Читать книгу: «СИНИЕ ЛЕБЕДИ», страница 3

Кони были готовы в дорогу, навьючены подарками и лакомыми гостинцами, они сдержанно фыркали и с нетерпением перебирали ногами, выражая то ли презрение, то ли одобрение. Знатных гостей ожидали к завтраку. Возле ворот и повсюду стояли оживленно переговаривающие местные жители. Затаив дыхание, зеваки ждали исполнения данного обещания; сдержит слово князь или пустит пыль в глаза, отречется от сказанного. Напряженное внимание поневоле сковывало веселые разговоры. Только Мила чувствовала себя просто и непринужденно: весело переговариваясь с подружками, ласково трепала коня по загривку , что-то нашептывая ему на ухо, краешком глаз лукаво следя за Тимором. Тому даже на мгновение почудилось, что девушка насмехается над незадачливым любовником. Жеребец заржал коротко и весело.

Простое, не показушное поведение девушки, ее почти детская непосредственность, с глупой, как показалось сердитому Тимору, наивностью в больших серых глазах подействовали раздражающе на князя. Он, решив отыграться за коварную измену ее сестры, желая досадить счастливой девчушке, схватил Милу под руки и посадил за собой. Ударил шпорами коня, и они умчались. Это было так неожиданно для всех, и для друзей, что им ничего не оставалось делать, как присоединиться к ускакавшему князю, не успев толком распрощаться с гостеприимными жителями.

Эльдар все еще надеялся увидеть Нору, но девушки нигде не было. Дома его ждала золотая клетка и неумолимое превращение в чудовище, но знал, что перемены все-таки произошли; теперь ему не будет так одиноко в его добровольном плену. Он впервые познал чувство, которое будет греть душу приятными воспоминаниями до следующей встречи с любимой. В глубине души надеялся, что это свидание было не последним, даже, если видеться будут редко.

Не доезжая до замка, молча расстались, слегка кивнув друг другу на прощанье. Слова были не к месту, каждый был погружен в личные мысли, обиды и разочарования. Эльдар решил подняться по ступеньках, хотя до этого пользовался специальной канатной дорогой, что за несколько минут доставляла его наверх. Время еще было, даже, если он станет превращаться раньше, все равно здесь уже никто не заметит.

Внизу вечерний туман заполнял долину белым густым маревом.

Туман, седой туман над миром стелется,

Над миром стелется, как молоко.

А мне не верится, никак не верится,

Что ты ушла в туман так далеко.

Теперь бреду один по темной лестнице,

И небо хмурится, душа болит.

Что, было, знаю я, уже не сбудется,

Но как мне с памятью такою жить.

Пел с горечью Эльдар, постепенно поднимаясь по своим многочисленным ступенькам в замок.

Но не знал он еще тогда, что нарушил какие-то неписаные условности и, что судьба лишила его последнего шанса на нормальную жизнь, хотя бы единожды в год. В следующий раз, когда будет ждать очередного превращения, его не будет. Сколько не просидит у хрустального шара, тот не загорится желанным огоньком. И он навсегда останется в своей высокой заоблачной темнице, вдали от друзей и любимой, которых уже не сможет видеть, хотя бы иногда.

Тогда страшный дикий вопль, полный невыносимой боли и безысходного отчаяния пронесется над островом. Столько тоски, нечеловеческой муки будет в нем. Эльдар попрощается с миром, который отныне для него перестанет существовать раз и навсегда.

Будут замкнуты на могучие запоры все двери и ворота, соединяющие его с внешним миром. И никто и никога не сможет их теперь открыть. Но это будет потом, через год.

А сейчас он поднимается к себе по каменным, выбитым в скале, ступенькам, и мысли его только о Норе, его милой, родной и единственной девушке.

III

Княжеская усадьба встретила Милу холодно и неприветливо. Все знатные горожане, узнав, что их высочество привезли невесту с дальних земель, были немало огорчены и раздосадованы. С появлением княжеской нареченной умерла надежда на власть у многих местных девушек и их родителей.

Мила, прежде веселая и жизнерадостная, приуныла, почувствовав себя нежеланной гостьей в этом роскошном, огромном замке.

Ее не прельщала жизнь великой княгини. Очень не хотелось выходить замуж вот так, случайно, по стечению обстоятельств. Но согласия девушки никто и не спрашивал. Она знала, что князь влюблен в Тулу и женится сейчас назло судьбе и себе.

Предательство ее сестры сделало его грубым и резким. Это уже не тот спокойный, мудрый, великодушный мужчина, весь в государственных заботах и мыслях о благе своих подданных. Теперь он с Антоном был все больше на охоте или в кругу девушек, каждый раз уводя с собой и княжескую опочивальню очередную из них.

Мила, как незваная, непрошеная гостья, тенью бродила по замку. До свадьбы оставались считанные дни. Девушка не раз пробовала поговорить с князем, но каждый раз натыкалась на такую глухую неприязнь и безразличие с его стороны, что окончательно поняла, выйдя замуж, обретет себя на пожизненное раздражение мужа. С родной деревни даже гостей не позвали на торжество.

* * *

Тимору сегодня, как никогда, не спалось. Завтра должна быть его свадьба. На душе пусто и одиноко. Он, как и эта глупая пустышка, будущая его жена, стали заложниками необдуманного, второпях брошенного им слова. Он так по-юношески горячо влюбился в Тулу, и ничего, кроме злой обиды и горького разочарования, эта безудержная страсть ему не принесла.

Сидел на балконе, глядя на далекие мерцающие звезды. Остро захотелось увидеть Эльдара. Он единственный, кто мог бы успокоить его сейчас, залечить теплым, понимающим словом его душевную досаду.

В конце аллеи мелькнула чья-то легкая воздушная тень. Кто еще может не спать в эту скучную, душную ночь? Заинтересованный, он спрыгнул в сад, осторожно пошел следом. Впереди в ночных сумерках, словно призрак, плыла девичья фигурка в развивающемся платье, с длинными распущенными волосами. Кто это мог быть?

Таинственная незнакомка соскользнула к реке, видно, решила воспользоваться одиночеством и окунуться. Это уже становилось занимательным, может красавица после купания не откажет своему князю разделить остаток ночи с ним. Решил не выказывать себя, предвкушая случайное развлечение. Он полюбуется юной красоткой, а потом припугнет своим присутствием. Подкрался поближе, спрятался за огромным развесистым дубом.

Девица-красавица осмотрительно прошлась по стволу, низко склоненному над самой водой старой ивы, присела, опустив свои прелестные босые ножки в воду. Купаться и раздеваться не собиралась. Это становилось уже скучным.

Вовсю разрывались лягушки. Их интимное кваканье было таким оглушительным, что не сразу понял, что девушка с кем-то разговаривает. Прислушался. Музыка нежного тихого голоса проникала в самую душу, потрясая искренностью горьких слов, мелодией чистого звука.

– Милая речка, подружка моя верная, сестрица ласковая, несешь воды свои далеко в море чистое, спешишь к суженому своему безудержно. На долгом пути ты не одна, бережно охраняют тебя преданные спутники, берега. Они неразлучны с тобой, пока волна твоя, желанием томима, не поцелуется с волною заморскою, и, слившись воедино в любовном порыве, не растворится в могучей бездне морских глубин.

Ты единственная была ко мне внимательной и доброй. Терпеливо слушала мои речи, безмолвно унося их в даль, даль неизведанную и таинственную. Помоги и сегодня, забери с собой любовь мою горькую. Горькую, безнадежную.

Пусть ветер, братец твой названный, спрячет ее на донышке глубокого ущелья, прикроет зелеными ветками древнего дуба, чтобы не смогла подняться она ко мне, вновь завладеть девичьим сердцем.

Ветер, дружок мой верный, то шаловливый и веселый, то забористый, но не злой, забери с собой тоску мою черную, безысходную! Сердечка глупого боль жгучую, неуемную разнеси по свету белому. Иссушили, извели они красу девичью. День и ночь глаза мои слезами умываются. Жестоким обманом лихие люди за доверие наказали.

Против воли наивную девушку привезли и заперли в клетку золоченную, обрели на одиночество горькое. Бесцеремонно одарили печалью черною, черною, не просветною. Без согласия замуж выдают за парня, сердце которого другая похитила. Не люба я мужу будущему.

Милый месяц, мой дружок, мой серебряный рожок, звездочки, твои сестрички, светите вы всем одинаково. Поделитесь со мной, как стать такой же равнодушной и холодной. Подскажите, как заставить сердечко девичье не страдать, не мучиться, забыть обо всем на свете. Ох, как болит оно, как ноет тяжко! Грусть-печаль гложут его и день и ночь. Забыть обо всем хочу. Не могу видеть никого больше в этой роскошной неприглядной клетке, где люди, как тени, безмолвные и бессердечные.

Не хочу страдать больше от любви неразделенной, от взгляда недоброго. Хочу уйти, убежать отсюда подальше, куда глаза глядят, куда ноженьки мои резвые приведут. Хочу навсегда вырвать из груди своей девичьей память об этих темных и неприглядных днях моей жизни.

Тут вдруг зашумела, забурлила гладь речная. Из самой середины поднялась вода в могучем бурлящем водовороте и кругами – кругами разошлась мелкими и частыми волнами. Они, шипя и пенясь, достали пологого низкого берега, лизнули жадно прибрежный песок и неторопливо вернулись вспять.

Поднялась, заклубилась, авертелась серебристосерая дымка, стала сгущаться, плотнеть, разбиваясь на множество меньших сгустков, и вот возникли первые водяные девушки, прелестные, как сама луна, что просвечивала их прозрачный гибкий стан сиянием своих лучей. Волосы зеленые, густые, ниже колен, облегают их тело нагое, только иногда блеснет в свечении лунном грудь высокая девичья. На голове у каждой венок из осоки и тонких ивовых веток. Глаза большие, раскосые, искрятся голубым размытым пламенем.

Если б знала ты, как рыбкой жить

Привольно в глубине,

Не стала бы себя томить

На знойной вышине.

Вереницей друг за дружкой заскользили к берегу девы речные, затопали их босые ножки по верху речной глади, будто по матушке сырой земле ступают. Хороводом вокруг Милы, да такими нежными голосами, будто ручьи малые лесные запели:

– Иди к нам, душа-девица. Мы, подруги верные, успокоим тебя. Навсегда забудешь с нами тоску сердечную, обиду жгучую. Будешь такой же холодной и равнодушной, как и мы. Не тронут больше тебя чары любовные. Сердце твое каменным сделаем, душу глупую батюшке водяному подарим. Грусть-печаль навсегда с тобой расстанутся.

– Не пойду я к вам, – решительно отмахнулась изумленная девушка – Не хочу жить в гнездах, свитых, из соломы и перьев, что вы у людей наворовали.

– Что ты, красна девица, путаешь. Живем мы во дворцах из морских раковин, где блещут рубины, жемчуга, яхонты, кораллы. Присмотрись, по дну царства нашего катятся ручьи изумрудные и падают водопадами над хрустальными чертогами.

Расселись русалки вдоль берега, косы длинные чешут гребнями золотыми, греются в сиянии лунном. Ловят падающие звездочки с неба и волосы свои малахитовые украшают ими. Несколько возле Милы сидят на дереве, ноги свои тоже в воде купают. Смех, песни, беспрестанное хлопанье в ладоши.

– Давай мы тебе загадки загадаем, отгадаешь, оставим на земле, нет – с нами в царство-государство наше водяное пойдешь,

Ой, что растет без корня,

А что бежит без повода,

а что цветет да без цвета?

Не растерялась Мила, отвечает водяным царевнам:

Камень растет без корня,

Вода бежит без повода,

Папоротник растет, да без цвета.

—Ха-ха-ха, – рассмеялись девицы, снова весело захлопали в ладоши. – Отгадала ты наши загадки, не можем с собой забрать; но, взгляни на нас, как нам весело, как поем, играем мы. В нашем царстве подводном пригожих юношей полным-полно, видимо-невидимо. В их объятиях сладких забудешь сокола своего ясного, друга милого, ненаглядного. Станешь нам подругой желанной, сестрицей любезной.

А завтра в лес пойдем на ветках самых высоких деревьев качаться, потом молодых косарей в поле чистое страшить, в траве шелковой высокой в прятки играть. Здесь незадачливых рыбаков попробуем пугать. Это так смешно, когда они от щекоток наших настойчивых, скорчившись, гибнут. Идем с нами, не пожалеешь.

– Что это здесь за сборище? – раздался вдруг голос требовательный, девичий. – А ну, по логовам, девки чертовы, нечисть некрещеная, тварь болотная. Где моя полынь?

– Сама ты сгинь, – недовольно прошелестели над рекою водяные девицы. И где только делись, сразу пропали, растаяли во мгле ночной, в туман речной превратились, пятнами, едва заметными, по воде расползлись, расплескались, как и не было, только эхо доносит. – Придет время, еще возьмем к себе кого-то из вас. Подождем, нам спешить некуда. Время у нас летит медленно. Обязательно заберем. Слово наше верное.

– Тула, ты здесь, – обрадовавшись, бросилась в объятия сестры Мила.

– Да, я приехала. Слыхала, что не хочешь замуж вы-ходить. Несчастлива якобы ты в княжеском дворце. Свадьба у вас будет тихая, скромная. Ты заметила, гостей даже никого не позвали.

– Не хочу я этой свадьбы, кабы ты знала, как не хочу. – тяжко вздохнула Мила, – я пробовала поговорить с Тимором, но он в мою сторону не взглянет даже, так постыла ему, вот и решила сегодня ночью уйти.

– Куда? В воду? Ты что себе надумала? Грех-то какой, топиться.

– Да нет, что ты, – замахала руками Мила – Я не собиралась душу свою водяному дарить. Не знаю, почему русалки ко мне явились. Отправляться на дно точно не собиралась, просто из дворца уйти хотела.

– Сбежать, что ли?

– Сбежать, если тебе так нравиться.

– Погоди, – Тула оглянулась вокруг, – прежде, чем уйти, окажи услугу. Тебе вижу неохота замуж, а я люблю Тимора, так люблю, что силушки нету терпеть разлуку с ним. Надеюсь, и он меня не разлюбил. Я в опочивальню к тебе приду неслышно да незаметно, оденусь вместо тебя в наряд подвенечный, никто и не узнает о нашей подмене, а потом – была, не была; уверена, время покажет, что я права. Помоги, прошу, вернуть мне счастье мое, а я уж потом в долгу не останусь, выдам тебя замуж за одного из придворных.

Мила удивленно смотрела на сестру.

– А если не простит князь лжи, как жить дальше?

– А где он денется, мы уже повенчаны будем, а там глядишь и успокоится. Ребеночка ему рожу. Поверь, сестричка, прикипела намертво к нему, окаянному; где бы ни шла, что бы ни делала, все слышу голос его родной, вижу глаза его ласковые. Поверь, если бы сейчас вдруг стал не могучим князем, а самым бедным и грязным нищим, забрала бы к себе, обогрела, приласкала. Вот что проклятая любовь делает с нами, глупыми. Да разве ты знаешь, что такое настоящая любовь?

– Но ты так легко ее предала! – Мила с жалостью смотрела на сестру.

– Тебе меня сроду не понять, ты же у нас вся такая правильная, а короче – глупая. Пойми, в жизни ничего даром не дается. – Тула досадливо скривилась. – За свою удачу бороться надо. Что понимаешь ты в любви? С мое поживи, тогда узнаешь, как судьба – злодейка на ровном месте ножку подставить может.

* * *

Князю даже рот свело от неожиданности; вот тебе и прекрасная незнакомка, вызвавшая из воды стольких русалок, и сама похожая на них. Это та дурочка, на которой должен завтра жениться, и эта подлая обманщица.

Тимор, окончательно пришедший в себя после столь неожиданной и диковинной встречи с водяными красавицами, дальше слушать их разговор не смог. Взбешенный, бросился во дворец, приказал Антону срочно найти Милу, и глаз с нее не спускать до самого венчания. И не дай, Боже, если, что случится непредвиденное, а кормилицу попросил сделать все для того, чтобы свадьба завтра была настоящей, как подобает князю жениться, хотя и время осталось совсем мало, всего несколько часов.

Няня обрадовано захлопала своими белесыми ресницами, наконец-то спохватился, теперь, они сделают все, как у людей, закатят пир горой.

Изумленный столь решительными и непонятными действиями князя, Антон, побежал искать Милу. Облетел весь дворец, ее нигде не было. Решил еще раз заглянуть в опочивальню и, наконец, увидел ее там. Недолго думая, постелил одеяло на пол и бесцеремонно разлегся у кровати. Чем черт не шутит, надо получше присмотреть за невестой, недаром Тимор так разошелся, что-то здесь, явно, не так.

Князь так и не смог уснуть в эту ночь. Дерзость сестер бесила, отгоняла сон. Это же надо до такого додуматься. его хотели обмануть, обвести вокруг пальца! И кто?

Рано утром, не доверяя Антону, решил проверить присутствие невесты в комнате. Осторожно зашел в опочивальню. Антон крепко спал, сидя на полу возле кровати, неудобно запрокинув голову назад. Девушка, удивленная приставленной охраной, спала не раздевшись.

Тихонько подошел. Русые волосы рассыпались по подушке, свесившись с кровати. Нежная кожа, чуть припухшие губы. Бледный румянец играет на щеках. Свежа, как утро раннее. И, боже мой, она прелестна! Не заметил даже, как загляделся. Антон что-то промычал неразборчивое, пошевелился сквозь сон, стараясь поменять позу. Князь, не желая, чтобы его видели, поспешно вышел.

IV

С утра шел дождь, тихий, осторожный. Он похозяйски деловито вымывал город от грязи и пыли, что поднимали днем бесчисленные конные повозки. Наталкиваясь на острые маковки, стекал неровными прерывающимися струйками по гладким куполам церкви, что удобно расположилась на возвышении прямо перед княжеским дворцом, тщательно промывая ее разноцветные стекла, воровато заглядывая в огромные овальные окна, натыкаясь на горестный скорбный взгляд многочисленных святых. С удовольствием подмигивал прелестным ангелочкам, что веселой рисованной стайкой разлетелись под церковным куполом.

Поливал деревья и кусты в княжеском саду, монотонно шурша в шелковой траве. Бережно омывал каждый листочек на дереве, каждый лепесточек цветка, поднявшего свою доверчивую головку навстречу мелкому бисеру дождевых капель, наслаждался их благоуханием, и довольный собою растворялся в жадной ненасытной пасти земной тверди.

И вот выглянуло солнышко. Его вначале мягкий, рассеянный свет разлился по городу, проникая во все закоулки, промокая, высушивая остатки влаги. Постепенно набирая силу, солнечные лучи стали жгучее, горячее. Они бесцеремонно проникали во дворец через большие окна, властно овладевая его роскошными многочисленными палатами. Озарили церковные купола, ярко высветив их немеркнущее золото. Умытые, они заиграли в солнечном блеске особенно торжественно и нарядно. Сегодня в городе праздник, женится сам великий князь.

Горячие солнечные лучи разбудили Милу. Молча лежала на постели, глядя на спящего мужчину. По коридору слышались чьи-то торопливые шаги. Антон открыл глаза, виновато улыбнулся девушке, пожелал доброго дня и вышел на цыпочках. За дверью послышались первые звуки праздничной суматохи. Кто-то куда-то бежал, кто-то куда-то спешил, кто-то кого-то куда-то звал, ругал, торопил. Коридор быстро наполнился разноголосым, неуемным шумом.

В девичьи покои в сопровождении старой кормилицы вошли девушки в нарядных одеждах. Стройные, милые, все как на подбор, одна краше другой. Они принесли подвенечное, расшитое золотыми нитями платье, воздушную белоснежную фату, на серебряных подносах дорогие украшения. С ними появились целые охапки цветов. В помещении сразу разлился их терпкий сладкий аромат. Все певуньи, мастерицы. Они дружно приступили к одеванию невесты.

Стоит сосна не год не два.

Ой, рано-рано.

Не стой, сосна, развивайся.

Ой, раненько.

Развий себе семьсот цветков.

Ой, рано-рано.

Семьсот цветков и четыре.

Ой, раненько.

Да всем дружкам по цветку.

Ой, рано-рано.

Всем подружкам по цветочку

Ой, раненько.

Нашему князю нет цветка.

Ой, рано-рано.

Князю княгиня цветочек.

Ой, раненько.

Мелодия мягкая, задушевная брала за сердце, теребила душу. Девушки слаженно пели, наряжая невесту к венцу. Их ловкие руки обливали Милу благоухающей теплой жидкостью, что принесли в больших глиняных кувшинах. Бережно втирали ароматную мазь в тело девичье. Надели роскошное подвенечное платье. Тонкий стан перехватили ажурным, расшитым золотом и самоцветами поясом. Длинные, широкие, воздушные рукава почти закрывали ее руки. Невеста сразу стала похожа на волшебную, белую птицу. Длинные, густые волосы заплели в косу, перевили яркими лентами шелковыми, спрятали под сверкающей диадемой. Такое же сияющее ожерелье охватило изящную девичью шейку, пальцы рук украшены перстнями дорогими, алмазными. Всем этим руководила старая кормилица. Мила как бы и не участвовала в общем, оживленном обряде. Девушка безучастно смотрела на себя в огромное зеркало в тяжелой серебряной оправе.

Она – сказочная птица. Прекрасная, дивная. Да крылья ее связаны судьбой безжалостной. Ей бы взмахнуть ими и улететь в высокую синь неба чистого, а она приневолена броситься с головой в дремучий, пугающий водоворот горького замужества. Вместо бездонного простора небес дарят ей тесный мир золотой роскошной клетки. Сердечко у птицы болью расколото. Оно так хочет парить. Ретивое, бьется оно, трепещет и ноет, и ноет! Щемит и болит…

Вспомнилась родная деревня, строгий батюшка, ласковая матушка, детство ее беззаботное, юность безоблачная. Сколько раз долгими, бессонными ночами мечтала о своей свадьбе, о своей первой встречи с любимым. Не было у нее ни первого свидания, ни первого трепетного поцелуя. В деревне привыкли, что старшая сестра всех парней за собой водила. Они были очарованы красотой и обаянием Тулы, а Милу никто и не замечал. Растет себе девчурка, ну и пусть растет. Правда, она и не страдала от этого. У нее дел было невпроворот. Доброе сердечко всегда и повсюду находило обиженных и оскорбленных. Она им помогала, как могла. То ли это были брошенные кем-то домашние животные, то ли зверюшка, лесная, раненая недобрыми людьми, то ли старый человек, которому не под силу было самому с домашним хозяйством управляться.

Низко-низко склонилась ива,

Покорное дитятко Мила.

Отцу, матери в ноженьки поклонилась,

Дробными слезоньками умылась.

Ой, мама, мама, не отдавайте

Дочь свою замуж в неволюшку.

Она увидела Тимора на свадьбе у Норы. Он сразу приглянулся ей, но был так увлечен Тулой, что даже и не заметил ее выразительных, восхищенных взглядов. Она, как и все деревенские жители, решила, что он прислуживает князю, поэтому надеялась, что Тула, как опытная охотница, будет стрелять в сердце Антона. Хорошо знала свою сестру, знала, что ей мало было власти над местными парнями, ей очень хотелось стать великой княгиней. Но, увы, ошиблась. Сестра сама увлеклась и смогла быстро и бесповоротно влюбить в себя Тимора, не догадываясь, что именно он и есть великий князь. Тула очаровала его своим неуемным весельем, напором своей зажигательной страсти. Ничем таким Мила сроду не владела. Куда уже ей тягаться с сестрою. Ее скромность, учтивость, щедрость души, вряд ли смогут завоевать сердце мужчины, избалованного вниманием девичьим.

Она любит, так горько и так безответно, и замуж выходит без малейшей надежды на счастье. А Тула? Вон стоит скромно в уголочке, смотрит на сестру тоскливыми, виноватыми глазами. И у нее жизнь разрушена. Она любит сильно, страстно и уже безнадежно. До свадьбы еще надеялась на чудо, надеялась, что простит князь ее, окаянную, поверит, что хотела только счастья для их любви, обеспеченного, надежного будущего для их детей. Поверит и простит. Князь неумолим.

Все трое обречены на безрадостное будущее. Тула кивнула Миле и вышла, взглянув напоследок еще раз на сестру, на ее свадебный наряд.

– Ну что, красавица, пора и к гостям выходить, в церковь идти. Жених заждался, небось.

– Бабушка, робею, – всхлипнула девушка, жалобно взглянув на старушку. – У меня ноги окаменели, не могу с места сдвинуться.

– Ничего, милая, все будет хорошо, поверь мне, старухе знающей. Вот выпей-ка, чаю на дорожку глоточек.

Кормилица подала серебряный фужер с напитком, и чуть-чуть брызнула на нее ароматной жидкостью.

Мила не хотела пить, но у бабушки был такой решительный вид, что поневоле подчинилась.

– Немного погоди, и пойдем, – махнула рукой терпеливо поджидавшим девушкам.

С песнями свадебными вывели подружки невесту из покоев. Повели по коридору к широкой, убранной изумрудной зеленью, крупными, заморскими цветами, мраморной лестнице. Мила почувствовала, как по всему телу разлилась блаженная легкость. Решительность и бесшабашное веселье всецело овладели ею.

* * *

Тимор стоял у разлапистого дерева, что комфортно устроилось в крупной деревянной кадке возле окна, терпеливо поджидая невесту. Рядом молча сопел Антон. Ему жалко было девушку, и он несколько раз уговаривал князя не портить судьбы Миле, но Тимор был непоколебим. Не хотел нарушать данное им слово, хотя в глубине души осознавал, что делает несчастной не только свою будущую жену, но и себя, в конце концов. Все же стоял на своем, был упрям и настырен.

За спиной тихо перешептывались придворные дамы.

– Не везет нашему князю. Сам хорош да пригож, хоть водицы с лица испей, а жена убогая какая-то, ни рыба ни мясо. За все время, что была во дворце, ни разу глаз не подняла ни на кого. Все молчком да бочком, как тень бродила неприкаянная. Никто толком и лица ее не разглядел. Какая уж там княгиня! Где настоящая княжеская походка, грация, ум, обаяние?

Тимор вспомнил девичьи излияния у реки. Досадливо поморщился, все-таки напрасно сгубит ей жизнь. Может, и была бы еще счастлива эта до глупости наивная девочка. Ему не нужна, чего греха таить, ни ее невинность, ни ее обожание. Мямля какая-то. Разве о такой жене думалось-гадалось. Вспомнил Тулу и заскрипел зубами от обиды жгучей.

Легка на помин, а вот и она спускается по широкой лестнице, смотрит на него, не отводя своих, все-таки прекрасных, колдовских глаз, и поет. Проникновенно, только ему и только для него. Гости притихли в недоумении.

При дороге дуб зеленый

Смотрит уныло.

Здесь с любимым мы встречались.

Я его любила.

Мил уехал, не простился,

Помню, что было.

Я ждала его, томилась.

Я его любила.

Ах, если б он мне изменил,

Я б его простила.

И не помнила б обиды,

Я его любила.

Подошла к нему, глянула в самую душу своими зелеными, как омут глазами и ушла. Навсегда. Больше он никогда с ней не встретится, но это потом, а сейчас почему-то защемило сердце.

Может напрасно все, может надо бы простить, только нет уже той любовной восторженности, нет уже того полета. Перегорела душа. Пусто в сердце. Один пепел остался.

Запели девицы-красавицы, стоящие по обе стороны парадной лестницы.

Пестрая, нарядная толпа дружно повернулась на встречу.

Наша княгиня чуть свет вставала

Свои очи ясные росою раннею умывала.

Ой, кони резвые, вороные, слышите ли вы силу?

Свезете ли княгиню

Да на ту гору крутую, да в ту горницу высокую,

Где уже мед-пиво пьют,

Где молодую княгиню давно ждут.

Мила горделиво ступала своими маленькими ножками в белых атласных туфельках по красной шерстяной дорожке, изящно подняв украшенную блестящей диадемой головку. Глаза ее большие, ясные сверкали, брильянтами. Самоцветы густо украшали свадебное платье невесты. Рубиновые уста приоткрылись в очаровательной улыбке, открыв жемчуг зубок. Щеки горели ровным, алым пламенем. Движения уверенные, легкие. Она будто всю жизнь ходила в роскошных платьях. Шла игриво, по-кошачьи, ступая мягко, грациозно, чуть приподняв край длинного наряда маленькой изящной ручкой. Длинная белая фата воздушным шлейфом, широкой мягкой волной струилась следом по ступенькам. У Тимора от удивления распахнулись глаза. Он почувствовал, как и гости застыли в изумлении и в восхищении.

Невеста была чудо как хороша, столько в ней было грации, обаяния, милого девичьего задора, что даже оцепенел от нахлынувшего восторга. Решительно двинулся навстречу, взял за руку и повел по дорожке, щедро усыпанной цветами, в храм. Мягкая, горячая ладонь невесты так уютно и доверчиво легла в его ладонь, что дрожь невольная пронзила все тело. Он внезапно ощутил такое притяжение к этой неведомой ему доселе девушке. Неотрывно смотрел на нее, пытаясь поймать взгляд таких таинственных, незнакомых, зовущих в бездну страсти, глаз. Смеющиеся, они лишь иногда равнодушно скользили по его лицу и снова одаривали окружающих своим приветным сиянием.

Такое поведение нареченной его раздражало, злило и заводило. До мелкой дрожи в коленях. Кажется, он ревновал ее…, и он так сильно желал ее сейчас! Так безудержно! Что за чертовщина? Что с ним?

* * *

Перед алтарем они стояли такие красивые да пригожие, что старая кормилица не смогла слез сдержать от радости.

– Как жаль, что не дожила княгиня-матушка до этого счастливого дня, – крестилась старушка – Чего скрывать, нравиться ей будущая невестка. Девочка скромная, добрая не избалованная дворцовыми интригами. Не прогадал князь, ладную жену себе выбрал, и ей хорошей дочерью будет. Не то, что сестра ее, хваткая да прыткая. Та своего сроду не упустит.

Мила стояла у алтаря возбужденная и решительная. Она сама не могла понять, что с ней в последний момент приключилось. Батюшка пел красивым баритоном о верности супругов, об общих радостях и горе, об ответственности перед Господом Богом и людьми. Густым раскатистым басом подпевал дьяк, время от времени закрывая глаза от удовольствия, когда получалось брать самую низкую ноту. Тогда голос его рокотал густо и насыщенно. Женские сильные, высокие голоса проникновенно вплетались в слаженный временем хор. Мелодия взлетала под размалеванный церковный купол, мощно уносясь в высоту. Звуки молитвы собирались там воедино и чудесным раскатистым эхом возвращались к парафиянам. Вскоре молодых повели вокруг алтаря, повязав руки вышитыми полотенцами, и вот уже венчальное колечко на руке у Милы. Она – молодая жена.

Вышли из церкви. Низко загрохотал большой могучий колокол, к нему дружным звонким перезвоном присоединились тонкие переливы колокольчиков. Все вокруг радовалось и торжествовало. Князь женился.

Кто-то шутливо бросил: – Горько!

И пошло гулять слово по толпе, подхваченное множеством веселых голосов.

Тимор остановился на крыльце, повернулся к Миле. Она пронзила его прищуренным взглядом лукавых глаз и игриво отвернулась, так мило дерзко улыбнувшись, что молодого аж передернуло всего. Ты гляди, что вытворяет, блудница. Вот тебе и сама невинность. Он крепко обнял за плечи, привлек к себе.

– Нам кричат горько, ты слышишь, – шепнул в самое лицо.

– Ну и что, – вскинула брови. Глаза потемнели, стали стальными – А я не должна целоваться с Вами… здесь. Еще успеется… Не хочу и не буду, – добавила твердо. И сама обрадовалась своей смелости. Попыталась освободиться из цепких объятий мужа. Глаза их так близки. Прикоснулся к желанным устам, прильнул к ним, и замер в долгом сладком поцелуем.

Горячие, требовательные губы супруга коснулись ее губ, обдавая жаром страсти. Она захлебнулась в этом пламени. Земля качнулась и медленно поплыла из-под ног. Голова закружилась сладко-сладко, как на качели, когда взлетаешь высоко-высоко, под самое небо, от страха прикрыв глаза