмотром, а завтра вами займётся ваш лечащий врач.
– Что со мной и где я? – спросил его Шубин.
– Вы в Кардиологическом центре, в палате интенсивной терапии. У вас был сильный сердечный приступ, но сейчас состояние стабильное. Тем не менее, вставать вам пока нельзя, от разговоров тоже лучше воздержаться, лежите спокойно, отдыхайте. Сейчас сестра уколет вам успокоительное, и вы уснёте.
В этот момент, в палату со шприцом в руке вернулась медсестра и, увидев, с каким страхом Шубин посмотрел на брызнувшее с кончика иголки лекарство, улыбнулся: – Ну что вы, разве можно так бояться уколов? У Леночки лёгкая рука, вы совсем ничего не почувствуете.
–Подождите минуточку, – смущённо сказал ему Иван Александрович, – понимаете, мне в туалет нужно, а я весь в проводах. Как мне встать? Всеволод Николаевич изумлённо посмотрел на него: – Вставать вам нельзя. Для таких случаев есть судно. Леночка сейчас поможет вам.
–Ни за что – услышал врач сердитый голос.
– Простите, не понял?
– Я не могу пользоваться судном при этой девушке.
Всеволод Николаевич внимательно посмотрел на него, чуть улыбнулся и спросил:
–А если судно вам подаст медбрат, вас это устроит?
–Устроит, только быстрей, пожалуйста – проворчал Шубин. Всеволод Александрович вышел из палаты, и Иван Александрович услышал, как он кому-то говорит в коридоре: – Ну, даёт мужик, с того света его вытащили, а он, видите ли, молоденькую сестричку стесняется!
Иван Александрович улыбнулся, если он ещё способен реагировать на молоденькую сестричку, значит не всё потеряно. В Кардиологическом центре Шубин пробыл месяц. Ирина Сергеевна не появилась ни разу, зато Ксюша с Никитой приходили почти каждый день. Никита так быстро освоился в новой для него обстановке, что Ксюше частенько приходилось искать его по всему этажу. Она находила его то в какой-нибудь палате, с карманами полными конфет, то в комнате отдыха медсестёр, где он сразу же стал всеобщим любимцем, то в ординаторской, где мальчик с серьёзным видом пытался мерить давление кому-нибудь из врачей. После больницы Шубин провёл месяц в санатории под Москвой. Многих отдыхающих он знал лично, с кем-то работал, с кем-то просто встречался, но общаться ни с кем не хотелось. В основном он спал, гулял по лесу или сидел с книгой на берегу озера. Силы постепенно востанавливались, и вскоре он почувствовал, как вместе с ними возвращается его привычная спокойная уверенность. Домой его привёз Саша. Охранник на входе сообщил, что Ирина Сергеевна уехала к родственникам, и отдал ключи от квартиры. Помедлив немного возле двери, он, наконец, открыл её и в нос ему тут же ударил тот неприятный запах, который появляется в квартире, если она долгое время была необитаема.
На столе его ждало письмо от жены и подписанные ею бумаги на развод. В письме было всего несколько строк:
Знаю, что после всего произошедшего, ты не захочешь меня видеть, поэтому оставляю тебе полностью готовые для развода документы. Я написала обо всём Вике. Она имеет право знать. Звонил Сергей Тимофеевич Казуля, дело закрыли. Но он ещё позвонит, где-то нужна твоя подпись. Ты обещал оставить квартиру мне, надеюсь, помнишь об этом. Прощай. Ирина.
Иван Александрович вошёл в комнату жены. Дверца платяного шкафа была приоткрыта и, открыв её шире, он увидел только сиротливо висящие пустые плечики для одежды. Отодвинув их в сторону, он открыл небольшой сейф, где она хранила свои драгоценности, и куда он сам, ещё до отъезда дочери положил обещанные ей деньги: сейф был пуст. Ну что же, подумал он, так всё и должно было закончится. Хорошо, что она взяла деньги. Теперь он полностью свободен. Комнату Ирины Сергеевны он закрыл на ключ, а затем вошёл в комнату дочери. Как ни странно, там не было того запаха запустения, который царил во всей квартире, и даже чуть уловимо пахло Викиными любимыми духами. На полке возле кровати, остались лежать мягкие игрушки. Когда Вика окончила школу, Ирина Сергеевна всё порывалась их выбросить, но он вступился и не позволил. Иван Александрович заметил, что среди игрушек не хватает старого зайца, того самого, что он подарил Вике, когда ей исполнилось, пять лет. Заяц был другом и поверенным всех тайн своей маленькой хозяйки, с ним она спала, ему жаловалась на свои детские неприятности и теперь, по всей видимости, забрала в свою новую, взрослую жизнь. Отчего-то, исчезновение именно этой игрушки больше всего расстроило его и, оглядев ещё раз Викину комнату, он как-то вдруг почувствовал, что прошлое, наконец, уступило место настоящему и что для него начинается совсем другая жизнь.
На следующий день, Сергей Тимофеевич Казуля сам позвонил и спросил о встрече. В свою очередь, Шубину и самому было интересно поговорить с ним, поэтому он согласился не раздумывая: – Валяйте приезжайте. Я завтра весь день дома.
На какое – то мгновение в трубке повисло молчание, и затем вновь раздался неуверенный голос Сергея Тимофеевича:
–Вы, правда, хорошо себя чувствуете? Если нет, я как-нибудь в другой раз.
– Нет, нет. Приезжайте. Поговорим.
Приехав, Казуля застал Шубина за приготовлением обеда. Иван Александрович мог, конечно, позвонить Ксюше и уж она то не оставила его голодным, но он намеренно не стал этого делать. Для того, чтобы заново привыкнуть к обычной жизни, ему требовалось время, поэтому он и хотел несколько дней побыть дома один, нужно было решить, как жить дальше, так как в результате кадровых перестановок в его Министерстве он в одночасье превратился в безработного. Нет, ему, конечно, предложили чисто номинальную должность, что-то вроде: директора-распорядителя-массовика-затейника, и хотя само название на самом деле звучало достаточно солидно, суть дела от этого не менялась. На размышление дали неделю, но он уже сейчас знал, что откажется, и теперь его мысли были заняты тем, как совместить свой опыт, знание рынка и наличие изрядной суммы денег с окружающей действительностью.
Отстранив неловко орудующего ножом Шубина, Сергей Тимофеевич снял пиджак, закатал рукава, и с такой сноровкой принялся чистить и резать овощи, что Иван Александрович только диву давался, как ловко у того всё получается. Наблюдая за ним, Шубин отметил, как свободно тот держится, и это его рассмешило. Это ведь он тогда из-за Ирины так смущался. Что ни говори, а головы дурить мужикам она умеет. И костюмчик новый, и рубашку, тоже, наверное, из-за неё одел, решил он. -Скажите, – вдруг обратился он к Сергею Тимофеевичу, – вас, наверное, в школе дразнили из-за вашей фамилии?
Сергей Тимофеевич казалось, совершенно не удивился вопросу, и серьёзно ответил:
– У меня дед белорусом был, так у них там половина села были Казули. А в школе меня никто не дразнил, лучше Казули, вряд ли какое прозвище можно выдумать, вот и звали просто по фамилии.
Кивнув в знак согласия, Шубин вышел и вскоре вернулся на кухню с бутылкой коньяка.
– И не говорите, что вы «при исполнении». Сегодня можно.
– Мне-то можно, – неожиданно легко согласился Казуля, – я с сегодняшнего дня в отпуске. А вот вам после больницы, врачи как, разрешают?
–Ну, думаю от одной рюмки, хуже не станет, а больше мне и не хочется. И повод, хоть и не очень приятный тоже, кстати, имеется, девушку то помянуть надо.
–Простите, не понял. Какую девушку?
–Как это какую? Вы ведь сами тогда искали по всей Москве белую «шкоду», сбившую возле больничного комплекса молодую девушку.
–Искал, не отрицаю. Но девушка-то жива. Правда, она в больнице ещё, но вроде уже выздоравливает, так что давайте лучше за здоровье её выпьем.
Такого поворота событий Шубин никак не ожидал, и теперь, продолжая разговор, думал лишь о двух вещах: о том, что более идиотскую ситуацию невозможно даже представить, и о том, говорить ли обо всём этом дочери.
– А как насчёт машины и взломанной двери? – машинально поинтересовался он у Сергея Тимофеевича.
– Машину, к сожалению, не нашли. Здесь тайна, покрытая мраком. Один сторож говорит, что видел, как ваша дочь ставила машину в гараж накануне, другой, что она уже больше месяца там не появлялась. В общем, полный бардак. А вот взломщиков обнаружили. Кстати, кроме вашего гаража, они ещё в других, пяти, побывали.
– Так кто же осмелился?
–Угадайте с трёх раз – засмеялся Казуля.
– Даже с десяти не смогу, так что колитесь капитан.
– Ладно, открою тайну следствия, только прошу вас, никому. Вы знаете такого Лучникова?
– Конечно, знаю. Но, вы что, хотите сказать, что это Павел Петрович на старости лет стал по чужим гаражам лазить? – изумился Шубин.
– Да нет. Это его внуки. Двое близнецов. Пацаны насмотрелись детективов и решили на практике проверить, смогут ли они отмычкой дверь открыть. В подъезде не стали рисковать, там постоянно люди ходят, вот они в гаражи и подались.
–Постойте, так они ведь маленькие совсем. Мне кажется им не больше семи-восьми лет.
– Им одиннадцать. Самый разбойничий возраст. Мать их, кстати, как узнала, что до милиции дело дошло, сразу такой крик подняла, пообещала на нас всех собак спустить, мол, мы деток обижаем. А дед молодец. Цыкнул на неё, и пацанам пообещал ремня всыпать. Но думаю всё это впустую. Уж больно хитрые у них физиономии, да и мать, сразу видно балует их нещадно. Представив высокого, всегда подтянутого Павла Петровича с ремнём в руке Иван Александрович невольно улыбнулся и мысленно поблагодарил мальчишек. Они с майором ещё посидели немного, потом Шубин подписал своё заявление об угоне автомобиля и Казуля откланялся. Проводив его, Иван Александрович прошёл в кабинет и сел в своё любимое кресло. Так легко на душе у него давно не было. Больше всего радовало то, что та девушка осталась жива, и его дочь не стала, хоть и невольно, убийцей человека. Но с другой стороны, было очень жаль Вику. Получалось, что зря он заставил её выйти замуж и уехать из Москвы в чужой, незнакомый ей мир.
Какая ирония судьбы, подумал он. Я женился на женщине, которая меня никогда не любила, а свою дочь сам заставил выйти замуж за человека, который ей безразличен.
Проснувшись, Полина никак не могла понять, отчего ей так радостно но, взглянув на висевшую на стуле одежду, сразу всё вспомнила: сегодня она, наконец, будет дома. Мама обещала приготовить её любимый суп с клёцками и сыром и ещё маленькие, не больше мизинчика, пирожки к нему, а Лия наверняка испечёт свой фирменный торт. Ну а вечером…, вечером к ней придёт Максим. При мысли о нём у неё даже слёзы выступили на глазах:
Господи, думала она, я так счастлива, что мне делается иногда страшно. Так нельзя. Ведь бабушка Стефа говорила, что нельзя любить слишком сильно, иначе с любимым человеком может случиться беда, но я всё равно люблю его больше жизни. Мама тоже сильно любила отца, и он погиб. Но я не верю, что это из-за мамы. Ведь разбился не один папа, разбился весь экипаж вместе с пассажирами. А с Максимом ничего не случится. Это всё ерунда, что нельзя сильно любить.
Подойдя к раковине, она умылась и, взяв щётку, попыталась что-нибудь сделать с волосами, которые хоть и отросли немного, всё равно торчали во все стороны, делая её похожей на подростка. Она сильно похудела за последнее время, небольшая грудь сделалась совсем плоской, а руки, с голубыми прожилками вен, были тоненькими, как у ребёнка. Но, несмотря на это, настроение у неё было замечательным, хотелось быть красивой, счастливой и не думать о плохом. Самым первым её посетителем в это утро стал, конечно, Максим. Всякий раз, когда она видела его входящим в палату, такого высокого, подтянутого, красивого, ей становилось не по себе, сердце улетало куда-то вниз, и первые несколько минут она была немного скованна. Потом всё становилось на свои места, и Полина забывала о своих сомнениях. Она зарылась лицом в букет ромашек, а когда вынырнула оттуда, кончик носа у неё был весь в жёлтой пыльце. Максим наклонился, чтобы вытереть его и, не удержавшись, несколько раз быстро поцеловал её. Ему нравилось, как она смущалась. У неё краснело не только лицо, но даже шея и уши. Она была и женщиной и ребёнком одновременно. Её хотелось, и целовать и защищать.
–Откуда ты узнал, что это мои самые любимые цветы?
–Я их вычислил – улыбнулся он.
– Ты обманщик – улыбнулась она в ответ – Тебе Света рассказала. Мы с ней недавно говорили о цветах, и я сказала, что больше всего люблю ромашки и тюльпаны.
Максиму ужасно нравилось её слушать. Хотя Полина уже несколько лет жила в Москве, акцент продолжал оставаться в речи, придавая ей необъяснимое очарование, и иногда он даже ловил себя на том, что начинает, как и она тянуть некоторые гласные. Вечером, собираясь, к ней в гости, он волновался как мальчишка, который идёт на своё первое свидание. Дверь в квартиру Вишневецких ему открыл Гошка и, увидев в его руках арбуз, радостно закричал: -Тётя Лариса, Максим пришёл, у него арбуз, такой огромный!
Оказалось, что он попал в самый разгар вечернего чаепития. Лариса Николаевна и Лия сидели за столом, а Полину устроили пить чай на диване.
– Ну, хоть вы, Максим, повлияйте на неё – обратилась к нему Лариса Николаевна. – Никак не могу заставить лечь.
–Мама, ну хватит, завтра, честное слово, весь день буду лежать, а сегодня не заставляй меня, всё равно не лягу.
С улыбкой, слушая их разговор, он потихоньку осматривался вокруг. Комната не была загромождена мебелью: диван у окна, телевизор и два кресла с журнальным столиком у противоположной стены, огромный, с высоким ворсом ковёр на полу, а вместо обязательной «стенки» красивые книжные полки, заполненные книгами и различными сувенирами. Сверху полок расположились маленькие, керамические вазочки с засушенными цветами, а простенки заняли акварели в строгих, чёрных рамках. На одной из полок он увидел большую фотографию мужчины в лётной форме.
– Это мой папа – сказала Полина, проследив за его взглядом. – Я больше похожа на маму, но глаза у меня папины. Человек на фотографии очень понравился Максиму, и он подумал, как должно быть тяжело в один миг потерять такого мужа и отца.
Ещё его внимание привлекли стены, он первый раз видел такое покрытие, но оно ему очень понравилось.
– Попробуй угадать, что это такое – засмеялась Полина.
– Боюсь ошибиться, но, кажется какая-то ткань.
– Угадал! – воскликнула она. – Это я придумала. Мама вначале была против, но потом я её уговорила. Правда, здорово получилось?
– Здорово, никогда такого не видел, но выглядит потрясающе. Ткань была без рисунка, тёплого чуть желтоватого оттенка и Максим подумал, что именно этот цвет, в сочетании с бежевым тоном ковра сделал комнату очень уютной.
Позже, когда он немного освоился, Лариса Николаевна угостила его вареньем, которое было почему-то зелёного цвета.
– Это из ревеня – объяснила она – Его варит моя подруга. Когда Лия сказала, что Поля в больнице, я так торопилась с отъездом, что и брать ничего не хотела. Но она всё равно потихоньку от меня сунула баночку в сумку.
–А арбуз, будем есть, или нет? – заволновался Гошка.
–Будем, будем – засмеялась Лариса Николаевна. – Пойдём, Гошенька со мной на кухню, поможешь мне.
–Я тоже с вами – вмешалась Лия. – Помогу посуду помыть.
Через минуту они втроём скрылись на кухне, оставив, наконец, Полину и Максима вдвоём.
Сев на корточки он ласково взял её руки в свои и смущённо улыбнувшись, произнёс: – Там, в больнице, ты была совсем другой.
– А теперь ты разочарован? – засмеялась Полина.
– Нет, конечно, просто мне нужно привыкнуть к тебе домашней. И кстати, мама права, тебе действительно нужно больше лежать, спать, отдыхать. Постарайся её слушаться, а то я с ума сойду, если с тобой что-нибудь случится.
– Я постараюсь – глядя ему в глаза, серьёзно ответила она. – Постараюсь, потому что хочу быть с тобой. Мне, кстати, весь год придётся провести дома. Игорь Александрович посоветовал оформить «академ», и мама согласилась с ним.
– Я тоже за. Прежде, чем учиться дальше, тебе нужно окрепнуть.
– Ты будешь приходить ко мне?
– Глупая, – засмеялся Максим, я бы жил здесь, если бы мне позволили.
Они ещё долго разговаривали, пока Лариса Николаевна и Лия возились на кухне с посудой. Потом его позвали резать арбуз, а когда они вернулись, Полина уже крепко спала.
Вернувшись, домой, Максим обнаружил мать с книгой на кухне и по выражению её лица понял, что книга так, камуфляж. Что на самом деле она полна решимости, затеять один из тех нудных разговоров, от которого начинало сводить скулы. Не дожидаясь, пока она начнёт его допрашивать, Максим подошёл к ней, обнял за плечи и полным послушания голосом произнёс:
–Мамочка, пять минут, и я буду в твоём распоряжении, только душ приму.
Усмехнувшись, как быстро он раскусил её, Елизавета Андреевна ласково подтолкнула сына в сторону ванной, а сама принялась резать пирог к чаю. Её и в самом деле очень тревожил сын в последнее время. Поначалу, она совершенно спокойно отнеслась к его новому увлечению, решив, что оно не продлится и месяца, но в этот раз Максим вёл себя иначе, так, что она всерьёз забеспокоилась. Будучи достаточно властной женщиной, она, тем не менее, всегда старалась уважать его чувства. Не вела себя как иные мамаши, отвергающие любую претендентку на роль жены для любимого чада. Не собиралась держать у своей юбки до тех пор, пока он не выйдет на пенсию. Но и отдавать сына какой-нибудь хищнице она тоже не хотела. Вика устраивала её главным образом потому, что из них двоих она была гораздо сильнее влюблена в Максима, чем он в неё. Это позволяло Елизавете Андреевне надеяться, что когда они поженятся, они с отцом не будут полностью вычеркнуты из жизни сына, и она в какой-то степени сможет сохранить своё влияние на него. Нынешняя же ситуация представлялась ей намного опаснее. Глаза сына в последнее время были совсем шальные, а она прекрасно знала, что означает такой взгляд. Такие же глаза были у неё, когда она была без памяти влюблена в Янека. Вот потому Елизавета Андреевна и решила не тянуть с разговором, всё выяснить сегодня же, и если опасность действительно велика, начать действовать.
–У тебя такой вид, мамочка, будто ты собираешься сказать, что лишаешь меня наследства – услышала она весёлый голос сына.
–Нет, мой дорогой, это у тебя такой вид, будто ты собираешься объявить мне о своей женитьбе.
– Вашей проницательности, Елизавета Андреевна, позавидует любой разведчик. Я действительно собираюсь жениться, но не сию минуту, а через год.
Елизавета Андреевна облегчённо вздохнула, времени впереди было ещё достаточно.
–И что же послужило отсрочкой? Её несовершеннолетие? – попыталась пошутить она, но, почувствовав, что перегнула палку, добавила уже более дружелюбным тоном: – Давай, рассказывай, кто она.
– Её зовут Полина. У неё чудесные рыжие волосы и огромные зелёные глаза. Она живёт с мамой, отца у неё нет. Мама переводчик с английского, а Полина учится в Инязе на втором курсе. Живут они, кстати, недалеко от нас. Ну вот, вроде всё.
–Да – задумчиво произнесла Елизавета Андреевна, – почти идеальный вариант, не хватает только бантика и нарядной упаковки. Ну и когда ты познакомишь нас со своим сокровищем?
– Тоже через год.
– А почему не сейчас? Она уродлива? Ты надеешься, что за год случится чудо, и она похорошеет?
– Мама, – еле сдерживая себя, проговорил он, – прошло всего два месяца, как Полину сбила машина. Ей нельзя пока волноваться, совсем нельзя, а тебе пяти минут хватит, чтобы довести её своими замечаниями до реанимации.
– Ну не злись, не такое уж я чудовище. Просто всё так гладко: и москвичка, и студентка, и мама переводчик, а не какая-нибудь уборщица и папы нет алкоголика. Согласись, редко когда человеку везёт как тебе два раза подряд.
– Почему два раза? – не понял он.
–А ты что, уже забыл Вику? Вот и получается, что два раза. Скажи, сынок, она, что, действительно так сильно любит тебя, что ты сияешь как ясно солнышко?
–Любит. Но самое главное, что я очень люблю её.
– Вот это меня и пугает, – вздохнула Елизавета Андреевна, – ты женишься и забудешь о матери.
Максим сел перед матерью на корточки и, взяв её руки в свои, нежно поцеловал.
–Мамочка, тебя, несмотря на то, что ты такая язва, я тоже очень люблю. И когда женюсь, конец света не наступит. Мы всё равно будем видеться, конечно, не слишком часто, но и не раз в год. Это я тебе обещаю.
Ласково потрепав сына по голове, она незаметно смахнула выступившие вдруг на глазах слёзы. – Ладно, поживём, увидим, может ты ещё в кого влюбишься. Кстати, а какие у неё уши?
–При чем здесь её уши? – не понял он.
–А притом, что если у неё сросшаяся мочка уха, то на лицо три классических признака по которым можно узнать ведьму: зелёные глаза, сросшиеся мочки ушей и рыжие волосы. Всего три века назад, женщин, которых угораздило родиться с такой внешностью, сжигали на кострах.
–Мама, ты серьёзно или шутишь?
–А ты как думаешь?
–Думаю, всё-таки шутишь. Она, скорее ангел, чем ведьма.
–Ведьма с лицом ангела, – задумчиво проговорила Елизавета Андреевна, – что же, такое тоже бывает, и довольно часто.
–Мама, если мы и дальше будем продолжать разговор в таком тоне, то наговорим, друг другу такое, о чём потом будем очень сожалеть. Лучше я пойду спать. Поцеловав мать, он быстро вышел из кухни, а Елизавета Андреевна ещё долго сидела одна, пытаясь понять, что так насторожило её в сегодняшнем разговоре с сыном. Но мысли всё время куда-то ускользали и, в конце концов, решив отложить страхи и сомнения на потом, она тоже легла, и последней её мыслью было – терпеть не могу рыжие волосы!
Ещё никогда время не летело для Максима с такой быстротой, как в тот год, когда он встречался с Полиной. Она быстро поправлялась и уже не выглядела бледной и измученной. Пока стояла хорошая погода, они вдвоём, а иногда и с Гошкой помногу гуляли. Света тоже частенько составляла им компанию, но в последнее время они её почти не видели. Её родители преподнесли ей «киндерсюрприз». И теперь, с этим самым «сюрпризом», которого назвали Ванькой, и которому было уже два месяца, она проводила всё своё свободное время. Когда он родился, Светлана поначалу запаниковала. Понимаешь, пыталась объяснить она Максиму, я ведь теперь никому не нужна, все крутятся возле него, а на меня вообще не обращают внимания. Даже бабушка не диктует мне, что одевать, я уже две недели хожу в одних и тех же джинсах, а она даже не возмущается. Ваньке третий костюмчик довязывает, а мою кофту запихнула подальше в шкаф, на меня у неё теперь, видите ли, времени не хватает.
–Светка, изумился Максим, да ты ревнуешь!
–Ревную, – согласилась она, – и ничего не могу с собой поделать.
– У тебя хотя бы хватает ума не показывать дома свою ревность?
– Макс, ты что, первый день меня знаешь? Я и ревную то всего неделю, а скоро вообще перестану. Просто, должна же я хоть кому-то пожаловаться!
–Я знаю, что тебе нужно сделать – смеясь, сказал он ей.
–Только не говори, что мне тоже нужно родить, это мне уже трое посоветовали.
–Всё, молчу. Хотя, честно говоря, подумал об этом.
В ответ она так странно посмотрела, что он предпочёл не развивать эту тему и впервые серьёзно задумался о том, почему она, такая молодая и красивая, практически всё свое свободное время проводит в больнице.
–Свет, ты из-за Сергеева ни на кого не смотришь? – наконец решился спросить он её.
– А что, заметно? – тоскливо произнесла она.
–Вообще-то нет. Честно говоря, я сейчас совершенно случайно догадался.
–Мне с ним ничего не светит. Понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Я ведь в него ещё девчонкой, совсем, влюбилась. Бабушка рассказывала, что он был влюблён в мою маму, но она на него даже не смотрела. Ты вот, можешь себе представить, чтобы Сергеев женился на дочери женщины, в которую он сам когда-то был безумно влюблён?
Максим молчал, не зная, что и ответить. Привыкнув, что она всегда рядом, всегда в курсе его проблем, он давно уже воспринимал Светку как нечто постоянное, совершенно не задумываясь о том, что и ей порой нужна поддержка.
–Свет, я только сейчас понял, какая я свинья. Простишь меня?
–Ты не свинья Макс. Просто мужчина. И не смотри на меня таким жалостным взглядом, вешаться из-за Сергеева я не собираюсь, всё равно он моим будет, хочет он того или нет – уже смеясь, подытожила она.
В том, что Светка действительно уникальный человек, Максим вновь смог убедиться спустя всего несколько дней. Забыв о разговоре, словно его не было, она так же ровно, как и всегда вела себя с Игорем Александровичем Сергеевым, а о маленьком Ванечке рассказывала так часто, что Максим с Полиной воспринимали его чуточку своим.
–Знаешь, я так ей завидую – сказала как-то Полина. – Я тоже всегда хотела иметь братишку или сестрёнку. Но когда я родилась, мама чуть не умерла, и папа не хотел, чтобы она ещё раз рисковала, говорил, что ему достаточно меня одной. Знаешь, я до сих пор его люблю, он мне снится, а иногда бывает такое ощущение, что он где-то рядом, оглядываюсь, но никого не вижу. Мне, и дедушка часто снится, хотя я даже не знаю, как он выглядит. У бабушки не сохранилось ни одной его фотографии, но она так много рассказывала, что появись он, я бы сразу его узнала. Мои дед с бабушкой были из поморян. Так называли поляков, которые жили на Балтике. У дедушкиного отца было двое сыновей: Стефан – мой дед и его брат Юлиан. Но бабушка, когда рассказывала о нём, называла его Юлек. Кстати мою бабушку звали Стефания. Представляешь, Стефан и Стефания. Они поженились перед самой войной. Когда Поморье присоединили к Германии, моего деда и его брата отправили на работу в рейх, но дед по дороге бежал, Юлек помог ему. Он долго прятался, потом попал к партизанам. Несколько раз тайком встречался с бабушкой и своим отцом, но кто-то узнал об этом и донёс в гестапо. Деда арестовали и отправили в концлагерь, а бабушку кто-то предупредил, и она успела уйти из дома. Представляешь, от облавы её спас учитель, немец, а потом партизаны переправили её в Литву, где она и жила на каком-то лесном хуторе. Там и родился мой отец. После войны Юлек разыскал её и рассказал, что его брат, её муж – погиб во время освобождения Гданьска, и что из её родных в живых не осталось никого. Юлек хотел забрать бабушку и моего отца домой, в Польшу, но она отказалась. Не захотела жить там, где всё напоминало бы ей о муже и родственниках. Юлек оставил ей нательный крестик брата. Умирая, мой дед попросил, чтобы его передали бабушке, как память о нём, и представляешь, нашёлся среди тех, кто был с ним в последнюю минуту, человек, который взялся выполнить последнюю просьбу деда. Этот крестик прошёл через множество рук, прежде чем попасть к бабушке, а от неё к моему отцу. – А сейчас он где? – спросил Максим.
–Дома конечно. Я тебе покажу как-нибудь.
– Да нет, я о брате твоего деда.
– Не знаю – ответила Полина. Было несколько писем после войны, но потом бабушка переехала в Минск и переписка прекратилась. Иногда я думаю об этом. Ведь вполне возможно у меня есть ещё родственники, а я о них ничего не знаю.
– Когда тебя привезли в больницу, ты говорила по польски, мне Елена Сергеевна рассказала.
– Это, наверное, гены просыпаются – засмеялась она. – Но я действительно хорошо знаю польский. Меня никто специально не учил, просто мы детьми играли вместе: русские, поляки, белорусы. Вот я и научилась. Да и бабушка всё время говорила со мной по-польски, и отец иногда, так что практики у меня было достаточно.
– А как тебя маленькую отец называл?
–У меня в детстве было платье: зелёное с белыми ромашками. Так он, увидев меня в нём первый раз, сказал: «Ты самая красивая Полянка, из всех, что я видел!» Так ко мне и прилепилось – Полянка.
– Ты всё ещё скучаешь по Минску?
– Конечно, я ведь выросла там. И друзья там остались.
