Читать книгу: «Возмездие», страница 7

Шрифт:

Его раздражало то, что друг постоянно пытается скрывать свои чувства. Он вспоминал, как тот, приходя домой, запирался в комнате, громко включал музыку и плакал, чтобы его не было слышно, как делал в юности. И внутреннее чутье подсказывало ему, что с тех пор немногое изменилось.

Этот случай с сигаретами стал альтернативой плачу, разве что, излишне жесткой альтернативой. Питер знал смертельную дозу сигарет. Одного блока было бы вполне достаточно. И уже тогда, когда он выкуривал третью пачку, перед умственным взглядом, спокойным как удав, вспыхнула сцена, как он роняет тлеющую сигарету на черный ковер, и он вспыхивает, потом пламя обвивает кресло, сжигает Питера, как костер инквизиции, и потом расползается по всему дому, сжигает и его тоже. А потом он думал о том, что это все увидит Элис, и его сердце замирало, вместе с сигаретой, поднесенной ко рту.

–7–

ИГРА

Все снова пришло в относительную норму. Никаких убийств за последнюю неделю – это уже было неплохо. Лили выписали из больницы, она могла говорить, что было гигантским облегчением для Майкла и ее сестры, но все еще не помнила почти ничего из своей прежней жизни. Целыми днями перечитывала любимые книги, пересматривала любимые фильмы, пытаясь вспомнить хоть что-то. Она бы и рада была избрать более действенный способ – пообщаться с подругами, да их больше не было. Оставалось полагаться на чудо.

И опять все собрались у Саймона, как в старые добрые, если можно так выразиться, учитывая, что старые добрые были не больше трех недель назад. Июнь уже подходил к концу. Рози снова принесла карточки, чтобы поиграть.

– Прошлый наш вечер, когда мы играли, немного не задался, – сказала Рози. – Но обещаю, на этот раз никаких разговоров о работе и опросах. Только веселье.

Слово “веселье” из ее уст звучало слегка наигранно.

– Насколько же мы стали старыми, что настольные игры вдруг стали считаться за веселье, – вдумчиво сказала Грейс и все сидящие за столом рассмеялись.

– Выкручиваемся как можем, – сказал Питер.

– Ну все, прекратите, – попросила Рози и начала раздавать всем по карточке.

– Розетта, у тебя ценник на пиджаке… – сказала Элис, вглядываясь во внутреннюю сторону пиджака следовательницы.

– Ох, черт… Это новый, старый я испортила. Дядя, у тебя нет ножниц?

– Что? – Он был немного растерянным весь вечер, казалось, его вырвали из глубоких раздумий. – А, только маникюрные. Они наверху, на столе у меня в комнате.

Рози быстро сбегала за ножницами, чтобы отрезать этикетку и вскоре вернулась подозрительно веселой, наверное, из-за того, что пообщалась с мужем, потому что остальные слышали отрывки из телефонного разговора наверху. А пока, все уже написали друг другу персонажей. Рози должна была написать имя пастору.

– Итак, – закончив писать, она протянула карту Саймону с ехидной улыбкой, и все приклеили свои карты себе на лбы. – Начнем. Элис, ты первая.

– Хорошо, – она выдохнула. – Я человек?

– Зависит от того, с какой стороны посмотреть, – сказал Питер.

– Я существую на самом деле или меня выдумали?

Этот вопрос вызывал некоторые трудности. Все напряглись, Рози от души рассмеялась (она была в слишком хорошем настроении), а Питер нервно прикусил костяшку на пальце, глядя на Саймона. Тот не подал никаких знаков.

– Я Бог? – подозрительно спросила Элис.

– Бинго! – воскликнул Питер. – Кто следующий?

Все шестеро переглянулись, Элис по инерции потянулась за чашкой чая, но чая на столе не было.

– Давайте, я, – предложил Кельвин. – Я человек?

– Да, – кивнул Питер.

– Я выдуманный?

– Нет.

– Исторический деятель?

– Весьма.

– Я политик?

– Почти.

– Я юрист?

– Да.

– Я мужчина?

– Нет.

– Я достаточно известен в своих кругах?

– Думаешь, я знаю много юристов-женщин?

У Кельвина проскользнула мысль о том, что Питер загадал ему собственную мать, но он сразу же отверг ее.

– Я Рут Бейдер Гинзбург?

– Да!

Наступила очередь Саймона. Он начал с вопроса, человек ли он. Рози ответила, что нет. Остальные подумали, что он тут же догадается.

– Инопланетянин? – спросил он.

– Нет.

– Животное?

Положительный ответ.

– Я обезьяна?

– Нет.

– Собака?

– Да.

– Я – Хуч из “Тернера и Хуча”?

– Нет же, – слегка разочарованная поспешным ответом пастора, произнесла Грейс. – Ты Хатико.

– Эх, говорю же, старею. И как только не смог догадаться?

– Вот и мне любопытно, – сказала Рози, повертев в руках пуговицу пиджака. Она взглянула священнику в глаза, но он не ответил ей тем же. Она сменила тон на более сочувственный: – Тебе, наверное, стоит отдохнуть от всего этого. Столько ужасных событий за последнее время.

– Ничего, – сказал Кельвин, – бывает. Иногда и самый очевидный ответ не может прийти в голову.

– Верно сказано, – заметил Питер.

Рози с непонятной снисходительностью оглядела парней, но затем расслабилась.

Саймон грустно улыбнулся, сложил руки на животе и наклонил голову вниз. Он чувствовал, как его жизнь немощно инертна по-сравнению с окружавшими его молодыми и полными энергии друзьями. Он не понимал, почему вообще находился в их компании.

Они доиграли. Рози оказалась Марией Кюри, Питер – Джонни Деппом, а Грейс дали карточку с именем Уильяма Шекспира. После окончания посиделок Питер развез всех, кроме Рози, по домам.

Следовательница и Саймон еще немного посидели молча. Она все смотрела на него укоризненным взглядом, не отводя его ни на секунду, а он, будто чего-то стыдясь, всматривался куда-то вдаль, в лес. Затем, наконец, заговорил:

– Как дела на работе?

– Все просто отлично, – бодро отозвалась Рози. – Замечательно.

– Нарыли что-нибудь?

– Кучу всего.

– Не поделишься?

– Увы, – она всплеснула руками, – не могу. Держим все в секрете.

– Мне вот стало интересно, – начал Саймон, приободрившись, – Бобби знает о том, что ты здесь?

– Не могу утверждать наверняка, но думаю, что знает. В любом случае, ему несдобровать. На его месте я бы не сидела в одном городе, а кочевала по штатам, но он ведь никогда не отличался мозговитостью. – Она улыбнулась.

– В отличие от тебя, – зачем-то уточнил священник, улыбнувшись ей в ответ. Он посмотрел на нее, поджал губы и погладил по плечу. Она слегка дернулась. – Не привыкла к чужим прикосновениям?

– Да, так и не пересилила себя, – с тоской сказала она.

Вечера стали совсем короткими. Было около пяти, но солнце светило так, будто был полдень.

И снова воцарилось долгое молчание, прерываемое шелестом травы. Рози прервала тишину неожиданным вопросом:

– Может, покажешь мне свою “мастерскую”? Ты же где-то хранишь художественные принадлежности? – Второй вопрос звучал, скорее, как утверждение.

– Разумеется, – он сделал недолгую паузу и поднялся со стула, – они там, в сундуке, в молельне. Пойдем, я тебе покажу.

И она встала, немного растерянно, вслед за ним. Они медленным шагом направились к церкви, и пока Саймон не видел, Рози быстро напечатала что-то в телефоне и убрала его обратно в карман. Напряжение между дядей и племянницей скорее походило на обыденную неловкость, но что-то все же в нем было, что-то отягощающее. Они встали у большого деревянного сундука, который пах затхлостью и мокрой древесиной. Сундук был покрыт остатками шеллака и мхом. Он откинул крышку сундука. Там лежали мольберт, холсты, банка грунта, краски, кисти и лопатки. Они стояли и смотрели на это все, пока Рози снова не заговорила:

– Знаешь, я заметила, что на столе не было чая. До этого ты всегда делал нам что-нибудь попить.

– Что поделать, – грустно отозвался он. – Сам не свой в последнее время. Все эти ужасы, сама понимаешь.

– И ты не угадал пса из своего любимого фильма, – продолжила Рози немного ехидно, – хотя, если задуматься, он должен был первым прийти тебе на ум. Что с тобой, дядя?

Он только покачал головой со скорбным лицом. Он делал так всегда, когда случалось что-нибудь плохое.

Рози подошла к расписной стене. Все как в тот раз, когда она стояла здесь впервые – потрескавшаяся краска, восхищение этой бесподобной работой, беседа с дядей. Она провела рукой по краске и отошла от стены. Встав у сундука с принадлежностями, она начала вытаскивать все оттуда. Положила мольберт на пол, на него – холст и палитру, рядом разложила масляные краски, кисти, лопатки. Она встала рядом с мольбертом и сказала ему рисовать.

– Что именно? – спросил мужчина.

– Да хотя бы кусочек от этой стены, – ответила Рози. – Не обязательно всю стену.

Он замешкался, поднял на нее стыдливый взгляд. Выдержав паузу, он спросил у нее:

– Как давно ты поняла?

– Дядя никогда бы не пожелал ни одному человеку того, что сказал ты. Мучиться всю жизнь за решеткой.

– Значит, я выдал себя в первый же день, – горько заметил он и усмехнулся. Но горечь эта была притворная, и Рози заметила это.

– Тебя выдало много вещей. Хочешь узнать о них? Я не скажу. Мы не в романе Агаты Кристи.

– Ножницы, – сказал Роберт, склонив голову. – Я стриг ими ногти в последний раз в ту ночь. На них остались румяна. Но сообрази я раньше, это меня не спасло бы, верно? Потому что та сумасшедшая старуха, окна которой выходят прямо на эту церковь, и которая наблюдала за Саймоном при каждом удобном случае, увидела, как я брею голову. И потому что к выжившей девчонке, вероятно, вернулась память, и она смогла меня распознать.

Память к Лили вернулась днем ранее, вечером. Грейс сидела с ней рядом, по телевизору крутили какой-то криминальный фильм. Лили вскрикнула, когда показали сцену с убийством человека, и стала сперва бредить, но позже начала говорить сестре, что все вспомнила. Она перечисляла ей все предшествующие потере памяти события: та ответила сестре, что сейчас позвонит Рози и Лили все расскажет ей.

Розетта примчалась в ту же минуту. Майкл повез инвалидную коляску Лили в угол гостиной, где дочь и следовательница остались наедине. И Лилиан начала говорить.

Она с пылом убеждала Рози в том, что на нее покушался Саймон. Рози вспомнила, как, якобы в бреду, девочка просила уйти пастора из палаты. На самом же деле она просто чувствовала опасность, из-за схожести со своим посягателем.

Разумеется, на нее покушался не Саймон. На нее покушался человек, похожий на Саймона, более того – притворившийся Саймоном.

– Я искренне не понимаю, для чего ты это сделал, – сказала Рози.

– Мне и самому не до конца ясны мои намерения. Может, я просто хотел поговорить с тобой, увидеть тебя. И это того стоило. – Он медленно и незаметно приблизился к дочери, чтобы та не заметила и не отпрянула. – А за всем не уследишь.

– Не лукавь! – В ее голосе начала нарастать злоба. – Ты не мог знать наверняка, что они пришлют меня. – Она слегка нахмурила брови, заметив, что он стал ближе, но не попятилась назад.

– Как видишь, удача мне улыбнулась.

С вдовой миссис Конноли Рози пообщалась в тот же день, когда заметила пену для бритья на лице “Саймона”. Теперь она понимала, почему та так яростно не могла терпеть дядю. Все дело в том, что дядя, каким бы добрейшей души он ни был человеком, каким бы праведным ни был, напоминал ей об убийце ее мужа. А может, она просто чувствовала, что их кровь едина.

– А что, если я скажу тебе, что я – Саймон?

– Я знаю, что ты – не он, – усмехнувшись, сказала она. В душе она поразилась тому, какой бред могут нести люди под страхом смертной казни.

– Сама подумай, – он стал медленно обходить молельню. – Бобби тот еще подонок. Он мог подставить меня, упечь в психушку и занять мое место. И ты, думая, что общаешься со мной все это время, на самом деле общалась со своим отцом-убийцей.

– Бред. Тебя это не спасет.

– А может, он упек меня и в тюрьму, еще когда убил тех несчастных отца и сына. Или держал меня в подвале с тех пор, как поджег родителей тех бедных двойняшек, которые сейчас мучаются, увязают в вопросах.

– Это звучит так же убедительно, как отговорки школьника, не сделавшего домашнее задание. Заканчивай свое шоу. – Она указала пальцем на запястье, будто там были часы.

Роберт развернулся, увидел, как в углу молельни, рядом с расписной вазой блеснуло лезвие. Это были садовые ножницы. Он медленно подошел к полке, на которой они лежали. Тень улыбки проскользнула по его лицу. Он, все еще повернутый спиной к собеседнику, осторожно взял садовые ножницы в руки, а когда развернулся, то увидел, что тот стоял к нему спиной, глядел в открытую дверь.

– Я все думаю, что бы сказала мать, увидь она, во что ты превратился, – спросил Саймон.

Бобби спрятал ножницы в рукав своей кофты и ответил:

– А вот мне было интересно, что подумал бы о тебе отец, – сказал он, склонив голову набок. – Он ведь терпеть не мог священников.

– Мне безразлично, что этот человек обо мне бы подумал. И я знаю, что тебе тоже.

– В этом ты прав, братец. И все же, меня терзает всего один вопрос: чего ты живешь как отшельник?

– Уж лучше я буду жить как отшельник, чем как убийца, – он развернулся к брату лицом. – Бросает же нас из крайности в крайность.

– Мы как две точки на разных концах одного отрезка. Как огонь и лед. Как чистейшая родниковая вода и дешевое пиво.

– Осталось только понять, кто есть кто, – несвойственно себе, сурово произнес Саймон.

– Это точно, – усмехнулся Роберт. – А помнишь тот случай, когда меня укусила собака и я чуть не истек кровью? Ты тогда и глазом не моргнул.

Ноздри священника всколыхнулись.

– Или случаи, – он сощурил глаза, пытаясь вспомнить как можно ярче, – когда вы со своими дружками пинали меня до гематом почти каждую неделю? А тот день, когда ты толкнул меня в болотную трясину во время школьного похода? Меня тогда чуть не затянуло. А тебе ведь было всего восемь лет, Саймон. В тот день, когда ты чуть меня не убил.

Саймон испустил виноватый вздох, и его брат продолжил:

– Но к чему вспоминать прошлое, а? – Он осклабился, подошел ближе. – Уж не знаю, кто из нас дешевое пиво, братец, но чистейшей родниковой водой ни меня, ни тебя назвать нельзя.

– Это не оправдывает всех твоих дальнейших поступков, –с напором произнес Саймон. – Все эти невинные люди не должны были погибать из-за твоих детских обид. Отомстить мне можно было и другим способом.

– Где же была твоя праведность, – процедил он сквозь зубы, – и благоразумность, когда в ты перед всем колледжем спустил с моей девушки, моей будущей жены, юбку со своими приятелями-амбалами, а затем начал ее облапывать, как никто не облапывает даже портовую шлюху? – Он подкрался к нему еще ближе, прошипел это прям на ухо. – Где была твоя духовность, когда ты пырнул ножом моего несчастного однокурсника, который не дал тебе списать тест, а потом свалил все это на другого человека? Когда меня каждый, кому не лень, считал козлом отпущения? И на учебе, и на работе, и даже в собственной семье! Мать, моя родная мать всю жизнь считала меня хлюпиком, который ничего в своей жизни не добьется. А тебя она чуть-ли не боготворила. Ну что, пообщался с ней перед тем, как она сдохла? А отец, он никогда меня не любил. Бил плетью, как только я где-нибудь оплошаю. А тебя любил, ведь ты умен, силен, не нытик, ведь ты у нас главный подлиза на всем белом свете!

Он перевел дух, отдышался и спокойно продолжил:

– Ты можешь проповедовать свою лицемерную веру сколько угодно, но один человек всегда будет знать, какой ты на самом деле.

– Это все еще не оправдание твоим поступкам, – холодно произнес Саймон. – Я делал это по глупости, по молодости.

– Ты был достаточно молодым, когда пьяным избил хрупкую официантку за то, что он перепутал напитки. В двадцать семь-то лет.

– А ты был достаточно молодым для того, чтобы избивать своих жену и дочь?

– Я никогда в жизни не трогал Рози! Эта гадкая скотина постоянно отыгрывалась на ней, била за все подряд. – Ему снова потребовалось перевести дух. Он продолжил тише: – Она постоянно пропивала все деньги. Она пропила деньги, которые я откладывал Розетте на колледж! Сейчас мы говорим не обо мне. Мы говорим о тебе. Я не пришел сюда для того, чтобы оправдываться за свои деяния, я здесь, чтобы напомнить тебе о твоих.

– С какой целью, Бобби? – Он снова развернулся, вгляделся вдаль. – Я не Бог, я не в силах изменить прошлое. Но ты в силах изменить настоящее. Прошу тебя, прекрати это безумие.

– Я прекращу, братец. – Он вытащил ножницы из рукава. – Мне лишь осталось уладить одно, последнее дельце.

Еще до того, как Саймон смог спросить, что именно ему осталось уладить, лезвие вонзилось в его горло, и священник упал наземь. Видно, это и был ответ на его вопрос.

Есть какое-то удивительное свойство у человеческого мозга – искажать события в памяти так, чтобы они становились удобными. Живется куда легче, когда ты думаешь, что плохим парнем всю жизнь был не ты, а твой ближайший. Однако, разговор с братом освежил память Саймону. Хотя, это уже не имело смысла.

– Он не тот, за кого себя выдавал.

– Уж кто бы говорил, – фыркнула Рози.

– Он далеко не ангел, и я не хочу, чтобы ты так считала. – Он говорил вполне серьезно.

– Ты убил больше сотни людей за всю свою жизнь. Поверь мне, по-сравнению с тобой он – ангел, какие бы злодеяния не совершил. – Она снова взглянула на стену, с горечью осознавая, что автор этого шедевра почил несколько дней назад.

– Я не держу на тебя зла. Даже если ты собственноручно введешь мне инъекцию, я буду улыбаться тебе. Ты же это знаешь.

Рози взглянула своему отцу в глаза. Он не отвел взгляда и продолжил:

– Ты уже вызвала полицию, я видел, ты сделала что-то в телефоне. Я столько лет в бегах, уж не знаю, как работает нынче полиция.

Она ничего не ответила. Молчала, как воды в рот набрав.

– Я не стану убегать или оправдываться. Я во всем признаюсь.

Тишина повисла в воздухе, безжизненно свесив голову на бок. Время близилось к вечеру. За стеной, на улице послышался звук полицейских сирен. Машины стали подъезжать ближе, и сирены стали звучать отчетливей. Розетта и Роберт молча смотрели друг другу в глаза, не шевелясь. Он поднял руки вверх заранее, и, спустя мгновение, в церковь ворвалось несколько полицейских в форме, Уоттс и Кингсли среди них. Они кинули взгляд сперва на Рози, потом на мужчину, повернувшегося к ним лицом со вскинутыми вверх руками. Вот она. Причина страха горожан. Перед ними.

–5–

ВДОВЬЯ ПРАВДА

День выдался дождливым, с редкими раскатами грома. Молнии сверкали в небе так часто, что миссис Конноли казалось, будто они вот-вот попадут в соседнее дерево и оно упадет ей на крышу. Впрочем, ничего подобного не случилось. Хотя дурная погода всякий раз напоминала ей о том дне, когда она лишилась всего: сына, любимого человека, рассудка. В свои пятьдесят два года она выглядела как минимум на шестьдесят пять.

Она сидела в своем инвалидном кресле и руками, пораженными артритом, с трудом нарезала фрукты. Время от времени поглядывала в окно, наблюдала за церковью. Дейзи и сама не до конца понимала, от чего же ей так хотелось ее сжечь, покромсать, затопить, уничтожить, особенно в последние дни. Раньше, много лет назад она исправно молилась каждое утро, каждый вечер и перед ужином. Она ходила в церковь, общалась с Саймоном. Она ему нравилась, ему нравилась ее искренность. Ей так сильно хотелось верить в Бога. Но она не смогла. Если бы Он существовал, говорила миссис Конноли, не допустил бы такого.

Перед ее глазами вспыхнула яркая картина: они с мужем и сыном сидят за столом, едят спагетти с томатным соусом на ужин. Рон рассказывает, как прошел его день в школе. Леонард – о своем дне на работе. Дейзи тоже работала – по утрам – а потом делала домашние дела. В тот вечер дома закончились продукты. Дейзи хотела было сходить в магазин, но Леонард остановил ее, сказал, что мужчины сходят, а она пусть отдыхает. Дейзи сказала, чтобы они взяли машину. Рон сказал, что хочет пройтись пешком.

А потом – звук сирен, толпа зевак, полицейские в форме, криминалисты. Дейзи расталкивает толпу, уже зная, кто там лежит; видя, что по земле разбросаны продукты, вывалившиеся из пакета. И тут же падает наземь, – не в обморок, на колени – пачкает платье в грязи, заливается громким плачем, и толпа сочувственно пятится назад, а полицейские пытаются поднять ее, оттащить, чтобы она не наследила на месте преступления.

Ночь она провела в полицейском участке, вернулась домой сонная, но не в силах заснуть. Она включила телевизор, пялилась в экран стеклянными глазами, пока не включили новости и не сказали, что убийца пойман. На редкость молниеносно. Он, казалось, даже не пытался скрываться. И на экране высветилось имя: Роберт Уорнес.

Его судили в окружном суде. Почти все толковые адвокаты отказались браться за такое дело, а обвинительницей была Аманда Кайзер, которая безупречно справилась со своей задачей, во многом благодаря криминалистам. Роберта приговорили к двадцати годам тюрьмы. Однако ему удалось сбежать.

– Добрый день, – хорошо поставленной, приятной речью поприветствовал продавца Уильям. – Помнится, я говорил с вами по телефону, насчет подписанной пластинки.

– Да, пластинка Дилана. Так что, вы собираетесь ее покупать?

– Шутите! Конечно собираюсь! Я передам вам деньги через своего друга, он как раз на днях собирался отправиться в Атланту. А вы отдадите ему пластинку.

– Может, я отправлю ее немного позже, по почте? Понимаете, я сейчас не дома, а в больнице, сломал обе ноги. Навряд ли его ко мне впустят. А медсестры итак зашиваются, они не станут выполнять мои прихоти. Понимаю, звучу как мошенник, но уж поверьте мне. А если что пойдет не так – можете написать на меня заявление в полицию. – Он засмеялся.

Уильям счел это крайне подозрительным, но довод с полицией казался ему убедительным.

– Если хотите, присылайте мне деньги только тогда, когда получите свой товар, – добавил мужчина.

– А вот это мне нравится! – воскликнул Уильям. – Так и быть, высылайте по почте. Буду ждать. Только не меньше, чем через месяц, а то мне придется ждать следующего дня рождения моей жены.

– Не придется, – игриво добавил мужчина на другом конце трубки. – Я вышлю ее через две недели.

– По рукам!

– По рукам. Диктуйте адрес.

Через месяц Аманда получила в подарок свою первую подписанную пластинку. “НАДЕЮСЬ, МЫ КОГДА-НИБУДЬ ВСТРЕТИМСЯ СНОВА. БОБ.”

А еще через три месяца она умерла. Не с тем Бобом она хотела встретиться. Снова.

–8–

ПРОЩАНИЕ

Похороны Саймона прошли в неформальном виде. Роберт так надежно спрятал его тело, что даже собаки не сумели его отыскать. Почти весь город собрался у церкви. Там поставили могильный камень, у которого складывались цветочные венки и букеты. Рози предоставили честь произнести небольшую речь. Она уклонялась от этого, считая, что была не очень-то и близка ему, но на тот момент она осталась ему единственной кровной родственницей. Поэтому и согласилась.

Уж не буду дословно пересказывать вам ее речь. Только скажу, что она была честной. В ней говорилось, что темное прошлое есть у многих. Что злые деяния нужно искупать бескорыстно, а не под влиянием веры или страхом попасть за решетку. И что горожанам более нечего бояться.

Всем все стало известно. И про то, что Рози была в родстве с убийцей, и про то, что Саймон был в родстве с убийцей. Одно только осталось в тайне – то, что он был поджигателем.

У церкви столпились не только горожане, но и толпы журналисты, операторы и корреспонденты.

Рози собиралась вызывать такси в аэропорт, но ее уже кое-кто поджидал.

– Сюрприз! – послышался мужской голос позади, когда она закончила обсуждать что-то с новостной репортершей. Рози обернулась, и, увидев своего мужа с ребенком у него на руках, чуть не вскрикнула от счастья.

– Что вы здесь делаете? – радостно воскликнула она, отбирая у Джека своего сына. Он пролепетал что-то неразборчивое, но с таким счастливым лицом, что это не имело значения.

– Подумали, что будет неплохо устроить тебе сюрприз после такой тяжелой работы, – сказал Джек и чмокнул жену в лоб. Он серьезно добавил: – Ты в порядке?

– Я в норме. А теперь, когда вы здесь, мне еще лучше.

– Ты рассказала двойняшкам?

– Они и без того выглядят расстроенными. Не хочу огорчать их еще больше.

– Не думаешь, что будет лучше сказать правду? – Укоризна звучала в его голосе.

– Не в этом случае. Во всяком случае, не сейчас.

Она отдала Дэвида обратно мужу, чтобы пойти и дать еще пару интервью журналистам. Затем распрощалась со всеми. С двойняшками, с Кельвином, с Грейс, она даже поблагодарила Лили и вручила ей небольшой презент за отвагу и помощь. Она успела к ним привязаться, но и соскучиться по дому тоже, так что, прощалась она торопливо и неуклюже. Она всучила Уоттсу чемоданчик со всеми уликами, которые она насобирала. Такси в аэропорт уже ее ждало. Она взглянула на дом женщины, с которой все это началось, на дом Дейзи Конноли, в последний раз. А затем запрыгнула в машину и умчалась прочь.

ЭПИЛОГ

– Который из них с пластинками?

Питер и Элис стояли у ворот перед кучей чемоданов с вещами и собирались грузить их в минивен, купленный вместо их старой машины.

– Вот этот, – девушка указала на белый чемодан с краю. Затем направила палец на черный чемодан, лежащий сверху. – Нет, вот этот. Я не помню.

– Черт тебя побери, Элис. – Он присел на корточки и стал заглядывать в каждый чемодан. Элис отошла в сторону.

– Не жалеешь? – спросил двухметровый Кельвин, наклонившись к крошечному, сидящему на корточках другу.

– Жалею только о том, что не сделал этого раньше. Нашел! – Он застегнул чемодан, встал, расправил коленки на джинсах. – Это просто дом. Просто место.

– А мы – просто ваши друзья?

– Прекрати, королева драмы, – фыркнул он. – Ты сможешь ездить к нам хоть каждый день. Здесь же недалеко. К тому же, может быть, если мы будем видеться пореже, будем меньше надоедать друг другу. – Это утверждение скорее звучало как вопрос.

– Я заметил, что ты уже месяц при мне не куришь.

– Не обольщайся. Я не курю не только при тебе, я просто не курю.

– Таки смог бросить? – Кельвин улыбнулся впервые за день.

– Я не то чтобы старался, скорее, просто не хотел. Обычно я курил, когда нервничал, а тут целый месяц без происшествий. Так уж вышло.

Питер весь последний месяц был настолько захвачен переездом, что не замечал всего остального.

Кельвин легонько вскинул брови:

– Много же ты нервничал до этого.

– Да я вообще очень нервный. Сейчас вот, нервничаю из-за того, что Элис положила нашу верхнюю одежду в общий чемодан. Но сигарету как-то совсем не хочется. Хочется просто накричать на Элис.

Кельвин помог загрузить Питеру чемоданы и заметил, что тот уже с минуту всматривается в церковь с поникшим выражением лица. Стоял и не двигался, как вкопанный. Он прекратил грузить, подошел к нему и аккуратно положил руку на плечо друга.

– Год уже прошел. Пора бы смириться.

Питер молча закивал, развернулся и продолжил грузить чемоданы.

Элис продала свой бар тому самому ценителю дорогого алкоголя, которому Питер сплавил дорогой ром. Дэнни так и остался там работать, все благодаря ее рекомендациям. Она пока не знала, что будет делать с деньгами, думала вложить их в какое-нибудь прибыльное дело. Но одно она знала точно – ни за что на свете она больше не потратит ни копейки на алкоголь.

Она увидела смутно знакомую фигуру, стоящую у водотока и попивающую пиво. Приглядевшись, она признала инспектора в этой фигуре.

– Давненько вас не видела, – сказала она, приблизившись ближе. – Уж подумала, что вы сквозь дно бутылки провалились.

– А я вижу, что острить ты не разучилась. Трезвенницей стала, да? Как успехи?

– Все отлично. Чиста, как стеклышко, год уже.

– Помнится, ты что-то там говорила про “Заводной апельсин” и про то, что страсть к насилию не теряется по-настоящему, – стал подтрунивать инспектор.

– Наши бессовестные соплеменники подчистую переписали концовку оригинальной книги, и фильм как раз снимался по этой, повторюсь, бессовестной версии. В английском первоисточнике Алекс таки теряет интерес к насилию. По-настоящему. – Она сделала глоток воды из своей бутылки.

– Надо же, как интересно. – Он отхлебнул из своей бутылки с пивом. До этого он говорил с безразличным видом, но потом довольно искренне. насколько у него это вышло, произнес: – Я рад за тебя. – И улыбнулся ей. Впервые.

– Давай, пошевеливайся, хлюпик, – проговорил девичий голос неподалеку. – Они сейчас уедут, а я не успею попрощаться, и все из-за тебя!

– Я стараюсь, просто эта коляска тяжелая! – оправдывался мальчишеский голос.

– А знаешь, что еще тяжелее? Не уметь ходить! Радуйся, пока ты можешь это делать, иначе сам скоро окажешься в коляске.

Лили выглядела как обычно, была одета в кожаную куртку, ярко накрашена. В ней ничего не изменилось, даже ее энергия, ее оптимизм, ее напор остались при ней. Когда дорога стала ровной, она могла и сама катить коляску. Лили подъехала к машине, где стояли двойняшки и Кельвин. Сзади, за ней и парнем, который ее вез, подтягивалась Грейс.

– Не поделишься, кто этот измученный молодой человек рядом с тобой? – спросила Элис.

– Это Джеймс, бывший парень Сары. Теперь он моя сиделка.

– Сочувствую, Джеймс, – сказал Питер, поднимая последний чемодан.

– Мне за это платят, – сказал Джеймс. – И Лили знает много чего интересного, с ней не скучно.

– Звучит как правда. Что-ж, нам, наверное, пора. Иначе мы никогда отсюда не уедем.

Элис подняла глаза на Грейс, подошла к ней и немного неуклюже обняла. Они сказали друг другу “Пока”, и двойняшки направились к машине. Питер сел за руль, опустил стекло, они помахали друзьям в последний раз. Автомобиль выехал с подъездной дорожки и через стекло заднего вида девушка увидела, как они расходятся. Брат взглянул на ее грустноватые глаза и постарался ее отвлечь:

– Что хочешь послушать?

Элис развернулась к нему, печально поглядела на магнитофон и ответила:

– Что-нибудь веселенькое.