Читать книгу: «Сказки Освии. Шершех», страница 6
Землянка
Из сборника баллад о рыцаре печального кактуса:
…Он хитрого, жадного мага хэй-хо
Связал и сказал сурово:
«Не расколдуешь принцессу, хэй-хо
Лишу навечно спиртного!»
А маг посмотрел на колючки, хэй-хо
И нагло ему ответил:
Ей так даже лучше хэй-хо, хэй-хо,
В красивом оранжевом цвете.
Наш рыцарь был нравом весел и добр,
Но на этот раз не смеялся.
Он в подвалах мага всё ценное сгрёб,
Раздарив тем, кто в этом нуждался.
После нашей встречи с Альбертом меня стала грызть совесть. Мне было ужасно стыдно, что это именно из-за меня он должен сейчас спасать свою невесту. Раньше я люто ненавидела Амель за то, что она сделала. Я не могла простить её, даже понимая, что она творила свои злодеяния, будучи заколдованной.
Волшебное зеркало лишило её способности любить, оставив только ум, но одного ума слишком мало. Главное качество человека, скрыто в самом его названии. Оно не связано с какими-либо особыми умениями. Всё дело в человечности.
Будто в насмешку, или в назидание, великие боги поставили теперь меня в такое же положение, в каком была Амель. Я начинала её понимать. То, что творило ожерелье, не имело к моей воле никакого отношения, но сделать с этим я ничего не могла. Прямо как аскарская принцесса, я совершила опасное колдовство, которое теперь непонятно как снимать.
Мне повезло, мои друзья были добрее, и смогли меня простить. Им было достаточно одного глупого оправдания, звучавшего наивно и неубедительно. Так же кричат дети, сломав любимую мамину вещь: «Это не я! Это всё Шершех!». Противный голосок в моей голове шептал:
«Остаётся только надеяться, что королю Вальгу, отцу Амель, тоже хватит снисходительности простить тебя, списав всё на Шершеха».
Рональд безжалостно подгонял лошадей. К концу третьего часа пути я перестала чувствовать отмёрзшие пальцы. Спину начинало ломить, а то, что пониже её, натёрло седлом. Это сделало дальнейший путь мучительным. Я охрипла, пытаясь уговорить Рональда пройтись хоть немного пешком. На его месте сдался бы любой менее целеустремлённый человек. Рональд держался, и будто не замечал моего нытья, безжалостно его игнорируя. К слову, его пальцы были такими же белыми, как и мои.
А после обеда, которого у нас не было, небо осветила вспышка, и зарядил ледяной дождь. Капли шлёпали по моему капюшону и скатывались с него, как с капустного листа. В этот момент я испытывала невероятную благодарность к Ягоде, сделавшей меня водостойкой. Рональду повезло меньше, он водостойкостью не обладал. Чёрный дорожный костюм давно промок, вода стекала ручьями по налипшим на лицо волосам, полы плаща схватились льдом.
Первое время из Рональда шёл пар, но потом тело остыло настолько, что вода перестала испаряться. Его губы посинели, взгляд остекленел, он весь мелко подрагивал и угрюмо молчал. Сейчас он был таким же грязным, как аскарская принцесса в день прибытия в Альмагард, и куда более замёрзшим.
Рональд мужественно сносил это внезапно обрушившееся на нас испытание, и всё так же прямо держался в седле, напоминая печального рыцаря, обречённого скитаться по свету в поисках правды, и не способного склониться ни перед соперником, ни перед бушующей стихией. Даже сейчас он был красив и благороден. В очередной раз я поняла, как сильно его люблю.
Я замолчала, хоть и казалось, что уже примёрзла к седлу. Рональду наверняка было хуже, чем мне, и дальше канючить было совестно. Ничего не оставалось, кроме как дожидаться, когда это путешествие наконец-то закончится.
Прошли ещё три часа. Начало темнеть. Ни город, ни место силы так и не появились ни за первым поворотом дороги, ни за вторым, ни за пятым, ни за десятым, и это было страшно. Сомнений не оставалось, что мы заблудились.
Если бы не дождь, у нас была бы возможность заночевать в поле даже сейчас, глубокой осенью. Если бы мы дождались кучера или повели карету сами, то не промокли бы и смогли встретить ночь в ней. Если бы дорога была правильной, мы бы уже сидели в тёплой гостиной Освальда. Но исправить ситуацию было уже нельзя, и оставалось только сожалеть о совершенной ошибке, которая могла нам стоить жизней. В комфорте городов люди часто забывают, что природа опасна и равнодушна, и, чтобы убить, ей иногда хватает обычного дождя, подкреплённого холодом. Теперь, если мы не найдём укрытия, не сможем обсохнуть и согреться – смерть. Я взглянула на Рональда. Последний час он был совсем плох. Или мне показалось, или его пальцы начинали синеть.
В отчаянии я в очередной раз всмотрелась вдаль, надеясь наконец увидеть спасительный огонёк жилья впереди. Дорога исчезала, спрятанная под покровом дождя. Её не было видно дальше, чем на три метра вперёд. Сквозь эту сплошную завесу невозможно было рассмотреть что либо, кроме отяжелевшей ото льда травы и канав, размытых потоками воды.
Неожиданно Рональд остановил несчастную Омку.
– Дальше ехать нет смысла, – мрачно сказал он. Я с опаской посмотрела на него. Рональд был неестественно неподвижен и едва ворочал языком. Он был в шаге от того, чтобы свалиться с лошади и держался только на силе духа.
– До города мы засветло не доберёмся. Придётся ночевать здесь.
Я не сразу поняла, где это «здесь», но проследила за его взглядом и увидела старую, полуразрушенную землянку, настолько заросшую травой, что её почти невозможно было разглядеть. В тот момент я была рада ей больше, чем огромной дворцовой комнате, обставленной с роскошью.
Рональд съехал с седла, упал на землю, и остался лежать в грязи и воде. Холодея от ужаса, я соскользнула вниз, тоже упала, но тут же поднялась. Отвыкшее от ходьбы окоченевшие ноги слушались плохо. Я, как мне показалось, невыносимо медленно подошла к Рональду и помогла ему подняться. Он даже через мутнеющее сознание испытывал стыд за свою слабость, потому что сам привык быть опорой и ни в ком не нуждаться.
Спотыкаясь об отяжелевшую траву, мы кое-как добрались до входа в землянку. Спускаясь по скользким ветхим ступеням, Рональд поскользнулся и снова упал, исчезнув в её тёмном провале. Я спрыгнула следом, спеша на помощь, и не подумала в тот момент, что могу запросто переломать ноги, если там слишком глубоко или внизу навален хлам.
Всё обошлось, я мягко приземлилась в воду. Её натекло на дно землянки по колено. Рональд уже был на ногах и, опираясь о стену, шёл к полуразрушенному очагу. Рядом с ним остались три скамьи, их грубые деревянные поверхности едва выглядывали из-под воды. Рональд добрёл до ближайшей, рухнул на неё и застыл. Его кожа стала серой, по телу прошла судорога, и я вспомнила кошмар предыдущей ночи, в котором они вдвоём с Альбертом смотрели на меня из-под льда.
Хоть мы и нашли крышу над головой, в землянке было нисколько не теплее, чем снаружи, и едва ли суше. Смерть, протянувшая руки к Рональду, стояла совсем рядом, и прогнать могла её только я. Надо было взять себя в руки и внимательно осмотреть полуобвалившиеся стены. Удача отвернулась от нас не окончательно. Или путники, которым случалось ночевать здесь прежде, или бывшие хозяева жилища, оставили в выложенной камнем нише дрова. К этому чуду прибавилось ещё одно – нижние поленья оказались не такими уж и сырыми, их вполне можно было разжечь.
Есть магия, когда машут руками, говорят нужные слова, и, как результат, получают, что хотят. Она опирается на знания и навыки, которые человек получает упорным трудом в дополнение к природным способностям. Но есть магия куда более сильная и спонтанная, она влияет на то, что мы не способны изменить, её творят сами боги, подгадывая момент и события так, чтобы спасти от беды забредшего не туда путника. Какова была вероятность наткнуться на пустую землянку вдали от города, увидеть её из-под пелены дождя, а потом найти в ней спасительные дрова, от которых сейчас зависела жизнь? Цепь таких событий – проявление божественной магии, совершающейся без участия человека.
При ближайшем рассмотрении очаг показался не таким уж и разрушенным, дымоход выглядел целым, а это было главное. Я засуетилась с дровами, с тревогой поглядывала на неподвижного Рональда. Озябшие пальцы не слушались, а от того, что я нервничала и торопилась, получалось ещё хуже. Я едва не выронила в воду горелку, словив её в последний момент на лету. Если бы она упала в воду, об огне можно было бы забыть. Заклинания, разжигающего огонь, к сожалению, не существовало.
Наконец, я справилась, и красные тёплые языки заплясали сначала слабо и нехотя, потом всё больше набирая силу. Рональд сел и протянул руки к огню. Вряд ли это могло сильно помочь. Он слишком промёрз, одежда была мокрой насквозь, а неуверенного тепла от огня не могло хватить, чтобы отогреться и высохнуть. Несмотря на это, Рональду становилось понемногу лучше. Внезапно меня осенила догадка.
– Снимай мокрое, я высушу! – почти счастливо сказала я, понимая, что с даром болотницы смогу это сделать. Рональд непослушными пальцами попытался расстегнуть плащ, но ничего не получалось. Тогда я подошла, чтобы помочь, но для Рональда это было слишком унизительно. Он отвёл мою руку в сторону и сказал:
– Нет, я сам. Пойди привяжи лошадей.
Только сейчас я поняла, что, если он последует моей просьбе и снимет всё мокрое, то на нем ничего не останется. Молча я расстегнула свой плащ, аккуратно положила рядом с ним и поднялась наверх по перекошенной лестнице.
Немного отогретые руки слушались куда лучше. С привязью справиться не составило труда, и мне пришло в голову попробовать высушить лошадей, и заодно дать Рональду больше времени. Грустные Гера и Омка опустили головы к земле. У них тоже выдался не лучший день. Гера настолько утратила жизнерадостность, что даже перестала жевать, хоть занималась этим всю дорогу, срывая то там, то сям придорожную траву и листья с кустов. Дождь мелко бил по спинам лошадок. Я положила ладонь на холку Омки, откашлялась и сказала пафосно:
– Высохни и согрейся, скотинка!
Вы бы видели глаза кобылы, когда вся вода одной большой каплей скатилась с неё и ушла в землю. Думаю, в этот момент она поверила в богов, или придумала их. Я поставила над обеими кобылками щит, надеясь, что он укроет их от дождя. Щит, как ни странно, сработал, и я пожалела, что раньше не придумала использовать его как зонт.
Гера была высушена мною уже более уверенным шлепком по боку, припечатанным с задорным:
– И тебе дарую чистоту и сухость, животное!
С неё вода вперемешку с грязью брызнула во все стороны, благополучно обойдя меня. Гордость за себя приятно согревала, и очень довольная я спустилась обратно в землянку.
Рональд сидел, завернувшись в мой плащ. Ему было не просто перебороть гордость и взять его у меня, но он понимал, что, если не согреется, завтра со мной ехать будет некому. Его одежда, аккуратно сложенная, лежала на скамье рядом. Я отжала её (уровень воды на полу землянки при этом несколько поднялся), подбросила вверх и словила уже сухой, придя в восторг от новой открытой способности.
Вдохновлённая этой победой, я уверенно топнула ногой по воде, и она послушно ушла в землю, оставив пол сухим и открыв в одном из углов помятый котелок. Котелок оказался совершенно чистым. Мятым, кособоким, но чистым. Грязь скатилась с него так же, как чуть раньше она ушла с Геры.
В землянке резко стало теплее. Кожа Рональда перестала казаться серой.
– Я не знал, что ты так умеешь, – заметил он с уважением.
Я тоже не знала. Но от гордости за себя решила закрепить успех:
– Смотри, как я ещё умею, – и прислонила котелок к той стене, которая казалась покрепче. Я рассчитывала, что послушная моей воле вода, наберётся в подставленную ёмкость, но немного не рассчитала силы. Котелок ударил о стену, пожалуй, несколько сильнее, чем было нужно. Наградой за мою самоуверенность оказался небольшой обвал, и теперь в котелке вместо воды гордо чернела земля. Так же она чернела в моих волосах, за пазухой, на лице и в сапогах. Пришлось долго отряхиваться и экспериментировать прежде, чем удалось заставить чистую воду собраться в котелке, но в конце концов у меня получилось и это.
Моей радости не было придела. Я умостила котелок на камнях очага и развязала свою дорожную сумку. Она, в отличие от сумки Рональда, была сухой. Это позволило спасти те чудесные пирожки няни Мэлли, что я прихватила ещё во дворце, правда их осталось всего три. Я протянула два Рональду, один оставила себе.
– Ты поделила не поровну, – сказал он, и вернул мне лишний.
– Я вообще не голодная, – решила я и отдала ему все три. Он с укором долго смотрел мне в глаза.
– Если ты не будешь есть, я тоже не буду, – он потянулся к сумке и сложил пирожки обратно.
– Это ты зря, – заметила я. – Им уже три дня, до завтра точно испортятся.
– Значит, испортятся, – равнодушно сказал он. – Либо поровну, либо никак.
Поесть было нужно, и хоть мне и в самом деле не хотелось, я надломила один пирожок, теперь каждому было по полтора. Рональд кивнул и неспеша принялся жевать.
Угроза замёрзнуть насмерть осталась позади, и теперь усталость после долгого дня и стольких переживаний напомнили о себе. Меня разморило, и я сама не заметила, как ко мне пришёл сон. Перед ним я ещё успела мыслями вернуться к Альберту. Смог ли он найти себе место для ночлега? Всё-таки Амель вреден такой холод, каким бы морозостойким кактусом она ни была.
Этот день был так переполнен тревогами, что про ожерелье я даже не вспомнила. К сожалению, оно не собиралось забывать обо мне.
Шершех с досадой в очередной раз прогнал Лелеля, прорывающегося в его сон. Потом, в одном из коридоров каменного лабиринта, скрытого в гранях синего камня ожерелья, он стал сплетать сон для носителя. Шершех подробно и с удовольствием прорисовывал детали землянки, своего носителя и мужчину, спящего рядом с ней. Маленькое трусливое сердце носителя сразу сжалось. Это позабавило Шершеха.
– Как же просто тебя напугать, – сказал он. – А если я сделаю так? – он поменял свой облик, превратившись в огромного лохматого монстра со множеством рук разной длины, торчащих во все стороны. Когда-то он сам вздрогнул, увидев такое существо. Его вид мог напугать и более крепкого человека, но жертва, вопреки ожиданиям Шершеха, больше боялась его настоящего облика, в котором он явился к ней в библиотеке.
– Ладно, – опять заговорил с собой бог кошмаров. – Давай тогда по старинке.
Он снова стал трёхметровым монстром с медвежьими когтями и двинулся к спящему мужчине. Одним шлепком он раздавил его, кровь брызнула на стены. Жертва закричала и проснулась, выпадая из его сна и выплёскивая сильную эмоциональную волну. Шершех, довольно улыбаясь, втянул её в себя, и сказал, зная, что его никто не слышит:
– Беги, смертная. Беги скорее к своему великому магу. Он-то мне и нужен.
Просыпаясь, я услышала собственный крик. Рональд, полностью одетый, тряс меня за плечи. Снаружи испугано ржали лошади, в помятом котелке выкипала вода. Сердце бешено колотилось, а гадкое ощущение, оставшееся после кошмара, не собиралось никуда уходить.
– Просто сон! Никакой опасности, – успокаивал меня Рональд. Возможно, он не был бы так уверен, если бы знал, что два дня назад я разодрала себе плечо и даже не вспомнила об этом, придя в сознание, а прошлой ночью едва не убила его осколком зеркала.
Сейчас я отчётливо понимала, что нам действительно надо спешить к Освальду. Он снимет ожерелье или найдёт заклинание, после которого Шершех перестанет являться ко мне во снах и управлять мною, как безвольной куклой.
Той ночью я больше не уснула, а так и просидела, глядя на тлеющие угли и думая, что утро никогда больше не наступит.
– Я понял, где ошибся, – сказал Рональд едва проснувшись. Он был бодр и здоров, будто не было вчерашнего дня. – Это объездная дорога мимо города. Отсюда до места силы совсем не далеко.
– Хадашо, – прогнусавила я и громко чихнула. В отличие от него меня вчерашний холод не пощадил. Я смущённо высморкалась. Легче дышать от этого не стало. Бессонница, помноженная на простуду, превратила меня в вялое неуклюжее существо. Оскальзываясь на каждой ступеньке, я выбралась из землянки, зацепилась о спутанную траву и упала, больно ударившись ладонями.
Гера и Омка выели всё, что им казалось съедобным под щитом и теперь обиженно смотрели на меня. Там, где они ночевали, на земле был протоптан идеальный круг. Буквы, выведенные на боку Омки, наполовину стёрлись и смылись дождём. Теперь вместо надписи «Рональд вонючка», на её боку красовалось новое для всех словарей «надоючка».
Как только я сняла щит, Гера с невинным видом подошла ко мне, потом неожиданно выбросила голову вперёд и грызнула меня за руку. Я не успела бы среагировать, даже если бы была здорова. К счастью, кобыла укусила не сильно, ей просто хотелось меня наказать за то, что я оставила недостаточно еды в её распоряжении. Несмотря на это, укушенная рука болела, и было очень обидно.
– Я же хотела как лудше! – возмутилась я, отправив половину звуков в нос. Начало нового дня мне совсем не нравилось.
Гера, похоже, собиралась наказать и Рональда, просто за компанию, но он ловко накинул на неё уздечку.
– Не шали, накажу, – пообещал он ей, и стал оправдывать передо мной невоспитанную скотину:
– Гера у нас новенькая, королевскому конюху на рынке её продали за бесценок. Он сказал, что торговец даже предлагал доплатить за неё. Конюх сначала удивился и решил за Герой наблюдать. Но она вела себя совершенно обычно, и, за исключением хорошего аппетита, ничем не отличается от других лошадей.
Рональд достал из своей сумки размокший хлеб, который для нас казался уже не съедобным, и разделил его между лошадями. Гера явно подобрела и больше не пыталась никого кусать, погрузившись полностью в поедание вкусняшки.
На востоке поднималось солнце, окрашивая небо в розовый и оранжевый. Цвета напомнили мне о бедной Амель.
«Береги свои колючки, Амелька! – мысленно обратилась я к принцессе. – Когда я вернусь, ты снова станешь рыжей, как морковка, и сможешь надеть своё розовое платье. Я не стану тебе мешать выйти замуж за Альберта. Я прощаю тебе все твои проступки. Теперь я уверена, что вы с Альбертом будете счастливы, когда я тебя расколдую».
И снова Аскара
Из сборника баллад о рыцаре и его кактусе:
…А когда началась ледяная гроза
Рыцарь кактус прикрыл собою.
Весь живот исколол хэй-хо, хэй-хо
Пару молний поймал спиною.
По щеке от боли текла слеза.
Кактус рявкнул ему: «Хватит хныкать!
Я вообще тёплый климат люблю хэй-хо,
Ну и ты тоже сможешь привыкнуть!»
До места силы на этот раз мы добрались без проблем, если не считать, что я едва не свалилась с Геры, задремав на пару минут. Вредная кобыла чувствовала, когда сон одолевал меня, и начинала раскачиваться сильнее. Она явно хотела избавиться от своей ноши, но так, чтобы списать на несчастный случай.
Сегодня погода хоть и не баловала теплом, но и не пугала дождём и ветром. Мы добрались до места к обеду.
– Колдуй, – скомандовал Рональд, когда мы вошли в круг силы вместе с Герой и Омкой, нагруженными дорожными сумками.
Я послушно сосредоточилась и мысленно пожелала оказаться в гостиной Освальда, но в последний момент перевела взгляд на Рональда, и колдовство, подкреплённое магией круга, свершилось с небольшой поправкой.
Мы с лошадьми оказались посреди гостиной Освальда и Василики, вот только Рональд был верхом на Омке и без рубашки. Его волосы отросли до плеч и развевались, как от ветра, хотя в гостиной Освальда никакого ветра не было и быть не могло.
Рональд недоуменно посмотрел на меня. Я залилась краской и отвела глаза. Да, примерно в таком виде Рональд являлся ко мне в мечтах. За спиной что-то звякнуло, из кухни с радостным воплем в зал вбежала маленькая кучерявая девочка с голубыми глазами.
– Папа купил ласадку! Слазу с дядей! – кричало счастливое дитё.
В комнату вошла Василика, протиравшая мягким полотенечком боевой нож, длиной примерно в пол её роста. От открывшейся ей картины она на секунду застыла, потом будто ничего не случилось продолжила заниматься своим делом.
– Освальд, у нас гости! – крикнула она в сторону уходящей на второй этаж лестницы. – Ты не поверишь кто к нам, и в каком виде, – сказала она уже тише.
Рональд смущённо слез с лошади. Его волосы так и продолжали развеваться. Рубашка, похоже, исчезла безвозвратно. На лестнице уже звучали торопливые шаги, в комнату вошёл Освальд. За ним, аккуратно сползая с каждой ступеньки, спускался колобок. Он узнал меня, и с радостным воплем прыгнул ко мне на руки.
– Мааать! – орал он. – Настоящая! Пришлаааа! И батя тоже!
Освальд озадаченно осмотрел нас. Оценил яркий оттенок красного, расцветающий на моем лице, заклинание развевающихся волос, недоумевающе посмотрел на лошадей. Гера в этот момент подняла хвост и испортила новый ковёр его гостиной.
– Я, конечно, вам рад и всё такое, только по-другому никак нельзя было? – поинтересовался вместо приветствия Освальд.
Я смущённо подумала, что перенестись в сад было бы куда удобнее, уместнее, и не пришлось бы убирать за лошадьми, а тем более отвечать на заданный вопрос.
– А с волосами что? – спросила Василика, глядя на Рональда.
– Это побочка, – соврала я, становясь ещё краснее. Моим самым страшным кошмаром было бы сейчас признать, что этот эффект порождён моими фантазиями.
Следующие час мы провели, убирая гостиную. Дэми и Коля сбежали в сад «калмить ласадак», и вернулись только когда с уборкой было покончено. Старые друзья расселись в мягких креслах, готовясь внимательно слушать наш рассказ. Освальд заварил чай на травах. Он по виду определил, что у нас выдались не самые простые дни, и умудрился подобрать травы в чай так, что даже его запах исцелял. Горячий напиток моментально снял с меня накопленную усталость. Кошмарный насморк и тот отступил.
Пока мы его пили, Дэми уселась на пол и по примеру матери, стала натирать мягкой тряпочкой собственный нож, длиною в пол её роста. Нож был хорошо заточен и вызывал беспокойство у нас с Рональдом, но не у Василики или Освальда. Занятие ребёнка казалось им привычным.
– А где принцесса? – задала Василика прямо в лоб тот вопрос, которого я боялась почти так же, как «а почему Рональд так странно выглядит». Я опустила голову. Рональд решил помочь и ответил за меня:
– Принцесса, в каком-то смысле, жива и здорова, – по примеру Комира почти не соврал он.
Василика сразу почуяла подвох. Причём по её настырному взгляду было понятно, что она ни на минуту не усомнилась в моей причастности к возникшей проблеме.
– В каком именно смысле она жива и здорова? – спросила наёмница, не сводя с меня глаз.
– В растительном, – прямо и решительно созналась я. – Из принцессы вышел лучший кактус из всех, что я видела. Красивый и оранжевый. Со здоровыми блестящими колючками.
Колобок покатился по полу от смеха. Он был круглым и кататься у него получалось легко. Освальд застыл, уставившись на меня. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить, что я сказала, но он быстро переключился на профессиональный интерес.
– И как же ты это сделала? Да, можно превратить человека в животное, но, чтобы в растение?!! О таком я слышу впервые. Правда, у вас в академии ходила байка, что есть заклинание, способное превратить человека в траву, но это была просто байка, одна из тысяч.
– Я талантливая, – недовольно ответила я. Мне не понравилось, что Освальд тоже не сомневался в моей причастности к плачевному положению Амель. – Но приехали мы сюда не из-за этого, – сменила я тему и стала рассказывать про странное ожерелье и кошмары, преследовавшие меня каждую ночь. Все слушали, кроме Коли, он забрался ко мне на колени и стал играть с замками на куртке, застёгивая и расстёгивая карманы.
Освальду не показался мой рассказ про Шершеха хоть сколько-нибудь серьёзным. Как и Комир, и все остальные маги, он слишком хорошо знал, что у артефактов не бывает своей воли, а значит они не умеют без хозяина делать хоть что-либо.
– Я приготовлю вам отварчик, будете спать как убитые, – пообещал он.
При этих словах мы вместе с Рональдом так на него посмотрели, что любой бы раскаялся. Но Освальд не смутился.
– Да это всего лишь кошмары на нервной почве. Лисичка, сама того не осознавая, всё ещё боится Амель. Какая-то её часть пытается справиться со страхом через сны. Она преобразовала принцессу в Шершеха и просто кричит каждую ночь своей хозяйке, чтобы та разобралась с проблемами. Но вы оба предпочли от них бежать.
– Бежать решил я один, – возразил Рональд. – А знаешь, почему? Потому что Шершех снился и мне, хоть я принцессы не боюсь и никогда не боялся.
Мой жених добавил важные факты, упущенные мною из-за стойкого желания спать. Он рассказал о пожаре, о гибели магов, о том, каким странным образом ожерелье появилось на мне.
– Я решил взять его с болот, чтобы хранить во дворце, под лучшим куполом в королевстве. А потом Альберт, знавший, что в мастерской Комира хранится опаснейший артефакт, послал туда ни кого-нибудь, а именно Александру. Теперь ты, надеюсь, понимаешь, почему я его чуть не убил, когда узнал об этом? – обратился он ко мне.
К его рассказу Освальд отнёсся немного серьёзнее. Он подсел ко мне и стал изучать украшение. Оно по-прежнему казалось обычным и безобидным, но Освальд добросовестно проверил каждый камень и звено, испробовал все заклинания, которые должны были помочь мне избавиться от этой вещи, долго пилил небольшой заговорённой пилочкой по металлу, и даже предложил Василике попробовать остроту своих кусачек. От последнего я наотрез отказалась, боясь, что Василика перестарается и я останусь без уха. Пришлось их заверить, что кусачки мы тоже пробовали.
Освальд сел на мягкий диван, сжав одной рукой подлокотник, а второй вертя нож Дэми. Прямо сейчас кроха не хотела играть с оружием, она предпочла присоединиться к колобку. Теперь они застёгивали и расстёгивали мои карманы вдвоём. Освальд думал. Никто ему не мешал. Василика ушла на кухню и принялась что-то варить в небольшой кастрюльке, грязно при этом ругаясь. Она уже видела мужа в таком состоянии, он думал не впервые в жизни. Василика знала, что это надолго.
Мы сидели молча почти час. Дети окончательно отдавили мне колени, захотелось встать, но было жаль скидывать таких милашек.
– Может мне просто лучше дать обещание больше никогда не спать. Шершех ведь есть только во снах? – предложила я, разрывая кольцо тяжких дум, которые прямо-таки придавили всех к полу.
– Александра, ты теперь графиня, тебе надо быть осторожней со словами. Когда ты повзрослеешь и перестанешь говорить глупости? – укорил меня Рональд.
– Если всерьёз задуматься над этим вопросом, то скорее всего я не перестану говорить глупости никогда. Инфантильность – это моя форма защиты и привлечения внимания противоположного пола. Так что мне придётся много работать над тем, чтобы сменить свои привычки и манеру поведения. Подобные перемены происходят порой очень болезненно, вызывают возникновение новых, гораздо более вредных и опасных предрасположенностей. Так что, я бы хорошо подумала, так ли уж тебе неприятно слушать мои глупости. Лелелю, например, вообще только из-за них и хотелось со мной общаться.
– Чего? – спросила с кухни Василика.
– Ты теперь графиня? – уважительно хмыкнул Освальд, а Рональд так и стоял на своём:
– Каждое нарушенное обещание приближает тебя к смерти, – неживым голосом напомнил он. – Подумай о цене такой привычки.
– Ну, если я не посплю ещё пару дней, то меня всё равно уже ничто не спасёт. А если посплю – придёт Шершех, который полностью управляет мной во сне и любит играть с острыми предметами. Я и так, и так в смертельной опасности, мои обещания не сделают хуже. Так что, торжественно обещаю тебе, что доберусь до этого Шершеха, и он пожалеет, что прицепился ко мне. Я найду его, завяжу в узел и заставлю стать добрым, хорошим и пушистым, – тут я вспомнила мохнатый образ Шершеха и резко передумала о пушистости. – Нет, в гладкого. Он раскается и отправится в мир богини, будет ей служить до конца вечности по собственной воле. И не вздумай оплакивать меня, Рональд! Мы с тобой и не из таких проблем выбирались.
Тут я несколько преувеличила. Да, мы побывали в разных переделках, но страшного и ужасного черт знает, кого, управляющего мною, как куклой, и не дающего спать, в этом списке не было. Зато теперь будет.
Василика уважительно хмыкнула. Дэми вообще никак не отреагировала на все эти скучные взрослые разговоры. Замки на куртке были для неё интереснее. Только Рональд остался недоволен моим обещанием.
Они ещё долго сидели, высказывая свои догадки и предположения. Колобок и Дэми уютно сопели на коленях. Моя голова сама собой опустилась на спинку кресла, я закрыла глаза. Спать хотелось мучительно. В конце концов Освальд – лучший маг в мире, он не даст мне кому-либо навредить. Я обняла Дэми и колобка, и, наконец, позволила себе уснуть.
Сон был прозрачным, как лёгкая дымка над озером, и через него я слышала всё, что происходит в комнате. Рональд с Освальдом остались сидеть в гостиной, их разговор крутился вокруг одного.
– Теоретически, – рассуждал Освальд, – она сама может отдавать ожерелью команды во сне. Тогда всё становится на места – артефакт есть, хозяйка есть. Вряд ли она отдаёт команды, чтобы ей снились кошмары, но они могут оказаться побочкой. Не беспокойся, Рональд, артефакты ещё ни разу не убивали своих хозяев.
– Освальд, два мага уже мертвы. Сто пятьдесят человек прошли через мои болота за две недели, но не вернулись только маги. Не слишком ли странно, чтобы оказаться просто совпадением? У меня нет никаких доказательств, но я не задумываясь дал бы герцогскую клятву, что во всем виновато это ожерелье. К тому же Александра почти не спит. Сколько человек может прожить без сна?
Они бы долго спорили, но пришла сердитая Василика с заспанными глазами и внесла в их дискуссию некоторое разнообразие.
– У меня сегодня выходной, дайте поспать! – рявкнула она с порога. – Иначе завтра сами будете весь день присматривать за Дэми, а я пойду за покупками.
Угроза сработала безотказно.
– Утром что-нибудь придумаем, – торопливо сказал Освальд, поднимаясь с кресла. Он бережно взял спящую Дэми с моих коленей и унёс наверх в детскую. Рональд накрыл нас с колобком узорчатым покрывалом, поцеловал меня в лоб и тоже ушёл. На улице в последний раз заржала, напоминая о себе, Гера. А может быть Омка? Было не важно. Я погрузилась в темноту до самого утра, и проснулась только, когда уже встало позднее осеннее солнце. Кошмаров этой ночью не было.
В доме царила тишина. Сначала мне показалось, что все ушли, но после короткой прогулки по комнатам я отыскала Рональда и Освальда, спящими в креслах в кабинете на втором этаже. Вокруг них стояли ровными колоннами стопки книг, явно просмотренных за ночь. Какой смысл делать что-то по ночам, если потом тело всё равно заберёт время для сна днём?
