Читать книгу: «Марта», страница 14
― Хочу счастливым быть сейчас, хотя бы одно мгновение, а остальное все неважно. Марта, нрав мой может и спесив, но очень душа ранима. Что сделал я не так?
― Уверяю, ты ни в чем не виноват, не кори себя за зря. Давай посидим молча, погодим, глядишь, отступит обида от сердца, успокоишься и поймешь, что я права. Обещаю, что буду с тобой отныне рядом, но только, как подруга, как сестра.
― Нежная, жестокая, как может все в одной ужиться. Словами горькими мне сердце не утешить, болит душа, лучше я пойду. Прости на худом слове, хозяюшка, ежели, что не так, не поминай лихом.
Ушел, нервно, торопясь, словно его с позором выгнали.
***
Сожаление, что так нехорошо, так неладно все получилось, целую ночь не давало Марте покоя. Утром решила, все утрясется само собой, если на время уехать из города, тем более, Сильван просил наведаться. Быстро собрала свои нехитрые пожитки, на дорожку попила чаю, оглянулась на прощание. – Авось, вернемся еще, – подумала про себя. – Надо помочь парню, мало куда, шалопай, может снова влезть.
День был чудесный. Один из тех летних выходных, когда полно прогуливающегося народу у реки. Кто катается на лодке, кто сидит, греясь на солнышке, обмахиваясь веером. Надо бы перед дорогой повидаться с Трофимом. Предупредить, что недолгой их разлука будет, и чтобы знал, где искать надо, если что случится. А вот и сам, в окружении болтливых хохотушек, щебечущих беспрестанно, наперебой, хмурый, недовольный. Увидел, скривился кисло.
― Погодите, девочки, дайте поговорить с сестренкой. Недаром здесь, видно, что-то важное пришла сказать.
Девушки, игриво переглядываясь между собой, дружной стайкой отошли в сторону, с любопытством рассматривая неожиданную родственницу.
― Что случилось, – искоса глянул на Марту.
― Уезжаю.
Вспыхнул взгляд его тревогой. – Ненадолго, – поспешила успокоить. – Так надо, для нас двоих. Я скоро вернусь. Прошу, веди себя прилично. – Шутя потрепала по щеке.
Отчаянно сдвинул плечами.
― На прощание сказать ничего не могу, если хочешь, уходи. Нет, так и не надо. Скучать не будем. Найдем другую. Вон их сколько. Только свистни, сбегутся – не протолкнешься.
― Прошу об одном, не майся дурью. Пока меня не будет, постарайся, никуда не ввязываться. Ты мне живым нужен. Можно, поцелую тебя на дорожку, как сестра, – оглянулась на девиц, торопливо, неловко прикоснулась к щеке губами
― Не огорчайся, – шепнула, – я вернусь, не успеешь отвыкнуть даже. Будь молодцом. Побереги себя.
― Это уже, любезная, не твоя печаль. Еще пока никто, а уже лезешь в душу наставлениями. Твой осторожный поцелуй меня не манит, не дурманит, счастливого пути, сестричка! – дурашливо помахал рукой.
― Эх, ты, горе мое луковое, все бы только куражиться да языком трепать невесть что. – Она, шутя, шлепнула его по плечу. Трофим схватил за руку, – не уходи, а!
― Марта? – услышала рядом до боли знакомый голос, оглянулась и увидела Антона. – Здравствуй! – Удивился встрече нечаянной.
― Здравствуйте, – вмиг оробела от неожиданности такой. Он же от радости светился. – Как твои дела? Я думал, тебя нет в городе. Я так тебя искал!
Марта молчала. Жадно смотрела на него и молчала, растерянная.
― Как всегда, сама красивая, немного шумная, и такая славная. И как всегда ранимая! Отчего не играет смешливый лучик в озорных глазах? Они печальны от незаслуженных обид? Как ты жила, как ты живешь? Что нового в твоей судьбе?– оглянулся на Трофима, что сердито сопел рядом, всем своим видом высказывая свое явное нерасположение к неожиданному собеседнику.
― Где же ты раньше был, – выдохнула тоскливо, не удержавшись.
― Марта, я тоже очень скучал по тебе. Кто рядом с тобой сегодня? Ты не одна?
― Ты, вижу, тоже.
Рядом с ним остановилась, обеспокоенная изменившимся настроением Антона, Наина, так же недоуменно рассматривая Марту.
― Твоя жена.
― Да, будущая, скоро свадьба, – ответил быстро, будто нехотя.
Марта, спохватившись,
― Я тоже вышла замуж. – Зачастила, словно опасаясь, что ее перебьют. – Не смотри, что молод, возле молодого мужа и жена молодеет, годы ее не берут. Я счастлива сегодня. Сердце и жизнь доверила ему и так тепло мне рядом с ним, так хорошо и сладко. – Шутливо прижалась к плечу Трофима, и заторопилась нервно.– Мы спешим, нас ждет извозчик. Договорим потом, до свидания! – кивнула им, двоим.
Она заметила, как изнуряет ревность Наину, как в один миг из красивой, уверенной в себе женщины превратилась в пожилую тетку, глаза потускнели, горестно сжались губы. Женщина сердцем безошибочно определила в Марте свою сильную соперницу, почувствовала, что ее милый друг далеко неравнодушен к этой случайной знакомой и испугалась за свое будущее. Она так долго жила одна, пока не встретила свою вторую половинку.
Марта сколько раз переживала это коварное чувство отчаяния, что сушит душу своею беспросветной тоскою. Ей стало жаль бедную женщину. Схватила под руку ошеломленного Трофима, потянула по дороге.
― Погоди, – Антон взял под локоть, с безысходной мольбой в голосе, – я столько времени тебя не видел, всего пару слов сказать хочу. – К себе привлек. – Дай погляжу напоследок, загляну в глаза, когда еще придется свидеться.
Ясно-рыжеватый цвет волос, тщательно уложенных в косу, немного растрепанных на висках и на затылке. Как всегда благоухание, тонкое и нежное, подчеркивающее обаяние, влекущее к себе чарующим соблазном, что создает не только любовную, но и духовную связь между телом, что излучает его и телом, что вбирает этот аромат. Все, то же горячее дыхание, глаза дурманящие, с паволокой и губы, сладкие, родные.
― Ты думала, я глаз печальных не замечу. Не отпускай! Не потеряй! – зовут они на помощь. Твои упрямые губы лгут, что счастлива ты. Я был бы рад, что у тебя все хорошо, что все в порядке, но почему глаза твои кричат!..
Ты знаешь, я помню все! Ту ночь я не забыл! Ах, какие ты говорила слова!
Марта, завороженная его взглядом, как бы очнулась, вмиг отрезвела.
― Я себе любовь тогда придумала, мне так хотелось разворошить тебя. А теперь в моей груди другое бьется сердце, и вижу, что в новом этом сердце втроем окажется нам тесно. Разные у нас судьбы, у тебя другая жизнь. Прощай, любовь, не ставшая судьбою, мне сейчас в одну, тебе в другую сторону. Простившись со мной, себя успокой: я не страдаю, не ревную, не прошу вернуться, твои объятия меня сегодня не волнуют.
― Как мне быть теперь, я не знаю? Смешинки глаз твоих задорных так часто по ночам мне сны тревожат. Я не хочу, но думаю все время о тебе.
― Не волнуй себя напрасно, пусть остается все, как есть. Одним мгновением перевернуть судьбу нельзя, прощай!
― Встрече рад и огорчен разлукой, можно, поцелую напоследок.
Испугалась Марта, попятилась назад.
― Чего не было никогда, не воротится, разбилось то, что не сбылось. Ты не один, я не одна, с другим я нынче, ты с другой. Вон у супруга моего обиды полные глаза, я не хочу, чтоб он страдал. Отойди же от меня, люди косятся.
― Вижу, уйдешь и больше не вернешься. Ему завидую, ты с ним, ты не со мной. Сам виноват.
― Уже не важно, чья здесь вина, отпусти на покаяние душу. – Улыбнулась мягко, освобождая руки из крепких объятий.
― Знаю, того, что было, не повторить уже, не возвратить. Не буду звать, не буду ждать, но как же мне тебя забыть, любовь моя, печаль моя? – Потупил взор, и тихо-тихо прошептал. – Не надо лгать себе и мне, любимая.
Отвернулся и ушел, ни разу не оглянувшись, высокий, сильный. Наина поспешила следом, тревожная, внимательная.
Обман, если им правильно пользоваться, иногда может и пользу принести, зато свадьбе их будущей уже ничто не угрожает.
Трофим недовольный, косится в след.
― Он тебя любит.
― Может быть, но уже поздно. У него был шанс, без смущения и долгих раздумий подарил разлуку.
― Так это его кольцо ты бережешь? Значит его ты любишь? А говорила, что пустое сердце, что душа оглохла! Ты мне врала?
― Для твоего же блага, дурачок. Что толку, что люблю его? Ты видишь, разные у нас дороги и нам никогда не быть вдвоем, но это уже не беда. Я сегодня изменилась и больше не буду сохнуть. Я даже счастлива, что своего добилась, он впустил меня в сердце свое, а больше мне и ничего не надо. – Махнула на прощание рукой.
***
Шла, легкая, настежь распахнутая миру, с удовольствием купаясь в густых солнечных лучах, и восхищенных взглядах мужчин. В душе бушевало гулкое ощущение своего превосходства, власти над ними; будто бы каждый, кого видела Марта сейчас, упивается ее красотою, страстно желает ее, его неумолимо влечет к ней. В это мгновение ей казалось, что так было всегда. Ей уже казалось, что она вечно была и вечно будет, что она никогда не умрет, не исчезнет. Что ей единственной на земле дано это огромное счастье всегда быть молодой и ослепительно красивой. – Царица земли. – Вспомнила слова Трофима, и они показались ей уже не такими неимоверными.
Какое это счастье, если ты знаешь, что любима, желанна! Марта шла гордая, объятая ликующей радостью, шла, взволнованная мучительным наслаждением от прошедшей встречи, от последних слов Антона.
Как часто представляла себе это свидание! Как дико скучала, тосковала по любимому! Сколько раз появлялся ей во сне, далекий, нереальный, но такой родной! Как надеялась, что когда-то он все равно примет ее в свое сердце, и, узнав об этом, она не зарыдает, не засмеется, не закричит от счастья, не броситься исступленно в объятия мужские, даже слов, наверно, не найдет, тех слов заветных, что хранила так бережно только для него одного. И лишь к груди желанной припадет и… захмелеет от радости и горячими губами прошепчет слова признательности судьбе.
И что? Она спокойна. Она свободна! Эта любовь теперь не в тягость для нее. Она исцелена! Наконец, одолела себя в своей тоске любовной. Сегодня она гордится этой победой! Она теперь может все!
О, женщины! Каждая из нас, живущих на земле, – великая! Каждая способна в своей жизни на что-то необычное, значительное, только до поры не знает, не догадывается, на что именно.
Для этого надо суметь разобраться в себе, в своих заветных, неисполненных желаниях, в своих, порой необъяснимых, поступках, в своих стремлениях.
А познание своей сути – самое нелегкое, самое непостижимое! И только любовь имеет возможность помочь раскрыть себя, почувствовать свое превосходство.
Каждая из нас – это целый мир, огромный, светлый, неповторимый и такой прекрасный! Душа женская – нежный аленький цветочек, роза в бутоне, жемчужина робкая, перламутром переливающаяся.
Над нею тяготеет ежедневное бремя неусыпных забот, испытаний, порою бесчеловечных, мыслей, не всегда приятных.
Как часто ранит нас мужская безответственность! Как часто приходится уступать себе для чьего-то блага, в чем-то ограничивать себя.
Сердце наше без дна. Душа вся в шрамах, иногда мучительно ноющих, иногда зарубцевавшихся.
И как много чистоты и непорочности несем в себе!
Ангельского терпения!
Радости!
Сколько ласки!
И сколько силы!
Надо только суметь прочувствовать все это и дать другим ощутить свою волю.
Я – царица земли! Все, что происходит вокруг, совершается при моем непосредственном участии. Судьба человечества в моих заботливых руках. Я царица!
Нередко в самой женщине живет отрицание своего Божественного предопределения. Кое-кто из них полагает, что они никчемны, ограничены, неполноценны. Эти женщины нередко чувствуют свою ущербность, испытывают страх перед мужем, ощущая с его стороны непочтение к себе и даже презрение, словно к чему-то менее развитому, недостойному.
Какое грешное заблуждение! Женщина с рождения обречена на счастье! Она несет в себе хмельную силу любви, что дарует миру новую жизнь. Она созидает этот мир! Она – неисчерпаемый родник силы и вдохновения для многих великих мужей!
Кто совершеннее ее? Никто! Она – царица! Она – Богиня! Она – Мать! Сестра! Жена! Величественнее, прекраснее не сыщешь!
Даже в глубокой старости светится особая благодать в женских чертах, мудростью исчерченных, в ее взгляде спокойном, взыскательном и понимающем. Пред нею на колени пасть не стыдно даже величайшему из мужей. В этом сила его тела и духа!
Лишь тот велик, кто не боится склониться в глубоком почтительном поклоне, возвеличивая ее добродетели. Женщина – украшение и благословение этого мира. Лишь она, достойная, в паре с достойным, может преобразить мир, Вселенную, напоить ее любовью, чистой и прекрасной, как счастье. Возвысить до Божества жизнь земную!!!
VIII
Отравление любовью.
Под легким пологом звездного неба величественна и безмятежна летняя ночь. Нетронутой тишины оберегая покой, дремлет она, смутным томлением полна, окунаясь челом в травы росистые. Едва шелохнется ветка на дереве.
По берегу, по мелкому кустарнику еле слышно бродит ветер молодой; то припадет к воде щекой, то осторожно кусты прибрежные туманом занавесит, то в изголовье камышей бросит охапку светлячков.
Поодаль ивы задремали над водою. Редкою, нестройною гурьбою березки в платьицах зеленых, с худыми, едва прикрытыми коленками, спустились к реке. В чистой воде отражается звездный рисунок неба. Кочующие тучки бахромой разорванной пытаются нарушить этого узора вязь замысловатую.
Через ракитовые ресницы луна засмотрелась в зыбкую волну, без устали вплетая в сумрак ночи серебристые кружева. Глухо вскрикнула сова, так низко пролетев над головой, что крылья обдали ветром венок на голове у девушки. Листья на соседней березке затрепетали, зашевелились и успокоились.
Ночь пахнет тиной, мятой и любистком. И тихо-тихо, будто перед бурей, лишь только слышно, как сопя, моет прибрежные пески река.
На душе тревожно и неуёмно сердце.
– Реченька моя, река, обливные берега, я пришла к тебе, что к родимой матушке. Отчего мается сердце? Отчего волнуется кровь? Угрожает судьба любовью не ответною? Ты волной мне расчеши косу русую, от доверчивой девушки отведи сомнения пустые.
Лес, звонкий и болтливый днем, а сейчас глухой и тихий, основательно обложил реку, расплывчато выделяясь в лунном свечении жесткой хвоей обветренных сосен.
Скитается безмолвие в излучинах его крутых оврагов, запутываясь в ветвях вековых исполинов. Там ее верный друг Май тщательно охраняет дремотный мир нехоженых тропинок, болот, заросших дикими травами полянок, подолы у которых полны цветов, душистых ягод.
Здесь царство непуганых зверей и птиц. Порой звериных глаз опасное мерцание осторожно мелькнет в глухой чаще. Из дебрей дремучих выйдя, пятнистый олень спокойно обходит стадо могучих туров, столпившихся у водопоя. Ланей резвых промчится стая. Неловкий лосенок следом за лосихой торопится на тонких, непослушных ножках, все норовит изведать мох, нежнее, чем мех у зайчонка. Медведь в заводях речных ловко лапой рыбу удит. И тут же недалеко бобер хозяйственный со своим зубастым семейством занят сооружением плотины. С белкой озорной дружит давно дятел домовитый. Над рыжею лисой они вдвоем нередко подыгрывают.
А там, в самой чаще, где расступился лес услужливо, позволяя солнечным лучам упиться соком ягоды лесной, стоит терем, большой, высокий, со всевозможными резными башенками. Солнце озорует в окнах его.
Там живут они с отцом. Рядом с ними вокруг полно лесного люду. Леший в окружении беззаботных мавок. Блуд и его многочисленная семейка. Смешливые русалки и их хозяин – водяной. Вся эта лесная братия с утра до вечера крутится неподалеку.
Есть даже нявки, точь-в-точь, как дети, только немые, услужливые. Смотрят жалостно-жалостно, будто старушки. Не играют и не поют, а если и поют, то такие печальные песни и плачут при этом горько и безутешно. Лесной царь всегда был недоволен, если видел свою дочь в их кругу. Поговаривали, что они без имени, а, значит, никто, поэтому они такие невеселые.
Их недолюбливали и избегали лесные жители. Жалостливая Елка, как могла, пыталась обрадовать их чем-то, развеселить им жизнь.
Мавки хлопочут в лесу днем. Смех их заливистый разносится на всю округу. Они часто озорничают, подшучивая над грибниками и ягодниками, песнями своими и проказами заводя их в дремучую чащу. Хотя в таких шалостях всегда Блуд упражнялся. С немалым удовольствием устраивал так, чтобы люди не могли найти выход из лесу.
Он путал им сознание, отзываясь на их крики голосами разными, мутил им головы так, что они могли сутками бродить между трех сосен.
Особенно доставалось горе-охотникам, ежели те, без сговору с ним, в лесу шалили, зверье стреляли. Перед их жадным взором он мерцал огоньком, искушая затерянным кладом, маня за собой каждого по отдельности.
Не одного такого в глухом болоте погубил. Иногда, сжалившись, приводил к русалкам запутавшегося беднягу, когда те, купаясь в лунном сиянии, водили хороводы на берегу реки. А там уже, как судьба ляжет, если сможет заблудившийся договориться с ними, гляди, и жив останется, может, и отпустят домой душу его на покаяние.
Потом, когда зима укрывала реку ледовым слоем, водяные красавицы засыпали, в отличие от мавок, которые и зимой, хоронясь в пещерах глубоких, пряли, шили себе одежды. Елка нередко принимала участие в играх лесных и речных девушек. Чаще бывала одна. Задумчивая, бродила по лесу, разговаривая с птицами, с диким зверем. Иногда ее сопровождал Май.
Девушка знала, что за кромкою леса есть иной мир, населенный похожими на них существами, называемыми людьми. Лесной царь категорически запретил дочери показываться им на глаза, рассказывая, всякие недобрые, страшные истории. Еще и поэтому, когда среди деревьев разгуливали нетрезвые или зловредные представители этого нехорошего племени, лесная свита всячески старалась их сгубить, запутать им дорогу к дому.
Никогда одиночество не заботило ее. Она и не догадывалась, что та, другая жизнь, не менее интересна.
Совсем, случайно встретились однажды с Химой. Девушка заблудилась, когда пошла с товарками за грибами. Елка даже догадывается, что они умышленно сбежали, бросив подругу в лесу одну. Поначалу Май хотел напугать растерявшуюся девушку, но она решительно вступилась за нее.
Почему-то облик робкой незнакомки разбередил в сердце ее сочувствие, растравил в ее душе какие-то смутные воспоминания. С той поры, таясь от батюшки, она бегала на свидание к своей новой подружке. Их жадные беседы пробудили в ней желания, неведомые доселе.
Что-то постоянно стало беспокоить ее, будоражить путаные мысли. В последнее время чувствовала себя неуютно, все будто, как и раньше, но уже не так. Настоящая жизнь теперь казалась ей скучной, унылой, будто ты замкнута в каком-то небольшом пространстве, а за ним – целый, неизведанный мир, и так много событий, может, и не всегда интересных, но ты о них не знаешь, ты в них не участвуешь, не испытываешь на себе их влияние.
Иногда это и приятно. Порой не хочется никого видеть и знать, но иногда…так тянет туда, к ним, непознанным и почему-то родным, и так влечет к себе тот незнакомый, загадочный мир.
Она снова погрузилась в мечтания. С каких-то разрозненных, расплывчатых видений, что, угодливо прислуживаясь, всплывали из потаенных уголков девичьего сознания, из смутных, едва обозначившихся теней, пыталась соткать мыслью робкою таинственный, желанный образ. Стремилась оживить его, представить наяву. Путая грезы с явью, будто сквозь сон, лепила застывшим взором нечто. На миг ей показалось, что смогла, что получилось.
Пламенем пылким обдало девичьи щеки, жгучим огнем пронзило грудь девичью. Это сладкое наваждение стремительно растворилось, превращаясь в легкую, зыбкую дымку, став невидимой тенью. Улетучилось в обнимку с облачком.
Она сидела, притихшая, взволнованная, уже не предаваясь мечтам, ощущая в себе томительную боль, будто чье-то нежное, трогательное касание.
Это была грусть по неоцененной утрате или невыразительное предчувствие ее. Это была та кручина, что очаровывает робкой нежностью своего первого осязания, сочетая в себе радость и огорчение, веру в счастье и легкую дрожь в предчувствие его.
Это предощущение, далекое, едва ощутимое, созвучно с ударами девичьего сердечка. Оно бережно затягивает в свою волнительную глубину, чудным способом оборачивая смутное ожидание любовной тоски в мучительное наслаждение, что никнет и взмывает, утихает и разгорается. Едва слышное излучение его светлого угара оплетает девушку терпким дурманом призрачного счастья.
И снова в уже захмелевшем, безвольном воображении возникает сладостное видение, и даже какая-то, чересчур дерзкая мысль, приводит ее в смятение.
Елка вскочила. От этого глухого, непонятного, изнуряющего ее плоть любовного волнения, чувствовала себя усталой, даже изможденной. Так в девичьих смутных желаниях рождается эта непостижимая тяга к потребности любить и быть любимой.
Захотелось окунуться в воду, чтобы смыть с себя остатки томительного беспокойства. Хима рассказывала, что парни и девушки каждый вечер собираются у реки песни петь, хороводы водить. И, конечно, купаются, раздельно, на несколько шагов поодаль друг от друга.
Нередко жадные мужские глаза подсматривают за играми девушек на воде и если они, поймают такого, то крапивой отшлепают так, чтоб впредь не повадно было подглядывать.
Она же здесь совершенно одна и никому и в голову не взбредет такая сумасбродная мысль. Все же, быстро сбросила с себя одежду, стремительно кинулась в реку, как бы опасаясь чьего-то пытливого, острого во тьме взгляда.
С удовольствием погрузилась в теплую воду. Легла на спину, покачиваясь на волне. Распахнулась над нею неба бездна великая во всей своей могучей красе.
Млечный путь – дорога ясная, куда стремишься ты? Куда ведешь? куда зовешь? куда манишь сердце смятенное? Какая могучая сила рассеяла тебя на полнеба колеей размашистой? Какая загадка скрывается в фейерверке твоих блистающих звезд? Вечный вопрос без ответа, без имени!
Волнительно путались мысли. Закручиваясь беспорядочно между собой, тянулись без конца и краю, затягиваясь в глухие углы сознания. Лежала на воде тихо-тихо, будто боялась спугнуть этот тревожный рой, нарушить эти робкие попытки заглянуть в будущее.
Река в этом месте была неглубокой и имела твердое песчаное дно. Немного дальше она заворачивалась, выгибаясь ужом и, как бы, задумавшись, отступив в сторону, разливалась и становилась болотом. Там росла густая, жесткая трава, высокие, плотные камыши. Вода в том озерце была темной, мрачной, пугающей. Посередине небольшой островок, поросший крапивой, странными, верно, одичавшими цветами.
Там живут водяной и русалки. Раньше часто заглядывала к ним. Ей нравились их грустные песни, разговор о прошлой жизни. Каждой русалке было что рассказать любопытной девушке. Но в последнее время Елку перестали интересовать эти встречи. Ее стало тяготить их бесед непонятная недомолвка, не совершенность какая-то невольная. И деревья там были усыхающие, немолодые. Кажется, тронь, и они заскрипят, жалостливо сетуя на старость.
Колеблются тени низких ракит. Ей уже кажется, что все-таки кто-то прячется в густых зарослях, притаившись, наблюдает за ее купанием. Вышла из воды, оделась торопливо. Венок на голову одела и увидела за своей спиной молодого человека. Откуда вышел, даже не заметила. Тот с явной хитрецой наблюдал за нею. Поневоле растерялась.
Как много сказано во взгляде насмешливом! Восторг, и удивление, лукавство, алчность, упоение – переплелись, не разделить. Что-то неумолимо влекло к нему и в то же время отталкивало девушку своею непонятною тоской. Жадно впитывала в себя чужой, упрямый взгляд. Сердце замедлило биение, встреча эта неожиданная волнует ее кровь. На счастье, а, может, на беду?
― Ты кто? – скривились губы девичьи в улыбке.
― Случайный путник, заблудившийся в чаще глухой, и сраженный наповал видением прекрасным. Гляжу, глазам своим не доверяю, то ли лебедь белая плывет, то ли облачко легкое в сумраке ночном над водой скользит.
А вокруг такая ночь! Картина эта чей угодно очарует взор. Как завидовал реке, что заполучила в свои объятия девичье тело!
Елка, опустив глаза, пытается обойти речистого незнакомца. Путь ей преградил широкой грудью.
– Чуть встретились, а ты уж рвешься прочь! Что дрожишь, как листочек осиновый? отчего, стал смущенным твой взгляд?
Не страшись! Сокрушаться не стоит напрасно; посмотри, в небе звезды горят. Еще не скоро утренняя зорька луну загасит.
Девушка подняла недоуменный взгляд.
– Услышал сердца зов несмелый, и вот я здесь. Уединение укромное посмел нарушить, прошу заметить, следуя желанию самой красавицы.
Что дрожишь, как березка от холода? я обидеть тебя не спешу, лишь, любви паутинкой тонкою я сердечко твое оплету и назову своей милой возлюбленной, звездочкой ясной, нежным цветком.
Вот робким лучиком блеснули глазки! Вверься мне, не бойся. Будь покорной. Все, что нужно нам – эта ночь для двоих и любовь на двоих.
― Я дочь царя лесного, – пытается девушка разорвать объятия. – Мы с тобою не пара.
― Мне все равно, кто ты, откуда и зачем свела судьба порой ночною. Пойми, на небе все давно за нас с тобою решено. Мне безразлично, чья ты дочь, знаю одно, достойны мы друг друга!
Моя прекрасная лесная фея, я утоплю тебя в своей упрямой нежности, я утомлю тебя горячей ласкою! Ты вся дрожишь от счастья и испуга.
Ты падаешь со мной в любовь и шепчут губы девичьи, – не надо. Доверься сердцу, спрячь на его донышке напрасную тревогу, девичью гордость отдай свободным облакам, пусть разнесут по свету твою застенчивость…
О, этот пленительный трепет ресниц в движении стыдливом! Как чувство робкое мне мило, не ослепляет и не жжет. Поверь, я не обижу твоих надежд, твоих желаний словом заносчивым или поступком неумеренным, не оскорблю твою весну предательством, я лишь сорву с невинных уст стыдливый поцелуй.
Елке вдруг показался известным голос, и все слова были знакомы. Где приходилось слышать их?
– Отпусти! – С досадной горечью. – Какой отравой льстивой напоил свою речь! И этот высокомерный взгляд, и эти жестокие губы. Объятия твои не ласковы, они грубы.
Как скупа твоя правда и как ядовита нежность! Не верю, что бывает такою, надуманною, любовь!
О, горе, читаю в насмешливом взгляде такое притворство! Скажи, разве есть упоенье в чьем-то позоре? В моем унижении, что милого для тебя? Что льстит сердцу надменному? Не прошу, не умоляю, требую, отпусти! Я позову на помощь. Эй! Все сюда! Я здесь! Нужна подмога мне.
Была ли эта встреча явной или видением случайным, в ночи растаял призрак, остался только шлейфа приторный аромат.
Что лгать себе напрасно, его прикосновение так сильно душу обожгло! Раскаяние в ней кипит, была я слишком резкой, беспощадной, несправедливой. Он не такой, каким хотела его себе представить, добр он и нежен. Тянется за ним глупое сердце, томится грудь волнением щемящим.
― Ночь одна на двоих… Будь мне покорной… Как сладко быть любовью прирученной, подчиниться нежности друга милого. Себя я напрочь потеряла, не вернуть уже покой и радость тихую, былую, прошедших дней беспечность не возвратить. Где я? И что со мной?
Пролетела ночь одним мгновением и умчалась прочь, оставив Елку в плену каверзных мыслей.
***
Хима, оглядываясь беспрестанно, спешила на встречу с подругой. В последнее время девушка крайне изменилась. Стала увереннее, живее, беззаботнее. Поверила в себя. Раскрепостилась. Жизнь наполнилась беседами, которые в мыслях продолжались и в избе, возле печки.
Впервые нашла понимающее, отзывчивое сердце, верную подружку, с которой делилась всеми своими самыми сокровенными мыслями. И сейчас торопилась поведать Елке свой дивный сон.
«В странном лесу, куда она подступила с острой, щемящей болью в груди, настороженная и напряженная, было влажно и тихо. Ни шелеста деревьев, ни птичьих голосов. Пустынный, тяжелый, он угрожающим чудовищем обступил ее. Она не чуяла своих шагов, будто бы плыла по воздуху все вперед и вперед, все дальше в глубину. А вокруг такая тревожная глухомань, такая чащоба, что не смогла бы даже белка шустрая проникнуть сквозь сплетенные ветки, что, будто руки ужасные, сцепились между собой. Хотя при ее приближении, могучие деревья расступались нескончаемой аллеей, угодливо выстелив ей путь туда, куда стремилась она в своем необъяснимом странствии. Вскоре вышла на поляну. Невидимое за ее спиной солнце положило свой широкий луч на тропу, осветив купола церкви, будто парящей над лесом. Остановилась в недоумении, закипело сердце, предчувствиями недобрыми полное, каждым ударом своим пригвождая тело к земле. Ноги, словно окаменели.
От церкви исходил такой яркий, неземной свет, что больно было смотреть. Прищурившись, прикрыв глаза рукою, глядела перед собой. С холма, к ней навстречу, спускался незнакомый человек. Безбородое лицо было искажено злобою и хмурым недоверием. Глаза горели ожесточенным огнем.
С каждым шагом вырастал этот мрачный образ, закрывая собою горизонт и церковь. Она с опаской ждала приближения, испытывая тихий ужас, как бы предчувствуя неминуемую беду. Стебельком беззащитным жалобно дрожала на сквозном ветру душа девичья, безутешная в своем тягостном ожидании.
Он медленно протянул к ней руки и в тот же миг над ними раздался звон сотни стонущих колоколов. Вытягиваясь в бесконечный колючий звук, звон этот вонзился в ее сердце и наполнил его такою дикой болью, что она провалилась в бесчувствие.
Хима знала, не к добру привиделся сон этот, ждет ее напасть. Кому рассказать, кому пожаловаться? Как ее отвести? Батюшки уже несколько дней не было дома. Как-то в один момент молча собрался и, не попрощавшись, исчез. Что привезет с собой? Какие вести недобрые ждут девушку с его прибытием? Порою слезы набегали на глаза, она торопливо вытирала их рукавом.
Елки не было в их укромном месте. Присела под дерево. В первый раз ее никто не встречал. Оглянулась, томимая неопределенностью. Ей чудилось, что кто-то давно за ней наблюдает. Страх постепенно охватил Химу. Казалось, что этот неизвестный, все время находясь за девичьей спиной, незаметно копирует каждое ее движение, подсмеиваясь над бедной девушкой. Что он хочет, и кто он такой?
Сзади послышался осторожный треск ветки – она вздрогнула и подхватилась.
Огромный букет ромашек неожиданно возник перед нею, легкий, покорный и такой игривый. Казалось, белое облачко из нежных лепестков с золотыми сердечками вот-вот растает и ускользнет. В первое мгновение девушка стояла очарована. Сердечко тихонько встрепенулось, радостно защемило, и безмерная нежность окатила ее. Это нечаянное диво – щедрое вознаграждение за недавнюю грусть.
― Это мне, – прошептала чуть слышно, спрятав в букет зарумянившееся лицо.
Мая она увидела перед собою так близко впервые, хотя образ желанный его предательски тревожил девичьи сны, путал ее мысли, невольно думала о нем каждую минуту.
― Спасибо, – сказала тихо, улыбнувшись несмело. Ей было уже неловко за подарок нежданный. Она догадывалась, что встреча их, конечно, случайна. Сам по себе, Май бы никогда не поднес этот букет. Видно, Елка насобирала и попросила передать, так как сама не смогла этого сделать.
