Читать книгу: «Аккадская формула», страница 18

– Какой смысл мне вам отвечать? Меня ведь все равно казнят, не так ли? – ядовито осведомилась вдова.

– Смысл прямой. Я письменно поклянусь при свидетеле, что в случае чистосердечного раскаяния и сотрудничества со следствием, я, в свою очередь, буду ходатайствовать перед Министерством о значительном снисхождении к вам. Это понятно?

– В чем конкретно может быть выражено это снисхождение?

– Ну, во-первых, вас уже точно не казнят. Во-вторых, вас не пропустят через печально известные подвалы Министерства. Относительно остального, я не могу знать, ибо тут все будет зависеть от суда и от вас. Точнее, от того впечатления, которое вы произведете на судью и присяжных. Но, если же вы откажетесь давать показания, или будете лгать, я просто передам вас к следователям Министерства, и там, в подвалах, вы рано или поздно расскажете все, поверьте мне на слово. Ну, и в этом случае, я уж и не знаю, какого рода казнь вас ждет. Впрочем, думаю, что если вы все-таки решите пойти этим путем, то вам стоит уже сейчас начинать молиться о виселице, как о смерти наиболее быстрой, относительно безболезненной и наименее постыдной.

– Хорошо, клянитесь! Письменно. Как обещали, – тихо сказала вдова и отвернулась к окну.

Альфред пожал плечами и достал из саквояжа загодя приготовленную расписку, написанную каллиграфическим почерком на листке гербовой бумаги. Он аккуратно развернул ее, и, немного прищурившись, стал читать:

– Я, Альфред фон Ланге, старший дознаватель Министерства, клянусь в присутствии частного детектива Маркуса Де Ниро, и обязуюсь выполнить следующее. Подать рапорт по всей форме с ходатайством, о максимальном снисхождении в отношении мадам Брунхильд фон Кляйне со стороны Министерства, как главного обвинителя. Подать отдельное прошение в Высший суд о максимальном смягчении возможного приговора, с перечнем всех известных смягчающих ее вину обстоятельств. Все вышеизложенное должно быть сделано в том, и только в том случае, если мадам фон Кляйне убедит следствие в своем чистосердечном раскаянии, и если ее сотрудничество со следствием будет иметь решающее значение. Клянусь исполнить все данные мною обязательства перед лицом бога отца, сына и святого духа. Аминь.

Маркус, простите, ваша печать при вас?

– Конечно, – ответил тот, – давайте, я заверю вашу клятву. – Он достал из кармана печать, растопил на свече сургуч, и припечатал его. Затем Маркус, стараясь не смотреть в глаза вдове, передал ей документ.

– Хорошо… будь по-вашему…– хрипло проговорила Брунхильд, – я вам все расскажу… А хотите – сами спрашивайте, что вас интересует.

– Простите, я вас оставлю ненадолго, – Маркус встал и слегка поклонившись, направился к выходу.

***

Далее я хочу привести кое-что из того, что мне удалось найти по делу Брунхильд фон Кляйне. Хотя, в основе всего написанного ниже все-таки лежит допрос, протокол которго записан по памяти днем позднее, я все же полагаю важным показать еще кое-что. Например, то, что я узнал из бесед с другими людьми. Кроме того, во время последующего обыска мне удалось найти несколько дневников, письма, а также некоторые предметы личного характера, которые очень помогли мне понять эту личность довольно полно и всесторонне. Короче говоря, я решил привести тут отчасти некую реконструкцию, связанную с жизнью мадам фон Кляйне, основанную на упомянутых выше материалах. Разумеется, я не ручаюсь за полную достоверность приведенных ниже диалогов и размышлений – если только диалоги не были со мною, – но я уверен, что не погрешил против истины, и понял характер этого странного и неординарного человека довольно точно. Итак…

Некоторые записки по делу

Брунхильд фон Кляйне

Зовут меня, как вы знаете, Брунхильд фон Кляйне. Девичья фамилия – фон Пуллах. Родилась я в семье Карла и Греты фон Пуллах одиннадцатого ноября тысяча семьсот пятьдесят четвертого года в небольшом городе Шверине. Моя семья происходила из обедневшего, но довольно древнего купеческого рода. Баронство, насколько я знаю, не то купил, не то получил за какие-то большие заслуги, еще мой дед Эрих фон Пуллах, в те времена, когда дела семьи еще шли неплохо.

Спустя годы, волею разных обстоятельств, все пошло прахом, наша семья обеднела, дела шли день ото дня все хуже, и гордиться теперь уже оставалось лишь титулом. Как вы можете легко догадаться, приданого за мной практически не давали, и в этой связи, очередь из женихов к нам не стояла. Тех же немногих, кто все же пытался свататься, отец отвергал, как недостойную для меня партию. Мне уже шел двадцать один год, и шансы на замужество таяли, довольно быстро. Моей гувернанткой с самых малых лет была Ирен Варт. Я уже не помню, когда и при каких обстоятельствах она стала у нас служить, но случилось это довольно давно. Ирен была несколько моложе моих родителей, быть может, лет на семь-восемь, и при этом казалась женщиной мудрой и опытной. Как-то раз, во время прогулки по саду, я поделилась с Ирен своей тревогой относительно того, что, видимо, мне на роду написано умереть старой девой в компании котов и канареек. Она успокоила меня, и сказала, что с замужеством она все устроит, когда придет время, и если я, конечно, не против поручить ей это дело. Я, естественно, была не против. «Более того, – сказала тогда Ирен загадочно,– вы, моя госпожа, пока что можете познавать тайны любви и, не будучи замужем, это я тоже могу устроить». Я ужасно засмущалась, и лишь спросила, мол, как это возможно? Но Ирен снова ответила довольно таинственно, что не может мне всего рассказать сразу, но, если я пожелаю, она со временем будет рада меня обучить некоторым полезным наукам, зная которые мне будет значительно легче и интереснее жить. А затем, – я как теперь помню,– она вдруг поглядела на меня таким пронизывающим взглядом, что я даже поежилась, словно от холода.

– Я могла бы вам устроить свидание с одним молодым человеком, – предложила она, – О, не беспокойтесь, я дам вам особую мазь. После того, как вы расстанетесь, вам будет нужно лишь смазать ею у себя между ног, и к утру, свидетельство вашей невинности восстановится.

– Но это невозможно! – вскрикнула я, не поверив своей гувернантке.

– Дорогая моя, если я только смею вас так называть, в мире много странного и загадочного. Но, повторю еще раз: я не смогу вам рассказать все разу. Во-первых, это долго, а во-вторых, я должна быть уверена, что вы меня, простите меня за мои сомнения, не предадите меня,– она снова посмотрела на меня так, будто вдохнула мне в грудь ледяной холод. – Любовное приключение будет и вам и мне на пользу. Вы обретете опыт и сказочное удовольствие, а я – уверенность, что теперь мы будем навсегда связаны тайной, и ваш прелестный рот отныне будет на замке.

Я лишь покраснела в ответ. Да, Ирен, видимо, и не ждала никакого ответа. Она все прекрасно понимала и без слов.

– Вот и хорошо, – сказала она очень спокойно, – только что вы выбрали интереснейшую жизнь, полную событий и приключений, и отвергли жизнь квочки, которую ведет большинство женщин этого мира. Итак, вечером за ужином, вы скажете родителям, что будете ночевать в зеленой комнате. Спросят почему – скажете, что прошлой ночью какой-то неизвестный пару раз бросал камешки в окно и это вас разбудило. Я вам там постелю и передам мазь, она будет у вас под подушкой. Ложась, оставь окно приоткрытым. Ну, а дальше – все получится само собой.

Я не удержалась и спросила, мол, а кто это будет? Мол, не могу же я впервые лечь в постель с незнакомым человеком. Ирен меня успокоила. Она сказала, что это будет мой кузен Фридрих. У нас с ним уже намечалась интрижка, но Ирен всякий раз появлялась именно тогда, когда мы могли бы зайти чуть дальше, чем это было бы позволительно. В общем, я была согласна. Единственное, что меня тогда еще мучило – это возможность нежелательной беременности. Но Ирен снова меня успокоила, и сказала, что мазь и тут сделает все как надо. Она спросила, знаю ли я что-нибудь о магических растениях? На тот момент я знала лишь то, что таковые бывают, но не более. Ирен вкратце пояснила мне, что магические растения, связанные с планетами, это те, чьи качества наиболее подобны силам той или иной планеты, и в которых нет влияний других планет или светил.

–Например, растения Луны, – пояснила мне Ирен, – отличаются внутренним холодом и влагой, нередко они и растут в воде, как, например, водяная лилия или же трифоль. Некоторые из них, будучи собранными в правильное время, могут способствовать легкому протеканию беременности, другие же – напротив, могут оказать помощь в прерывании таковой. Растения же Венеры более способствуют женской чувственности, а одно из них – она так и не назвала мне его – может восстанавливать невинность. Впрочем, как я поняла позже, эта мазь состояла не из одной травы, и не только из трав, но это, не так важно в рамках данного дела.

В общем, все и вправду было просто волшебно, и на утро я, убедившись, что снова невинна, даже подумала, уж не привиделось ли мне все это? Но нет, на зеркальном столике, в стакане с водой стояла роза, которую вечером принес мне Фридрих.

Ирен встретила меня, как ни в чем не бывало, и лишь однажды спросила, все ли подействовало, как надо? Более, мы не говорили о моем ночном приключении, и вообще ни о чем таком, что не касалось бы рукоделия или грамматики французского языка, коей Ирен меня обучала. Наконец, я не выдержала и спросила прямо, может ли ее мазь подействовать вторично, или же она действует только один раз? Ирен лишь пожала плечами и сказала, что мазь может действовать много раз, и если я пожелаю снова встретиться с Фридрихом, я должна лишь ей намекнуть. Перед тем, как устроить мне новое свидание, Ирен принесла мне другую мазь, и сказала, что невинность мне всякий раз восстанавливать незачем, мы это сделаем непосредственно перед замужеством, а пока, мне нужна лишь мазь из растений Луны, предохраняющих от беременности. Так я встречалась с Фридрихом несколько раз, до тех пока он не получил приказ убыть в полк, расквартированный где-то у Черных гор. Ирен дала нам встретиться на прощанье еще разок, а затем сказала, что, пришло время подумать и о моем браке. Я не была готова, и лишь спросила, кого она прочит мне в женихи, и когда этот некто навестит нас?

Ирен попросила не торопить ее, и заверила, что я все узнаю в скорости, а пока что она хочет меня посвятить в одну тайну. Это была действительно очень важная и страшная тайна, касающаяся ее жизни. Не скрою, ее рассказ совершенно ошеломил меня. Начну с того, что настоящее ее имя было вовсе не Ирен Варт, а Элизабет Брейтенштайн. Года за два до того, как Ирен – я далее буду называть ее этим именем, поскольку уже привыкла – стала служить у нас, она чудом сбежала из Имперской тюрьмы, расположенной где-то на севере, соблазнив стражника, и после какое-то время скрывалась, странствуя по свету. Она была приговорена к пожизненному сроку по обвинению в колдовстве и убийстве, при помощи такового. Я ей поверила, поскольку, не было никакого смысла лгать о себе, приписывая настолько страшные вещи. Я поклялась ее не выдавать, и с тех пор мы стали партнерами. Ирен учила меня понемногу, и уже не только и не столько французскому языку, сколько, как вы, верно, догадались – магии и некоторым другим подобным наукам и искусствам. Я была очарована, передо мной открылся удивительный мир, а моя жизнь, наконец, приобрела смысл. Например, Ирен знала, как проходить в миры неприкаянных духов и извлекать их оттуда. Я тоже понемногу научилась этому искусству, и у меня даже стало получаться, но до мастерства Ирен мне, конечно, было еще очень далеко. Однако у нас была и большая проблема. Дело в том, что в семи случаях из десяти, тот, в кого был препровожден одержатель, то есть дух, извлеченный из другого мира, умирал, причем, довольно мучительно. Это делало все наши усилия не только бесполезными, но и весьма опасными. Рано или поздно всеми этими смертями должна была бы заинтересоваться как полиция, так и ваше Министерство.

– Понятно. И каков был смысл в этой подсадке одержателя? Что вы хотели получить в результате?– спросил Альфред.

– Смысл простой – власть. Ирен ею просто бредила, воображала, будто может стать королевой армии одержимых, и те пойдут за ней куда угодно, хоть бы и на смерть. Меня власть как таковая не привлекала. Мне нравилось появляться в разных местах в чужом теле, видеть чужими глазами, проникать в чужие тайны, причем порой самые сокровенные.

– Сколько духов подсадили вы лично? – спросил Альфред.

– Не много. Одного из них – Манфреду, но я расскажу об этом чуть позже. Итак, у нас были удачные случаи, как, например, с тем же Манфредом, но чаще все это заканчивалось смертью, как, например, с моим мужем. Да, признаться, я уже тогда стала подозревать, что и родителям моим Ирен тоже помогла уйти на тот свет, дабы помочь мне выйти замуж, но не буду забегать вперед.

В один прекрасный день Ирен мне сообщила, что удача улыбнулась нам, и что она знает книгу, в которой точно описано, как правильно проводить одержателя, с тем, чтобы одержимый не умирал. Беда лишь в том, что книга эта находится в городе Марионвиле, и скорее всего в секретном хранилище, куда имеют доступ единицы. Однако, как она сказала, были и хорошие новости. Тут она и сообщила, что нашла мне жениха. И что это не какой-нибудь ловелас из обедневших дворян, промотавший состояние предков, но вполне достойный человек, сам бургомистр Марионвиля! Тогда-то я сразу и поняла, куда она клонит, но возражать не стала. В конце концов, замужество – дело серьезное, и все это еще должны были одобрить мои родители. Генрих Кляйне появился в нашем доме всего пару раз, а затем наступила пауза. Ирен объяснила мне, что родители оказались против этого брака: Генрих-де без роду, без племени, хоть, конечно, и герой войны. Но,– заверила она, – волноваться нечего. «Я, – мимоходом сказала она, – все устрою как нельзя лучше».

Не знаю точно, ее ли это рук дело, но, догадываюсь, что так. В общем, не прошло и трех месяцев, как умер от горячки мой отец, а затем и мать тоже. Спустя еще какое-то время, Генрих снова объявился у нас в доме и стал просить моей руки уже лично у меня. Я лишь высказала некоторое опасение, что курфюрст может расторгнуть наш брак, в силу того, что уважаемый мною Генрих Кляйне не имеет титула. На это он ответил, что уже имел аудиенцию с курфюрстом, и получил соответствующие разрешительные бумаги. Было понятно, что Генрих просто мечтает стать бароном, и курфюрст, учитывая его подвиги на войне, не только разрешил этот брак, но также разрешил наследовать и титул. Мне тогда был двадцать один год, а ему – сорок один, но это была, в сущности, единственная возможная партия, и я согласилась. Свадьба прошла довольно скромно. Ни у меня, ни у мужа не было ни друзей, ни родственников. Генрих уехал через пять дней после свадьбы, а я осталась продавать дом и то имущество, которое муж посчитал бесполезным.

– У вас не было свадебного путешествия? – спросил Альфред.

– Нет, что вы! Муж считал это проявлением праздности и лишними тратами. Впрочем, я как-то тоже не особенно стремилась оставить дом, и ехать неизвестно куда за какими-то поверхностными впечатлениями и поводами для охов и ахов. И потом, я уже была серьезно увлечена идеями Ирен, и мы почти все время обдумывали способы поисков книги. Ирен предложила, как она выразилась, наступать по нескольким фронтам. То есть попробовать проводить одержателя сразу нескольким людям, имеющим доступ в хранилище. Собственно, их было пока что только три: мой муж, его секретарь Луиджи и смотритель Золтан Ковач.

Как вы, верно, заметили, в этой магии всегда есть дорифорий и возничий. Дорифорием, как правило, выступала Ирен, а возничим – я. Так уж сложилось. Ирен, я думаю, мне не очень доверяла в этом вопросе, а я и не настаивала, тем более, что руководить одержимым мне было куда интереснее, да и получалось у меня это гораздо лучше, чем у нее. Прошло еще несколько месяцев, наше дело не двигалось, и к тому же брак не радовал ни новыми интересными событиями или встречами, ни даже супружескими забавами. Как-то раз, я прогуливалась с Ирен по бульвару, и нам встретился молодой человек, явно – студент. Он просматривал книги на развале у букиниста. Почему-то мы тоже подошли и разговорились. Как мы и думали – это был студент последнего курса университета, кажется в Дрездене, а сюда он приехал погостить к дяде на короткие каникулы. Он был мил, и, как мне показалось, сразу в меня влюбился. Ирен тоже это заметила, и предложила организовать мне свидание. Я не отказывалась. Вы, верно, догадались – это был Манфред. Я узнала о его планах, и выяснилось, что он уже начал подыскивать себе место в каком-нибудь магистрате или же министерстве, поскольку заканчивал учебу уже довольно скоро. Это навело меня на мысль поспособствовать его продвижению через мужа или Луиджи, с которым, впрочем, еще только предстояло «навести мосты». Я рассказала о своих намерениях Ирен, и она одобрила мою идею. Тогда же мы решили проводить к нему не дибука, а оборотня, у нас было в запасе пару хороших экземпляров.

– То есть? В каком смысле? – переспросил Альфред.

– Ну, вы, должно быть, знаете, что духи, как и люди – все разные, но есть и нечто общее, что дает возможность их как-то классифицировать. Дибуки, например – самый многочисленный отряд. Они агрессивны, и именно они чаще всего убивают одержимого.

– И они боятся зеркал? – уточнил Альфред.

– Практически все духи боятся зеркал, это не специфическая особенность. Дибуки же пригодны лишь для каких-то злодеяний, вроде убийства, ну, или слежки…

– Не понял, вы ведь говорили, что смерть одержимого, это что-то вроде издержек, и никак не является целью?

– Да, но вы меня не поняли. Некоторые маги используют дибуков, чтобы заставить одного человека, убить другого. Например, помните дело об убийстве графа де Гроссо его сыном?

– Да, это что тоже дело рук Ирен?

– Нет. Это дело рук Себастьяна Гроффа, вы, вероятно и не слышали это имя.

– Нет, не слышал, – признался Альфред.

– Из рассказов Ирен, я как-то узнала, что Себастьян был одним из сильнейших магов Севера. Не помню уже точно, что именно с ним случилось, то ли он не поклонился, когда граф проезжал мимо, то ли что-то в таком роде. А граф в тот день был в дурном расположении духа, и приказал устроить публичную порку. Себастьяну тогда было за шестьдесят, и он поклялся, что прервет этот поганый род. Так он сказал. В общем, через служанку, он проводил дибука в сына графа, звали его, кажется, Мишелем, а затем заставил перерезать отцу горло на глазах у сотни человек. Я не знаю, кто у него был возничим, Ирен не говорила. Хотя… Я вот сейчас подумала, что это вполне могла быть и она сама. В общем, Мишель был обезглавлен, а сыновей более у графа не было. Так что род действительно прервался.

– А где теперь Себастьян?

– Не знаю, думаю, что он уже умер. Во всяком случае, Ирен сказала, что после того трагического случая он исчез и более в тех местах его никто никогда не видел. Да и прошло уж никак не меньше двадцати лет, так что…сами понимаете.

– Интересно…Дальше…

– Дальше? Ну вот, например, в добавление к разговору о дибуках как убийцах… Вы, должно быть уже догадались, что именно Ковач убил этого безликого человечка в хранилище…

– То есть? – обомлел Альфред.

– Ну, то есть, Ирен никак не могла понять, что это какой-то странный человек делает в хранилище по ночам? Она решила, что он ищет тоже, что и мы, хотя было довольно очевидно, что это не так. Ну, она и решила его убрать. Во-первых, чтобы испытать одержателя Ковача, а во-вторых… ну, просто на всякий случай. Она тогда заявила, что, мол, мы проделали такой путь вовсе не для того, чтобы какой-то дурак утащил у нас книгу просто так из-под носа. В добавок, она уже и сама намеревалась посетить хранилище, но тот несчастный ей явно мешал. В общем, я была против этого. Я не видела в том человеке никакой угрозы: обычный книгочей. Зачем его убивать? Но, Ирен меня и слушать не желала, и приказала Ковачу его зарезать. Это был один из немногих случаев, когда она решила стать возничим.

– Понятно… – Альфред с трудом совладал с собой, и затем продолжил, – Любопытно. А что касательно остальных разновидностей духов? – спросил он, – Вы вроде упомянули каких-то «оборотней»?

– Ну, «оборотень» в людской молве, имеет такое же отношение к действительности, как василиск к змее-петуху. Это просто обозначение довольно редкого типа духов, который, подобно бальзаму Арнольдо де Виланова способен изменять облик человека. Разница лишь в том, что бальзам этот почти легендарный, и его из ныне живущих алхимиков, пока никто не смог получить. Кроме того, сам де Виланова, вроде бы писал, что не смог добиться желаемого портретного сходства. Оборотень же меняет внешность очень близко к тому, кого копирует. Но, тут нужно оговориться, что, как и в случае с бальзамом де Виланова, физически внешность не меняется. Меняется лишь восприятие окружающих. Деталей я не знаю, говорю вам сразу…

Да, вот еще, быть может, вам будет интересно, что соотношение количества этого вида духов к дибукам примерно такое же, как, скажем самоцветов в природе, к обычным строительным камням.

– А чем же еще они так примечательны, кроме указанной вами способности?

– Во-первых, они не агрессивны и очень редко убивают одержимого. В основном, они, как и все духи слушают возничего, но можно его приучить слушать и того, к кому они препровождены.

Вы, должно быть, догадались, что Манфред был посвящен в эту свою особенность, и сам мог изменять внешность. Нет, разумеется, я ему сказала, что эта особенность у него от природы, просто была в спящем состоянии, а теперь он по какой-то причине может ею воспользоваться. То есть, отчасти он был моим союзником. Но я, конечно, его не посвящала во все детали наших планов. Он просто помогал мне, поскольку был влюблен и был любовником.

– Да, но…– замялся Альфред.

– А, вы, очевидно, хотите спросить о его интрижке с Луиджи?

– Интрижке? – удивился Альфред и слегка кашлянул.

– Мы не знали, как провести одержателя в тело Феррано, и вот, Манфред помог нам, хоть и не знал об этом.

– То есть в какой-то момент в нем сидело уже два духа?

– Нет, не совсем. Сначала, как только он получил с моей помощью должность помощника секретаря, с ним поработала Ирен. Она провела в него «спящего дибука» – это такая очень сложная и тонкая техника, когда не маг является проводником духа, а третье лицо. Затем около недели она творила настойку из магических трав Марса и Венеры, с тем, чтобы вызвать влечение одного мужчины к другому. Когда настойка была готова, я незаметно капнула пару капель в чай Манфреду, во время одного из наших свиданий. После я попросила его капнуть эту же настойку в чай Феррано. Я убедила его в том, что это не яд, а «эликсир истины». Мол, мой муж подозревает Феррано в растрате, и хочет допросить, но для этого нужно использовать эту настойку, с тем, чтобы Феррано не смог лгать. Я также намекнула, что если Феррано действительно окажется виновным, то он – Манфред – наверняка сможет занять его место. Тот, понятно, и согласился… вот ведь, дурачек… Все остальное уже являлось вопросом времени. Ковачем занималась только Ирен, поскольку это была очень ответственная часть. Идея состояла в том, что она должна была попытаться его соблазнить и после провести в него духа.

Все получилось как нельзя лучше, и Ирен даже не понадобилось затаскивать его в постель. Она поняла, что он любитель опиума, и пару раз, когда приносила ему трубку с этим зельем, провела и одержателя.

– Он курил дома? – спросил Альфред.

– Да. По крайней мере, тогда, когда ему опиум приносила Ирен.

– Это она его убила тогда в хранилище?

– Да, я опять-таки была против, но она считала, что Ковач вот-вот проговорится о связи с ней, а это было, по ее мнению недопустимо. Ну, отчасти она была права – вы ведь слышали, что он уже был готов назвать человека, с которым имел дело. Хотя, я до сих пор не понимаю ее. Вы бы все равно ничего не смогли доказать. Но, конечно, понервничать, возможно, и пришлось бы.

– Почему она, да и вы решили, что он вот-вот заговорит? – спросил Альфред.

– Потому что во время его допроса, я, как возничий, пыталась говорить за него, но у меня ничего не выходило. У вас руки были смазаны чем-то, что заставляло его говорить правду. Все, что я могла, это хоть как-то, и с огромным трудом, обходить «острые углы», но не более.

– Понятно, но вернемся к событиям в хранилище. Меня интересует вот что. Там ведь тоже работал некий «оборотень», который, собственно и убил этого архивариуса. Кто это был?

– Я же сказала уже: Ирен и была. У нас оставался один экземпляр, она провела его себе, поначалу с тем, чтобы следить за Йорковичем и его пассией, а после и для того, чтобы убить Ковача.

– А оборотня можно вернуть обратно туда, где вы его хранили? Ну, с тем, чтобы потом подсадить кому-то еще?

– Нет. Его можно только отпустить, и после найти нового, если нужно.

– Понятно. И что было дальше?

– Дальше, это после чего? Я немного потеряла нить беседы.

– После убийства Ковача, – ответил Альфред.

– Хороший вопрос. Я не знаю точно, но с ларцом вы меня удивили, лгать не буду. Думаю, она стащила ларец из хранилища, сразу после убийства, и спрятала его у себя в комнате. Интересно, откуда она узнала, где именно он находится? Мне и раньше казалось, что она не хочет, чтобы завещание попало ко мне. Возможно, боялась моей независимости, я не знаю, честно говоря.

– Понятно. Как часто вы манипулировали Ковачем? Я имею в виду в поисках той книги.

– Сначала часто, наверное, каждый день, а после, когда все уже обыскали, то лишь изредка.

– Понятно, а что дальше?

– А дальше мы заметили, что им манипулирует кто-то еще. Мы до последнего момента были уверены, что это учитель Густав со своей пассией, но лишь недавно поняли, что это не так.

– Не так? И кто же это был, по-вашему?

– Как это кто? – искренне удивилась вдова и на минуту замолчала, – Ваш друг – Маркус. Я полагала, что он действовал по вашему приказу… но, если нет… Тогда я вообще, признаться, ничего не понимаю… Нет, учителя с этой Клавдией, мы тоже видели, но это было так… детский лепет. Ирен бы с ними расправилась в два счета, просто незачем было, они нам почти даже и не мешали…

– А откуда вы взяли, что это был Маркус и почему прежде вы уверены в этом не были?

– Да как вам сказать…– задумалась Брунхильд, – сильный маг редко оставляет следы или же показывает свое, так сказать, лицо.

– Почему «так сказать»? – уточнил Альфред.

– Потому что слова в том мире не работают. Я сказала «лицо» лишь потому, чтобы как-то обозначить ассоциацию с некоей личностью. В нашем мире такой ассоциацией является лицо, а в том… Это что-то вроде неповторимого сплетения цветных линий, форм… Я не умею это объяснить. Так вот сильный маг показывает в лучшем случае лишь тень от лица. Ирен, например, была невидима вообще. По крайней мере, ваш друг ее не заметил ни разу.

– Вот как? А что ему было нужно?

– Откуда мне знать? Но он тоже что-то искал. Правда, использовал для этого ритуальную магию. А это против нашей техники было как мушкет против мортиры. Хотя, надо отдать ему должное – он сильный противник, и пару раз мы даже были на грани раскрытия. Вот он, видимо, и решил вас использовать, чтобы нас остановить.

– Вот как? А он о вас так высоко отзывался…

– Ну, это понятно. Когда один маг, особенно сильный, дурно отзывается о другом, это – не комильфо. Ну, а во-вторых, он не хотел, чтобы вы добрались до меня и устроили этот допрос именно теперь. Я потому и удивилась, увидев вас вдвоем.

– Вы нашли свою книгу в результате?– спросил Альфред.

– Нет. Ее нет в хранилище. Это мы поняли пару недель назад.

– И где же она тогда? – удивился Альфред.

– В библиотеке вашего Маркуса. Во всяком случае, мы были в этом уверены. Больше существенных собраний книг в этом городе нет. Именно поэтому, кстати, Ирен, настояла на проводке одержателя к Иосифу, слуге Маркуса Де Ниро. Я не то, чтобы была против этой идеи, но я чувствовала, что все это плохо кончится.

– Вот как? Почему же не помешали ей?

– Скажете тоже… – Брунхильд передернула плечами, – Кто вообще мог ей помешать? Вы просто не понимаете, какой силы это был человек! Да и самоуверенности тоже…

– Ну, я вот сумел…– ответил Альфред.– Что ж… На сегодня хватит. Я вас навещу позже, видимо, завтра примерно в это же время. Если вы попытаетесь бежать, наш уговор потеряет силу. Это понятно?

– Разумеется. Да и куда мне бежать? Сами посудите…

– В общем, я откланиваюсь. Через час-два к вам явится полиция с тем, чтобы забрать тело Ирен. Им я пока о вас ничего не скажу, так что ведите себя естественно. Через пару дней будьте готовы к отъезду. Это все. До завтра. – Альфред поклонился и направился в прихожую.

Пальто Маркуса и его шляпа отсутствовали. Пропала также и трость со стилетом, которую Альфред оставил у зеркала.

– Вот тебе раз! – подумал он, поискав трость у вешалки, и у полки с обувью, не завалилась ли, – что еще за сюрпризы нас ждут?

С тем он оделся, и решительно направился к выходу.