Читать книгу: «Эмансипантки», страница 5

ГЛАВА 12

Лена позвонила примерно через неделю. Оказывается, что попасть к гадалке не составляет труда, если знаешь, куда идти. Идти придётся в старый, мною любимый район, на улицу Суворова. Здесь за высокими, но прозрачными коваными заборами, притаились польские особняки. Я люблю эту улицу, потому что в этом старом районе прошло мое детство. Сколько тайны было в этих старых, тогда ещë недряхлых домах. Мне всегда казалось, что там совсем не такая простая жизнь, как наша. Я бывала в старых польских квартирах, которые верно хранили дух уехавших хозяев. Казалось, что стены всё помнят. В детстве у меня была фантазия изобрести такой аппарат, который бы мог показывать былое. Для этого его надо было бы приложить к стене и он воспроизведёт прошлое.

И вот картина. Красивый молодой пан влюбленый в неземной красоты пани, а старый муж несомненно готовит им какую-то пакость. В голову и не приходила мысль, что молодая пани поступает со старым паном не лучшим образом. Но что взять с наивной русской девочки. Платье у пани обязательно должно быть цвета фрез и из тяжелого мясистого шелка. Пани могла иметь имя Ванда или Гелена, должна быть обязательно голубоглазой блондинкой. Молодой пан обязательно в костюме-тройке с часами на золотой цепочке. Он – обязательно смуглый брюнет с лихо подкрученными усиками и в цилиндре. Звать его могли Рышард или Збигнев. Для меня не составляло труда, придумать этих людей, потому что я видела их на улице, в городе.

Оставшиеся поляки были совсем по другому одеты, чем скажем мои родители или друзья родителей, хотя они, родители и знакомые, тоже старались не выглядеть белыми воронами рядом с местным населением. Особенно женщины. Я помню, что моя мама, которая была в молодости довольно редкой красоты зеленоглазой брюнеткой, обращала на себя внимание не только тем, что была хороша собой, но и одеждой по моде того времени. Но у мамы было всего несколько платьев и это чувсвовалось. Уж очень бережно она их носила. А вот соседка, пани Геля, умела носить вещи широко, раскрепощённо что-ли, так носят люди, которые привыкли к хорошим вещам с детства.

Я конечно спросила Лену могу ли я прихватить с собой подруг и на чём, кроме фото, ворожея может погадать.

– Она гадает на всём, на чём попросишь. И на картах, и на кофейной гуще, и на картах Торо. Она снимает сглаз и наговор.

– Боже мой, аж страшно к такой пророчице идти. Ну так когда мы пойдем?

– Да можно в ближайшие дни, в пятницу или в субботу.

– В субботу и в воскресенье, я еду к детям, в пионерлагерь. Так что скорее всего в пятницу, в часов пять, у костела Магдалены, а оттуда и пойдем.

– Буду ждать, – сказала Лена и повесила трубку.

В пять часов в пятницу, как штык, все стояли под Магдаленой и ждали Лену. Лена подошла запыхавшись и извинилась за опоздание. Сегодня она немного подкрасилась и стала совсем очевидно, что перед нами молодая женщина. Да и одета была не в бесформенную кофту с отвисшими карманами, а в хорошенькую светлую юбку и голубую кофточку, которая оттеняла её серо-голубые глаза.

– Вот знакомтесь. Это Лина, это Соломия.

– А я Лена. Вернее Олэна, но мой бывший муж был русским и как-то переименовал меня в Лену. Я полюбила это имя и теперь все меня знают как Лену.

– Вообще то хорошо и Олэна, – сказала Соля, обидевшись на Леныного мужа.

– Да, хорошо, – миролюбиво сказала Лена. – Я ему сто раз говорила, а он всё Лена, да Лена, пока я не стала отзываться, а потом и сама привыкла.

– Видно вы очень любили своего мужа, что так легко поменяли имя? – как то даже с завистью спросила Лина.

– Да уж всяко, был небезразличен, а когда разошлись, – упреждая очередной прямой вопрос Линки, продолжала Лена, – так я даже болела, еле-еле пришла в себя, но это всё в прошлом.

– Вот здесь, – сказала Лена и показала на особняк, который был в глубине небольшого, живописно запущеного дворика.

Дорожка к входным дверям из щербатых старых плит. Справа и слева невысокие подпорные стеночки, ограждающие травяные газоны, на которых раскинулись кусты серени. Они наклонили над дорожкой свои раскидистые ветки с отцветающими, но ещë пахнущими кистями. Раньше этот дом принадлежал, несомненно, одному хозяину. Теперь, справа от входных дверей было три звонка. Лена позвонила в средний и мы стали ждать реакции. Никакого движения не происходило и Лена протянула руку, чтобы ещë раз позвонить, но не успела, потому что вдруг, совсем рядом, мы услышали скрипучий старческий голос:

– Нэ надо дзвонить. Я уже здэсь, – с явным польским акцентом сказала женщина и открыла довольно тяжелые двери.

Мы гуськом вошли в прихожую, женщина выглянула во двор, посмотрела направо налево, потянула носом:

– Еще пахне бузэк, еще мам вонх, – и она неожиданно вполне мило улыбнулась. – Ну цуж, миле пани, проше до покою.

В небольшой прихожей пахло кошками и мастикой. Хотя эти два запаха взаимно исключали друг друга как наличие кошек исключает порядок, но в прихожей было чисто. Небольшое окошко выходило во двор и давало немного света, поэтому в прихожей было темновато. Под стеной стояли стулья, небольшой столик с польскими журналами «Кобьета и жице» и «Пшекруй». Дальше были приоткрытые двери в соседнюю комнату, побольше.

– Проше входзиц по еднэму, – сказала старша пани и вошла первой в соседнюю комнату.

Пошла Соломия. Пробыла недолго, вышла зарозовевшаяся и, ничего не поясняя, сказала, что надо подождать десять минут, а потом входить. Потом зашла Лина. Линки не было достаточно долго. Мы уже стали переглядываться, может она после гадания вылезла через окно? Наконец-то открылась дверь и она вышла. Через десять минут вошла Лена. Сначала всё было тихо, потом что-то упало довольно тяжелое, потом упало и разбилось что-то маленькое, наверное стакан, а потом стало слышно, как старша пани стала громко звать на помощь. Мы, толкаясь, ломанулись к двери, распахнули её настеж и остолбенели. На полу лежала Лена, а гадалка побрызгав ей в лицо водой из графина, махала веером, но Лена не шевелилась.

– Надо вызывать скорую, – заорала Линка так, что гадалка схватилась за сердце.

– Да не ори ты так, а то надо будет вызывать кардиологию, смотри, человек уже весь побелел и держится за сердце, – мы дружно накинулись на Линку.

Соломия начала метаться по комнате в поисках телефона, я в поисках подушки, чтобы подложить под голову Лене. Подушка нашлась. Телефон тоже. Соломия вызвала скорую. Лена лежала и не шевелилась. Гадалку Линка посадила в кресло, накапала ей валерьянки в стакан, который нашла где-то в дебрях квартиры. Я вышла в коридор, чтобы открыть двери скорой. Каждая минута была на счету. Врач поругал нас, что Лена лежит на полу, но переносить на диван не стал. Он присел, заглянул в глаза, послушал сердце, спросил что случилось. Мы в кратце сообщили, что она долго болела, у неё пропал сын, вот пришли в гости, а ей стало плохо. Выяснять что-то большее не было смысла. Врач всадил укол. Лена вроде порозовела и шевельнулась, но глаза не открыла. Потом вошли фельдшер и санитар, положили Лену на носилки и врач спросил, кто поедет со скорой. Вызвалась Линка. Теперь мы стали метаться в поисках сумки, чтобы найти адрес и фамилию Лены. Я вспомнила, что фамилия Толика была Солий, значит и Лена Солий. А вот где живет не знаю.

– Нашла, нашла, – закричала Соля.

Собственно и не надо было сильно искать, сумка стояла около стола, но в суете искали её где угодно, только не рядом с Леной. В сумке были всякие женские вещи, ключи, но самая большая и нужная находка – это маленькая записная книжка. Трясущимися руками Соломия стала листать книжку.

– Чёрт, чёрт, ничего не могу найти, – волновалась Соля.

– Смотри вначале, – резонно заметила Линка. – Знаешь, некоторые пишут фамилию на титульной странице.

Линка оказалась права. На самой первой странице было написано: Солий О.Й

– Ага, таки Солий. Имя Олена, а вот отчество на Й, наверное Йосиповна.

– Уж всяко не Йорковна.

Лену увезли. Пани Ирэну, гадалку, мы уложили на диванчик и я пошла звонить соседям, чтобы они вызвали врача на дом или позвонили родственникам. Двери у соседей открыл такой же древний старичок как и пани Ирэна. Он всё очень быстро вразумел. С польским акцентом, старательно выговаривая русские слова, он сказал, что позвонит Ядзе, которая как оказалась, была дочерью пани Ирэны. А пока его жена может побыть с пани Ирэной. Через пару минут из дверей вышла ещë одна старушка и пошлёпала за мной в комнату, к пани Ирэне.

– Ну ни чёрта себе, – сказала Соломия, когда мы наконец то выползли на улицу. Как ты думаешь, пани Ирэна успела что-то сказать или Лена просто от переутомления упала в обморок?

– Да кто ж тебе скажет теперь, надо ждать пока Лена придёт в чувства.

Нас так потрясло всё случившееся, что мы совсем обессилили. В полнейшем молчании дошли до перекрестка, у которого всегда расходились.

– Ну что? Звони, если что. Днём в субботу и в воскресенье еду к детям. Вечером буду дома.

– Да что уж больше может произойти? Итак уже произошло предостаточно, – печально сказала Соля.

– Я вот переживаю, как они найдут Ленын адрес?

– Да проще простого, позвонят в справку и узнают, – успокоила меня Соля.

ГЛАВА 13

Линка задумчиво смотрела в окно медленно ползущей электрички. Да… ну и денёк выдался. Сначала гадалка наговорила воз и маленькую тележку, а потом этот случай с Леной. Все и врач, и санитары, и она испереживались пока ехали в больницу. Отвезли в мединститут, как раз ургентный день. Лену увезли почти сразу куда-то в коридоры. А её попросили, как сопровождающую, сказать подробности про больную. ФИО она знала, год рождения сказала на глаз, а адрес дала пани Ирэны. Ну а чей? Ни одного львовского адреса у неё не было в голове, вот и сказала, что вспомнила. Потом пошла бродить по территории в поисках кардиологии, чтобы уточнить, где Лену пристроили.

Сначала, когда машина скорой только тронулась, врач не находил себе места и всё время держал Лену за руку, чтобы чувствовать пульс. Но потом она, слава богу, открыла глаза и вроде узнала её, но не могла понять где находится. Её успокоили и она опять закрыла глаза, наверное заснула, тревожить её было строго запрещено, поэтому ничего не узнали об адресе.

Наконец-то нашла кордиологию. Палата была на первом этаже. Лина заглянула в палату. Ленына кровать была у окна и она спала, а может лежала с закрытыми глазами. Лина нашла врача и спросила, как Лена себя чувствует. Врач, думая, что она родственница, сказал, что всё сделали во время и ей ничего не угрожает, но полежать с недельку, а может и больше, просто необходимо.

Всегда, когда Линка попадала в больницу, наваливались мысли, что всё неважно. Главное здоровье. Как-то на задний план уходили все переживания по поводу денег, работы, даже семья как-то немного отодвигалась. Сразу охватывал ужас неизвестности и страх необходимости оставаться один на один с собой, своей болезнью и больницей. Здесь тоже была своя жизнь, к которой приходиться привыкать и очень хорошо, если это ненадолго.

«Лена всё-таки молодая, конечно должно быть всё хорошо. Как при такой жизни, как у неё, может не болеть сердце? Во-первых, этот развод, интересно, кто этот кобель, который бросил её с маленьким ребенком? Во-вторых, работа во вредном цеху, болеё двадцати лет, конечно сделала своё. И вот последнее – исчезновение сына. А кто же к ней будет ходить? Надо найти адрес и пойти поговорить с соседями. Узнать есть ли здесь, во Львове, родственники, которым надо сообщить, что с ней. Наверное проще всего пойти в отдел кадров завода и рассказать всю историю. А там уж все данные дадут без труда». Так она переживала, сидя в электричке.

Потом мысли перешли на гадалку. Интересно, а как она? Может тоже надо было вызвать скорую? Ведь старушка была тоже не в себе. Что там произошло? Что она сказала Лене? И стоит ли так впечатляться тем, что она говорит. Однако её то впечатлило. Надо сказать, что она, гадалка, все о ней знала. Почти сразу же сказала, что замужем, что двое детей. Но пани Ирэна сразу определила интерес не к мужу, а к совсем другому человеку, более старшему пану, который сделает ей много неприятных неожиданностей. Кроме того этот пан знает много тайн, к которым она очень скоро будет иметь отношение. Но её ждет ещë один пан, который будет добиваться её любви и она очень будет переживать за всё это. Кроме того какие-то проблемы будут с мужем. Чёрт возьми, а как без проблем с такой глоткой! Вообще она много всего наговорила. Она сейчас всего и не вспомнит. Что-то ещë она сказала, что сразу её очень удивило. Что ж это было? Вот голова дырявая, всё перепуталось. А потом этот случай с Леной. Как-то всё неожиданно произошло. Хотя, как говорится, все под богом ходим. А как иначе назвать всё происходящее? Может не надо было целым пионерским звеном идти на эти гадания? Не богоугодное это дело. Ещë её бабуля, покойная Паулина Дзюбинска, хоть и умела гадать, никогда никому не гадала. Всегда говорила, со своим замечательным польским акцентом:

– По цо тобе дзецко то вруженье? В жицю вшистко бендзе так, як Пан Буг хцэ и тылько он може цось зробиць. Тылько Пан Буг роздае талент, пенендзы, добрэго мэнжа, здровых дзеци. И ты, Паулинко, вшистко бендзешь мьяла.

Всё бабушка угадала, кроме богатства и «добрэго менжа». Нет, сначала это был хороший парень и совсем неплохой муж в последствии. Они познакомились на свадьбе у её подружки Эвки. Эвка тоже была польских корней, поэтому Линку взяли в сведетельницы. А вот жених Эвки был украинец Остап. Соответственно и свидетель был украинец, Линкин будущий муж, Степан. Он уже учился во Львове, в лесотехническом, на инженера – механика. Линка ему понравилась сразу, как он признавался потом:

– Я як тебе побачив, просто ногы видняло. Така ты була гарна.

– А що ж тоби в мени сподобалось? – игриво спросила она его.

– Фигура, особливо верхня частина, – сказал, потупив очи, Степан.

Да фигура в молодости у неё была, что надо! Росту в ней 1,70, а весу – 54 кг. Но грудь уже была почти четвертого размера, такая тоненькая – претоненькая, с большой грудью, в таком молодом возрасте. Конечно фигура это немаловажно, но и лицом была хороша, это она знала. Просто чистая украинская красавица. Это всё у неё по дедовой линии. Дед был украинцем, настоящая казацкая порода. Высокий черноглазый и черноволосый. Как говорила бабуля, когда он на неё посмотрел своими черными глазами, так и проняло её всю, до «самего серца». А ещë она, бабушка, вспоминала, какие у него были чёрные брови, как два вороньих крыла, да ещë и сросшиеся на переносице, что по сельским канонам считалось необыкновенной красотой. Когда она была маленькой у неё были такие же чёрные и сросшиеся брови. Ей всегда это не нравилось и в старших классах, начала с этими бровями бороться. Выщипывала их, а на переносице просто побрила. Правда получила за это от мамы, но зато теперь брови были как у всех девчонок, а не соболиные, как говорила учительница русского языка Ирина Федоровна. Вот Степан её и приметил, хотя она и была младше его и как говорили злые языки, девок у него было хоть пруд пруди. Соседка Вирка, всегда приносившая сплетни в их дом, часто упоминала его имя как одного из завидных женихов. Его родители уже жили в Стрыю, в селе – дед и бабка. Степан уже считался как бы городской, но деревней не гнушался. Часто приезжал и продолжал дружить с парнями, которые учились с ним до восьмого класса в сельской школе.

Линка поступила в Кременецкий пединститут. Её идеалом была учительница русского языка Ирина Федоровна, поэтому она и выбрала русский язык и литературу. Неизвестно почему ей давался русский. Вообще ей давались языки. Она легко говорила на русском, на украинском, говорила и читала по-польски. Хотя она была польско- украинских кровей, в школе больше всех ей нравился русский. Даже не понятно откуда это пришло к ней. В русской речи ей отвечала жёсткость и конкретность. Несомненно польский и украинский были более певучими, но быть убедительным, во всяком случае ей так казалось, можно было только на русском. Учится в пединституте было легко. Времени хватало на всё. Ходили с девчонками на танцы, несколько раз ездили в Тернополь и во Львов. Удалось во Львове попасть в Оперный, посмотреть балеты «Лебединое озеро» и «Каппелия». Балет не очень впечатлил, а вот сам театр просто потряс. Потряс и Львов. Степан её встретил и показал его любимые места Львова: лесотехнический, площадь Рынок, собор святого Юра, кафедральный костёл, университет им. Франка, в который она всегда хотела поступить. Но Паулина Стельмах знала, что лучше синица в руке, чем журавль в небе, поэтому и выбрала Кременецкий пединститут.

Наверное потому что мечта осталась несбыточной, Университет во Львове, а учёба в пединституте давалась очень легко, образованиё свое она не ставила высоко. После института её оставляли на кафедре русского языка, но она не оценила этого и уехала в Стрый, к Степану, который уже работал на мебельном комбинате мастером. На комбинате работал и отец Степана. Комбинат дал отцу квартиру, обещали дать квартиру и Степану, как молодому специалисту, но пока пришлось, после свадьбы, пожить с родителями. Возвращаться в село, где был большой дом, ни она, ни Степан не хотели.

Первое время жизнь с родителями была вполне терпима. Дети пошли не сразу, поэтому ей ещë пришлось поработать в школе. В школе её любили и коллеги, и ученики. Она нравилась даже директору и он пробовал за ней ухаживать, но Степан, пару раз по какому то поводу или без повода, зашёл в школу и увлечение директора как рукой сняло. Всё в общем-то шло нормально. А потом, вдруг, на работе умер отец Степана. Мать как деревенская женщина рыдала и причитала изо дня в день. Это было просто невыносимо. Что-то сказать было нельзя, проявляешь черствость и непонимание, а слушать как женщина днями и ночами рыдает, тоже тяжело. Она старалась позже приходить с работы, взяла группу продлённого дня, организовала драмкружок. По субботам и вторникам засиживалась в школе до вечера. Так прошло почти два года после женитьбы.

А потом она забеременела. Линка работала до последних дней, потому что хорошо себя чувствовала. Юрчик родился здоровеньким и хорошеньким. Степан забрал их из роддома и не мог насмотреться на сына, пока ехали в машине. Ей показалось, что у него в глазах стояли слезы. С первых дней Степан ей очень помогал, прибегая с работы: стирал, гладил пеленки, убирал. Ходил с Юрчиком на прогулки, чтобы хоть немного она могла передохнуть. Незаметно прошел декретый отпуск и надо было возвращаться на работу. Ей уже хотелось работать, она любила школу. Но мысль, что Юрчик пойдет в ясли, была невыносима. На свекровь положиться было никак нельзя, она все ещë переживала смерть мужа, хоть уже прошло более двух лет. На семейном совете решили, что придется пожертвовать работой и остаться дома ради блага ребенка. Тем болеё, что Степан дальше помогал.

Но потом она поняла, что надо идти на работу, иначе эти четыре стены сведут её с ума, тем более, что учитель русского в их школе ушёл на пенсию. Коллектив с радостью принял её в свои ряды и жизнь покатилась вперёд. Всё было как у всех. Ребëнок рос. Они работали. Юрчику было уже почти пять, когда она опять забеременела. В этот раз беременность протекала тяжело. Её отправили во Львов на сохранение. Она безвылазно пролежала почти пол-года. Степан сначала приезжал через день. Приходил под окно и стоял рассказывал новости. Потом стал приезжать раз в неделю. А потом бывало, что и через неделю. Ей было так плохо, что было не до него и его приездов. Ну не приезжает, значит времени нет, устает на работе да ещë ребëнок на нём. Вот наверное тогда он начал заглядывать в бутылку и лазить по девкам в поисках женской ласки. Как бы там ни было, но ровно в срок родился ещë один хороший здоровый мальчик, которого назвали Назаром. Она забрала Юрчика из садика, пусть немного побудет дома, думала она. Каждое утро ранний подъём для ребенка – стресс. Пусть поспит побольше, да и помощник в доме. Свекровь дальше была в депрессии, а Степана как сглазили.

Он всё так же работал на мебельном комбинате мастером. Сначала, после рождения Назарчика, он как бы обрадовался, ходил с ним и с Юрчиком гулять. В другой раз что-то делал по дому. А потом стал приходить позже и позже, часто «под мухой». Она уже стала подозревать неладное, даже провела с ним беседу. Но он клятвенно заверил, что это все её выдумки, что он любит её и Юрчика с Назаром больше жизни и обещает измениться в лучшую сторону. И правда, какое-то время был после работы вовремя и трезвый, опять стал помогать, а потом началось всё сначала… опять эти задержки и опять пьяный. Она еле-еле дождалась, когда Назару исполнилось два. Отдала его в садик, Юрчика определила в первый класс и на продлёнку, а сама пошла искать работу.

В школу идти не позволило самолюбие, потому что директор не хотел после декретного отпуска её отпускать, она была единственным учителем русского. Её часы раскинули между украинистами, поэтому директор никого не попросил в районо. Он думал, что она после года вернется на работу, но она не вернулась. Ей стало жаль отдавать маленького в ясли. Со скандалом забрала документы. Может быть её бы и взяли обратно, но она не пошла проситься, да и любовь к школе и детям поутихла, наверное потому что своих двое.

А здесь как раз начали организовывать филиал львовского завода и нужны были люди. Хотя и было объявление в газете, и как говориться на каждом столбе приглашали на работу, но хорошее место можно было получить только по блату. Вот тут и подвернулся Васыль. Он был друг Степана, но наверное был в курсе их семейных негараздив, поэтому без обиняков ей просто в лоб сказал, чего от неё хочет и что ей за это будет. Она думала неделю, пока Васыль не позвонил домой и не спросил, долго ли ещë ждать. И она решилась.

Когда родился Назар они могли претендовать на квартиру. Но Степан уже не работал мастером, а был бригадиром, понизили из-за какого-то ЧП, которое произошло в его смену. Она, конечно, догадывалась, что не последнюю скрипку в его понижении по должности, сыграло пьянство, но боялась в этом признаться даже себе.

Интересно уже дома или опять «задержали» на работе? О чудо! Оказался дома. Ну да, ведь жаловался, что задерживают деньги, никто ведь бесплатно не нальёт. Опять Стёпка лежал на диване. Назар игрался машинками, Юрчик сидел за уроками. Свекровь что-то шила. В доме беспорядок. Никто даже картошки не почистит. Посуды целая мойка. Нет, всё таки бабуля Паулина что-то напутала, когда предсказала ей богатство и хорошего мужа.