Читать книгу: «Жестокие женские игры», страница 16
Ты счастливчик, Герман, говорили ему друзья и знакомые. Красавица жена, сын, успешный бизнес. У тебя есть всё, что нужно человеку для счастья. Он и без них понимал это и был счастлив. Семья это не просто муж, жена, дети, это особая атмосфера, делающая человека счастливым, дарующая любовь и уверенность в завтрашнем дне, считал он. Когда Алексу исполнился год, Вика собралась повезти его в Москву, он отговаривал её, но она не хотела ничего слушать. А за неделю до отъезда малыш заболел. Сначала это выглядело как самая обычная простуда, и они даже не слишком беспокоились, но потом у ребёнка поднялась высокая температура, и мальчика пришлось отвезти в больницу.
Вирусная инфекция, Гер Шульц, говорил ему лечащий врач Алекса, эти вирусы могут не оставить после себя никаких следов, а могут дать сильнейшие осложнения. Медицина пока практически бессильна против большинства из них. Мы, конечно, делаем всё возможное, но поймите и вы, не всё в наших силах. Доктор беспомощно развёл руками, и, не дождавшись от Германа ни слова, вышел из палаты. Глядя на умирающего сына, Герман ощутил, что всё внутри него наполняется жуткой болью и отчаянием. Уткнувшись лицом в подушку, он застонал как раненый зверь и стонал до тех пор, пока не почувствовал, как начинает разжиматься, сдавливающий грудь, обруч. Он был рад, что жена не видела его в эти минуты отчаяния. Утром он отвёз её домой и, заставив выпить снотворное, уложил спать. Алекс провёл в больнице две недели. На какое-то время состояние ребёнка улучшилось, но потом ему опять стало хуже и он, не приходя в сознание, скончался у матери на руках. Почти всю ночь просидела Вика возле сына, не позволяя никому забрать его у неё, гладила малыша по головке, нежно звала по имени, и только под утро, вконец обессилев, позволила мужу увести себя. То, что происходило потом, вспоминалось Герману как страшный сон. Все дни Вика проводила в комнате Алекса, часами раскладывала его одежду, игрушки. Казалось, она совсем забыла о смерти сына, вела себя так, будто ребёнок был рядом с ней, напевала его любимые песенки, разговаривала с ним.
Он не знал, что ему делать с этим. У него не хватило мужества остановить её, он думал, что так ей легче справляться со своим горем. Потом он уехал на два дня в Зальцбург. Когда приехал, увидел, комнату Алекса закрытой на ключ, а Вику лежащей в спальне. Он звал её, но она была как неживая, и ему пришлось отвезти её в больницу – рассказывал он прилетевшему тогда Шубину.
С трудом, стряхивая с себя оцепенение, Герман сунул голову под струю холодной воды и стоял так до тех пор, пока в голове, наконец, не прояснилась. Вернувшись обратно в гостиную, он нашёл Шубина спящим на диване. Лицо друга было осунувшимся и усталым. Герман решил не будить его, а только осторожно накрыл тёплым пледом и, погасив свет, вышел из комнаты.
Всё время, пока длилась операция, они провели в комнате ожидания, находящейся на том же этаже, что и операционная. Устав ходить взад-вперед Шубин обратился к зятю:
–Герман, я выйду на воздух, сил моих нет уже, сидеть здесь, если что, позовёшь – сказал он и, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты.
Иван Александрович любил Австрию, долгое время она была его вторым домом, но сейчас, ему так нестерпимо захотелось домой, в Москву, что он еле удержал в себе желание вскочить в первое же попавшееся такси и уехать в аэропорт. Вчера, случайно заглянув в ящик письменного стола в Викиной комнате, он наткнулся на какие-то странные фотографии. Внимательно просмотрев их и прочитав прилагающиеся к ним письменные сопровождения, Иван Александрович почувствовал, как волосы у него на голове зашевелились от ужаса.
–За что, Господи, за что? Чем я провинился перед тобой, что ты послал мне такое испытание? Что мне делать? Она моя дочь, я никогда не перестану любить её, но, как я мог быть таким слепым? Почему не понял раньше, в какое чудовище мы её превратили?
Сейчас, когда Вика была в операционной, он изо всех сил старался не думать об этом, но мысли, назойливые как осенние мухи, не позволяли отвлечься, и он всё время мысленно возвращался к найденным фотографиям. Из раздумий его вывел шум за спиной и, обернувшись, он увидел спешащего к нему Германа:
–Иван, идём, быстро идём. Сейчас придёт врач, он хочет говорить с нами.
-Может, всё же останешься, хоть на два дня?
–Герман, давай не будем опять об одном и том же. Операция прошла успешно, Вику уже перевели из реанимации, состояние её стабильное. Теперь ты сам справишься. А мне домой пора, дела нужно в порядок приводить.
Зная, Германа столько лет, Шубин всегда помнил о том, что в самом понятии «бизнес» было для австрийца нечто святое. Главным, здесь была даже не личная заинтересованность, это был особый образ жизни, со своей философией и гражданской позицией, и потому, Шубину хватило только одного намёка, чтобы неприятный разговор сошёл на нет.
–Да, ты прав, только мне кажется, Вика не обрадовалась.
–Ну, я ведь не навсегда уезжаю, приеду, как только смогу, она и соскучиться не успеет.
–Да, извини, совсем замучил тебя своими проблемами. Всё о чём договорились, сделаю, деньги будут переведены через два дня. Если будет что-то срочное, звони в любое время.
Дойдя до стойки таможенного контроля, Шубин крепко пожал зятю руку и, дождавшись, пока проверят его багаж и документы, не оглядываясь, быстрым шагом направился к своему выходу. Ноющая боль, появившаяся в груди в тот самый момент, когда он понял, что за фотографии хранятся в Викином столе, не покидала его теперь ни на минуту, и каждый раз, вспоминая изображённые на них лица, он чувствовал, как что-то постепенно умирает в его душе. Очутившись в салоне самолёта, он попытался ещё раз спокойно всё обдумать, но, поняв, что в ближайшие полчаса это ему не удастся, принялся рассматривать остальных пассажиров лайнера. Ему всегда нравилось незаметно наблюдать за людьми, строить всевозможные логические цепочки, подмечать интересные жесты и словечки. И только когда самолёт, наконец, взлетел, и стюардессы сделав необходимые заявления на какое-то время оставили пассажиров в покое, Иван Александрович вновь смог вернуться к своим мыслям.
Я ведь умный мужик, думал он, у меня прекрасная карьера в прошлом, свой бизнес в настоящем. Я могу на сто ходов вперёд просчитать любую финансовую комбинацию, нутром чую, если меня хотят подставить, умудряюсь ладить и с властями и с криминальными структурами, но когда дело касается Вики, я как будто перестаю соображать, становлюсь полным идиотом. А может всё дело в том, что я до сих пор чувствую себя виноватым перед ней?
Ты зациклился на своём чувстве вины, вспомнились ему слова жены, она вьёт из тебя верёвки, а ты бегаешь перед ней на задних лапках и не знаешь чем ублажить, выговаривала она ему, а он только досадливо отмахивался от её слов. Вика была единственным камнем преткновения в его отношениях с женой и сейчас, он впервые подумал о том, что в отличие от него, Ксюша всегда видела в Вике то, что было сокрыто от его глаз.
Права Ксюша, грустно подумал он, и подполковница моя дачная права, мы и в самом деле рабы тех образов, которые рождает наше воображение. А может, всё дело в том, что, глядя на неё, я вижу перед собой не взрослую женщину, жуткую как выяснилось стерву, а маленькую, никому не нужную девочку? Ладно, поживём, увидим, но теперь я постараюсь контролировать каждый её шаг, с истинно русским оптимизмом сказал он себе, удобней устраиваясь в кресле «Боинга».
Эти несколько часов в самолёте, были, пожалуй, самыми спокойными, за последний месяц и Шубин даже позволил себе такую роскошь, как немного вздремнуть под мерный гул самолёта.
–Лина, сегодняшний разговор будет очень тяжёлым для вас. Я хочу, чтобы вы рассказали мне о том, как пропал ваш муж. Я считаю вас готовой к этому разговору, но если хотите, мы можем его отложить.
–Нет, не будем откладывать, я и в самом деле готова – ответила она и, помолчав немного начала свой рассказ:
–Помните, я рассказывала вам, что после продажи двух квартир и покупки новой, у нас осталась значительная сумма денег, которую Елизавета Андреевна перевела в доллары? Так вот, доллары лежали у неё, мы их не трогали. Но Максим всегда говорил, что глупо сидеть на «денежном мешке», что деньги должны работать. В принципе он был прав, да и родители поддерживали его, особенно мама и вот, на семейном совете было решено открыть свою аптеку. Как-то с самого начала всё пошло хорошо. Один из знакомых Елизаветы Андреевны арендовал помещение под магазин, но, что-то там не заладилось, и он предложил это помещение нам. Место нам понравилось. Рядом метро, остановка автобуса, через дорогу небольшой рынок. Конечно, мы с радостью согласились. Елизавета Андреевна очень помогла тогда Максиму. С её помощью были оформлены бумаги в мэрии, налоговой инспекции, санэпидемстанции. Она также помогла решить все вопросы с таможней и наймом персонала. Я была уверенна, что это будет самый настоящий семейный бизнес, ведь Елизавета Андреевна хотела уйти из своего Министерства, чтобы работать вместе с сыном в качестве бухгалтера. Но Макс тогда, как с цепи сорвался. Нет, он, конечно, поблагодарил её за помощь, но, сказал, что дальше справится сам. Может быть, это было желание реализовать себя, доказать, что он уже достаточно вырос, чтобы держаться за родителей, не знаю, но я тогда очутилась между двух огней. С одной стороны мне хотелось поддержать его, а с другой я понимала, что он не прав поступая так с матерью. Дошло до того, что он даже не пришёл поздравить Елизавету Андреевну с днём рождения, просто позвонил по телефону. Мы с Дашей были у неё в тот момент, и я видела как ей больно, хотя она и старалась этого не показывать.
–Значит, он стал самостоятельно вести все дела связанные с аптекой?
–Какое-то время он пытался, но, вести дела и работать в больнице, ему было трудно. Промучившись около месяца, он взял себе помощника, Юрия Сергеевича. Это, конечно, было ужасно глупо с его стороны, брать на работу совершенно незнакомого человека, но он ничего не хотел слушать, вообще ничего. Начались неприятности, сначала мелкие, потом всё крупнее и крупнее. Я просила его обратиться к матери, но он не смог пересилить себя. Я и её просила помочь сыну, но свекровь сказала, что вмешается, только если Максим сам попросит её об этом. И вот, в тот самый момент, когда должна была открыться вторая аптека, прибыль в первой вдруг резко упала. Я просила Макса подождать с открытием, но он ответил, что у него всё под контролем. Как потом выяснилось, он занял деньги под проценты, но я об этом узнала гораздо позже. Может, Максим и выкрутился бы, но, партия лекарств, которую он ждал, была остановлена на таможне. Мне кажется, что и там не обошлось без Юрия Сергеевича. Проценты росли, а отдавать было нечем. Нам пришлось продать свою квартиру и купить маленькую «двушку». Разницы как раз хватало, чтобы отдать долг. Утром Максим ушёл из дома, чтобы отвезти деньги и больше я его не видела. Я весь день не отходила от телефона, бегала от одного окна к другому, а вечером позвонила Екатерине Алексеевне, подруге Елизаветы Андреевны. Она приехала вместе с мужем, и я им всё рассказала.
–Почему вы сразу не обратились к родителям мужа?
–Их не было дома, они гостили у родственников Владимира Ивановича, где-то в Подмосковье. Адрес я не знала, а дозвониться не могла.
–Вы в состоянии говорить дальше? Мы можем сделать перерыв, если хотите.
–Да, давайте прервёмся. Я очень устала сегодня. Мне хочется побыть одной.
Полина любила эти вечерние часы в больнице. В это время её обычно никто не беспокоил, и она могла спокойно предаваться своим воспоминаниям.
В жуткой «хрущёвке», где они теперь жили, было холодно и сыро. Высокие деревья за окном задерживали солнечные лучи, и даже днём приходилось включать свет, чтобы не натыкаться на беспорядочно разбросанные по всей квартире, многочисленные ящики и коробки, в которых были сложены их вещи. Распаковывать всё это у неё не было сил. Приболевшая Дашка капризничала, требовала свои любимые игрушки, и она металась в этом нагромождении вещей, пытаясь отыскать требуемые дочкой то зайку, то лошадку. Но, открыв очередную коробку, тут же забывала, что именно ищет и, бросив всё, хваталась за телефон. Ей казалось, что именно в этот момент муж позвонит и скажет, что у него всё в порядке, и он скоро будет дома. На мгновение, замерев она нажимала на кнопку вызова. В ту же секунду на неё обрушивались длинные, равнодушные гудки и, убедившись, что телефон исправно работает, возвращала трубку на место.
Полина не помнила ни когда подошла к окну, ни сколько времени провела возле него, напряжённо вглядываясь в густые, вечерние сумерки.
–Даса пить сок – донеслось до неё откуда-то снизу, и она почувствовала, как маленькая ручка настойчиво тянет её за руку.
–Сейчас зайка моя, сейчас – машинально ответила она, продолжая пристально вглядываться в тёмный проём окна. И только, услышав возмущённый Дашкин рёв, смогла, наконец, взять себя в руки и взять на руки плачущую дочку.
–Заинька моя, солнышко, ну прости маму, мама нервничает. Сейчас я дам тебе сок, и кашку дам, Дашенька покушает, и мы поиграем. Как будем играть?
Счастливо улыбнувшись, малышка прижалась к ней и радостно заверещала: – Даса дай тимок!
– О Господи, Дашка, если бы я только знала, где твой теремок – растерянно сказала она, но малышка, получив свою бутылочку с соком, не обратила никакого внимания на слова матери.
То, что они сменили квартиру, совершенно не беспокоило маленькую Дашуню. В два года ребёнок, конечно же, не понимал, что смена элитного жилья на «двушку» в хрущёвке, не самый лучший период в жизни её родителей. Наоборот, Даше всё это ужасно нравилось. Нагромождение коробок с вещами, из которых она весь день беспрепятственно вытаскивала такие интересные, запрещенные ранее вещи, представлялось малышке новой, увлекательной игрой. Мама была рядом, сок в бутылочке вкусным, а большего, в её возрасте пока и не требовалось. Зажав, в одной руке пустую бутылочку, а в другой своего любимого медведя, которого она утром так старательно измазала всего кашей, малышка крепко заснула на руках у матери, не подозревая, что это её последняя ночь дома. Положив Дашу в кроватку, Полина вновь бросилась к телефону, чтобы позвонить подруге свекрови.
–Екатерина Алексеевна, – заплакала она, услышав её голос, – Максим пропал!
–Лина успокойся. Что значит пропал? Он что, дома не ночевал?
–Да нет же, нет. Он деньги повёз отдавать, ещё утром. Сказал, что скоро приедет, а его до сих пор нет. Я тут одна с Дашкой, она болеет, и я даже из дома выйти не могу – выпалила она на одном дыхании.
–Линочка, девочка моя, успокойся. Сейчас придёт Игорь, и мы приедем. Какой там код у вас?
– Здесь не то, что кода, двери нет нормальной. А адрес вы знаете?
– Он у меня где-то записан, но скажи ещё раз на всякий случай.
– Лихарёва 27, квартира 10. Сразу за школой. Только осторожно идите, здесь асфальт весь разбит, и фонари почти нигде не горят.
– О Господи, как вас занесло туда? Ладно, с ума не сходи, ничего с твоим милым не случится, мы скоро приедем, а Дашке я компот захвачу и яблоки.
Немного успокоившись после разговора с Екатериной Алексеевной, Полина прошла на кухню. Решив хоть на какое-то время занять себя делом, вымыла накопившуюся в раковине посуду, а затем начала стирать Дашины вещички. Екатерина Алексеевна и Игорь Александрович приехали, когда она ещё возилась со стиркой. В их присутствии ей было не так страшно думать о том, что мужа уже больше десяти часов нет дома, и она даже нашла в себе силы улыбнуться, увидев, сколько всего они привезли для Даши.
–Куда он поехал, Лина? Сколько денег у него было с собой? – требовательно спросил её Игорь Александрович.
–Я точно не знаю, кажется это какой-то загородный ресторан, а с собой он взял сорок тысяч долларов.
Выражение лица Игоря Александровича, обычно такое приветливое, поразило её своей суровостью и стало так страшно, что она наяву почувствовала вкус страха на своих губах. Тело покрылось липким, холодным потом, горло перехватило судорогой и стало трудно дышать. Игорь Александрович продолжал что-то говорить, но она не слышала что, видела только шевелящиеся как в немом кино губы, и удивлялась, что вместо обращённых к ней слов слышит только неизвестно откуда взявшийся звон. Состояние это длились недолго, всего несколько секунд, но когда оно прошло, Полина почувствовала, как на смену животному страху за судьбу мужа, пришло состояние полной опустошённости.
–Вы думаете, с ним что-то случилось?– почти безразлично спросила она его.
–Лина, я ничего не знаю, и ничего не думаю. Я из дома звонил своему знакомому, он работает в Автоинспекции, просил проверить, не проходит ли по сводке ваша машина, подождём сначала, что он скажет. Теперь насчёт места, куда он поехал. Почему Макс не сказал ничего конкретного, он что, не соображает, с кем имеет дело? Почему поехал один?
–Он так нервничал последнее время, даже на Дашку срывался, поэтому я и старалась лишний раз не спрашивать его ни о чём. Но он говорил, что это вполне порядочные люди и что им можно доверять.
–Детский сад, ей Богу! В сердцах воскликнул Игорь Александрович. – Ну, разве можно так вести дела? Он что, не мог мне позвонить? Нашёл время доказывать свою самостоятельность, всё крутого из себя строил паршивец, вот и доигрался!
–Игорь!
–Катя, ну что «Игорь»!? Сейчас даже ребёнок знает, как такие дела делаются, а он всё-таки не мальчик уже, должен соображать!
–Игорь Александрович, вы думаете, его могли убить за эти деньги?
–Ничего я не думаю. Убить, вряд ли, слишком хлопотно, а вот отнять и избить, вполне. Кто может знать, куда он поехал?
–Наверное, Юрий Сергеевич знает, но я уже столько раз звонила ему, он трубку не берёт.
Резко прозвеневший звонок телефона заставил её подскочить на месте и через секунду, опередив Игоря Александровича, она уже сжимала трубку в руках.
– Макс! Макс это ты?
–Игоря Александровича попросите, пожалуйста – услышала она в ответ. Подойдя к телефону, он с непроницаемым лицом выслушал своего собеседника и, положив трубку на место, бросился одеваться.
–Игорь, что случилось? – раздался требовательный Катин голос.
–Машину обнаружили на Рижском шоссе, в ней никого нет, поблизости тоже. Я еду туда. Всё, пока.
–Екатерина Алексеевна, вы думаете, с Максимом случилось что-то страшное? – спросила Полина, когда дверь за Игорем Александровичем захлопнулась.
–Да ничего с ним не случилось, успокойся. Я этого засранца с пелёнок знаю, всегда умудрялся сухим из воды выходить. Так, я у телефона посижу, а ты спать ложись, на тебя смотреть страшно.
–Лучше я с вами, всё равно не смогу заснуть.
–Сможешь. Водка есть? Быстро, одну рюмку, как лекарство и заснёшь как миленькая. Если что-то прояснится, я тебя сразу же разбужу, не волнуйся.
Но утро не принесло никаких изменений. Игорь Александрович позвонил один раз, поинтересовался, нет ли у них каких новостей и, не обращая внимания на Катины вопросы, отсоединился.
–Лина, не сходи с ума, ничего ещё не известно. Нельзя так убиваться, с ним может всё в порядке, а ты рыдаешь по нему как по покойнику. У тебя ребёнок маленький, о Дашке подумай.
–Сегодня вернутся родители, что я им скажу?
–Скажешь всё, как есть. Я с тобой поеду, не отпускать же тебя одну. Так, ты давай приводи себя в порядок, одевайся, а я пока с Дашкой пообщаюсь, она, кажется, проснулась – распорядилась Екатерина Алексеевна и прошла в соседнюю комнату, откуда уже доносился громкий крик, требовавшей к себе внимания, Даши.
–Ну, красавица наша, проснулась? Так, нос не течёт, лоб холодный, глазки ясные. Вот и славненько. Сейчас, солнышко моё, мама оденется, и Катя тебе молочка принесёт, творожка, сухариков. А пока пойдём, я тебе компотик налью и яблочко дам.
Купив в ближайшем супермаркете молоко и творог для Даши, и кое-что для себя и Полины, Екатерина Алексеевна вернулась во двор дома, где жили теперь Ракитины младшие. Присев на чёрную от старости и сырости лавочку, она дрожащими руками вытащила пачку сигарет. В присутствии Полины она сдерживала себя изо всех сил, старалась не выдавать своего волнения, но сейчас, когда та её не видела, позволила себе немного расслабиться. В отличие от Полины, Екатерина Алексеевна была намного ближе к реальной жизни и понимала, что в данной ситуации можно ожидать чего угодно. Больше всего её беспокоило молчание Игоря. Она знала, что муж никогда не нервничает по пустякам и его вид вчера и сдержанный без всяких эмоций голос по телефону сегодня ночью, не предвещали ничего хорошего. Сигарета обожгла ей пальцы и, выкинув её, Екатерина Алексеевна поспешила обратно к Полине и Даше. Но едва она вошла в дверь, как Полина бросилась к ней и, смеясь и плача, сообщила, что звонила Елизавета Андреевна.
–Так что, Макс там? – осторожно спросила она в ответ.
–Ну, конечно. Вы поедите со мной?
–Поеду. Хотя бы ради того, чтобы надавать по физиономии твоему благоверному. Давай, корми Дашуню, а я пока Игоря попытаюсь найти и на работу позвоню, отпрошусь на пару часов.
–Успокойтесь, Лина. Успокойтесь и продолжайте. Нельзя держать такую боль в себе, она может уничтожить вас.
–Вы как всегда правы, – усмехнулась она, – действительно легче сразу отрубить руку, чем отрезать по кусочкам.
–По сути, верно, но довольно мрачно.
–Не обращайте внимания, Константин Сергеевич, просто, мне страшно продолжать, вот и шучу так неудачно.
–Лина, не в вашей власти изменить то, что уже произошло. Но, рассказывая об этом, вы, можете вспомнить то, что раньше ускользало от вашего внимания.
Отойдя к окну, она помолчала несколько минут, потом снова села и, ровным, лишённым всяческих эмоций тоном продолжила свой рассказ: – Когда Екатерина Алексеевна ушла в магазин, позвонила свекровь и сказала, чтобы мы с Дашкой немедленно ехали к ней. Она очень быстро положила трубку и я ничего не успела спросить, но у неё был такой радостный голос, и я решила, будто Макс там, у неё. Екатерина Алексеевна сказала, что отправит меня на такси, а сама заедет куда-то по делам и приедет позже. Такси сломалось, не доехав нескольких остановок до дома свекрови. Водитель сказал, что это надолго, и мы с Дашей вышли. Как назло не было видно ни автобуса, ни троллейбуса. Я взяла Дашку на руки, но она капризничала, хотела идти сама, а мне не терпелось попасть к Елизавете Андреевне, я даже шлёпнула её тогда. Она закатила рёв, и я сама чуть не расплакалась вместе с ней. Потом она стала просить пить, но я так торопилась выйти из дома, что не взяла ничего с собой. Недалеко от того места, где мы вышли из такси, я увидела киоск, мы подошли к нему, и тут я, вместо того, чтобы взять Дашу на руки, усадила её на стоящую недалеко от киоска, скамейку, а сама отошла за водой. Как назло кошелёк куда-то завалился, и я никак не могла найти его среди Дашиных вещей, а когда, наконец, нашла, выяснилось, что у продавщицы нет сдачи, и мне заново пришлось перевернуть всю сумку в поисках мелочи. Получив, наконец, бутылку с водой, я повернулась к Дашуне, но обнаружила, что на скамейке её нет. Сначала я даже не очень испугалась, подумала, что она спряталась за киоском, но её и там не было. Улица была почти пустой и просматривалась далеко, но Дашуни нигде, понимаете, нигде не было видно, она будто испарилась. У меня всё поплыло перед глазами, и единственное, что я успела заметить, была набирающая скорость большая, тёмная машина. Я тогда практически обезумела, стала стучать кулаком по киоску, кричала, чтобы вызвали милицию. Из киоска выбежала женщина, стала отгонять меня, а я вцепилась ей в руку и стала кричать, что у меня украли ребёнка. Она сначала посмотрела на меня как на ненормальную, а потом видимо поняла, что я не шучу, и вызвала милицию. Они приехали буквально через минуту, посадили меня в машину и куда-то повезли. Я никак не могла успокоиться, плакала и умоляла их найти Дашу. Что было потом, не помню. Придя в себя, увидела Владимира Ивановича, только не сразу узнала его, так он постарел за один день. Он забрал меня домой, сказал, что милиция ищет Дашу по всей Москве, а мне лучше быть у них. Я впала в какой-то ступор, ничего не соображала. Максима, конечно же, у них не оказалось, он как в воду канул. Но я тогда запретила себе думать о нём, мне необходимо было найти Дашеньку. Я не буду подробно описывать те дни, они слились в один жуткий кошмар. Елизавета Андреевна слегла с инфарктом. Владимир Иванович разрывался между больницей и милицией, а я целыми днями ходила по городу, искала Дашуню. Я обошла пешком пол Москвы, ходила по паркам и бульварам, заглядывала в каждую коляску.Мне казалось, что я вот-вот найду её, наверное, я сошла с ума тогда. Однажды на улице ко мне подошла цыганка, и предложила погадать. Вообще-то я никогда не верила ни в какие гадания, но тогда я была в таком состоянии, что готова была поверить во что угодно. Я вытащила из кошелька все деньги, что были у меня с собой, но она почему-то их не взяла, только как-то странно взглянула на меня, взяла за руку, посмотрела в глаза и сказала: – Горе, у тебя, большое горе. Слушай меня внимательно, много плохого у тебя было и ещё будет, но потом найдёшь, что потеряла. Его не ищи, живой он, но уже не твой, ни Богу, ни Дьяволу не достался, а её найдёшь, не скоро, но найдёшь. Потом она достала из сумки детское платье, не новое, но красивое, голубое и добавила: – Вот, возьми. Мне не нужно, а тебе пригодится.
Я взяла платьице, хотела спросить, где мне искать Дашу, но цыганки уже нигде не было. После этого у меня появилась хоть какая-то надежда. Порой мне слышался Дашкин голосок, я среди ночи выбегала из дома и бежала по тёмным улицам, пока хватало сил. Если бы вы знали, сколько моргов я тогда обошла, сколько больниц. Мне всё казалось, что милиция не хочет искать Дашуню, вот я и искала сама, пока меня не изнасиловали те подонки. Я стояла у входа в метро, когда ко мне подошёл молодой человек и спросил, кого я жду. Я ответила, что ищу дочку, что её, украли, и мне нужно её найти. Он куда-то отошёл, а потом вернулся, но уже не один. Они поняли, что я не в себе и решили воспользоваться этим, сказали, что отвезут меня к дочке. Я готова была им руки целовать, а они привезли меня на какую-то заброшенную дачу и стали насиловать. Видимо, какие-то остатки разума во мне всё же остались, потому что, когда они вышли из комнаты, я сорвала с кровати старый, грязный плед, завернулась в него и вылезла в окно. Сколько я бежала и куда, не помню. Кажется, по дороге я несколько раз теряла сознание, потом опять шла. Последнее, что я помню – лицо мужчины. Кажется, с ним был мальчик, но в этом я не уверена. Что происходило дальше, как я попала сюда, не знаю, а все мои последующие воспоминания связаны уже с вами и этой больницей.
– Ну, что же, Лина. Похоже, вы и в самом деле смогли пройти до конца, и теперь я с чистой совестью могу отпустить вас домой. Ваши родные уже давно знают, что вы здесь, я связался с ними, как только узнал ваше имя и фамилию. Они в свою очередь тоже искали вас, но естественно безуспешно, ведь, как вы сами уже, наверное, поняли, найти человека находящегося в нашей клинике, задача практически невозможная. В принципе, вы, если хотите, можете ещё побыть здесь, а если нет, Владимир Иванович завтра же заберёт вас отсюда.
На мгновение, замерев, Полина подняла на него полные надежды глаза, но он только покачал головой в ответ на её немой вопрос.
–Лина, обо всём, что касается вашего мужа, Владимир Иванович расскажет вам сам, но о внучке, ему пока ничего не известно.
Он видел, как потухли её глаза, но не сделал ничего, чтобы помочь. Теперь у неё было достаточно сил, и он был уверен в том, что дальше она справится сама. Помолчав, Полина, наконец, ответила ему:
–Вы как всегда правы, Константин Сергеевич. Мне действительно пора домой. Кто знает, может быть дома я и в самом деле смогу вспомнить что-нибудь ещё.
–Я тоже не исключаю такого варианта. Память может активизироваться в любой момент и неизвестно, что может послужить для этого толчком.
Вена
Детский крик Герман услышал, едва его машина въехала на ведущую к дому подъездную дорожку. Выскочив из машины, он вбежал в дом и первое, что увидел, было перекошенное от злости лицо жены, пытающейся достать спрятавшуюся за шкафом их маленькую, приёмную дочь. Отшвырнув Вику, он подхватил на руки малышку и унёс её в свою комнату. В детских глазах застыл такой ужас, что Герману стало страшно. Одна щека девочки была красной и немного припухшей, а возле маленького уха он увидел довольно глубокую царапину, по всей вероятности след от ногтя Вики. Продолжая судорожно всхлипывать, Ингрид изо всех сил обхватила его шею тоненькими ручками, не давая возможности обработать ранку. Так он и сидел с ней на руках, пока малышка не уснула, и только, когда хватка судорожно сведенных ручек немного ослабла, смог положить её на свою кровать. Он и раньше догадывался, что Вика груба, а порой даже жестока с девочкой, но гнал от себя эти мысли. Даже когда Ингрид попала в больницу с сильным ушибом, он поверил жене, что девочка упала, поскользнувшись на лестнице, хотя, пристальный взгляд врача в отделении детской травматологии, порядком смутил его тогда.
– Вы действительно уверены в том, что ваша дочь упала с лестницы? – вспомнил он резкий голос и полный недоверия взгляд доктора Хайнца. После разговора с женой, Герман уже ни в чём не был уверен, но, старательно делал вид, что всё произошедшее результат нелепой случайности, но никак не обдуманного жестокого обращения. Так он и ответил тогда доктору. Перечисленная на счёт клиники внушительная сумма избавила его тогда от нежелательных вопросов доктора и ювенального инспектора, но сам себе он часто задавал эти самые нежелательные вопросы. Увидев сегодня лицо жены, он окончательно понял, откуда взялось это выражение страха в не по-детски серьёзных глазах Ингрид. Понял также происхождение многочисленных синяков и ссадин на теле ребёнка, которые Вика объясняла неуклюжестью девочки. Убедившись, что малышка крепко заснула, он отправился в комнату жены.
–За что ты так ненавидишь девочку? Ингрид прелестный ребёнок, спокойный, ласковый. Вика, ведь ты сама приняла решение взять чужого ребёнка, сама привезла её из России. Почему же ты так жестока с девочкой?
–Это с тобой она и ласковая и спокойная. А на самом деле, Ингрид мерзкая, лицемерная девчонка. Она совсем не похожа на Алекса, даже внешне. Она похожа только на свою мать!
–Ты что, знакома с её матерью?
Поняв, что сказала лишнее, она попыталась выкрутиться: – Я не так выразилась, она не похожа на меня, приёмную мать.
