Читать книгу: «История бродяги. Отложенное раскаяние», страница 6
Женька покачал головой:
«Тогда я тоже мудак, – неожиданно резюмировал он, – когда я продал свою квартиру, чтобы вытащить тебя из тюрьмы, я был совершенно трезв и тем не менее сделал это. По всему выходит, что я еще больший мудак. Так что не переживай, Тихон, при наличии грамотного адвоката у тебя все получиться.»
Женька постоял еще немного, словно раздумывая, что сказать мне еще, а мне стало стыдно. Повинуясь порыву, я ухватил его за руку и пробормотал: «Самое время исправлять ошибки, как считаешь? Поживи пока в съемной хате, пока я решу свои дела. Пообещай, что не сбежишь?»
На самом деле мне тоже хотелось вернуться в съемную квартиру, поскольку видеть Настю дольше чем это было необходимо, я не желал вовсе. Однако мне нужно было довести задуманное до финала, а поэтому, я попрощался с бомжом и направился домой.
Мое появление Настя никак не прокомментировала, но была явно довольна, что я снова маячу поблизости. Мы продолжали молчаливое существование, все так же обходясь короткими фразами до того дня, пока на Настино имя не пришло приглашение явиться в суд.
«Что это значит, Тихон? – как-то неуверенно произнесла она и подняла на меня растерянный взгляд. – какие слушания, что за имущественные споры? Что им надо от меня?»
Сейчас она снова выглядела провинциальной простушкой, с наивными глазами и могла бы провести любого, кто видел ее впервые. Я пожал плечами и высказал предположение о правовом нарушении. «Ты приглашаешься как фигурант, не как свидетель, милая. Вспоминай, где накосячила? – мне было интересно наблюдать за стремительными метаморфозами, происходящими с подружкой. Вся ее самоуверенность, пафосность и жеманность растворялись при одном ее взгляде на казенный бланк, который она держала в руках.
«Объясни мне, Тихон, что происходит? – снова поинтересовалась она, теперь уже более испуганно. – меня посадят в тюрьму?»
Я смотрел на провинциалку, однажды возомнившую себя светской львицей и меня душил смех. Мне хотелось напомнить ей про ее смелые заявления о собственной деловой хватке, о моей беззубости, о моем неумении решать проблемы, но мне так же хотелось досмотреть это представление до конца, поэтому я ограничился нейтральным: «Будет так, как решит суд, милая. Но в том случае, если ты не чувствуешь за собой никаких грехов, тебе бояться нечего.»
Услышав мои слова, Настя побледнела и потерянно оглянулась, словно проверяя, не прячутся ли ее грехи за спиной.
Всю неделю, до самого первого слушания, Настя пыталась выяснить у меня, что ее ожидает на суде, кому-то названивала, но по всей видимости безрезультатно, поскольку, едва сбросив вызов, принималась шмыгать носом. Я обходился невнятными отговорками, так как сам ничего не знал. Иван Алексеевич уверял меня, что дело завершиться не начавшись, но все же меня тоже терзали сомнения.
Вся нерадостная процедура слушаний оставила во мне очень размытые впечатления. В памяти отложились факты, которые я меньше всего ожидал услышать, и они сильно удивили меня. В самом начале Настя пыталась представить из себя невинную овечку, которая якобы была приятно удивлена моей щедростью и охотно приняла дар. Однако выступление моего адвоката уничтожило светлый образ, заменив его откровенно расчетливой стервой, сознательно шедшей на подлог документов. Как выяснилось, наивная девочка однажды познакомилась с пронырливым нотариусом, который подсказал ей беспроигрышную схему отъема имущества у бесхребетных граждан, каким она до недавнего времени считала своего любовника. Согласившись на сомнительную аферу, недалекая Анастасия поверила мошеннику и отдав ему солидную сумму, стала обладательницей полного перечня документов, которые ей просто было необходимо заверить моей подписью. Дальше адвокат стал перечислять всякие правовые тонкости, из которых я понял лишь одно, вся эта эпопея оказалась чистой воды липа, рассчитанная как раз на таких простушек с якобы деловой хваткой. Документы были не зарегистрированы, юридической силы не имели, и простая проверка выявила бы это. Этим занялся Иван Алексеевич и в очередной раз оказался прав. Итог разбирательства стал для Насти не слишком радужным. Учитывая многие обстоятельства, ей присуждался солидный штраф и предписание в недельный срок покинуть занимаемую жилплощадь.
В какой-то момент мне стало жалко свою бывшую. Почему-то в голову лезли эпизоды нашего совместного отдыха на побережье, и я с сожалением думал о том, как ошибся в милой простушке. Однако, понимание того, что все мошеннические ходы разрабатывались именно в тот период, когда она проливала надо мной слезы, сидя у больничной койки, разом нивелировали всякого рода эмоции, оставляя холодный расчет.
Наше расставание нельзя было назвать трогательно романтичным. Размазывая по щекам злые слезы, Настя запихивала в чемодан вещи и с ненавистью бросала на меня нечитаемые взгляды. Когда наконец, все приготовления были завершены, она остановилась на пороге и процедила, едва сдерживая ярость: «А знаешь, я очень ошиблась в тебе, Тихон. Ты не бесхребетная сволочь, каким я считала тебя все это время. Ты продуманный зажравшийся гад, не имеющий сердца!»
Выплюнув последнее обвинение, Настя весьма болезненно ударила меня в живот, прицельно угодив в шрам, оставленный Дергачевым, и неловко развернувшись, навсегда покинула мое жилище. Я не стал терзаться угрызениями совести относительно ее последнего заявления. Сердце у меня было и оно было способно легко ответить на проявленную ко мне доброту и участие. На обман и ненависть в мой адрес оно тоже могло ответить, поэтому я без сожаления захлопнул за милой дверь, вычеркнув ее из своей жизни.
Этим же вечером я отправился на съемную квартиру, рассказывать новости бомжу. Я очень надеялся, что за это время он никуда не исчез и я застану его на месте. К моему удивлению, он был дома, и готовил себе ужин. Мое появление вызвало у него приветливую улыбку и вопросительный взгляд. После моей отповеди, бомж не решался лезть ко мне с вопросами, предоставляя мне полное право самому делиться информацией по желанию. Я не стал пересказывать ему весь ход разбирательства, просто упомянул, что снова один и полновластный хозяин возвращенного жилья.
«Значит, ты больше не бомж? – усмехнулся Дергачев.
«Я и не был им никогда, все что придумала себе Анастасия было рассчитано на полных придурков и мудаков. А я, как мы с ней недавно выяснили, успешный и зажравшийся продуманный гад. – засмеялся я. – я распрощался с мошенницей и безумно хочу жрать. Давай, землевладелец, угощай гостя!»
Возвращение Дергачеву документов на землю, вернуло ему смысл жизни. Нетерпение, с каким бомж рвался теперь на побережье можно было потрогать руками, и все мои попытки уговорить его подождать до весны, оканчивались ничем. При определенных обстоятельствах бомж становился невероятно упрям.
Мне тоже хотелось стать частью момента и составить ему компанию в этом путешествии, отчасти для того, чтобы отвлечься от недавних событий, к тому же мне действительно было любопытно посмотреть на то, что осталось за это время от Женькиного земельного участка.
Последние события, развернувшиеся на побережье, оставили во мне странные ощущения. Подъехав к своей хижине, я с удивлением обнаружил полную ее целостность. За почти год моего отсутствия ее никто не разорил, не сжег и даже незапертая дверь не стала приманкой для бродяг. Вещи, оставленные в беспорядке год назад, продолжали валяться по всей комнате, покрываясь пылью, и меня бы не удивила сейчас растопленная печка с не прогоревшими дровами. Однако в домике было холодно и первое, что я сделал, это разжег в печке огонь. Дергачев потерянно топтался на пороге, не решаясь войти внутрь. Судя по его отрешенному виду, он мало что запомнил из того, чем закончились наши прошлогодние каникулы на побережье и теперь бросал на все вокруг несмелые взгляды.
«Заходи, Женя, – нейтрально произнес я, – и закрой дверь, не будем топить улицу.»
Бомж протиснулся в комнату и прислонился к косяку. Постепенно его смятение сменилось полным раскаянием, и он невнятно произнес:
«Почему ты не стал искать меня, после того, как пришел в себя? Я хочу сказать, ты мог бы запихать меня в тюрьму за покушение. Почему ты этого не сделал, Тихон?»
Мне не хотелось снова касаться этой темы. Я не сделал этого, исходя из собственного решения, объяснение которому предпочел оставить при себе.
«Я хорошо разбираюсь в людях, Женька, – нейтрально ответил я.– ты сделал это не по своей воле, и мы оба расплатились за свои грехи. Давай не возвращаться к этой теме. Но если тебя это утешит, могу пообещать, что в следующий раз обязательно закрою тебя на долгий срок.»
Дергачев невесело засмеялся моим словам и помотал головой:
«Следующего раза может не быть, конечно если ты снова не станешь ставить на мне опыты.»
Я готов был все забыть, простить и обнулить, кроме одной вещи. Мой автомобильный монстр продолжал гнить где-то на побережье, и я до сих пор не знал ничего о его судьбе. Дергачев с готовностью повел меня в посадки, разросшиеся за год и ставшими теперь непролазными дебрями. Там, в низине, закиданный ветками, листьями и всяким природным мусором, медленно умирал мой внедорожник. От его некогда мощных колес остались невнятные лоскутки резины, но в целом он выглядел неплохо. Женька виновато оповестил меня, что пока его не увезли в столицу, он часто навещал монстра и даже запускал мотор, а сейчас готов оплатить весь ремонт. Я кивнул на его последнее обещание и от души врезал негодяю за самодеятельность. Не ожидавший от меня такой реакции бомж не удержался на ногах и тяжело рухнул под колеса машины, привычно закрывая голову руками и не отвечая на удары. Когда моя злость, вызванная видом автомобиля, немного поутихла, я протянул Женьке руку, помогая ему подняться и процедил сквозь зубы: «Оплатишь все и пригонишь к хижине! Покраска и замена дисков тоже сюда входит.»
Дергачев усмехнулся и послушно кивнул, понимая, что здорово накосячил.
Его брошенный участок представлял собой угнетающее зрелище. Несгоревшие части домика были растащены местными жителями на дрова, а фундамент давно сровнялся с землей. Вся прилегающая территория заросла бурьяном, и требовала внушительных усилий для возвращения себе приличного вида. Одному Дергачеву было конечно не под силу справиться с восстановлением жилья, поэтому решение о строительной бригаде возникло само собой. В приморской деревушке была только одна бригада, та самая, в составе которой некоторое время трудился сам Дергачев, и которая сейчас по причине надвигающейся зимы сидела без работы. Наше появление в деревушке вызвало у селян суеверный ужас, а знакомство с работягами и вовсе имело оттенки хоррора. Это они нашли меня на побережье в начале года и вызвали полицию, они же были свидетелями невеселой картины моей загрузки в анатомичку и сейчас просто отказывались даже смотреть в мою сторону. Мне с большим трудом удалось убедить недалеких селян во врачебной ошибке и моем чудесном воскрешении и только после долгой беседы, они согласились посмотреть на объемы работы. Этот этап нашего возможного сотрудничества вызвал новую неловкость. Работяги узнали сгоревший домик, откуда тоже в свое время увезли труп и это обстоятельство надолго застопорило их мозговую деятельность. Здоровые рослые мужики продолжительное время курили, переговаривались между собой и по нескольку раз обходили периметр участка, после чего вынесли вердикт:
«Строить однажды сгоревший дом для однажды умершего человека это не по нам, уж извиняй! – произнес самый смелый из них, и бригада, дружно развернувшись, зашагала в деревню»
Я искренне удивился такому деловому подходу и пригласил Женьку прогуляться до Ейска, возможно там работают менее впечатлительные люди. В городе нам повезло немного больше. Первая же компания по строительству с радостью откликнулась на наше предложение, поставив условие предоставить готовый проект. С этим вышли сложности, поскольку бомж так привык жить без денег и документов, что совсем забыл об оставленном в псих невродиспансере паспорте, и у нас появился повод сгонять до столицы. Я сдержал в себе целый перечень многих непарламентских выражений, адресованных Женьке и сделал запрос в местный МФЦ.
Пока Дергачев ждал свой паспорт, я оставил его жить в моей хижине. События последних дней мало изменили характер бомжа. Он по-прежнему мало разговаривал, все больше застывая в одной позе и просиживая так целые вечера. Я тоже не стремился к долгим беседам, но даже молчаливая Женькина версия не рождала во мне неудобств. Очень скоро я вовсе перестал замечать его присутствие, занимаясь своими делами, которые касались моей фармацевтической деятельности. Одним из моментов, за чем неуклонно следил Дергачев, было мое своевременное принятие лекарств. В любое время суток я мог поинтересоваться у ответственного бомжа о времени приема очередных таблеток и получить точный ответ. Кроме этого, он часто уходил за продуктами, тщательно следя за содержимым маленького холодильника. Так мы прожили с ним почти три недели, до того момента, пока Дергачев не получил в который раз восстановленные документы. На следующий день после обретения статуса гражданина, бомж направился к архитектору. Там он долго и придирчиво объяснял свои пожелания и предложения в вопросах постройки дома, одним из условий которых были окна до самого пола, обращенные в сторону моря. Бедняга архитектор несколько раз перекраивал проект, пока наконец не достиг в нем совершенства с точки зрения бомжа. Строительство стоило денег, которых у Дергачева не было, поэтому следующим шагом в его планах было отыскать себе работу, желательно снова вахту. Женька отчаянно смущался моего присутствия и не желал дольше необходимого находиться со мной в одной комнате. Я не мог объяснить себе эти загоны и странности, но уважал его решение. В перерывах между поисками, Дергачев уходил на участок и подолгу смотрел на заросшую территорию, не делая попыток привести ее в нормальный вид. Он просто стоял на краю своих владений и пялился перед собой. Я ни разу не пытался нарушить его ритуал, прекрасно понимая, что может чувствовать человек, наконец то переставший быть бомжом хотя бы документально. Наконец, ему повезло, его поиски увенчались успехом и, подписав договор, Дергачев укатил куда-то на север до весны. В день перед отъездом он попросил меня присматривать за участком, хотя что там могло пойти не так, я не мог себе даже представить. Никто и не собирался покушаться на маленький клочок песчаной земли, однако Дергачев взял с меня честное слово ежедневно навещать его владения. Я естественно пообещал ему и так же заверил в том, что периодически буду отправлять ему фотоотчеты, на что бомж очень серьезно кивнул. Когда за ним захлопнулась дверь, я вытащил тщательно спрятанный Дергачевым проект и отправился в строительную компанию. Вся эта опека, обещанная бомжу, казалась мне детским садом, мне требовались решительные действия. К тому же мне отчаянно хотелось принести в этой жизни хоть кому-нибудь практическую пользу, пусть даже этим кем-то станет безродный бродяга.
После оформления всех формальностей, на побережье закипела работа. Зимы на побережье действительно были очень теплые и я надеялся, что к возвращению Дергачева на заросшей площадке будет красоваться хотя бы фундамент. Я, как и обещал, ежедневно наведывался на стройку и внимательно следил за исполнением подписанных обязательств. Бригада оказалась ответственная, и уже к февралю работяги были готовы начать возводить стены дома. Скоро домик бомжа стал выглядеть куда интереснее моей собственной хижины, несмотря на то, что мог похвастаться только неотделанными стенами.
Мой приятель Иннокентий наверняка назвал бы мое настойчивое вмешательство в чужие дела вершиной идиотизма, а любезный Антон Кириллович покрутил бы пальцем у виска и ничего бы не сказал, но мне нравилось тратить свои деньги на этот проект. Почему-то у меня не возникало даже мысли о том, что бродяга как-нибудь может выразить недовольство моими действиями. Недовольства и в самом деле никак не проявилось. Вместо него я явился свидетелем того, как вечно забитый тихий бродяга может демонстрировать неприкрытую ярость. После своего возвращения на побережье, он первым делом направился на участок и замер в изумлении, увидев, как изменилась территория. Заметив мое присутствие, он решительно подошел ближе и вопросительно уставился на меня.
«Что происходит, Тихон? – хрипло поинтересовался он, не скрывая волнения. – это больше не моя земля?»
«Почему ты так решил? – искренне удивился я. – я просто захотел немного тебе помочь, строительство ведется по твоему проекту, я за всем наблюдаю. Не вижу повода для тревог!»
Дергачев сжал кулаки, тщательно следя за тем, чтобы они случайно не натолкнулись на меня и прошипел:
«Ты самовлюбленный эгоист, думающий только о себе! Какого черта ты вообще влез в это дело?! Я сам в состоянии построить себе то, что хочу и не нуждаюсь в твоей помощи!»
Некоторое время бомж упражнялся в ненормативной риторике, пока запас его лексического потенциала не иссяк.
Высказавшись, Дергачев немного успокоился и даже поинтересовался у меня ходом строительства, после чего попросил у меня смету. Я с готовностью протянул ему подробно расписанный перечень затрат и в изумлении застыл, глядя как меняется выражение Женькиного лица. Он явно погорячился, утверждая, что в состоянии осилить оплату всех работ, хотя бы уже произведенных. Подняв на меня растерянный взгляд, он глухо пробормотал:
«На что ты рассчитывал, затевая все это, а, Тихон? Мне двух жизней не хватит расплатиться со строителями. Тебе это было прекрасно известно, тогда что? К чему это мажорство?»
Я равнодушно пожал плечами, желая показать, что траты несущественные и прорехи в моем бюджете не сделают, однако моя реакция снова разозлила бомжа.
«Я не какая-нибудь содержанка, – гневно процедил он, – с которой можно поиграться от скуки! Я мужик, решающий свои проблемы самостоятельно. Я не нуждаюсь в благотворительности. Но также хочу тебя предупредить, что теперь тебе придется подождать возврата долга. Я не собираюсь расставаться со своим имуществом!»
Сначала мне показалась речь бомжа слишком наивной, и я с трудом сдерживал снисходительную усмешку, слушая, как тот озвучивает свои тезисы. Но потом во мне зародилось сожаление и досада на себя самого. Я гордился тем, что отлично разбираюсь в людях, однако не смог понять самого очевидного- моя помощь в глазах бродяги и в самом деле выглядела подачкой, в которой он не нуждался. Дергачев разочарованно треснул по воздуху кулаком и двинулся к строителям.
Я проследил за ним взглядом, и внезапная мысль вернула мне хорошее настроение. Теперь у чрезмерно честного бродяги появилась новая цель, которая, как я надеялся, добавит ему смысла в жизни и превратит наши с ним деловые отношения в приятельские. Дергачев отходчив, скоро он поймет, что и мажор может однажды стать для него хорошим другом и оказать ему помощь просто так, по велению сердца. Осознав этот простой факт, я развернулся и, оставив Дергачева наблюдать за строительством, медленно направился к хижине.
