Читать книгу: «Устами младенца. Соцгород – 2», страница 4
Но наше дело: помирить Иванов!
А дело проистекало так: что уже постаревшие и вконец разругавшиеся оба Гоголевских персонажа проживали в Соцгороде. Один был редактором журнала, второй редактором альманаха. Дело дошло до сердечного приступа и у того и у другого. Одного прооперировали в мае, другого в марте. Выйдя из больницы, чуть поправившись оба Ивана так и не помирились.
Веруся долго и упорно просила Пульхерию выкинуть из головы окаянные мысли.
– Ну, и что если кто-то что-то пишет? Бумага всё стерпит…
– А социальные сети, порталы, разные там литбуки, морены, донеры?
– Эти штуки существуют до тех пор, пока за них платят. Кончатся деньги у хозяев, либо сами хозяева уйдут в мир иной, и нет ничего! Представляешь, выходишь в инет, а там лишь чмоки-чмоки, супер-пупер! Ничего нет тебя компрометирующего, провоцирующего, оговаривающего. Лишь есть один святой, праведный чат про Бога. И представь, вдруг вообще отключили энергию на земле. Всё погрузилось во мрак. Люди снова стали жечь лучину, жить в хижинах. Либо электричество есть, но его очень мало, всем не хватает. Разве кто-то станет искать информацию, порочащую тебя?
– Но должна же быть справедливость? Отчего мои слова прямо-таки натягивают, как сову на глобус, чтобы привязать к чужим фразам, доказывая, что эти фразы единственный источник моего света?
Пульхерия…Пульхерия…
Если бы была такая огромная всеохватная космическая, божественная песнь! Пела бы её и пела, пока бы ты не забыла все горести-печали свои! О, девочка, пеночка, о, сердечко твоё как бьётся, как старается. Но бесполезно доказать, объяснить. Объяснится. А слова так и растут из файлов стихи.ру., и пароль утерян, и сложно удалить что-то. А первые вирши, статьи, эссе, они такие несовершенные пока, не окрепшие, что делать с ними, они как доказательство несовершенства. И возраст тут ни при чём. И годы. И паспорт. Человек раскрывается неожиданно и неизвестно как он вообще раскроется, лишь Богу известно. Если на человека свалится неожиданно чьё-то неприятие и не восприятие, то он должен подумать: к чему это? Также как и любовь. И сообщение о том, что где-то теплится сердце, что горит его огонёк. Но сейчас для Пульхерии не это было главное: на первом месте было здоровье мамы. Надо было её как-то вынимать из её болячек. Всё началось с простого ковигриппа. Затем миниинфаркт, затем заболели ноги, появился плохой аппетит, глаза у мамы потускнели. Естественно, Пульхерия начала искать выход, ибо врачи только разводили руками. Далее начались походы в церковь, именно походы, потому что приходилось одеваться в длинную юбку, повязывать платок, мальчиков Пульхерия брала с собой. Венедикт и Антон шли самостоятельно, а младшего Костика женщина несла на руках. Это была встреча ангелов, они – белые, тонкокрылые, щемящая грусть и восторг, надежда и смирение. Пульхерия вставала на колени перед иконой, дети жались рядом, они крошечные казались в большом приходе, малыш мог ползать рядом. Ладошки его покрывались пылью, но ребёнок чувствовал себя прекрасно…
О, Господи, видишь ли ты меня? крохотную, капельную, словно крестик на вышитой огромной ткани.
И у Пульхерии получалось попросить о здоровье мамы, о малышах и о себе. Пульхерия понимала, что она часть текста молитвы. Она просила достать её из снов потому, что ярлыки тоже сны, болезнь мамы тоже сон, называющимся кошмаром. Лишь Соцгород – это реальность, он очищающий, омолаживающий, в нём можно спрятаться, как в тексте молитвы. А физическая болезнь – это душевная отчасти тоже.
Вылечи маму, Верни ей здоровье. Её ноги, её руки, развалины её тела…дай её то, что у неё было, не отнимай насовсем. Эти хрупкие элементы пустоты…
5
Названия улиц Соцгорода – песнь песней, только вслушайся: улица Социалистическая, улица Янки Купалы, улица Ленина, улица Старых Производственников, Автомеханическая, Ватутина. Можно нараспев, можно на ночь вместо молитвы. Ещё одна знакомая Пульхерии Люба умерла в прошлом году, как раз начался ковидный карантин. Но она даже после смерти начала подавать знаки Пульхерии, наверно, о помощи потому, что дом у Любы остался в селе без присмотра. Это село очень похоже на Соцгород по огромному облаку сохранности. Раньше Люба жила на улице Гороховый съезд. Когда говорят, вот умру, умру, будешь знать! То Пульхерия думала, а что я знать буду, если ты умрёшь? Вот что?
Сначала кто-то под ворота Пульхерии начал гостинцы подбрасывать, то конфеты, то чай, то печенье, торты. А недавно обед принесли. Случилось это так: Пульхерия только в село приехала, чтобы прибраться после зимы, вдруг слышит:
– Еду заказывали?
– Нет! – усмехнулась Пульхерия в ответ. – Я предпочитаю еду добывать! Видишь, картоху сажаю, помидоры в теплицу заношу?
– Но как же? На ваш адрес заказан суп, лапша, свиные хрящики, торт и мармелад с кофе…
Юноша, принёсший заказ, огорчился. Он был на велосипеде, в его жёлтой сумке с названием «Доставка еды» были остывающие блюда.
– Очень просто! Проверьте адрес, вы наверняка ошиблись, – Пульхерия намылила мылом руки, опустила их в таз с водой, это была не колодезная, а настоящая талая вода.
– Гороховый съезд, 38?
– Да…
– Значит, еда вам! Не отказывайтесь!
– Но…я бы, конечно, перекусила, время обеда. Но я не заказывала ничего, – призналась Пульхерия.
– Может, кто-то из ваших, спросите их…
– Я вообще тут одна! Дети с мамой в Соцгороде, а у меня времени в обрез! Не до еды мне!
– Что же делать?
– Позвоните по телефону тому, кто заказывал!
– Я уже звонил, вот смотрите! – юноша протянул Пульхерии сотовый телефон. – Видите, звоню! Никто не отвечает! И еда уже оплачена…
– Как! Быть такого не может! – Пульхерия присела на корточки, у неё подкосились ноги. Это был номер Любы, умершей в апреле. – Это она заказывал еду? Она не могла! Она, видите ли, чуть-чуть мертва!
– Прекратите меня разыгрывать! Берите этот заказ. Тем более он оплаченный.
Юноша достал пакет с едой из сумки и положи его на стол во дворе.
– Распишитесь!
– Не буду расписываться! И заберите свою еду! – возмутилась Пульхерия. – Это ошибка! Чтобы мертвец заказывал еду с того света! Что за чушь!
Но юноша быстро вскочил на велосипед, нажал на педали и, торопясь, поехал по обочине едва просохшей дороги, ворча: «Что за безобразие! Закажут, а потом отказываются! С ума сошли!»
Пульхерия попыталась догнать уезжающего юношу, но не смогла, она была обута в домашние тапки. «Ишь, ты! Вот чего удумали! Ешьте сами свой суп и мармелад с кофе!»
Поэтому – смерть это ещё не причина не делать поступки! Вот такой вывод сделала Пульхерия! Но вообще с Любой Пульхерия сначала подружилась, затем как-то разладилось, кажется из-за какой-то смутной причины. Люба обвинила Пульхерию в «излишней фантазийности». Но еда… зачем? Отчего?
«Отнесу маме, – решила Пульхерия, – тем более обед приготовить не успею!»
Но на этом потусторонние деяния не закончились.
Буквально вчера Пульхерия с детьми приехала снова на Гороховый съезд, стояла сильная жара, надо было полить наливающуюся красными ягодами клубнику. И тут выяснилось, что отключено электричество, на столбе сиротливо покачивались, как небывалые растения отрезанные провода. После долгого выяснения с диспетчером, стало понятно, что отключили за неуплату.
– Но у меня всё оплачено!
Три дня Пульхерия провела в мытарствах, показывая справки и квитанции об отсутствии задолженности по электричеству. Она изучила все три фазы переменного тока, вольты и амперы. Но, в конце концов, оказалось, что отключили по ошибке, что надо было электрикам влезть на столб возле Любиного дома.
– Эх, ты, покойница! Что же ты хотела этим сказать? Чтобы я присмотрела за твоим домом? Чтобы я сказала твоим наследником, чтобы прекратили торги?
Поэтому, если человек умер, это не значит, что он прекратил думать о тебе. И вообще, говорить, что ты желаешь смерти кому-то – глупо. Ибо и после смерти мстящий – мстит, прощающий – прощает, завидующий – завидует. А ты как хотела? Чего добивалась? И зачем мне вообще смерть твоя сдалась? У Самойлова есть фраза, «словно в опустевшем помещении», но мой голос и так слышен, не смотря на отсутствие или присутствие тебя. А уж завидовать, гнаться, терзаться, пытаться опередить, одеться моднее, носить побольше колец, это, вообще, не для Пульхерии. Ибо – престиж и влияние это иное. Жить надо весело и с любовью. А не терзаться соперничеством. Ибо всегда будет тот, кто впереди! Он – престижнее, удачливее, у него куча премий, вот-вот Нобеля дадут. А вы, ты, я, она, как ни толкаете друг друга – все в одном ряду – на галёрке или на балконе. Главное не в этом.
В Соцгороде люди мечтают об ином: о человеке идеальном!
О человеке вечном!
О человеке будущности!
У такого человека напрочь отсутствуют плохие качества, чувства превосходства не имеет смысла. Ибо все равны!
Вот и надо ехать в Соцгород и там жить. Ибо именно там идёт воспроизводство человека идеального. Там всё равно строят коммунизм, будь он трижды неладен. Иначе нельзя добиться матричной установки, нельзя создать его – вечного! Не болеющего, не хиреющего, не завидующего, не орущего – ой, ой, она мне подражает. Ой, ой, он как я! Ибо люди-братья! Настоящие, они равны, они почти близнецы. Бери моё! Бери, пользуйся! Вот алмазы, вот рубины, изумруды! На! И не вой! Самое главное, что в Соцгороде нет казнокрадства, взяточничества, нет погони за вымпелами и достижениями в конкурсах и соревнованиях просто нет смысла потому, что все стараются во благо Соцгорода. Нет понятия о леших, колдунах, про оборотней и прочую нечисть. Если ехать, то надо именно в Соцгород, здесь можно найти серебряный ключ, отпить золото водицы, причаститься у благостного батюшки, смириться, простить недоброжелателей, завидующих, клевещущих – они, к сожалению, есть везде. Хотя в Соцгороде их считанные единицы. И то – они туристы! Их видно издалека потому, что они коротко стрижены, седовласы, бородаты, кроме этого всегда ходят парами, твердя, что они художники, хотя пишут пьесы и школьные сочинения. Их жалко – они запутались в своих подозрениях.
У них сбой программы. Они сетуют на волколаков, вурдалаков, им везде слышится волчий вой. Хотя это – пёсьи песни и радость от них щенячья. Розовая, розовая заря над Соцгородом. Красный, красный восход над ним. Песнь моя! Высь моя!
Феликс на некоторое время перестал входить в сны Пульхерии. Поэтому можно было заняться лечением мамы – Нонны Кизиловны, которая долго время сама работала в медсанчасти Соцгорода. Добрейшая женщина! И кто вдруг позарился на твои суставы, что распухли, на твои разлады с сосудами, давление, на твой аппетит и сон? Но Соцгород тем и хорош, что он – лечебный, как пластырь, приложи его к сердцу и почувствуешь благодатные волны. Особенно лечебна площадь возле ДК, она квадратная, мощёная твердым камнем, можно припарковать машину, можно зайти в кафе, где работает Серёжа Лбов.
О, эти девяностые годы, о возможность обогащения и лёгких денег, перепродажа машин! Этим Серёжа и был занят, он сколотил небольшую команду единомышленников, куда входил помощником муж Пульхерии. У него было самое необычное имя – Розенберг Таврический. От возможности богатства, от избытка пачек долларов в кармане у Розенберга Таврического закружилась голова, он начал изменять Пульхерии, выпивать, ходить по ресторанам, где наливали шипучего вина, подавали кальмаров и лобстеров, горячие сосиски в тесте и тазы чёрной икры.
Это было предательство идей Соцгорода. И, о, ужас, в один момент оказалось, что Серёжа Лбов разорился, а с ним и Розенберг Таврический. Начались гонения на всю семью Васильевых. Приезжал брат «братков» угрожал, что всех прибьёт – и Пульхерия, и Антона, и Венедикта, и Костика.
Кто не жалеет детей, тот после поплатится горько и больно.
Я же предупреждала, просила: хоть детей пожалей! Моих, твоих, африканских, мадагаскарских. Всех! Но ты не послушал. Ты даже не извинился, ты пошёл дальше, стараясь доказать свою истину, но показал лишь свои пороки, твой вурдалак – в твоём зеркале. Целуй его в худой затылок. Но дело не в этом – Соцгород место процветающее, самозаживляющее, исцеляющее. У него под землёй – субстанция волнами горячими исходит, соляными потоками правд!
Сколько ни бери, ни коверкай чужие тексты, они сами потом приходят и к рукам твоим припадают, что гвозди колются, сами ввинчиваются, поворачивают свои солнечные головы на восток. Поэтому, береги руки!
В Соцгороде есть свои Прометеи. Свои скалы. Свои орлы. Людям давно подарен огонь. Поэтому они иные – добрые!
Итак, Феликс. Что тебе надо? Ты женился. Не на Пульхерии Васильевне. На Мире – женщине из будущего. Но в твоих рассказах, которые ты публикуешь на сайтах, отчего-то можно узнать лишь черты характера Пульхерии. Видимо, твоя любовь не исчезла. И эти беспрестанные звонки по ночам, когда жена уснула, ты встаёшь с кровати, проходишь босыми ногами на кухню и набираешь слепыми пальцами номер телефона Пульхерии. И тут начинается самый настоящий Фрейд. «Ты не должна меня забывать…» «Твой тело горячее и родное…», «Твои уста, твои руки…о, эти лебяжьи руки твои, беззащитная нагота…» «Ты сама меня бросила» «Я женился, чтобы отомстить тебе» «Ты не думала уходить от мужа, хотя обещала…» «Я не могу без тебя…» «Я непрестанно думаю о тебе…» «Представляю, как ты садишься на корточки, твои ляжки чуть разъезжаются».
И в ответ: «Нет, я думала, что уйду от мужа, но не ушла, ты должен забыть меня потому, что у меня дети, а ты не приспособлен воспитывать малышей…ты всю жизнь прожил с мамой, поэтому остался взрослым ребенком. А мне надо кормить, одевать, обувать сыновей! И не тревожь меня вообще. Дело не в любви, не в наготе, не в нежных руках и не в том, как я сажусь на корточки. Я то и дело сижу так, играя с малышами. Не пиши мне и не звони. И даже не вздумай сниться. Никогда. Ибо каждый сон о тебе – это несчастье!»
Но Феликс каждую ночь упрямо был рядом, возле, на Пульхерии, внутри Пульхерии. Это была его вторая жизнь…Уйди! Уйди!
Уйди! И останься!
6.
Соцгород недвижим, но время в нём пульсирует. Оно не убывает, а прибывает. Нарастает, увеличивается. Малыши выросли. Венедикт, Антон и Костя. Такие взрослые, что отпускать пора. Но Соцгород – это то, что в груди, его не вырвешь, не потеряешь. Если честно, последнее время все боятся чипирования, вот пустили такую сплетню, что с вакциной всех прочипируют. Что можно будет коснуться плечом и тут же волны пойдут в занебесье. И вай-фай можно настраивать через чипы. Такая чушь! Хорошо, что в Соцгороде никто этому не верит. Как и в то, что Пульхерия могла кому-то повредить – особенно человеку, написавшему пьесу. В Соцгороде вообще люди верят только в добро. А пьеса называется «Сеяния», якобы ни один театр не принимал этого автора, и главный режиссёр указал на дверь. Но причём тут Пульхерия? Она не читала, не ходила, режиссера в глаза не видела, никакого звука не издавала, вообще рот не открывала в эту сторону. И режиссер не мог сказать, что «ну, зачем вы мучаете эту Пульхерию? Она намного вас слабее, неотёсанне, она же деревенщина, пахабщина, бескультурщина, что там у неё? Куча красивостей, неожиданных эпитетов, ну пристрастилась писать свои вирши, научилась, наблатыкалась. А вы, вы же выше, умнее, достойнее. Чего вы к Пульхерии привязались? Отстаньте от бедняжки. Она же по всей Москве бегает и жалуется, как вы её достали…и ещё сусальное золото, люстра, купол, люди, как гусеницы, я стояла, я зареванная, я шептала…»
Разве можно беды, что случились с почти посторонним человеком, сваливать на Пульхерию? Драматургия, трагедия, комедия! Конечно, похвально, что в глазах кого-то Пульхерия представляла угрозу. Значит, можно именем Пульхерии пугать всякую нечисть. Можно руководить ураганом, торнадо, смерчами, пожарами, погромами, войнами, лодками, поездами, правительством! Это ли не хорошее начало? Но, нет, это не так, это вранье и оговоры. Если бы Пульхерия могла чем-то управлять, так в первую очередь она бы возродила Соцгород, с его башнями, колокольнями, сталинками, с площадями, с окраинами, она бы помогла всем немощным, всем сиротам, стрикам, всем обездоленным. Ведь было же, было это единение! Эта мощь строительства, возведения, были заводы, были фабрики. Космос был!
И чего врать-то? Вызывать жалость? Ой, меня бедную, ой меня несчастную, ой меня ненагядную-ю… Да кому ты нужна кроме твоего супруга, что торгует, как Цывин, да обирает стриков-художников, рисуя дохлых тараканов? Всё мёртвое изначально, как схемы, как план картин, как сценарий чего-то. Но нельзя расплакаться, растревожиться. Сердце молчит, как глухонемое у Пульхерии. Конечно, мертвому трудно доказать, что он неживой, хотя уже и зубы выкрошились, и губы посинели, и скелет прогнил. А уж вонь идёт такая, что хоть противогаз надевай. Но Пульхерия – женщина добрая, не злопамятная. Чего к старикам цепляться? Всё равно всё встанет на свои места. Да и хворост подбрасывать не хочется. И гусей травить тоже.
Гуси-гуси, га-га!
Это песни, колыбельные…
Пульхерия среди ночи встала и ринулась в спальню к мальчикам. Все трое спали на разных кроватях, как солдаты. Пульхерия перекрестила старшего, затем среднего сына. К младшему Костику она подошла и прошептала молитву.
…да исчезнут пусть все горести, все злые помыслы, все бури, несчастья, напасти. Ангел-хранитель крылом пусть накроет, крепко обнимет да успокоит…
Пульхерия прилегла на кровать к Костику, обняла его спящего, пахнущего молоком, творогом, сметаной – этакой густой смесью молодости, радости, любви сыновьей. Вот моя опора!
…Вообще, Пульхерия могла заняться любым делом, например, не лениться и закончить музыкалку, не бросать на полпути заветную скрипку, могла бы занять спортом, она неплохо каталась на фигурных коньках, могла крутить пол-оборота акселя, хорошо играла в баскетбол. Высокая, стройная Пульхерия легко отправляла мяч в корзину. Она могла заняться журналистикой. Могла работать на телевидении. Могла бы даже плотничать, у неё не плохо получалось загонять гвозди в вагонку. Могла пойти работать в такси, водила Пульхерия автомобиль неплохо. Могла бы заняться бизнесом, у неё чётко получалось находить клиентов, заниматься межеванием земельных участков, перепланировкой квартир. А ещё – рынок! Можно было продавать мёд.
Но случилось так, что она вбила себе в голову, что может жить не только для себя, как другие сносно пишущие люди, попадающие в топ-списки. Пульхерия рано поняла, что можно спасать людей от страданий, болезней, непредвиденных случаев. Пульхерия очень хорошо чувствовала смерть. Нет, она не считала себя экстрасенсом или ясновидящей, прорицательницей и гадалкой. Но иногда заранее могла предугадать судьбу людей, был как-то случай и по радио сказали, что пропал человек без вести. Пульхерия тут же произнесла: его нет в живых. И это было чистейшей правдой. Иногда женщина видела, что происходит внутри человека, как рентген. И ещё Пульхерия поняла, что умеет отгонять тучи. И призывать солнце. Не единожды усилием воли Пульхерия разгоняла пробки на дорогах.
Голова Костика чуть взмокла, Пульхерия подула на горячий затылок, прижала сына к себе: «Изыди болячки, изыди…»
Наутро сын был здоров как никогда.
А было и так, что неприятности сваливались и на Пульхерию. Вообще, все думали, что она безупречна, что у неё всё прекрасно, что нет врагов, завистниц, недругов. Но их Пульхерия тоже отгоняла от себя путём несложных ритуалов. Последнее время женщина писала методички на тему «Как очиститься от бремени безденежья», «Как не быть неудачницей», «Как уйти от козла», «Как скрутить в бараний рог волка».
Книги раскупались на разных интернет-порталах.
«КАК УЙТИ ОТ КОЗЛА»
Просто. Вот, например, комар летает над ухом, пищит, видимо, кушать хочет. Вот вы, когда голодны, пищите? Нет. А он поесть прилетел вашей крови да ещё и орёт благим матом. Но вставать неохота, уже и сон вроде идёт, и тело всё разнежилось. Ещё чуть-чуть и заснёте. А он пищит над ухом:
– Как я наемся сейчас, как напьюсь, как бухну! И потом танцевать буду.
Так продолжается всю ночь. Комар и вы. Но утром: у вас мешки под глазами, отёкшие колени, усталость такая, что никаким кофе не снимешь. Поэтому проще: дихлофос или раптор. И вы спите спокойно. Утром встаёте: красивая, как ни в чём не бывало. Так и с козлом. Как и с прочею живностью. Вот людей всё волками пугают, даже волки волками стращают. Говорят, что возле окон они бродят, песни волчьи воют. И спать не дают, малых детей воруют.
Совет: капкан. Есть у меня такой роман, написан лет 10 тому назад. Если волк единожды свою писательскую лапу прищемит, больше к твоему дому не попрётся, будет за версту его обходить. А вот волчат жалко. Эта волчица такой блудней считается. И мать она так себе. Сына единственного в Америку в кремниевую долину спихнула, а ведь писала – «погибает на войне». Разве можно родного дитяти убивать, даже мысленно, в стихах – это грех.
Но что уж объяснять.
Совет второй: волчья яма.
Её роют там, где излюбленное место зверя. Прикрывают дерном сверху. Волчица бежит и проваливается в эту яму. Всё, попалась, сволочь, теперь уже навек забудешь дорогу в нашу светлую сторону.
Эти простые советы Пульхерия публиковала на сайтах. Многим женщинам они помогали. Но были и недоброжелатели. Вот тут одна взялась критиковать Пульхерию, придираться по мелочам. То к одной фразе придерётся, то к другой. Якобы Пульхерия Васильевна сама про себя хвалебные комментарии пишет, что она – бесподобна, ярка, прелестна, что советы Пульхерии помогают, дают уверенность. «Нет, нет, Пульхерия, это вы сами про себя пишете, сами себя превозносите!» Женщина думала: «Ну, не чушь ли собачья? Точнее глупость волчья? Неужели у меня нет истинных друзей? Или как у тебя только товарищи для дела. Например, посчитай, если с математикой всё хорошо, у меня три сына, три снохи, у них по три подруги, у тех мужья, у мужей друзья. Сколько получается, если просто приплюсовать родственников? А если ещё истинных подруг таких, как Веруся, друзей, как Антип! Получится десять тысяч триста восемьдесят пять. Усекла? Я же детей своих, не как ты по кремниевым долинам, в Мексику не пристраивала и проституток не рожала. Да, что с тобой говорить: скоро растаешь, лишь только весна придёт.»
А весна в Соцгороде отменная!
Победная! И у дома номер тринадцать мы все собираемся. Здесь на высоком холме, на красной поляне, на всерусской ладье лугов рассаживаемся. Мы приносим букеты. Мы приносим еду. Первую рюмку выливаем. Эти им…мы не знаем сколько их. Но, говорят, здесь был бой рукопашный. И наши отстояли этот холм, красную поляну, ладью лугов.
Поклонимся низко…
Простите, простите, простите! А ведь до сих пор идут бои за правду. До сих пор приходится отстаивать правду о победе! И волчьи ямы рыть, чтобы туда волчье стадо проваливалось вместе со своими гнилыми манифестами, книгами, статьями. Волчья яма в данном случае – благое дело.
А ТЕПЕРЬ, ДЕТИ, РАССКАЖУ ВАМ СТРАШНУЮ СКАЗКУ:
Про волка.
Образ волков в русской литературе. Волк – царь русского леса. Умный, изворотливый, чудовищно красивый, клыкастый, шерсть у него серая с отливом. Прекрасен волк! Многие русские писатели любовались им, словно умащивали природу.
«С этими словами вновь низринулся ангел на землю и навеки потерялся среди слез ее и крови. И в тяжелой думе онемели небеса, пытливо смотря на маленькую и печальную землю – такую маленькую и такую страшную и непобедимую в своей печали. Тихо догорали праздничные кометы, и в красном слете их уже пустым и мертвым казался трон.
––
Другие волки хвост поджимают к ногам, когда ходят, а этот держал свой хвост высоко. Храбрый был волк.» Андреев Л. Н., Сказочки не совсем для детей, 1907
«Сгоряча Волк не чувствует боли. Наконец, сила превозмогла: Владислав, изнеможённый борьбою, исторгнут из брички, связанный по рукам и ногам, в плену у разбойников, прислуга убита.
– Помнишь ли, – сказал Волк, у которого глаза горели, как раскаленные уголья, – помнишь ли клятву, данную тобою в Москве, когда поступал в жонд? Ты изменил ей. Помнишь ли, что завещала мне мать твоя, когда я говорил о кинжале, который ты мне подарил? Ты истоптал завет матери. Друг, брат!!.. А насмешки надо мною, над всеми нами? Хоть бы представление друзьям, братьям красавицы-патриотки Елизаветы! Недаром нарек ты меня палачом. Да, я избран совершить над тобою приговор нашего верховного трибунала. Видишь, вот роковой кинжал! Он блеснул кинжалом, который вынул из ножен. На стали не было ни одного пятна, он не употребил его в кровавое дело с простыми смертными, приберегая для высшего назначения. »
ИВАН ЛАЖЕЧНИКОВ «Внучка панцирного боярина»
Волк – приравнен к человеку, он ходит в гости, ест, спит, попадает в дурацкие обстоятельства. Он часть человеческой природы. Волк – это даже не хищник, не страшный дурень, он лишь персонаж. Волк – имя собственное. Значит, русское, родное.
«Это напоминает немного сказку об Иване-царевиче, в которой на перекрестке стоит столб с надписью: "Если поедешь направо, волки коня съедят, налево – самого съедят, а прямо – дороги нет". Обратный путь предполагается кругом Америки. И обо всем этом толкуют здесь гораздо меньше, нежели, бывало, при сборах в Павловск или Парголово…» Гончаров И. А., Фрегат «Паллада», 1857
А ещё В. Г. Короленко, Лесков Н. С., Мамин-Сибиряк Д. Н., Салтыков-Щедрин М. Е., Аксаков С. Т., Толстой Л. Н.,А. П. Чехов…
И вот несравненный Ф. М. Достоевский: «– Теперь уж не сон! Реализм, господа, реализм действительной жизни! Я волк, а вы охотники, ну и травите волка. – Вы напрасно взяли такое сравнение… – начал было чрезвычайно мягко Николай Парфенович. – Не напрасно, господа, не напрасно! – вскипел опять Митя, хотя и, видимо облегчив душу выходкой внезапного гнева, начал уже опять добреть с каждым словом. – Вы можете не верить преступнику или подсудимому, истязуемому вашими вопросами, но благороднейшему человеку, господа, благороднейшим порывам души (смело это кричу!) – нет! этому вам нельзя не верить… права даже не имеете… но». – Достоевский Ф. М., Братья Карамазовы, 1880
«Создан мне, господи, – говорит злой человек, – главу железную, очи медные, язык серебряный, сердце булату крепкого, ноги волка рыскучего; а недругу ненавистнику моему создай, господи, щеки местовые, язык овечей, ум телечей, сердце заячье».
Блок А. А., Поэзия заговоров и заклинаний, 1906
«Назвав Вожатого – я назвала Пугачева: волка, на этот раз ягненка пощадившего, волка, в темный лес ягненка поволокшего – любить. Но о себе и Вожатом, о Пушкине и Пугачеве скажу отдельно, потому что Вожатый заведет нас далёко, может быть, еще дальше, чем подпоручика Гринева, в самые дебри добра и зла, в то место дебрей, где они неразрывно скручены и, скрутясь, образуют живую жизнь. Пока же скажу, что Вожатого я любила больше всех родных и незнакомых, больше всех любимых собак, больше всех закаченных в подвал мячей и потерянных перочинных ножиков, больше всего моего тайного красного шкафа, где он был – главная тайна. Больше "Цыган", потому что он был – черней цыган, темней цыган…»
Цветаева М. И., Мой Пушкин, 1937
«– Кольцо, звон, волк, – читала Лидия свои жребии, а Люба говорила ей старческим, гнусавым голосом гадалки…» Горький Максим, Жизнь Клима Самгина, 1936
Волк – он из сказки. Волк из жизни. Волк – сама жизнь!
«Когда он встречался с человеком, имеющим угрюмый вид, он не наскакивал на него с восклицанием: «Что волком-то смотришь!» – но думал про себя: «Вот человек, у которого, должно быть, на сердце горе лежит!» Когда слышал, что обыватель предается звонкому и раскатистому смеху, то также не обращался к нему с вопросом: «Чего, каналья, пасть-то разинул?» – но думал: «Вот милый человек, с которым и я охотно бы посмеялся, если бы не был помпадуром!» Результатом такого образа действий было то, что обыватели начали смеяться и плакать по своему усмотрению, отнюдь не опасаясь, чтобы в том или другом случае было усмотрено что-либо похожее на непризнание властей.»
Салтыков-Щедрин М. Е., Помпадуры и помпадурши, 1874
– Сказывал мужик-то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, 20 дён возили, не свозили всех, мертвых-то. Волкòв этих чтò, говорит…
Лев Толстой.
Феликс, так спать хочется! Пульхерия только что пришла уставшая, дел много, а ты вдруг опять со своими сообщениями о том, как скучаешь. У тебя жена, иди к ней. Ложись рядом. Спи! Считаю до трёх.
Раз.
Но ведь сказку-то надо дослушать! Про волка, где не ложися на бочок…
Слушай:
Пульхерия считала, что её воспитал лес. Рядом с Соцгородом был посёлок Дачный, куда в детстве Пульхерию отвозили родители на каникулы к бабушке. Высокая гора и лужайка внизу, всё это было предметами игр для девочки, можно было разговаривать с фиалками, дружить с деревьями, пить воду из ручья. Это было летом. Зимой Пульхерия иногда навещала бабушку, для этого надо было пройти три-четыре километра пешком по насыпи, затем свернуть под мостик и подняться на гору. Один раз она услышала лёгкое поскуливание. Это было по весне, в конце марта.
