Читать книгу: «Сказки Освии. Шершех», страница 8

Новое заклинание Освальда

Из сборника баллад о рыжем рыцаре. По слухам, составлено им самим по пути в Аскару:

…А что, милый кактус, хэй-хо, хэй-хо

Напишем балладу вместе?

Ты будешь врать, добавляя «хэй-хо»,

А я зарифмовывать в песни…

Старательно обходя разбросанные Дэми банки, мы направились к дому. Рональд встречал нас на пороге со скрещёнными на груди руками. Он не находил слов, способных описать его возмущение. Одного его взгляда оказалось достаточно, чтобы я захотела обратно к болотнику. В тот момент я про себя подумала, что не расскажу ему про встречу с этой недружелюбной нечистью никогда, иначе негодование Рональда усилится вдвое.

– Вот, получайте вашу пропажу. Её болотник чуть не утопил, а я спасла, – безжалостно сдала меня Ягода. – Она такая же безголовая, как её рыжий дружок Аля. Кстати, Комир просил передать, что король сбежал, прихватив с собой кактус.

Ягода выполнила свой долг, помахала на прощанье ручкой и ушла обратно к пруду. Скорее всего, уже через десять минут она станет делать сразу две маски: и утреннюю, и вечернюю, – не пропускать же.

Про Альберта все давно уже знали, а вот про то, что меня чуть не убила вредная болотная нечисть – ещё нет. Как я и ожидала, взгляд Рональда стал ещё строже.

– Я тут ни при чем! Это всё Шершех, – попыталась я свалить всю вину на ожерелье, оно всё равно говорить не может. Шершех в глубинах камней был возмущён такой откровенной клеветой.

Освальд собрал всех в гостиной, усадил меня рядом с сердитым Рональдом на диван, а сам устроился в кресле. Очень злая Василика осталась стоять у двери на кухню, подперев её спиной. Впервые за всё время, что мы здесь гостили, эта дверь была закрыта. Из-за неё доносились всхлипы и ворчливое бормотание, явно мужские. Никогда раньше подчинённые Василики не ныли так душевно. Видно, сегодня она привела на перевоспитание слабого духом бойца.

– Рональд был прав, – начал Освальд. – Я не знаю, что вы принесли в мой дом, но вещь мощная и опасная. Сразу я вам не поверил, наблюдал, пытался найти хоть какое-нибудь подтверждение вашим словам. На всякий случай поговорил с коллегами и полистал старые книги. Ничего нигде не нашёл. Это заставило меня снова прийти к выводу, что вы надумали себе проблему там, где её нет, а кошмары и смерти магов – совпадение, хоть Рональд в них и не верит. Как раз сегодня утром я собирался вам об этом сказать, но Лисичка переубедила меня. Вернее, я так понимаю, это сделало ожерелье. Тебе же сегодня снился кошмар, ведь правда? – обратился Освальд ко мне.

– Да, – коротко согласилась я.

– Мой купол уловил мощную магическую волну, как раз, когда Лисичка соизволила заорать и привлечь на свой крик Дэми.

Магия сильная, чужеродная. Купол, как и положено, попытался её подавить и благополучно сломался. Генератор лопнул, смесь растеклась. Я такое вижу впервые. Ни один мой генератор не позволял себе взрываться, а я их создал за жизнь не меньше трех сотен. Генератор можно разбить руками, но не магией. Дальше есть над чем подумать.

Этот артефакт очень мощный, скорее всего боевой, созданный для использования на войне. Ему добавлено свойство закрепляться на шее хозяина вплоть до смерти последнего. Таким образом его создатель исключал возможность случайной потери вещи в ходе сражения.

Артефакт, как ему и положено, не обладает своей волей, значит Лисичка активирует его во сне бессознательно. Ожерелье «включается», но не получает никакого прямого приказа, поэтому чаще всего не воздействует на окружающую реальность видимым образом. Тем не менее, из-за перехода в активный режим, оно оставляет побочку в виде плохих снов и лунатизма у хозяина.

Я чувствовала, что Освальд не прав, но крыть было нечем. Он был опытным и умным магом. Его версия про ожерелье была куда логичней моей, построенной на чистых эмоциях вроде: «Шершех плохой! Он прицепился к моей шее и каждую ночь убивает во снах, а если бы мог – убивал бы и наяву.»

Несмотря на гладкость теории Освальда, Рональд с ней тоже не согласился. Он задумчиво сказал:

– Ты мой друг, Освальд, и я всегда тебе доверял, но сейчас мне кажется, ты не прав. Ты неустанно повторяешь, что артефакт не может обладать волей, но я вижу его эмоциональный спектр, оно чувствует, как живое. Допусти на секунду, что это возможно. Великие боги создали людей разными потому, что им это нравится, в отличии от нас самих. Из-за этой разности, вещи, которые мы создаём, тоже бывают не похожи друг на друга. Мы не всегда можем предугадать их природу и особенности. Посмотри на Дэми, она не выпускает из рук наколдованное варенье, хотя все маги мира в один голос уверяли, что сотворить еду магией невозможно. Дэми было достаточно того, что никто не успел ей рассказать об этом, и она запросто справилась с «невыполнимым» колдовством. Может быть так же и с ожерельем?

Повисла тишина, и в ней кто-то жалобно завыл из-за кухонной двери. Наконец, Освальд сказал:

– Пусть будет так. Если у артефакта есть своя воля, его тем более нужно снять как можно скорее. Заклинание, которое я придумал, нейтрализует на две минуты любую магию. Я его запущу, магия, удерживающая ожерелье на шее Лисички, исчезнет, мы сможем его снять, есть у него воля или нет. А дальше поступим с ним как с вещью самого опасного порядка.

Опять повисла пауза. Мне показалось, что Освальд не договаривает.

– Есть какое-то «но»? – решила подтолкнуть его к уточнению я.

– Есть, – подтвердил маг. – Это заклинание экспериментальное. Я придумал его сегодня утром и успел опробовать пока только на твоей кобыле, Гере, – при этих словах они все разом повернули головы и как-то странно посмотрели на дверь кухни.

– Кобыла выжила, – продолжил Освальд, с трудом заставив себя оторвать взгляд от двери. – Более того, с помощью этого заклинания я увидел, что она – заколдованный человек. Я его расколдовал, так что познакомься – Герасим.

Василика толкнула дверь, которую придерживала, и открыла нашим глазам незабываемое зрелище. Источником звуков, отвлекающих нас на протяжении всего разговора, оказался пузатый, лысеющий мужчина.

Одет он был очень странно. На нём были прямые черные штаны. По всей их длине спереди и сзади, строго вертикально, тянулись полоски сгиба, будто человек на ночь клал их под матрас. Рубашка тоже выглядела необычно – расстегнув ряд пуговиц посередине, её можно было снять, как детскую распашонку. Оставалось только догадываться, кто додумался до такого нелепого фасона, ведь куда проще было надеть рубашку через голову. Но ещё нелепее была длинная лента темно-синего цвета, завязанная у самого горла мужчины на узел. Свободный конец ленты спускался до пупка и заканчивался аккуратным уголком. Беднягу держали на привязи ещё до того, как превратили в лошадь.

Растирая по щекам слёзы, Герасим густо намазывал на хлеб варенье, явно одолженное у крошки Дэми. Он облизывал пальцы, громко чавкал, дожёвывая предыдущий бутерброд, и даже не постеснялся слизнуть с рубашки случайно оброненную каплю варенья.

Брови Василики презрительно изогнулись. Едва сдерживаясь, чтобы не вытолкать Герасима вон из дома, она снова закрыла дверь на кухню.

– Прежде, чем Герасим начал есть, – стал пояснять Освальд, – он сказал, что его закинуло к нам из другого мира. Я предложил отправить его обратно, но он отказался, заявив, что там на него охотится… – он запнулся, вспоминая незнакомое слово, – налоговая.

Моё воображение при звуке этого слова нарисовало страшного монстра синего цвета, покрытого пупырчатой, скользкой, как у слизняка, кожей, сидящего в засаде среди жухлой листвы.

– Кроме того, – продолжил Освальд, – он снова захотел стать лошадью. По его словам, человеком он никогда не высыпался, и от него слишком много требовали. Так что Герасим попросил вернуть ему лошадиный облик сразу, как только он наестся варенья. Возможно, это просто перестройка, и Герасиму просто нужно чуть больше времени, чтобы привыкнуть к своему новому старому образу. Надеюсь, он передумает.

– Ласадкай дядя был лутсе! – не стесняясь, в полный голос заявила Дэми.

Никто не стал спорить. Я бы хоть сейчас согласилась вернуть Герасиму прежний облик, лишь бы не видеть, как он облизывает пальцы.

– Что ты будешь делать, если он решит остаться человеком? – шёпотом спросила я у Освальда.

– Василика пообещала, что заберёт его в ночную стражу охранять темницы. Он такой широкий, что даже если уснёт на посту, никто не сможет сбежать.

Василика посмотрела на меня оценивающе и решила уточнить:

– Ты, Лиса, надеюсь, на самом деле девушка? Ещё не хватало, чтобы в ходе очередного эксперимента Освальда выяснилось, что ты тоже Герасим. Мне на страже одного будет слишком много.

Я промолчала и попыталась прогнать навязчивый шепоток у себя в голове, который и без участия Василики, не переставая повторял: «Что-то пойдёт не так! Что-то пойдёт не так!». Теперь кроме прочего меня беспокоила возможность случайно стать Герасимом. Но несмотря на свои страхи, я согласилась рискнуть, ведь другого выхода не было.

Мы чётко проработали план. По нему Освальд читал своё заклинание, магия ожерелья исчезала, Василика перерезала украшение кусачками собственной заточки, Освальд изучал вещицу, уничтожал её, а мы с Рональдом весёлые скакали домой, где жили долго и счастливо и умерли в один день лет через двести.

– Только не отрежь мне ничего, – шёпотом попросила я Василику, уже державшую инструмент наготове.

– Не беспокойся, одним ухом больше, одним меньше, никто не заметит. Уши скорее портят людей, чем украшают, – она опасно пощёлкала кусачками, проверяя их остроту, и осталась довольна. Я невольно поёжилась, мысленно прощаясь с ушами.

– Готова? – спросил Освальд.

– Готова, – выдохнула я, закрывая глаза, чтобы не видеть, что именно будет отрезать мне Василика.

– На счёт три, – скомандовал Освальд.

– Раз.

Шершех приходил ко мне во всех снах. Он мог навредить, но никогда не делал ничего действительно опасного, останавливаясь и заставляя меня проснуться в самый последний момент. Он скорее просто хотел напугать.

– Два.

Именно кошмары подгоняли нас вперёд, а ожерелье будто предвкушало и радовалось. Почему раньше я не замечала этого? Шершех страстно желал, чтобы мы шли к магу, хоть артефакты действительно не обладают волей.

– Три, – закончил отсчёт Освальд как раз в тот момент, когда я поняла, что Шершех и ожерелье это не одно и то же, что у артефакта воли действительно нет, зато она есть у Шершеха, и заклинание снятия магии использовать нельзя ни в коем случае, но было слишком поздно…

Всё прошло так, как и надеялся древний бог разрушения по имени Шершех, томившийся в камнях ожерелья восемьсот пятьдесят семь лет. Магическая преграда, сдерживавшая его всё это время, наконец исчезла, и он был свободен. Камни, лишённые магии, лопнули все разом, и больше ничто не мешало ему выбраться в мир людей и начать его медленно, с удовольствием, разрушать. Лицо Шершеха перекосила улыбка.

Когда-то ему принадлежала та часть неба, куда не долетал звёздный свет. Он безраздельно правил там, и это ему нравилось. Шершех жалел только о том, что поторопился и слишком быстро сжёг последние города и вытравил как вид и без того редких добрых людей. Под конец своего правления он стал осмотрительнее и разбирался с оставшимися в живых не торопясь, но они всё равно закончились разочаровывающе быстро.

Несколько веков Шершех наслаждался итогами своего правления, летая над пустынными чёрными землями, но потом его настигла неизбежная скука. Она стала его злейшим врагом, убивавшим бессмертного бога изнутри. Скука оказалась разрушительней, чем сам бог разрушения. Тогда Шершех принял решение покинуть свой старый дом и отправиться искать новый.

Шершех летел долго, оставив скуку на покинутых им землях. Он побывал в трех десятках миров, прежде чем нашёл тот, в котором ему понравилось. Здесь было хорошо. Мир изобиловал разными формами жизни, зачатками цивилизаций и культур, силой эмоций и магией.

Здесь Шершех открыл для себя нечто новое – он мог впитывать чужие переживания, и они приносили ему куда большее удовлетворение, чем что-либо другое. В этом мире люди играли в игры, заставляя страсти кипеть с невероятной силой. Шершех захотел играть с ними, но с позиции хозяина, задающего правила.

Проблема была одна – в этом мире уже были хозяева, и в отличие от него, они оказались богами созидания. Это всё усложняло, созидание и разрушение говорят на разных языках и никогда не понимают друг друга. Шершех уходить не хотел, и решил до конца бороться за право остаться здесь. Он выступил против бога Солнца и Хранительницы Весов, и проиграл.

Тогда Шершех придумал хитрость. Он стал выбирать проводников среди людей, прятался в них, питался их эмоциями, приобретал в их виде власть. Он превращал землепашцев в королей и вершил их руками тёмные дела, меняя тем самым реальность незаметно для богов. Прошло много времени, прежде чем боги созидания поняли, что именно происходит.

Шершех между тем ещё глубже проникся прелестями этого мира, научился играть в игры и управлять чужими эмоциями. Они для него стали так же необходимы, как еда для людей. Они питали, насыщали и делали его счастливым. При этом богу было всё равно, что именно чувствуют люди, для него весь спектр переживаний имел один цвет. Шершех обнаружил, что вызвать горе, страх и отчаяние куда проще, чем радость, любовь или надежду. Он пошёл по простому пути, и стал приносить столько боли и страданий, сколько мог, стремясь заполнить пустоту внутри себя. Везде, где он появлялся, люди проклинали его имя, и, сами того не зная, давали ему то, что он хотел.

Мать Хранительница Весов не выдержала человеческого горя и решила вмешаться. Именно тогда она впервые стала призывать к себе людей, порождавших ненависть и страх, ведь в них, как правило, и прятался Шершех. Но выслеженный Шершех с лёгкостью менял проводника, и поймать его не получалось. Тогда Мать Хранительница создала особое заклинание, способное помочь людям справиться с их врагом. Она подарила его лучшему магу, жившему в то время.

Маг потратил много лет на поиски Шершеха, и только в седой старости сумел распознать его в очередном носителе. Кроме поисков, он непрерывно совершенствовался в ювелирном мастерстве, потому что знал слабость Шершеха к дорогим и редким украшениям. Достигнув вершины мастерства, маг сковал ожерелье невероятной красоты, инкрустировал его камнями, прилетевшими со звёзд, и приготовил все необходимое, чтобы превратить его в тюрьму для мрачного бога.

– О, повелитель всего живого, – сказал Шершеху маг, когда ожерелье было готово. – Прими в дар от меня эту вещь. Она обладает особой силой. Её камни – погасшие звезды, хранящие память своего сияния. Они даруют тебе неограниченную власть и помогут подчинить даже богов. Всё что нужно сделать – увидеть небо сквозь их грани.

Шершех не почуял опасности из-за своей самоуверенности. Что могли противопоставить ему смертные? Слабых рыцарей, валившихся замертво от первого удара? Армии, которые повергал в бегство один его взгляд? Глупые фокусы магов? Все их жалкие попытки смешили Шершеха. На тот момент он был непобедим. Он поверил магу и спрятался в гранях самого большого, центрального камня ожерелья.

Тогда мастер-маг одним движением закрыл его последнюю грань и припечатал камень заклинанием богини. Мать Хранительница сама явилась произнести с магом подаренное ею заклинание. Дверца ловушки захлопнулась, оставив Шершеха наедине со скукой. Пойманному богу хватило сил убить обманувшего его мага, но это уже ничего не могло изменить.

Несколько тысяч людей собрались, чтобы посмотреть, как ожерелье будет сброшено в тёмные воды бурной реки. Затем, люди надолго покинули эти места, и лишь века заставили их забыть об опасности, поросшей мхом старинных легенд и истлевшей в забвении. Восемьсот пятьдесят семь лет понадобилось для этого. Восемьсот пятьдесят семь лет заточения, и наконец – свобода. Разломанные камни ожерелья так и остались лежать в серебряной оправе на шее девушки, которая теперь полностью принадлежала ему.

Проводник

Липкая, вязкая, плотная как мёд темнота, мокро прикасалась к коже. Она шевелилась, как живая, будто в ней были нервные окончания, передавшие команды сердцу и другим органам, заставляя их работать.

«Я мышь в животе у кошки», – вспомнился мне сон, который я видела ещё во дворце Альмагарда.

– Ты не сможешь победить Освальда, – сказала я громко, надеясь, что Шершех меня услышит. Он услышал. Лёгкая вибрация смеха прошла по сдавливающей липкой темноте.

– Ты пытаешься напугать бога страха? – Шершеху было весело. – Ты даже не знаешь, жив ли этот маг прямо сейчас. Я тебе скажу. Освальд мёртв. И ты мертва, и все твои друзья. Вы ещё ходите, говорите, но уже мертвы, потому что меня не сможет остановить никто. Я слишком долго сидел в заточении, чтобы кого-то щадить.

– Ты бог страха? – переспросила я, пытаясь потянуть время в надежде, что где-то там, снаружи, Освальд исправляет ужасную ошибку, которую мы совершили.

– Какие же вы люди ничтожные! – проворчал Шершех. – Вы так не совершенны, что приходится одно и то же повторять несколько раз. Хорошо, что я пришёл в этот мир, и теперь смогу стереть его ошибки. Осталось только выбрать себе проводника.

– Бери Герасима, – посоветовала я. – Не ошибёшься. Его даже эта…налоговая не смогла поймать, – припомнила я непонятное слово.

– Жирного дурака из другого мира? – Шершех на секунду задумался, будто восприняв моё предложение всерьёз. – Герасим слишком долго пробыл кобылой, и у него болят колени, – наконец решил он. – Я думаю выбрать вместо тебя Освальда. Он сильнее, талантливее и умнее.

– Эти верховные маги слишком известны, – попыталась переубедить его я. – Они всё время на виду, их руками незаметно много гадостей не сделаешь. Чего уж там, бери меня. С коленями у меня всё в порядке, я кобылой никогда не была, и обо мне никто ничего не знает.

Тут я приврала, мой образ ещё не выветрился из памяти аскарцев, но Шершех об этом не знал. Он опять задумался. Каждое моё предложение он воспринимал всерьёз, и я рискнула прибавить:

– А давай ты вообще уйдёшь откуда пришёл, там по тебе наверняка соскучились.

– Ты болтливая, глупая, маленькая смертная, – Шершеху моя идея не понравилась. – Но так и быть, я выберу тебя. Интересно попробовать, как это, когда по доброй воле. Кроме того, ты самая молодая, и мне придётся меньше «отматывать».

Чернота ударила в солнечное сплетение, я потеряла связь с реальностью и как будто совсем пропала, утратив способность помнить, понимать, чувствовать или думать. Это холодное ничто было похоже на смерть. Моё место в теле занял Шершех, и, едва обосновавшись там, он начал «отмотку».

Я бы так и осталась в его власти без просвета сознания, но Освальд сумел на время изменить ситуацию. Его лицо в окружении искр на секунду появилось передо мной и тут же исчезло. Это короткое видение неожиданно помогло. Память вернулась ко мне, слова тут же сложились в правильном порядке, выстроившись в заклинание, однажды уже спугнувшее Шершеха. Странное заклинание, присланное когда-то мне Освальдом, сработало и в этот раз. Холод и темнота сменились привычной реальностью. Ну, если можно было назвать привычной ту картину, которая мне открылась.

Мою левую руку к полу прижимал Освальд, правую Рональд. Василика бесцеремонно уселась на колени и больно вдавливала мои ноги в пол. Глаз Освальда оплыл, из рассечённой губы текла кровь. У Рональда на правой скуле треугольником расходилась рваная рана.

Василика пострадала меньше других. Она держала меня ничуть не слабее, чем мужчины. Мне показалось, что даже Герасим был бы полегче. Проступившая в ней звериная сила стирала напрочь с Василики образ благопристойной матроны.

Дом был перевернут вверх дном. Кругом валялись обломки мебели и разбитая посуда, на оружейной стенке Василики не осталось ни одного экспоната, и только сиротливо торчащие из неё гвоздики напоминали, что здесь висело не меньше трех десятков железяк разной длины. Коллекция Василики не ушла далеко. Копья, шестопёры, алебарды, кинжалы, ножи и бумеранг теперь не нуждались в гвоздях и торчали из стен, воткнутые в них чуть ли не до середины. Либо стены их дома были сделаны из шоколада, как в мрачной детской сказочке, либо тот, кто так яростно разобрался с оружием, обладал нечеловеческой силой.

– Не говорите, что это всё я! – взмолилась я и не узнала свой голос, похоже, он был сорван.

Дверца нижнего кухонного шкафчика скрипнула, открываясь. За ней сидела перепуганная Дэми, прижимая к себе тонкими ручками трясущегося от страха колобка.

– Ой мать, это всё ты! – беспощадно припечатал колобок, окончательно убив слабую надежду на то, что этот разгром устроило землетрясение или очень сильный сквозняк. Он выкатился наружу, принялся возбуждённо рассказывать и показывать в лицах, что происходило, пока я была в отключке.

Когда я попала под власть Шершеха, мне только казалось, что я не могла пошевелиться, в реальности я двигалась куда больше, чем хотелось бы окружающим. Когда Освальд закончил заклинание полной блокировки, я одним движением сбила Василику с ног, вырвала у неё тяжёлые кусачки и запустила в Освальда прежде, чем он успел что-то предпринять. Кусачки задели Освальда вскользь, и с лязгом упали на пол. Пользуясь общим замешательством, я подбежала к верховному магу, и ударила его по лицу. Шершех знал, что навредить ему может только маг, и направил все силы на Освальда.

Рональд и Василика попытались меня оттянуть от него, но они ещё не успели понять, что перед ними стоит не маленькая хрупкая девушка, а совсем другое существо. Рональду пришлось на своём опыте узнать, сколько весит мой кулак, подкреплённый волей Шершеха. Я свалила его ударом под колено и рванула к оружейной стенке Василики. Освальд успел среагировать и пустил мне вслед останавливающее заклинание, но я мгновенно сняла его, и вооружилась сразу двумя топорами.

Василика никому не позволяла трогать своё оружие, и сейчас прощать такую наглость не собиралась. Она незаметно подобралась ко мне сзади и ударила табуреткой по затылку. Табуретка сломалась. В обычное время этого удара мне хватило бы, чтобы пролежать в отключке до утра, но вечер был необычным, и обещал стать ещё веселее после того, как попытка Василики провалилась.

Шершеху табуретка не понравилась. Он переключил внимание на капитаншу, стал хватать со стены оружие и бросать в неё с такой силой и скоростью, что оно резало деревянную обшивку стен, как яблочную мякоть. Василике пришлось бы плохо, если бы не её природная ловкость и хорошая реакция, которые многими годами тренировок были доведены до совершенства. Василика уворачивалась от летящих в неё шестопёров, копий, кинжалов, булав, топоров и мечей с ловкостью дикой кошки. Прежде, чем Рональд ухватил меня за руки, я успела растратить всё, что было в её арсенале.

Рональду едва хватило силы, чтобы удержать меня на пару секунд. К счастью, этого оказалось достаточно. Освальд успел метнуть безобидное заклинание, превращающее в лягушку. Всё-таки с лягушкой, даже очень злой, проще справиться, чем с девушкой в плохом настроении. Заклинание не сработало, но Шершеху пришлось полностью сосредоточиться на том, что происходило в комнате, и он отвлёкся от меня, и прекратил «отмотку». Это позволило мне вернуться в сознание и произнести заклинание. Шершех ещё успел схватить с пола обломок ножки табуретки и ударить им по лицу Рональда.

Василика тем временем твёрдо решила прекратить это безобразие, безошибочно открыла один из кухонных шкафчиков, выбрала самую тяжёлую кастрюлю и с силой опустила её мне на голову. Ей было легко это сделать. Во-первых, потому, что в тот момент она была очень зла на меня, а во-вторых, потому, что не беспокоилась о моём здоровье никогда.

Ничто не уравновешивает лучше, чем тяжёлый предмет, применённый хоть и не по назначению, зато вовремя. Думаю, примерно за миг до этого я произнесла заклинание, и наши с капитаншей удвоенные усилия, выключили Шершеха.

Колобок закончил свой рассказ. Стало понятно, почему так болела голова. Удерживающие меня руки ослабли. Дольше всех не хотела отпускать Василика, всё ещё с подозрением глядя на меня. И только когда я попросила:

– Отпускай, – она наконец слезла с моих ног.

Рональд помог сесть. Боль в голове наводила на мысль, что между висками завёлся ёж. Всё тело ломило, холодной тяжестью давило на шею ожерелье, костяшки пальцев были сбиты, на лбу ощутимо проступала шишка.

Скорее всего жертвы Шершеха долго не живут. Если он так и продолжит пользоваться моим телом, то скоро ему придётся искать новое. Вспомнив, что Шершех может вернуться в любую минуту, я схватила с пола кусок отвалившейся с потолка штукатурки, и размашисто очертила себя магическим узором, который должен был сдержать врага хотя бы на время одного боевого заклинания.

– Не подходите ко мне! – попробовала я крикнуть, но из горла вырвался едва слышный хрип. – Василика, держи свою кастрюлю наготове! Шершех снова начнёт отмотку, и я стану опасной, будьте готовы. И ещё, Освальд, он уже второй раз уходит после того дурацкого заклинания, помнишь, про муху?

– Отмотку? – Освальд стёр рукавом кровь со рта, проигнорировав упомянутое заклинание. – Отмотка – это плохо. Это очень, очень плохо! Ты должна была сразу сказать.

До того, как кто-либо успел спросить, чем же так страшна отмотка, Освальд сам стал пояснять:

– Отмоткой называется стирание памяти и личности, с последующей записью другой. То есть удаление одного человека и замещение его совершенно новым. Если «отмотать» объект до момента рождения, в нём останется своей воли не больше, чем в платье на вешалке. Хуже всего, что завершённый процесс необратим и от этого нет лекарства. Если такое случится, мы уже не сможем тебя спасти, даже если прогоним Шершеха.

В комнате повисла тишина.

– Освальд, – умоляюще посмотрела я на него. – Пообещай мне! Если ты меня не сможешь спасти от Шершеха… Я предпочту быть кобылой, чем вот так!

Освальд ничего не стал обещать. Рональд шагнул в центр моего защитного узора.

– Уходи, – стала прогонять его я. – Это опасно!

Но он не послушался, обнял меня крепко и не отпускал. Потом в круг шагнули и Освальд с Василикой. Теперь мы стояли обнявшись, в центре магического узора вчетвером. За ними прошли Дэми и Коля, маленькие, но бесстрашные. От них всех исходили такие сопереживание и поддержка, что я и вправду подумала, что выберусь из этой переделки и найду силы стряхнуть паразита, вцепившегося в меня, и не желающего отпускать. Это было как тогда, в землянке, с пирожками. Либо каждому и поровну, либо никому. Только теперь мы вынуждены были делить не еду, а проблемы, которые, как всегда, сами меня нашли.

Краешком сознания я успела уловить тот момент, когда Шершех вернулся. Он немедленно стёр единственное опасное для него заклинание, и стал властвовать надо мной безраздельно.