Читать книгу: «Жестокие женские игры», страница 15
Она долго молчала, обдумывая услышанное. Интуитивно Вика понимала, что Марина права, но, стоило только начать вдумываться в смысл сказанных ею слов, как внутри у неё, поднялась самая настоящая буря.
– Она забрала у меня МОЕГО Макса! Это из-за неё я просыпалась вся в холодном поту от жутких кошмаров! Она исковеркала мне всю жизнь, а вы предлагаете мне полюбить её?
–Не воспринимай всё так буквально, – остановила её Марина, – ты и я вкладываем разный смысл в это слово. Более доступно, я не могу тебе объяснить, и если ты не понимаешь меня сейчас, значит не готова к восприятию этой информации.
–Я понимаю вас, не понимаю только, как можно изменить себя.
–Ну, милая моя, это тебе не поваренная книга, готового рецепта здесь нет. Изменить себя самое трудное, с чем человеку приходится сталкиваться в жизни, труднее испытания, даже Господь Бог для нас не смог придумать, а уж он то знаток по этой части. Думай Вика, твой выбор в твоих руках, больше на эту тему я не буду с тобой говорить, дальше решай сама.
В её доме Вика пробыла ещё три дня. Незаметно наблюдая за ней, Марина видела, что та постоянно мысленно возвращается к этому разговору и, как-то неожиданно для себя, Марина решилась рассказать ей историю своей жизни.
– Всего каких-то пятнадцать лет назад, я прозябала в крохотной, узкой как пенал комнатке в коммунальной квартире. Я жила с мужем садистом и его сумасшедшей мамочкой. Работала я тогда медсестрой в больнице и заменяла всех, кто просил меня об этом. Уставала ужасно, но, по крайней мере, в больнице было намного безопасней, чем дома. На работе мой муж был всеобщим любимчиком, передовиком производства, а дома это был сущий дьявол. Одно время мне даже хотелось пойти туда и рассказать о его «невинных шалостях», но потом решила не делать этого, мне бы всё равно никто не поверил. По будням, он развлекался тем, что старательно, со знанием дела, избивал меня. Лица не трогал, но всё моё тело было одним сплошным синяком. Ещё он мог, шутя опрокинуть чайник с кипятком мне на колени, а однажды, решив, что в супе недостаточно соли, засунул мою голову прямо в кастрюлю. Я тогда чуть не захлебнулась и, слава Богу, суп был не очень горячий. А по выходным он напивался как свинья, и вот тогда я боялась его по настоящему. В одну из суббот, он так сильно избил меня, что пришлось вмешаться соседям. Они вызвали скорую и меня отвезли в Склифосовского. У меня было сильное сотрясение, сломаны два ребра и отбиты почки. Я лежала в реанимации и единственным моим желанием, было умереть. Я молилась о смерти, но получила совсем другое. Со мной стали происходить совершенно невероятные, на мой взгляд, вещи. Решив, что схожу с ума, я обратилась к одному очень известному психиатру, и тогда, первый раз в жизни мне по настоящему повезло. Борис Семёнович и его жена Софья Павловна отдавали мне всё своё свободное время. Они объяснили, что происходящее со мной не сумасшествие, а ярко выраженные экстрасенсорные способности. Они помогли мне развить их и научили не бояться пользоваться ими. Это было похоже на сказку. Изменился мир вокруг меня, и я вместе с ним. То время, было самым счастливым в моей жизни, но скоро оно закончилось. Борис Семёнович с женой уехали в Израиль, а я вновь осталась одна. Они оставили мне немного денег и помогли снять комнату. После их отъезда я поехала к мужу за своими вещами, специально поехала днём, когда он должен был быть на работе, но почему-то именно в тот день он был дома. Набросился на меня, сначала избил, а потом стал насиловать. Очевидно страх перед ним так прочно въелся в моё сознание, что я моментально забыла обо всём, чему научилась у Бориса Семёновича, но потом, увидев перед собой его довольную, ухмыляющуюся физиономию, почувствовала, что больше так продолжаться не может. Я не контролировала себя, всё происходило помимо моей воли. Введя его в транс, приказала залезть на подоконник и прыгнуть вниз. Увидев его лежащим на асфальте, я была так счастлива, что, когда меня стали допрашивать, даже не стала отрицать, что именно с моей помощью он вывалился из окна.
Учитывая факт изнасилования и избиения, а также то, что он и до этого уже избивал меня не раз, мне дали не восемь, а пять лет колонии строгого режима. Но мне тогда было всё равно, главное, что я с ним расквиталась. Уже на зоне я поняла, что беременна, но одна только мысль о том, что у меня будет ребёнок от этого изверга, повергала меня в ужас. Я соглашалась на самую трудную работу, в надежде, что случится выкидыш, но всё было напрасно. Митя родился абсолютно здоровым. Когда акушерка показала мне его, я даже глаза от страха закрыла, боялась, что у него будет его лицо. Но Митенька был точной моей копией, а когда он жадно ухватившись ротиком за мою грудь, стал изо всех сил сосать молоко, я поняла, что дороже его у меня нет никого на свете. До года дети матерей заключённых находятся вместе с ними, потом малышей отправляют в детские дома. Их дальнейшая жизнь там, больше похожа на страшный сон, поэтому, когда мне предложили отдать ребёнка на усыновления, я, сразу же согласилась. Мне было очень тяжело решиться на такой шаг, но для Мити было гораздо лучше жить с приёмными родителями, чем числиться сыном убийцы в детском доме. На зоне я провела вместо пяти лет семь. Два года мне добавили за побег. Было конечно глупо бежать, но я тогда ничего не могла с собой сделать, так мне хотелось увидеть Митю, почувствовать его запах, ощутить, как он тянет меня за палец, дёргает за волосы. Когда я слышу, что в ад человек попадает после смерти, мне становится смешно. Ад здесь, на земле. Кто-то из людей сам устраивает его для себя и проводит в нём всю жизнь, я провела в нём семь лет. Другие женщины заключённые чувствовали, что я другая, и как могли, издевались надо мной. Какое-то время я пыталась как-то оправдать их злобу по отношению ко мне, но потом возненавидела не только их, но и весь окружающий меня мир. Когда говорят о том, что можно продать душу дьяволу, это не пустые слова. Ненависть дала мне силы выжить, но опустошила мою душу. Часто ночами я лежала без сна и размышляла о свойствах человеческой натуры, думаю именно тогда мне впервые пришла мысль открыть собственное «бюро добрых услуг».
Вика долго молчала, потрясённая этим рассказом, но потом, наконец, решилась спросить: – Вы нашли своего сына?
–Нашла, но не увидела. Он и его приёмные родители летели в самолёте, которому не суждено было приземлиться. Я была в аэропорту, хотела хотя бы издали взглянуть на Митеньку, там и узнала о катастрофе.
Помолчав ещё немного, Вика опять обратилась к ней: -Значит, вам так и не удалось изменить себя? Вы старались, но у вас ничего не получилось.
–А разве я не сказала тебе, что тяжелее этого нет ничего на свете?
–Насколько я понял, Лина, в дальнейшем ваша жизнь протекала довольно спокойно.
Константин Сергеевич с довольным видом оглядел свою пациентку. За последний месяц состояние её значительно улучшилось. Она стала лучше есть, и лицо её уже не пугало своей мертвенной бледностью.
–Идеальной, её, конечно же, нельзя назвать, но, ощутив один раз, как легко потерять то, что имеешь, мы стали иначе относиться друг к другу. Внешне это, может быть, было и незаметно, но мы оба чувствовали, что стали другими. Потом умерла мама. Оказывается, она уже давно была больна, но скрывала это от всех нас. Всё произошло так быстро. Если бы не Максим и его родители, не знаю, как бы я пережила это. Они очень помогли мне, особенно Елизавета Андреевна. Я чувствовала себя виноватой перед мамой, мне казалось, что если бы я была более внимательна к ней, всё сложилось бы иначе. Это самобичевание сводило меня с ума, мне необходимо было выговориться, а Елизавета Андреевна часами могла слушать мои рассказы о ней и об отце.
–Лина, мы, наконец, подходим к тому моменту, когда родилась ваша дочь. Готовы ли вы продолжить разговор? Если нет, я не буду настаивать, продолжим в другой раз.
–Нет, нет, Константин Сергеевич, давайте продолжим сегодня. Я смогу. Обещаю вам, что со мной всё будет хорошо.
–Вы как-то сказали мне, что Даша родилась семимесячной, у вас что, была какая-то патология?
–Патология? Нет, ничего такого у меня не было. Просто после нескольких спокойных лет, кто-то опять решил жестоко подшутить надо мной.
–Марина, мы не занимаемся этим уже три года, у нас вполне легальный бизнес, приносящий нам очень приличный доход. Зачем опять возвращаться к прошлому? Стоило этой девчонке появиться, как ты тут же растаяла и буквально идёшь у неё на поводу.
–Это последнее из того, что я когда-то пообещала ей. Мне жаль её. Потерять сына и побывать в «психушке», испытание не из лёгких. Кроме того, я вижу опухоль в её голове, пока она совсем маленькая, но будет расти. А ты не хуже меня знаешь, чем такое может закончиться. Ну пойми, не могу я ей отказать, понимаешь, не могу.
–Это не шуточки, Марина. Та женщина может потерять ребёнка и тогда дело примет совсем другой оборот. Мы никогда, вернее почти никогда не выходили за рамки закона, поэтому всё у нас и шло так гладко, а теперь, ты как будто сама с ума сошла. Ставишь под угрозу всё, чего мы добились.
–Успокойся. Она не потеряет ребёнка, кроме того, впереди у неё ещё одно испытание, самое трудное из всех, но она и его выдержит, уж можешь мне поверить. Да, кстати, а для кого ты купил эту игрушку? – спросила она Рината, указывая на ту самую собаку, которую несколько дней назад с таким ужасом оттолкнула от себя Полина.
–Думаешь, я зря целых две недели ходил за ними по пятам? – раздражённо спросил он и рассказал о том, что ему удалось услышать идя вслед по улице за Максимом и Полиной.
–Ну и повезло тебе – задумчиво протянула она. – Это как раз то, что нам нужно. Чужой не догадается, но она то сразу поймёт, что к чему.
–Ты опять хочешь оставить «подарок» у неё под дверью?
–Нет, в этот раз всё должно быть намного проще. Оставишь её прямо на лавочке у подъезда, но не забудь полить краской. Думаю, она сразу поймет что к чему.
–Лина, мы уже опаздываем, давай поторапливайся – раздался из кухни нетерпеливый голос мужа.
Полина стояла перед зеркалом, изо всех сил стараясь натянуть на себя внезапно ставшие маленькими брюки. Она не одевала их всего десять дней, но этого времени оказалось достаточно, чтобы сегодня, она не смогла влезть в них. Войдя в комнату и увидев её старания, Максим чуть не расхохотался, уж очень забавным был вид у его жены.
–Да не мучайся ты, не застёгиваются ну и шут с ними, надень свободный свитер и никто и не заметит, что штаны расстёгнуты.
– Макс, я боюсь ехать на эту встречу. Ведь это может быть ошибка, а я уже настроила себе воздушные замки. Может, это всё-таки не меня ищут?
–Ну, а если всё же не ошибка? Это ведь здорово, в один день получить такой подарок: дед плюс дядя, да ещё, наверное, куча сестёр и братьев в придачу. Мы ведь смотрели документы, так что, прекрати паниковать заранее, может это и вправду твои родственники.
Но попасть в тот день к адвокату им так и не удалось. Выйдя из подъезда, они застали прямо перед входом, толпу взволнованных соседей, среди которых выделялась своими неподражаемыми габаритами соседка с первого этажа. Неподражаемыми были не только габариты, но и голос: густой, сочный почти как у Шаляпина, бас. Раису Ивановну знал весь дом. Она сутками сидела у окна, отлучаясь, кажется, только в туалет и всегда находилась в курсе личной жизни всех обитателей дома. Возвышаясь среди толпы и находясь в настоящем экстазе от наличия стольких слушателей, она громким голосом вещала на весь двор: – Нет, ну надо же, до чего народ дошёл! Только-только я возле подъезда все убрала, не успела мусор вынести, как глядь, опять навалили. И ведь какую совесть иметь надо, а? Надоела тебе игрушка, оставь на лавочке, может, кто дитю то и заберёт, так нет, всю изрезали, да ещё и гадостью какой-то облили, чтобы, значит, никому не досталась. Здесь точно без обормотов Анькиных не обошлось. Ей то, ухажёры подарки сумками носят, вот детки с жиру то и бесятся. А она, дрянь такая, нос от всех воротит, и не здоровается даже.
Увидев выходящих из подъезда Максима и Полину, Раиса Ивановна не смогла удержаться, чтобы не вовлечь и их в дискуссию о нравах подрастающего поколения. Зная о скандальном характере соседки, Максим попытался молча пройти мимо, но, невольно задержав взгляд на лежащей возле скамейки растерзанной игрушке, сразу же узнал в ней ту самую собаку, которую предлагала купить симпатичная продавщица. Резко обернувшись, он постарался загородить её от жены, но было поздно. Сильно побледнев, Полина несколько секунд пристально всматривалась в то, что осталось от собаки, а потом, медленно, словно каждый шаг давался ей с неимоверным трудом, побрела обратно домой.
–Лина! Приди в себя и прекрати думать об этом. Ты ведь ребёнку можешь повредить, ему ведь все твои страхи передаются. Успокойся, это просто совпадение. Раиса Ивановна права, просто кто-то выбросил надоевшую игрушку.
Максим продолжал ещё что-то говорить, но она его не слушала. Ребёнок вдруг стал так сильно крутиться у неё в животе, так сильно пинать её маленькими ножками, что она не на шутку испугалась.
– Макс, я, кажется, скоро рожу, – прошептала она побелевшими от страха губами, – кажется, кажется, у меня воды отходят, я вся мокрая.
Следующие двое суток остались у него в памяти как какой-то нескончаемый кошмар. «Скорая», приехавшая через десять минут, увезла их в роддом, и там выяснилось, что родить сама Полина не сможет.
–Вы сами врач, должны понимать, что кесарево самый лучшие вариант для неё и ребёнка. Шейка матки почти не открывается, можно конечно помочь ей раскрыться, но боюсь у малыша не хватит сил самостоятельно появиться на свет. Решайте, но быстрей, пожалуйста.
–Линочка, девочка моя, всё будет хорошо, кесарево не настолько сложная операция, длится от силы сорок минут. Мне пообещали, что пустят к тебе в реанимацию. Сейчас тебя подготовят, дадут наркоз, и ты даже ничего не почувствуешь.
Выполнив, наконец, все необходимые перед родами процедуры, Полина вскоре очутилась в операционной.
–Скажите, – обратилась она к тому, кто по её предположению был здесь самым главным, – я действительно ничего не почувствую?
Грозного вида мужчина, оказавшийся, как она потом узнала, врачом анестезиологом, вдруг лукаво улыбнулся ей и ответил:
–Сколько лет тут работаю, всё время слышу один и тот же вопрос. Успокойся деточка, конечно в столь юном возрасте рожать страшновато, но сделаем всё, что в наших силах. Сейчас получишь укольчик, а когда проснёшься, всё уже будет позади.
Когда начали давать наркоз, последнее, что она запомнила, было состояние полнейшей беспомощности. Сознание ещё не отключилось, но тело уже не повиновалось ей, она даже мизинцем не могла пошевелить, и это почему-то её очень расстроило. Очнулась она уже в реанимации, сестра сообщила, что у неё родилась девочка и добавила, что пока малышка не наберёт вес, она будет находиться в палате интенсивной терапии.
– Макс, она такая маленькая, такая беспомощная, и мне не дают даже приблизиться к ней! – плакала она через несколько дней, уткнувшись ему в плечо, в кабинете заведующего отделением.
–Успокойся, слава Богу, всё закончилось хорошо, я разговаривал с детским врачом, с девочкой всё в порядке. Конечно, пока она маленькая и слабенькая, но малышка быстро набирает вес, все анализы у неё хорошие, а тебя не пускают, так как это помещение полностью стерильно. Пётр Иванович сказал вы пробудите здесь не меньше месяца, девочку будут кормить твоим молоком. Утром к тебе будет приезжать моя мама, а вечером я. Ну, не плачь, главное, что у нас теперь есть маленькая Дашенька.
–Дашенька?
–Ну да, Дашка, Дашенька, Дарьюшка. Тебе нравиться?
Повторив несколько раз вслух предложенное мужем имя, послушав, как оно звучит, она радостно улыбнулась ему в ответ:
–Да, мне нравиться, очень нравиться. Дарья Максимовна Ракитина! Здорово!
–Лина, расскажите мне о Даше, – попросил Полину Сергей Константинович, ведь судя по всему, ваша дочь необыкновенный ребёнок.
–Наверное, каждая мать считает своего ребёнка необыкновенным, но Дашуня действительно отличалась от других малышей. Обычно, все маленькие дети спят большую часть дня, а Дашка весь день глазела по сторонам. Уже в два месяца у неё был вполне осмысленный взгляд, казалось она всё понимает. Когда мы уже были дома, она отказалась от соски и предпочла использовать в этом качестве меня. Макс смеялся и говорил, что она очень умный ребёнок. Разве можно, говорил он, сравнить тёплую мамину грудь, в которой к тому же всегда есть хоть немного молочка, с противным куском латекса. Таких моментов за ночь, когда она требовала грудь, могло быть не меньше десяти, так, что, можете себе представить, как я хотела тогда спать, мне даже во сне снилось, что я сплю. Днём она тоже не давала мне ни минуты отдыха. Маленькие дети должны спать три раза в день, Дашуня и спала три раза, но только на улице. Мы пытались её дурить, выносили коляску на балкон, но, каким-то образом Дашка понимала, что мы её обманываем и, продолжала орать, пока мы не спускались во двор. Там она как по волшебству замолкала и через минуту уже сладко сопела. Скоро мы стали её прикармливать, моего молока не хватало, а поесть Дашуня любила. Вот тогда мне стало немного легче. Елизавета Андреевна и Владимир Иванович забирали её к себе порой на целый день, а я отсыпалась, занималась домашними делами и хоть недолго, но мы с мужем могли остаться наедине, не боясь, что в самый интересный момент раздастся Дашкин рёв. В семь месяцев она уже чётко говорила «на» и «папа». Макс был в восторге, дедушка с бабушкой тоже, а «мама» она сказала только ближе к году.
– Как протекало её физическое развитие? Она болела чем-нибудь?
–До года мы вообще не знали, что такое болеть, вовремя получали все прививки. После года несколько раз простужались, но не сильно, так что никаких тяжёлых заболеваний не было. Ползать она у нас так и не научилась, вернее даже не стала и пробовать. Сразу начала ходить, но долго, около трёх или даже четырёх месяцев боялась выпустить мою руку.
–А как относились к ребёнку родители вашего мужа?
–Они баловали её изо всех сил. В их доме ей разрешалось всё. Дед отдавал ей на растерзание свои часы, тонометр, фонендоскоп, а бабушка открывала перед ней свою шкатулку и сидела рядом до тех пор, пока Дашке не надоедало примерять все её кольца и цепочки. Я, честно говоря, даже не ожидала, что они так полюбят Дашуню. Они буквально боготворили её, а смешные Дашкины словечки, на следующий же день были известны всему Министерству, где работала Елизавета Андреевна. Эти два года были самыми счастливыми в нашей жизни, и только смерть тёти Нади на какое-то время выбила меня из колеи. Честно говоря, я даже не думала, что так тяжело переживу её кончину, ведь она всё-таки была уже очень старенькой. Но с другой стороны, тётя Надя была моей последней родственницей со стороны мамы. После её смерти, выяснилось, что она завещала мне свою огромную квартиру в старом центре Москвы. Жить в ней мы не захотели и тогда Катин муж, Игорь помог нам продать нашу и тёти Надину квартиры и купить жильё в новом, только что построенном доме, а оставшиеся деньги Елизавета Андреевна перевела в доллары.
–Ещё один вопрос, Лина. Я как-то не совсем понял, кто вас искал. Что вы должны были узнать в адвокатской конторе?
– А, это вообще какая-то невероятная история. Я получила письмо, в котором говорилось, что меня разыскивают родной брат моего деда и его сын. Как вы уже поняли, сразу попасть к нотариусу мы не смогли, а, приехав через несколько месяцев по указанному адресу, обнаружили, что никакой конторы там уже нет, а где она, никто так и не смог нам ответить.
Варшава.
–Зденек, чертёнок! А я уж подумал, что ты невесту себе нашёл в этой Москве! Мы ведь к Рождеству тебя ждали, где же ты пропадал, сукин сын? Хорошо зная своего деда, Зденек даже и не подумал обидеться, ведь так, старый пан Вишневецкий разговаривал только с теми, кто действительно был ему дорог, а уж он то, Зденек, с самого раннего детства был у него в любимчиках. Счастливо рассмеявшись оттого, что видит своего обожаемого старика в добром здравии и прекрасном настроении, он крепко сжал его в объятиях.
–Никак не можешь отучиться ругаться, старый пройдоха! – старательно по слогам проговорил он выученное специально для деда ругательство. Два месяца, что Зденек провёл в Москве, значительно обогатили его словарный запас русского языка, а двухнедельное пребывание в общежитии Химико-технологического института не только основательно расширило его кругозор, но и наглядно показало, что он, Зденек, (как выразилась Олеся, самая очаровательная девушка, какую он когда-либо встречал в своей жизни) по русским понятиям самый настоящий лох! Эти две недели полностью перевернули его представление о России вообще, и о русских девушках в особенности. Ещё он с удовольствием подумал о том, как будет поражён дед его познаниями в технологии приготовления фантастического русского национального напитка под названием «самогон». Они с дедом, конечно, пробовали и не раз в домашних условиях сделать что-то подобное, но то, что он с избытком напробовался у «химиков», не шло ни в какое сравнение с их экспериментами. И теперь, получив, все необходимые рекомендации, Зденек был уверен, что ему, наконец, удастся убедить деда в превосходстве научного подхода к столь важному делу, над кустарным. Не то, чтобы они с дедом были страстными поклонниками алкогольных напитков, просто пану Вишневецкому доставляло огромное удовольствие разыгрывать родственников и старых друзей, а он, Зденек, частенько помогал ему в этом. Налив, приготовленную домашним способом и, подкрашенную чаем водку в бутылку из-под французского коньяка, он весь вечер потешался над гостями, выслушивая высказывания о неповторимости французского качества, а под конец праздника раскрывал свой секрет. А однажды, когда пан Вишневецкий проделал такую шутку с партнёром своего сына, ему пришлось даже на неделю переехать в гостиницу, чтоб только не видеть надутую физиономию Казика и не выслушивать его ядовитых замечаний. Была ещё одна вещь, которая, Зденек наверняка знал, способна порадовать старого Юлека. Он привёз из Москвы блокнот, заполненный вариантами русской ненормативной лексики. В течение нескольких вечеров, комната, где жила со своими подругами Олеся, до отказа наполнялась обитателями общаги, и под общий хохот Зденек записывал «крылатые» выражения русского языка и сленг Московского студенчества. Так весело Зденек ещё ни разу не проводил время, и всё было бы хорошо, если бы не расставание с Олесей, которое повергло его в такую тоску, что уже сидя в самолёте, он вдруг вполне серьёзно подумал, уж не жениться ли ему на ней, в самом деле.
Пан Юлий Вишневецкий с удовольствием рассматривал своего внука. Зденек был очень похож на него в молодости и являл замечательный контраст со своим вечно чем-то недовольным отцом, Казимиром Вишневецким.
–Я специально никому не сказал, что ты прилетаешь сегодня, хотел первым увидеть тебя и поговорить без помех. Ну, говори, не томи, нашёл ты её?
Моментально приняв серьёзный вид и выбросив из головы всю ту ерунду, которой она была забита, Зденек усадил деда на скамейку и ответил:
– Дед, мне кажется, ты опять ошибся. Был я у твоего знакомого, он встречался с женщиной по фамилии Вишневецкая и отдал ей твоё письмо. Когда я приехал, он позвонил ей, договорился о встрече, но она не пришла. Я каждый день до отъезда ездил по этому адресу, звонил по десять раз, но бестолку, дома никогда никого не было, трубку никто не брал.
–Не знаю Зденек, не знаю, – задумчиво проговорил в ответ пан Вишневецкий. – Конечно, столько лет прошло после войны, да и со Стефкой я встречался тогда в Литве, а не в Москве, там она тогда жила, но вроде всё сходится. Полина Яновна Вишневецкая, довольно редкое для России сочетание, не думаю, чтобы я ошибся.
–Но ведь на встречу никто не пришёл, значит, это не она.
–Матка Бозка, Зденек, ты рассуждаешь как твой отец! У него всегда так: или чёрное или белое, других цветов будто и не существует! Да она могла ногу сломать и попасть в больницу, вот тебе и объяснение, почему не пришла.
–А куда тогда делся её муж? Я ведь ходил туда и звонил. Он что, другую ногу сломал?
–А то ты не знаешь, куда девается умный муж, когда жена лежит в больнице – проворчал под нос пан Вишневецкий, но проворчал так, что, конечно же, был услышан, сражённым наповал железной логикой деда, Зденеком.
–Ладно, что-нибудь придумаем. Всё равно найдём внучку Стефана, а иначе я и умереть спокойно не смогу. Вот подлечусь немного и в следующий раз сам поеду искать. А теперь давай домой, Кристинка пирожки с утра жарит, я колбасу деревенскую на рынке купить успел. Отощал ты там, в Москве, небось, и в штанах-то ничего не осталось? – довольно хохотнул дед, зная, как неотразимо действует на слабый пол его такой красивый, высокий, чем-то смахивающий на юного викинга, внук.
–Ну, дед! – смущенно, но с явным оттенком восхищения воскликнул Зденек.
– Идём, потом расскажешь, сколько там у тебя панночек, в Москве, осталось. Да, кстати, Бася, вчера звонила, телефон оставила, только не знаю, куда я его дел.
–Дед! – взревел Зденек.
–Да вот он, вот, успокойся. Звони ей, она хорошая девушка, на бабушку твою, Марию похожа – ласково глядя на внука, ответил пан Вишневецкий.
–Ты даже не думать, Иван, как я рад тебя видеть – говорил Шубину его зять Герман Шульц, выбираясь из галдящей на весь аэропорт толпы русских туристов. Уловив на себе пристальный взгляд Ивана Александровича, австриец с грустной усмешкой поинтересовался:
–Я так сильно меняться?
–Ну не так, чтобы очень, но…
–Можешь не говорить дальше, я иногда смотрю себя в зеркало – грустно усмехнулся Герман в ответ.
–Ну, это мы потом обсудим. Как Вика?
–Операция через три дня, она в госпитале, можно ехать туда прямо сейчас. Я очень беспокоится за ней, Иван – волнуясь, Герман начинал говорить с ошибками, но Шубину, такой вариант нравился намного больше, чем другой, более правильный, но зато лишённый всяческих эмоций.
–Что конкретно всё же произошло? Почему вдруг сразу операция, неужели нельзя как-то по-другому?
–Они говорят, надо было всё делать раньше, понимаешь, раньше. Но мы ничего не знать! У неё болеть голова, часто, но Вика пила лекарство и всё проходить. А теперь ей совсем плохо.
Сказав это, он замолчал и вновь заговорил, только когда машина остановилась у ворот госпиталя.
–Ты можешь поговорить сейчас с доктором Шнаузером, а я пойду, сказать Вике, что ты приехал.
Разговор с врачом не успокоил Шубина. С одной стороны он понимал, что операция и в самом деле неизбежна, но с другой, не было никакой гарантии, что после операции его дочь сможет жить нормальной, полноценной жизнью.
–Поймите, Гер Шубин, чем раньше мы удалим опухоль, тем больше шансов на выздоровление. У фрау Шульц такие головные боли, что мы вынуждены колоть ей сильнейшие обезболивающие средства, но боюсь, скоро и они не смогут ей помочь.
–Да, я всё понимаю. Надеюсь, вы поможете моей дочери, сделаете всё, что в ваших силах. А сейчас, я хотел бы побыть с ней.
–Конечно, Гер Шубин, сестра вас проводит. До операции вы можете навещать фрау Шульц два раза в день.
–Фрау Штокман, – обратился врач к вошедшей на его звонок, миловидной женщине, – прошу вас, проводите Гера Шубина во второй блок. Молча, кивнув, она вышла из кабинета, и вслед за ней, не задерживаясь, и не тратя время на политес, покинул кабинет Шубин. Дойдя, наконец, до палаты, и уже взявшись рукой за ручку двери, Иван Александрович вдруг понял, как непросто ему войти туда. На мгновение даже показалось, что всё это чей-то глупый розыгрыш. Разве могло это случиться с его Викой? Наконец, собравшись с силами, он открыл дверь, а, войдя, еле удержал в себе готовый вырваться наружу изумлённый возглас, настолько поразил его вид дочери. Стараясь сохранять спокойствие, Иван Александрович подошёл к её кровати и ласково улыбнулся. За то время, что они не виделись, она сильно изменилась. Глядя на неё, Иван Александрович подумал, что дочь не то чтобы похудела, скорее, усохла, а огромные, чёрные круги под глазами, тусклые, будто неживые волосы и неровная, с сероватым оттенком кожа сделали её похожей на старуху. Увидев отца, она с трудом улыбнулась и произнесла: – мне так больно папочка, так больно.
Опустившись на колени, он прижал её к себе, и тихонько покачивая, стал нежно гладить по спутанным волосам. Время будто отступило вспять, перед ним опять была та самая маленькая Вика, которую он, придя с работы, так часто находил спящей на маленьком диване в своём кабинете. Те моменты были самыми счастливыми в его нелёгкой жизни. Спящая дочка так доверчиво прижималась к нему во сне, и так сладко сопела, уткнувшись носом в его шею, что он тут же забывал обо всех своих неприятностях.
–Извините, Гер Шубин, – раздался сзади чей-то незнакомый голос, – мне необходимо сделать укол фрау Шульц.
Возвращение к действительности было столь мучительным, что Шубин с трудом подавил в себе желание выставить вон эту мисс «совершенство» австрийского производства, как он окрестил про себя вошедшую в палату медсестру.
–Да, извините – буркнул он и, поцеловав дочь в макушку, быстро вышел в коридор.
Германа он нашёл в холле, возле стилизованного под водопад маленького фонтанчика. Подсвеченная откуда-то изнутри вода стекала в маленький водоём, в котором Шубин заметил стайку золотых рыбок. -Всё Герман, поехали, отвык я летать, устал что-то, да и тебе тоже не мешает отдохнуть.
По дороге они заехали в супермаркет. Набрав там совершенно бестолковый набор продуктов, отправились домой, и за ужином, как это нередко бывает в минуты душевного напряжения, да ещё и после принятия привезённого Шубиным коньяка, вдруг очень откровенно заговорили о той, которая была так дорога им обоим.
–Это трудно для меня, Иван, даже думать, что можно потерять её. Один раз я уже боялся, думал, она не вернётся в Вену. Я догадывался, что у неё есть мужчина в Москве, старая любовь. Но она приехала и сказала мне, что беременна. Я был рад, когда родился Алекс, он не был моим сыном, я всегда это знал, но мне было всё равно. Он был её сын, и я любил его. Если бы он был жив, с Викой ничего бы не случилось.
С трудом сдержав рвущиеся наружу при воспоминании о сыне слёзы, Герман быстро вышел из-за стола и поспешил в ванную. Он хотел умыться, но вместо этого сел прямо на пол и долго сидел так, прислонив к холодному кафелю пылающий лоб, вспоминая маленького Алекса.
