Читать книгу: «Жестокие женские игры», страница 17
–Понятно. Я люблю эту девочку Вика и теперь, буду бояться оставлять её наедине с тобой.
–Что ты хочешь этим сказать?
–Увидев сегодня твоё лицо, я многое понял. Однажды, в очередной раз, разозлившись на ребёнка, ты убьёшь её. Я останусь без дочери, пусть и приёмной и без жены, которая проведёт остаток своих дней в тюрьме. Такого я не заслуживаю, поэтому, постараюсь предотвратить несчастье.
Помолчав немного, она ответила: -Ты прав, я ненавижу её и жалею, что когда-то решила заменить Алекса другим ребёнком. Сегодня мне действительно хотелось убить её. Это сильнее меня, я думала, что если у меня будет этот ребёнок, мне будет легче, а получилось наоборот. Я не хочу больше видеть Ингрид, и если ты всё же решишь оставить её – уйду я.
–Я подумаю о твоих словах, и утром сообщу о своём решении.
Едва Герман вышел из комнаты, Вика схватила со стола тяжёлую керамическую вазу и со всего размаху бросила её об стену. Накопившейся злости нужен был какой-то выход, и ваза оказалась очень кстати.
Идиот! Угораздило же его так рано приехать домой. Но он прав, лучше избавиться от девчонки, пока её не нашли здесь или пока я её не прибила. Последнее время её всё чаще мучило какое-то смутное беспокойство, о причине которого она конечно догадывалась. Ведь как ни крути, она совершила преступление, и хотя, в своё время, появление девочки ни у кого не вызвало подозрения, иногда она очень боялась, что всё может открыться. К тому же, в последнее время её опять начали мучить сильные головные боли. Боясь обратиться к врачу, она вновь начала принимать наркотики. Они на какое-то время избавляли от страданий, но затем начинались приступы депрессии переходящей в такую сильную агрессию, что в такие моменты она начинала бояться сама себя. Да, лучше покончить со всем этим. Если он решит и дальше нянчиться с этой дрянью, она уедет куда-нибудь подальше, ну а если нет…, если нет, то там видно будет. Господи, если бы только голова не болела так сильно!
Вике вспомнилось, как она сумела заполучить девочку. Она специально приехала в Москву, когда отец со своей новой семьёй уехал отдыхать. Сделать соответствующие документы не составило особого труда. Конечно, первой её мыслью было обратиться к Марине, но та как в воду канула, дом был закрыт, а участок выглядел таким заросшим и неухоженным, что хватило одного беглого взгляда, чтобы понять, что дом необитаем. На следующий день, просматривая Московские газеты, она совершенно случайно наткнулась на маленькое, неброское объявление о недорогом решении любых проблем. Что больше всего нравилось Вике в современной России, так это полный беспредел. За мизерную по её понятиям сумму она получила все необходимые документы на вывоз ребёнка. Конечно, тогда им сильно повезло, она и не надеялась, что всё уладится так быстро и просто. Но ведь повезло же! Да и как могло не повезти, если эта Полина оказалась такой растяпой, что забрать у неё девочку не составило никакого труда. Билет на самолёт был с открытой датой, и она смогла улететь всего через несколько часов после похищения. Девочке дали какую-то маленькую таблеточку, она заснула и проснулась, когда они уже были дома, в Вене. Герман был так очарован девчонкой, что не задал тогда никаких лишних вопросов, довольствовался тем, что она сама сочла нужным рассказать ему. Тогда ей казалось, что это самый замечательный план, какой только можно было придумать. Она рисовала себе в мечтах как позвонит Максу и уговорит его прилететь куда-нибудь в Турцию или Испанию. Как бы он удивился и обрадовался, увидев, что его дочка жива и здорова, как был бы благодарен ей, что она смогла избавить его от надоевшей жены, а ребёнка от ненормальной матери. В этот момент её сознание походило на кривое зеркало, она была уверенна, что это именно Полина обижала и била ребёнка, а она, Вика, выступала в роли спасительницы. Они были бы так счастливы втроём, но он как в воду канул. Она звонила в Москву, но его отец сказал, что Макс пропал, они ищут его, но пока безуспешно. Ещё он сказала, что его жена, эта рыжая идиотка, тоже исчезла.
–Мерзавцы, они просто сбежали куда-то и живут в своё удовольствие, оставив её, нянчится с этой маленькой, вечно сопливой девчонкой!
Почувствовав приближение очередного приступа, Вика решила увеличить обычную дозу ещё на одну таблетку, и через полчаса, когда боль, наконец, начала потихоньку отступать, отправилась в свою спальню. Утром её разбудил какой-то звук и, открыв глаза, она увидела, как муж выдвигает один за другим ящики стола.
–Что случилось,– спросила она его, – ты что-то ищешь?
–Вика, я просмотрел все документы, но нигде не нашёл никаких бумаг об удочерении Ингрид. Я решил отправить девочку в частный интернат, но чтобы сделать это, мне нужны документы, покажи мне их.
Глядя на его серьёзное лицо её вдруг разобрал такой безудержный смех, что она несколько минут никак не могла остановиться.
– Разве я сказал что-то смешное? – сухо поинтересовался он у неё.
–Ты даже не представляешь, какой ты болван, – всё ещё заливаясь истерическим смехом, сказала она, – неужели ты до сих пор не понял, что я украла эту девчонку? Ты, выросший в сытой, благополучной, сонной Европе, привык к тому, что здесь всё делается по закону, даже в малом не представляешь себе, что такое сегодняшняя Россия! За деньги там сделают всё что угодно! Я сама не представляла, что такое возможно, пока не убедилась в этом лично. Эту маленькую мерзавку забрали прямо из-под носа её мамаши, и никто, слышишь, никто не смог помешать мне!
–Почему именно она?
–Ты что, так ничего и не понял? Она сестра моего маленького Алекса! Я думала, что Алекс полюбит её, но с тех пор как она появилась, мой сын больше не приходит ко мне, он обиделся на меня!
Безудержный смех перешёл в рыдание и последнее, что Герман смог разобрать были слова о том, что Ингрид больше не должна жить в этом доме. Полный смятения он спустился вниз и, открыв бутылку водки, сделал несколько больших глотков. Этому научил его когда-то Иван, говоря, что водка, это своего рода лекарство для быстрого снятия стресса. Выпитое на пустой желудок спиртное подействовало быстро, и скоро Герман почувствовал, как постепенно начинает проходить слабость в ногах, перестают трястись в мелкой, противной дрожи руки, и он снова может трезво оценивать ситуацию. С ужасающей ясностью он понял, случилось то, о чём предупреждали врачи клиники, в которой лечилась Вика после смерти Алекса. Ведь говорили, что в психике его жены произошли необратимые изменения, а он не хотел даже думать об этом, закрывал на всё глаза, предпочитая оставаться в счастливом неведении. Доигрался, идиот. Счастье ещё, что она не убила и не покалечила девочку. Ясно одно, он не может ни отправить Ингрид в частный интернат, ни оставить её в доме. Покормив проснувшуюся дочку завтраком, он посадил её в машину и повёз туда, куда с таким удовольствием ходил в детстве сам и куда мечтал повести маленького Алекса – в знаменитый Венский зоопарк. Там, глядя на счастливое, смеющееся лицо Ингрид, он испытал сильное искушение, уехать с ней куда-нибудь подальше отсюда, где их никто не смог бы найти, и только мысль о том, что в этот момент где-то, от горя сходит с ума родная мать девочки, удержала его от этого шага. Весь день, прокручивая в уме различные варианты, он, наконец, нашёл, как ему показалось самый разумный выход из создавшейся ситуации. Герман решил увезти девочку в Польшу и оставить её там, в детском приюте. Он часто бывал в Варшаве по делам фирмы и знал один такой. Старинное здание, в котором располагался приют, находилось недалеко от центра города. Из окон своего офиса он часто наблюдал за играющими на территории, прилегающего к приюту парка, детьми, слышал их звонкие голоса. Да, Варшава, самый подходящий вариант, у него будет возможность хотя бы издали наблюдать за Ингрид, а это уже неплохо. Они смогут отправиться туда на машине, это не займёт много времени. Несколько дней он посвятит делам фирмы и сможет лично убедиться, что с девочкой всё в порядке, может даже увидит её, когда дети выйдут на прогулку. Конечно, пребывание в приюте не самый лучший вариант для неё, но вряд – ли это продлится долго, а он тем временем постарается узнать имена её настоящих родителей и сообщит им о местонахождении девочки. После посещения зоопарка он отвёз Ингрид в детский бутик, и пока ей подбирали осенний и зимний гардероб, успел заказать номер в гостинице и взять напрокат машину. Вернувшись в магазин, он несколько минут с удивлением разглядывал малышку. Вика всегда одевала девочку в какие-то бесформенные, тёмные платья, утверждая, что девочка настолько неаккуратна, что ей можно одевать только такую одежду. Но теперь, в зелёном платье с нарядным белым воротничком, белых колготках и блестящих чёрных туфельках, она стала похожа на маленькую принцессу. Красивые рыжеватые волосы девочки продавщица подняла вверх, скрепив их зелёной, в тон платью, лентой.
–Ваша дочка такая красивая, – улыбаясь, сказала она ему, – одно удовольствие подбирать одежду такому очаровательному созданию, надеюсь, вам понравится мой выбор.
–Я никогда ещё не видел её такой красивой, у вас безупречный вкус фройляйн – ответил он покрасневшей от удовольствия девушке.
–Папа, её зовут Хельга. Она подарила мне медвежонка. Его зовут Вилле.
–Спасибо, фройляйн Хельга. Вы очень добры. Надеюсь, мы ещё не раз воспользуемся вашей помощью.
–Ну, что же, такое событие необходимо, как следует отметить. Сейчас мы поедем в Пратер, а затем в какое-нибудь кафе на набережной – обратился он к раскрасневшейся от новых впечатлений малышке, и, подхватив девочку на руки, ещё раз с удовольствием оглядел её.
–Вы заберёте вещи с собой или прикажите отправить по адресу? – спросила его продавщица.
–Возьмём с собой, я ещё не знаю, в какой гостинице мы остановимся.
–Хорошо, тогда посыльный проводит вас до машины.
–До свидания, фройляйн Ингрид, приходи к нам ещё – с улыбкой попрощалась она с девочкой и отправилась к следующей покупательнице.
Вечером, в ресторане отеля, глядя, как Ингрид с удивлением разглядывает лежащую у неё на тарелке куриную грудку, Герман с ужасом понял, что ребёнок понятия не имеет, как это есть, и что на свете существует какая-то другая еда кроме готовых каш и хлопьев, которыми кормила её Вика. Неожиданно ему в голову пришла одна мысль и, наклонясь к малышке, он спросил: -Ты помнишь свою маму? Как её зовут?
В ответ девочка неуверенно улыбнулась и ответила: – Мамы Лины нет.-Значит, твою маму зовут Лина, хорошо. А папу? Ты помнишь папу?
Удивлённо взглянув на него, девочка соскользнула со своего стула и, обойдя стол, забралась к нему на колени. Обняв его за шею, она сказала: – Вот папа.
Чувствуя, что не в силах справиться с эмоциями, Герман отвернулся от сияющих глаз и несколько минут безуспешно пытался справиться с подступившими слезами.
–Всё будет хорошо, моё сокровище. Ещё немного и твоя мама будет с тобой. Он ещё что-то говорил ей, но она уже ничего не слышала. Устав от впечатлений, малышка уснула прямо у него на руках, уткнувшись носом в плечо. Поручив Ингрид заботам няни, он спустился в бар и ещё долго сидел там, думая о своей жизни, о Виктории и об Ингрид. Размышляя о жене, он с удивлением обнаружил, что тот период, когда он был безнадёжно влюблён в неё, давно прошёл, а он только сейчас обнаружил это. Конечно, он всё ещё любил её, но любил скорее отеческой любовью, к которой теперь примешивалось острое чувство жалости. Вчера, разговаривая с ней, он понял, что болезнь её прогрессирует, и что жить ей осталось скорей всего недолго. Это откладывало особый отпечаток на его отношение к ней, заставляло поступиться интересами Ингрид, во имя последнего долга перед женой. Как бы не была она виновна, не ему её судить. Его задача сейчас, быть рядом с ней, облегчить её страдания, оградить от всех бед, и, как бы не было тяжело, он постарается выполнить это.
Как он и предполагал, дорога до Варшавы не заняла много времени. Ингрид с удовольствием играла купленными накануне игрушками, смотрела в окно, а он вновь шаг за шагом обдумывал свои дальнейшие действия.
В Варшаву они въехали уже к вечеру и, покормив Ингрид в маленьком ресторанчике на окраине города, Герман повёл машину к центру. Небольшая улица, на которую выходил своим фасадом приют, в ночное время была безлюдной и, потому он надеялся, что их появление останется незамеченным. В сумке, где находились вещи девочки, он оставил письмо, в котором просил оставить малышку именно в этом заведении. К письму он приложил внушительную сумму наличными, и это хоть немного, но позволило надеяться, что к Ингрид здесь будет хорошее отношение, и она не будет отправлена в другое место. Присев рядом с ней на корточки он внимательно всматривался в лицо девочки, стараясь запомнить черты её лица. В душе его всё переворачивалось. Никогда ещё он не был настолько противен себе, как в эти минуты прощания с ребёнком.
–Прости меня, моё сердечко, но я не могу поступить иначе. Скоро тебя заберёт твоя мама. Ты ведь помнишь свою маму Лину? Здесь много детей, они будут играть с тобой, тебе здесь понравится.
Малышка, будто почувствовав, что никогда больше не увидит приёмного отца, крепко вцепилась в его рукав и уже готова была заплакать, но он, предвидя эти слёзы, вытащил из кармана маленький яркий мячик и протянул ей. Заинтересовавшись игрушкой, она выпустила его руку. Он же воспользовавшись этим, быстро, чтобы не передумать, нажал на кнопку звонка, и, сбежав со ступенек, поспешил скрыться в стоящей на противоположной стороне улицы, машине. Стёкла машины были тонированы, и со стороны она казалась необитаемой, но он, находясь внутри, мог наблюдать за происходящим. Далее события разворачивались так, как он и предполагал. Тяжелая, дубовая дверь открылась и на порог вышла высокая, полная, средних лет женщина. Увидев Ингрид и стоящую рядом с ней сумку, она внимательно оглядела улицу, скользнула взглядом по его машине и, наклонившись к девочке, стала о чём-то спрашивать её. Затем взяла малышку за руку и через секунду, тяжёлая дверь захлопнулась за ними, навсегда отгородив от него Ингрид. Какое-то время он продолжал неподвижно сидеть, не в силах заставить себя уехать с этого места. Ему всё казалось, что вот, сейчас, тяжёлая дверь откроется, и он снова увидит свою девочку. Но ничего этого, конечно же, не произошло и он, собравшись, наконец, с силами, тронул машину с места. Покружив немного по городу, он доехал до отеля, где всегда останавливался. Отказавшись от ужина, Герман спустился в бар и сидел там до самого закрытия. Он сильно устал за этот день, но одна только мысль о том, что скоро ему придётся остаться один на один со своими мыслями в пустом гостиничном номере, повергала его в ужас. Выпью снотворное, включу телевизор, и буду смотреть какое-нибудь идиотское шоу, пока не усну, наконец решил он для себя и отправился в свой номер. Утром, едва проснувшись, он наскоро принял душ, побрился и, выпив только одну чашку кофе, поспешил в свой офис. Предупредив секретаря, что до обеда он никого принимать не будет, Герман сел у окна и терпеливо стал ждать появления детей. Ждать ему пришлось около часа, но когда толпа малышей с радостным криком выбежала из дверей, Ингрид среди них не было. Открыв окно, он выглянул наружу, и, увидев возле дверей приюта машину «скорой» помощи, почувствовал, как волосы у него на голове зашевелились от ужаса. Он готов был уже бежать туда и выяснять, что случилось, как вдруг увидел, что дверь снова отворилась, и оттуда вышла молодая девушка с его Ингрид на руках. Эти несколько минут ожидания были самыми долгими в его жизни. Он так крепко сжал спинку стула, что едва не сломал его. Вытерев трясущимися руками испарину со лба, он жадно выпил стакан воды и вернулся к окну. Девушка, сев на скамейку недалеко от ограды парка, продолжала держать Ингрид на руках. Его малышка была самой маленькой среди окруживших воспитательницу детей и, как он гордо отметил про себя, самой красивой. Она явно будет здесь всеобщей любимицей, а я со спокойной совестью смогу уехать и заняться поисками её родителей, подумал он, продолжая наблюдать за Ингрид и остальными воспитанниками. Вскоре, она соскользнула с колен воспитательницы и унеслась вместе с остальными детьми вглубь парка. Как быстро дети находят общий язык, с удивлением отметил он. Ингрид говорит по немецки, они по польски, но всё равно они прекрасно понимают друг друга. Почему же мы, взрослые утрачиваем с годами эту способность, даже если говорим на одном языке? С горечью спросил он сам себя, и не найдя ответа, поспешил заняться делами, чтобы хоть на какое-то время отвлечься от своих грустных мыслей.
Придя с работы, Кристина быстрым шагом прошла в гостиную и, выдвинув верхний ящик стола, взяла небольшую шкатулку. Вот уже несколько дней её мучил один вопрос и сегодня, придя с работы, она решила, наконец, проверить правильность своих подозрений. Как ни странно, шкатулка, обычно всегда открытая, теперь была заперта. Осмотрев её со всех сторон, и убедившись, что без ключа её никак не открыть, Кристина отправилась к деду.
–Ну, пан Юлек, признавайся, – гневно обратилась она к нему, – где ключ от шкатулки, и зачем вообще её заперли?
–Затем, милая пани, чтобы никто не совал туда свой любопытный нос, – в тон внучке ответил пан Вишневецкий. Я положил туда кое-какие документы, и хочу, чтобы они пока полежали там. Так что будь добра, положи шкатулку на место – ласково добавил он.
–А где всё, что лежало там?
–Кристинка, не темни, скажи, что именно тебе нужно, и я скажу, где это искать.
–Дед, там был маленький крестик, ну помнишь, крестик Зденека. Ты ещё ругался, что он, когда купается, снимает и бросает его, где попало. А потом, Бася, подарила ему другой, и он вообще перестал носить его.
–Ну, а тебе то он зачем? Ты что собираешься забрать его у Зденека?
–Нет, я только хочу как следует рассмотреть его.
–Но зачем? Можешь ты мне толком объяснить?
– Помнишь, ты рассказывал мне, что когда-то твой отец заказал ювелиру два совершенно одинаковых крестика, для тебя и твоего брата, который погиб на войне? Свой ты отдал своему сыну, моему отцу, а он в свою очередь передал его Зденеку. Я тогда ещё очень расстроилась, что крестик достался Зденеку, а не мне. Он мне всегда очень нравился, там такие красивые камушки по краям.
–Ты всё очень хорошо помнишь, но что из этого? Ты хочешь, чтобы я отдал его тебе?
–Да нет же. Но тогда ты уверял, что было сделано два крестика, два, а вчера я увидела ещё один.
–Ты что-то путаешь Кристинка. Этого не может быть, тебе показалось. Увидела что-то похожее и всполошила меня.
–Дед, я знаю наизусть каждую чёрточку на нём, могу даже сказать, сколько там камушков, я ведь столько раз пересчитывала их в детстве. Не могла я ошибиться!
Ну, ладно, ладно, успокойся. В каком магазине ты его видела?
–При чём здесь магазин? Тут такая невероятная история недавно произошла, а ты всё смеёшься надо мной и не даёшь мне ничего сказать.
–Я слушаю тебя, моя панночка. Давай, рассказывай. Я хоть и занят, но внимательно выслушаю тебя.
–Чем это таким важным ты занят? – фыркнула внучка.
В ответ её вечно молодой и самый любимый на свете дед захохотал, а когда успокоился смог, наконец, внятно объяснить.
–Я еду в Москву. У Петра родились правнуки, два близнеца, и внучка выходит замуж. Вот он и зовёт меня в гости. Пётр всё хвалится, что польский как выучил в войну, так до сих пор помнит. Письма мне пишет с жуткими ошибками, но по польски. Представь теперь, на минутку его лицо, когда он предложит мне что-нибудь, а я ему по русски отвечу: – Нет, Петя, это мне по барабану. Ну, как, впечатляет? Я тут много чего уже выучил, теперь лишь бы не перепутать, что когда говорить.
–Да, очень важное занятие, хорошо папа не видит, чем ты тут занимаешься. Но ты выслушаешь меня, или будешь заниматься своей ерундой?
–Я давно уже тебя слушаю, это ты всё меня отвлекаешь. Давай, рассказывай.
–Около месяца назад произошла странная история. Вечером, когда дети уже спали, раздался звонок. Пани Мария открыла дверь и увидела маленькую девочку, а рядом с ней сумку с вещами. Она завела малышку в приют, вызвала пани директрису и сообщила в полицию. В сумке было письмо и очень крупная сумма денег. В письме было сказано, что девочку зовут Ингрид, что ей три года и просьба оставить её именно в нашем приюте, до приезда её родителей. Пан полицейский осмотрел вещи, но по ним нельзя установить, где они куплены, так как все этикетки аккуратно срезаны. Одежда, сразу видно, очень дорогая, но совершенно новая, неношеная, а сама девочка, как бы это сказать, немного неухоженная. Ноготки у неё не подстрижены, на теле следы от синяков. С одной стороны она явно домашний ребёнок, а с другой, что-то странное в ней есть. Она не похожа на ребёнка, который расстался с матерью. Но главное не это. Три дня назад мы с пани Марией купали детей. Обычно я не занимаюсь этим, но тогда она попросила меня помочь. В общем, когда я купала Ингрид, то увидела на ней маленький крестик, точную копию того, что ты дарил Зденеку.
Внимательно выслушав внучку, пан Вишневецкий в сомнении покачал головой.
–И всё же ты что-то путаешь, Кристинка. Я никогда не шутил, когда говорил, что таких крестиков только два. Да это и легко проверить. На каждом из них есть надпись с обратной стороны, она почти неразличима, но кто знает, что она там есть, найдёт её.
–Дед, тебе обязательно нужно взглянуть на эту девочку и на крестик, что на ней. Потому что я очень внимательно осмотрела его и могу точно сказать, что за надпись с обратной стороны.
–Ну и что там написано? – спросил он её полным недоверия голосом.
–В нижней части крестика есть надпись: – «Святой Стефан»
–Ты уверенна, Кристинка, что ничего не путаешь?
–Не веришь мне, убедись сам, ответила внучка. Завтра пойдём в приют вместе, и ты увидишь, права я или нет.
На следующий день, рассматривая с помощью прихваченной из дома лупы, крестик загадочно появившейся воспитанницы, пан Юлек испытал такое волнение, какого не испытывал уже долгие годы. Сомнений не было, перед ним был крестик его родного брата Стефана, тот самый, что он передал после войны его жене, когда приезжал к ней в Вильно. Можно конечно было предположить, что это просто точная копия, но по некоторым признакам он мог точно определить, что эта вещь действительно когда-то принадлежала его брату. От одного из камушков, что располагались по краям, был отколот маленький кусочек. С первого взгляда это было почти незаметно, но он Юлек, зная об этом, сразу увидел изъян. Ещё была маленькая вмятина в верхней части и царапина с обратной стороны.
–Святая Дева Мария, – в смятении прошептал пан Вишневецкий, – откуда у этой девочки крестик Стефана?
–Дед, ну теперь ты видишь, что я была права?
Устремив на внучку полные слёз глаза, он ответил: – Не знаю, что и сказать, моя девочка, но одно несомненно, это действительно крестик моего брата, ты не ошиблась. Спроси у этой малышки, как зовут её маму.
–Мы уже спрашивали её, но безрезультатно, да и говорит она только на немецком, ни русского, ни польского малышка явно не знает.
–Ладно, как-нибудь разберёмся со всем этим. Нужно позвонить Казику, чтобы заказал мне билет в Москву. Я сам должен поехать туда и всё выяснить.
–Дед, ты что, всерьёз думаешь, что крестик на этой девочке не случайность? Что она имеет какое-то отношение к той женщине, которую Зденек так и не нашёл в Москве?
–Я ничего точно не знаю, но чувствую, что мне нужно ехать. Только там я смогу всё узнать.
–Дед, но ведь столько лет прошло с тех пор, как ты передал крестик жене своего брата, она могла продать его, потерять. Да всё что угодно могло произойти!
–Стефка никогда бы не продала его. И Янека, я уверен, воспитала так, что ему и в голову не пришло бы продать единственную память об отце. Нет, тут что-то другое.
Взяв на руки Ингрид, он несколько минут пристально вглядывался в её лицо. Девочку привлекли его густые усы, и она принялась сначала потихоньку, а потом всё сильнее тянуть за них.
–Тише, тише панночка. Так ты лишишь меня главного украшения – смеясь, воскликнул пан Юлек и опустил девочку на пол.
–Она не похожа на моего брата, да это и не удивительно. Но у неё такие же глаза, как и у него – задумчиво произнёс он и с этими словами вышел из комнаты.
Дорога домой, и встреча с Ракитиными старшими настолько измотали Полину, что теперь ей хотелось только одного – спать. Она была поражена, как сильно постарели родители мужа за то время, что они не виделись. Весь этот вечер, Елизавета Андреевна, не отпускала её от себя ни на шаг. Поминутно вытирая набегающие на глаза слёзы, она то и дело дотрагивалась до плеча невестки, будто хотела в очередной раз удостовериться, что сидящая рядом Полина не является плодом её воображения.
–Завтра Поленька Владимир Иванович отвезёт тебя в больницу к Максюше. Мы ведь чудом нашли его, тогда. Разве могла я подумать, что с моим сыном может произойти такое?! Володя говорит, что его состояние сейчас это следствие воздействия на организм какого-то синтетического наркотика, который ему подмешали, скорее всего, в еду. И деньги и документы у него забрали, а самого, выбросили прямо на трассе. Хорошо добрые люди нашлись, увидели лежащего на обочине человека и «скорую» вызвали. «Скорая» и отвезла его в наркологический диспансер. Максим находился практически в безнадёжном состоянии, я уж думала, что не выживет, на искусственном дыхании несколько месяцев был, но теперь уже сам дышит, а недавно глаза даже стал открывать, но пока не узнаёт никого. Всё это она уже слышала от свёкра, но, услышав ещё раз, с ужасом подумала, что боится этой встречи и не хочет её. Что-то случилось с ней за то время, что она провела в больнице. Может, привыкнув к мысли, что мужа давно нет в живых, а может оттого, что подсознательно чувствовала, что он уже в её прошлом, Полина чуть было не отказалась идти в больницу, но, представив, как это будет больно для его родителей, промолчала. Владимир Иванович предупредил её, что Максим сильно изменился, но, увидев его на следующий день, Полина была потрясена. Лежащий на больничной койке худой, изможденный человек не мог быть её Максимом. Это был какой-то старик, но никак не он. Во все глаза смотрела она на него, не в силах вымолвить ни слова.
–Линушка, – услышала она голос Владимира Ивановича, – я понимаю, это зрелище не из лёгких, но по сравнению с тем, в каком состоянии я его нашёл, он выглядит очень даже неплохо. Мне нужно очень серьёзно поговорить с тобой. Сейчас мы делаем всё от нас зависящее, чтобы вывести его из этого состояния. Но нет никаких гарантий, что когда-нибудь Макс полностью поправиться. Нам бы конечно очень хотелось, чтобы ты и впредь оставалась его женой, но мы не вправе просить тебя посвятить свою жизнь калеке. Это было бы нечестно по отношению к тебе, на твою долю и так столько всего выпало.
– Давайте не будем сейчас об этом – остановила она его. Я не собираюсь заводить новую семью, мне нужна моя. Максиму я ничем пока помочь не могу, но Дашку буду продолжать искать. У меня сейчас такое чувство, что скоро мы увидим её. Не знаю, как это объяснить, но я это чувствую.
– Дай-то Бог, Линушка, дай-то Бог. Я знаешь, тоже не верю, что Дашенька пропала бесследно, и Лиза не верит, потихоньку от меня игрушки покупает, всё надеется, что Дашенька скоро вернётся.
Уткнувшись в плечо свёкру, Полина потихоньку плакала, но эти слёзы уже не были слезами отчаяния, напротив, сейчас она была твёрдо уверена, что скоро всё должно разрешиться, причём разрешиться в лучшую сторону.
–Владимир Иванович, а может быть Максима нужно отправить куда-нибудь за границу? – спросила она его.
–Я уже думал об этом, но пока в этом нет необходимости. Позже, да, это было бы прекрасно. Тогда его шансы на выздоровление увеличились бы в разы. Правда стоит это очень и очень дорого. Мы с Лизой подсчитали, что даже если продадим квартиру и дачу, назанимаем у всех знакомых, нам едва хватит оплатить только половину, необходимого для лечения срока.
–Ну что же, значит, будем искать деньги – задумчиво ответила она и ещё раз подошла к лежащему на больничной койке, мужу. Чуть дрожащей рукой она дотронулась до впалой, заросшей щетиной, щеки и, стараясь не оглядываться, быстро вышла из палаты.
Сегодня ей вдруг захотелось съездить на ту самую квартиру, которая так и не стала им общим домом и где находились все её и Дашины вещи. Что-то тянуло её туда, и даже себе самой Полина не могла объяснить, что именно ей там было нужно. Поэтому, невзирая на возражения Владимира Ивановича, не хотевшего отпускать её одну, она всё же поехала в Кунцево. Квартира встретила её затхлым, нежилым запахом. На всём была печать запустения и, постояв в нерешительности несколько минут, Полина решительно принялась за уборку. Выметая скопившуюся за эти месяцы грязь, она чувствовала, как избавляется от боли и отчаяния в своей душе. Сейчас её ничего не могло расстроить и даже вид Дашкиных вещей и игрушек не вызвал грусти. Наоборот, она была уверенна, что все они очень скоро понадобятся своей маленькой хозяйке. В тот момент, когда Полина домывала пол в комнате, которую определила как Дашину, раздался звонок в дверь. Недоумевая, кто бы это мог быть, она отворила дверь и увидела перед собой незнакомого пожилого человека. Оглядев её растрепанные волосы, мятый халат и вымазанные по локоть руки, он, посторонившись от грязных струек воды, стекающих с половой тряпки, неуверенно произнёс: -Добрый день пани – услышала она, с сильным польским акцентом речь. Моё имя пан Юлий Вишневецкий. Я ищу пани Полину Вишневецкую. Скажите, вы знаете её?
От волнения ей перехватило горло, и несколько секунд Полина молча смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Потом, опомнившись, посторонилась, дав возможность войти, и побежала в ванную. Переодевшись, вымыв лицо и руки, расчесав волосы, она вернулась в комнату. Не зная куда присесть, её неожиданный гость сначала в растерянности постоял между разбросанных по всей комнате вещей, а затем, увидев висевшую на стене фотографию, медленно подошёл к ней. Не замечая присутствия Полины, он, надев смешные маленькие очки, принялся пристально рассматривать портрет Яна Вишневецкого, её отца. От волнения Полину слегка, как в ознобе потрясывало, но, пересилив себя, она обратилась к нему по-польски.
–Полина Вишневецкая это я. К сожалению, не могу сейчас показать вам свои документы, их здесь нет, но если хотите, можете подождать, пока я съезжу за ними. А это, указала она на портрет, мой отец. Его зовут…
